LVIII. Песнь после полудня
Пусть искажен твой лик прелестный Изгибом бешеных бровей — Твой взор вонзается живей; И, пусть не ангел ты небесный,
Люблю тебя безумно, страсть, Тебя, свободу страшных оргий; Как жрец пред идолом, в восторге Перед тобой хочу упасть!
Пустынь и леса ароматы Плывут в извивах жестких кос; Ты вся – мучительный вопрос, Влияньем страшных тайн богатый!
Как из кадильниц легкий дым, Твой запах вкруг тебя клубится, Твой взгляд – вечерняя зарница, Ты дышишь сумраком ночным!
Твоей истомой опьяненным Ты драгоценней, чем вино, И трупы оживлять дано Твоим объятьям исступленным!
Изгиб прильнувших к груди бедр Пронзает дрожь изнеможении; Истомой медленных движений Ты нежишь свой роскошный одр.
Порывы бешеных страстей В моих объятьях утоляя, Лобзанья, раны расточая, Ты бьешься на груди моей:
То, издеваясь, грудь мою С безумным смехом раздираешь, То в сердце тихий взор вперяешь, Как света лунного струю.
Склонясь в восторге упоений К твоим атласным башмачкам, Я все сложу к твоим ногам: Мой вещий рок, восторг мой, гений!
Твой свет, твой жар целят меня, Я знаю счастье в этом мире! В моей безрадостной Сибири Ты – вспышка яркого огня![64]
LIX. Sisina[65]
Скажи, ты видел ли, как гордая Диана Легко и весело несется сквозь леса, К толпе поклонников не преклоняя стана, Упившись криками, по ветру волоса?
Ты видел ли Theroigne[66], что толпы зажигает, В атаку чернь зовет и любит грохот сеч, Чей смелый взор – огонь, когда, подняв свой меч, Она по лестницам в дворцы царей вбегает?
Не так ли, Sisina, горит душа твоя! Но ты щедротами полна, и смерть тая, — Но ты влюбленная в огонь и порох бурно,
Перед молящими спешишь, окончив бой, Сложить оружие – и слезы льешь, как урна, Опустошенная безумною борьбой.[67]
LX. Креолке
Я с нею встретился в краю благоуханном, Где в красный балдахин сплелась деревьев сень, Где каплет с стройных пальм в глаза густая лень. Как в ней дышало все очарованьем странным:
И кожи тусклые и теплые тона, И шеи контуры изящно-благородной, И поступь смелая охотницы свободной, Улыбка мирная и взоров глубина.
О, если б ты пришла в наш славный край и строгий, К Луаре сумрачной иль к Сены берегам, Достойная убрать античные чертоги:
Как негры черные, склонясь к твоим ногам, Толпы покорные восторженных поэтов Сложили б тысячи и тысячи сонетов.[68]
LXI. Moesta Et Errabunda[69]
Скажи, душа твоя стремится ли, Агата, Порою вырваться из тины городской В то море светлое, где солнце без заката Льет чистые лучи с лазури голубой? Скажи, душа твоя стремится ли, Агата?
Укрой, спаси ты нас, далекий океан! Твои немолчные под небом песнопенья И ветра шумного чарующий орган, Быть может, нам дадут отраду усыпленья… Укрой, спаси ты нас, далекий океан!
О, дайте мне вагон иль палубу фрегата! Здесь лужа темная… Я в даль хочу, туда! От горестей и мук, не правда ли, Агата, Как сладко в тот приют умчаться навсегда… О, дайте мне вагон иль палубу фрегата!
Зачем в такой дали блестят долины рая, Где вечная любовь и вечный аромат, Где можно все и всех любить, не разбирая, Где дни блаженные невидимо летят? Зачем в такой дали блестят долины рая?
Но рай безгорестный младенческих утех, Где песни и цветы, забавы, игры, ласки, Открытая душа, всегда веселый смех И вера чистая в несбыточные сказки, — – Но рай безгорестный младенческих утех,
Эдем невинности, с крылатыми мечтами, Неужто он от нас за тридевять земель, И мы не призовем его к себе слезами, Ничем не оживим умолкшую свирель? — Эдем невинности, с крылатыми мечтами?[70]
LXII. Привидение
Я, как ангел со взором суровым, Под твоим буду снова альковом. Я смутить не хочу тишину, С тенью ночи к тебе я скользну.
И к тебе прикоснусь я лобзаньем, Словно лунным холодным сияньем; Ты почувствуешь ласки мои, Как скользящей в могиле змеи.
Утро бледное снова ты встретишь, Но пустым мое место заметишь, И остынет оно при лучах.
Пусть другие подходят с мольбою: Чтоб владеть твоей юной красою, Я избрал средство лучшее – страх.[71]
©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|