XCII. Самобичевание
К Ж. Ж. Ф.
Я поражу тебя без злобы, Как Моисей твердыню скал, Чтоб ты могла рыдать и чтобы Опять страданий ток сверкал,
Чтоб он поил пески Сахары Соленой влагой горьких слез, Чтоб все мечты, желанья, чары Их бурный ток с собой унес
В простор безбрежный океана; Чтоб скорбь на сердце улеглась, Чтоб в нем, как грохот барабана, Твоя печаль отозвалась.
Я был фальшивою струной, С небес симфонией неслитной; Насмешкой злобы ненасытной Истерзан дух погибший мой.
Она с моим слилася стоном, Вмешалась в кровь, как черный яд; Во мне, как в зеркале бездонном Мегеры отразился взгляд!
Я – нож, проливший кровь, и рана, Удар в лицо и боль щеки, Орудье пытки, тел куски; Я – жертвы стон и смех тирана!
Отвергнут всеми навсегда, Я стал души своей вампиром, Всегда смеясь над целым миром, Не улыбаясь никогда![101]
XCIII. Неотвратимое
I
Идея, Форма, Существо Низверглись в Стикс, в его трясину, Где Бог не кинет в грязь и в тину Частицу света своего.
Неосторожный Серафим, Вкусив бесформенного чары, Уплыл в бездонные кошмары, Тоской бездомности томим.
И он в предсмертной маете Стремится одолеть теченье, Но все сильней коловерченье И вой стремнины в темноте.
Он бьется в дьявольской сети, Он шарит, весь опутан тиной, Он ищет свет в норе змеиной, Он путь пытается найти.
И он уже на край ступил Той бездны, сыростью смердящей, Где вечной лестницей сходящий Идет без лампы, без перил,
Где, робкого сводя с ума, Сверкают чудищ липких зраки, И лишь они видны во мраке, И лишь темней за ними тьма.
Корабль, застывший в вечном льду, Полярным скованный простором, Забывший, где пролив, которым Приплыл он и попал в беду!
– Метафор много, мысль одна: То судьбы, коим нет целенья, И злое дело, нет сомненья, Умеет делать Сатана.
II
О, светлое в смешенье с мрачным! Сама в себя глядит душа, Звездою черною дрожа В колодце Истины прозрачном.
Дразнящий факел в адской мгле Иль сгусток дьявольского смеха, О, наша слава и утеха — Вы, муки совести во Зле![102]
XCIV. Часы
Часы! угрюмый бог, ужасный и бесстрастный, Что шепчет: «Вспомни все!» и нам перстом грозит, — И вот, как стрелы – цель, рой Горестей пронзит Дрожащим острием своим тебя, несчастный!
Как в глубину кулис – волшебное виденье, Вдруг Радость светлая умчится вдаль, и вот За мигом новый миг безжалостно пожрет Все данные тебе судьбою наслажденья!
Три тысячи шестьсот секунд, все ежечасно: «Все вспомни!» шепчут мне, как насекомых рой; Вдруг Настоящее жужжит передо мной: «Я – прошлое твое; я жизнь сосу, несчастный!»
Все языки теперь гремят в моей гортани: «Remember, еstо memоr» говорят; О, бойся пропустить минут летящих ряд, С них не собрав, как с руд, всей золотой их дани!
О, вспомни: с Временем тягаться бесполезно; Оно – играющий без промаха игрок. Ночная тень растет, и убывает срок В часах иссяк песок, и вечно алчет бездна.
Вот вот – ударит час, когда воскликнут грозно Тобой презренная супруга, Чистота, Рок и Раскаянье (последняя мечта!): «Погибни, жалкий трус! О, поздно, слишком поздно!»[103]
ПАРИЖСКИЕ КАРТИНЫ
ХСV. Пейзаж
Чтоб целомудренно слагать мои эклоги, Спать подле неба я хочу, как астрологи, — Из окон чердака, под мирный лепет снов, Гуденью важному внимать колоколов. Там, подперев щеку задумчиво рукою, Увижу улицу я с пестрой суетою, И мачт Парижа – труб необозримый лес, И ширь зовущих нас к бессмертию небес. Отрадно сквозь туман следить звезды рожденье, В завешенном окне лампады появленье, И дыма сизого густые пелены, И чары бледные колдующей луны. Там будут дни мои неслышно течь за днями. Когда ж придет зима с докучными снегами, Все двери, входы все закрою я гостям И чудные дворцы в ночи моей создам! И буду грезить я о горизонтах синих, О сказочных садах, оазисах в пустынях, О поцелуях дев небесной красоты, О всем, что детского бывает у мечты. Пусть под окном моим мятеж тогда бушует, — Меня он за трудом любимым не взволнует: В искусство дивное всецело погружен — По воле вызывать весны волшебный сон, Из сердца извлекать я буду волны света, Из мыслей пламенных – тепло и роскошь лета.[104]
XCVI. Солнце
В предместье, где висит на окнах ставней ряд, Прикрыв таинственно-заманчивый разврат, Лишь солнце высыплет безжалостные стрелы На крыши города, поля, на колос зрелый — Бреду, свободу дав причудливым мечтам, И рифмы стройные срываю здесь и там; То, как скользящею ногой на мостовую, Наткнувшись на слова, сложу строфу иную.
О, свет питательный, ты гонишь прочь хлороз, Ты рифмы пышные растишь, как купы роз, Ты испарить спешишь тоску в просторы свода, Наполнить головы и ульи соком меда; Ты молодишь калек разбитых, без конца Сердца их радуя, как девушек сердца; Все нивы пышные тобой, о Солнце, зреют, Твои лучи в сердцах бессмертных всходы греют.
Ты, Солнце, как поэт, нисходишь в города, Чтоб вещи низкие очистить навсегда; Бесшумно ты себе везде найдешь дорогу — К больнице сумрачной и к царскому чертогу![105]
©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|