Главная | Обратная связь

Что такое мышление? Идеи и действие. Вызов. Материя. Возникновение мысли.

Глава I

Человеческое искание. Искаженный ум. Традиционный подход. В плену респектабельности. Человек и индивидуум. Существование как борьба. Сущностная природа человека. Ответственность. Истина. Преобразование себя. Растрачивание энергии. Свобода от авторитета.

На протяжении веков человек искал нечто за пределами самого себя, за пределами материального благополучия, — то, что мы называем Истиной, или Богом, или Реальностью, — состояние за пределами времени — нечто недоступное влиянию обстоятельств, мыслей или человеческой развращенности. И человек всегда задавал вопрос — каков смысл всего этого, имеет ли жизнь вообще какой-либо смысл? Наблюдая чудовищные смятения жизни, мятежи, войны, нескончаемые разделения на почве религий, идеологий, национальных проблем и ощущая глубокое разочарование, чувство полного крушения, он спрашивает, что ему делать, что представляет собой то, что мы называем жизнью, и есть ли что-либо за нею.

Не находя это нечто под тысячью наименований, которое он всегда искал, человек культивировал веру, веру в спасителя, идеал, а вера неизбежно порождала насилие. В этой постоянной борьбе, которую мы называем жизнью, мы пытаемся установить некий кодекс поведения, соответствующий обществу, в котором мы воспитаны, будь то коммунистическое общество или так называемое <свободное общество>. Мы придерживаемся определенного стандарта поведения, являющегося частью нашей традиции как индуистов, мусульман, христиан или какой-либо еще. Мы ищем того, кто сказал бы нам, какое поведение правильное или неправильное, какая мысль верна или не верна, и в следовании этому образцу наше поведение и наше мышление становится механическим, наша реакция автоматической. Мы можем очень легко наблюдать это в самих себе.

На протяжении столетий мы нуждались в постоянной опеке наших учителей, нашего авторитета, наших книг, наших святых. Мы говорим: <Расскажите мне о том, что лежит за этими холмами и горами, этой землей>. И мы удовлетворяемся полученными описаниями. Это означает, что мы живем со слов, наша жизнь поверхностна и пуста, мы люди <со вторых рук>. Мы живем так, как нам говорят, либо следуем нашим склонностям, нашим стремлениям, либо подчиняемся обстоятельствам и окружающей среде. Мы — результат всякого рода влияний, и в нас нет ничего нового, ничего, что мы раскрыли сами, ничего оригинального, чистого, светлого.

На протяжении всей истории идеологи и религиозные лидеры заверяли нас, что если мы будем совершать определенные ритуалы, повторять определенные молитвы или мантры, приспосабливаться к определенным образцам, подавлять наши желания, контролировать наши мысли, делать возвышенными наши страсти, ограничивать наши аппетиты и воздерживаться от потакания сексуальным потребностям, тогда мы, истерзав в достаточной мере свой ум и тело, найдем нечто за пределами этой короткой жизни. И это то, что делали миллионы так называемых религиозных людей на протяжении веков, либо в одиночестве, уходя в пустыню, в горы, в пещеры, странствуя от деревни к деревне с кружкой нищего, либо объединившись в группу, уйдя в монастырь, принуждая свои умы приспосабливаться к установленному образцу. Но измученный, сломленный ум, ум, который хочет бежать от всякой суеты, который отрекся от внешнего мира и сделался тупым из-за дисциплины и приспособлений, — такой ум, как бы долго он ни искал, найдет лишь то, что соответствует его собственным искажениям.

Итак, чтобы открыть, существует ли в действительности нечто за пределами этой тревожной, полной страха и соперничества жизни, необходим, как мне представляется, совершенно иной подход. Традиционный подход предполагает движение от периферии внутрь, к центру, с тем чтобы со временем, в результате практики отречения постепенно прийти к этому внутреннему цветению, к этой внутренней красоте и любви, — фактически же при таком подходе делается все, чтобы стать ограниченным, мелким и ничтожным; когда, постепенно очищаясь, снимая с себя один слой за другим, полагаясь на время и считая, что желаемое можно осуществить завтра, осуществить в следующей жизни, человек наконец приближается к этому центру, он обнаруживает, что там нет ничего, потому что ум сделался неспособным, тупым и нечувствительным.

Наблюдая этот процесс, спрашиваешь себя, а не существует ли совершенно иной подход, то есть не является ли возможным рывок от центра?

Мир принимает традиционный подход и следует ему. Первой причиной беспорядка в нас самих является поиск реальности, обещанной кем-то другим. Мы механически следуем за кем-то, кто гарантирует нам удобную духовную жизнь. Самое невероятное — это то, что хотя большинство из нас противится политической тирании и диктатуре, мы внутренне принимаем авторитет и тиранию, позволяя кому-то другому калечить наши умы и наш жизненный путь. Но если мы полностью, не интеллектуально, а фактически отбросим всякий так называемый духовный авторитет, все церемонии, ритуалы и догмы, — а это означает оказаться в одиночестве, в конфликте с обществом, — мы перестанем быть респектабельными людьми. Респектабельный человек не может приблизиться к этой беспредельной, неизмеримой реальности.

Вот, предположим, вы начинаете с отрицания чего-то абсолютно ложного — традиционного подхода, — тогда, если ваше отрицание — только реакция, вы создадите лишь другой шаблон, который будет только ловушкой, если вы будете только уверять себя интеллектуально, что это отрицание — очень хорошая идея, но ничего не предпримете, вы нисколько не продвинетесь вперед. Если же вы отрицаете этот подход потому, что понимаете его нелепость и незрелость, если вы отбрасываете его потому, что вы свободны и не испытываете страха, если вы отвергаете его сокрушающим разумом, вы создаете в себе и вокруг себя большое волнение, но вы выходите из ловушки респектабельности. Тогда вы обнаруживаете, что вы больше не ищете. Вот первое, чему вы научились — не искать. Когда вы ведете поиск, вы, фактически, просто разглядываете витрины.

Вопрос, существует ли Бог, истинная реальность или как бы вы это ни назвали, никогда не может быть разрешен с помощью книг, священнослужителей или философов и спасителей. Ничто и никто не может ответить на этот вопрос, кроме вас самих. Именно поэтому вы должны познать себя. Незрелость состоит лишь в полном незнании самого себя. Понимание себя — начало мудрости.

А что представляете собой вы сами, что такое ваша индивидуальность? Я думаю, есть различие между человеком и индивидуумом. Индивидуум — это локальная сущность, живущая в определенной стране, принадлежащая к определенной культуре, к определенному обществу, к определенной религии. Человек не локальная сущность — он везде. Если индивидуум действует только в отдельном уголке обширного поля жизни, то его деятельность совершенно не соотносится с целым. Таким образом, надо помнить, что мы говорим о целом, а не о какой-то части, потому что большее включает меньшее, тогда как в меньшем большее не содержится. Индивидуум — это маленькая, несчастная, терпящая неудачи сущность, удовлетворяющаяся своими богами и узкими традициями, тогда как человек озабочен всеобщим благом, всеобщим страданием и всеобщим смятением в мире.

Мы — люди — остались такими же, какими были на протяжении миллионов лет, — бесконечно жадными, завистливыми и агрессивными, подозрительными, полными тревог и отчаяния, со случайными вспышками радости и любви. Мы — страшная смесь ненависти, страха и доброты, насилие и мир одновременно. Внешне достигнут большой прогресс — от повозки, запряженной волами, до реактивного самолета, но психологически индивидуум все же не изменился, а структура общества всюду в мире создана индивидуумами. Внешняя социальная структура — результат внутренней психологической структуры наших человеческих отношений, так как индивидуум — результат совокупного опыта, знаний и поведения человека, каждый из нас — это склад всего прошлом. Индивидуум — это человек, который представляет собой все человечество; вся история человека записана в нас.

Проследите, что в действительности происходит внутри и вне нас и в этой построенной на конкуренции культуре, в которой вы живете, с ее требованием власти, положения, престижа, успеха и всего прочего, вдумайтесь в достижения, которыми вы так гордитесь, исследуйте всю ту сферу, которую вы называете жизнью, с конфликтом во всех формах отношений, с ненавистью, враждой, жестокостью и нескончаемыми войнами. Эта сфера, эта жизнь есть все, что мы знаем, и, будучи не в состоянии понять эту чудовищную борьбу за существование, мы, естественно, испытываем перед ней страх, ищем спасение в бегстве от нее любыми возможными способами. Мы испытываем также страх перед неизвестным, боимся смерти, боимся того, что лежит по ту сторону завтрашнего дня. Таким образом, мы боимся и известного и неизвестного. Такова наша повседневная жизнь; в ней нет надежды, поэтому любая разновидность философии, любая идеологическая теория являются путем бегства от действительности, от того, что есть.

Все внешние формы, перемены, возникающие в результате войн, революций, реформ, законов и идеологий, потерпели полный крах и не изменили основной природы человека и, следовательно, общества. Как люди, живущие в этом чудовищно уродливом мире, давайте зададим себе вопрос, может ли это общество, основанное на конкуренции, жестокости и страхе, прийти к концу? Может ли это быть не интеллектуальной концепцией, не одной лишь надеждой, но действительным фактом? Я думаю, это может произойти только если каждый из нас осознает, что мы как индивидуумы, как люди, в какой бы части света мы ни жили, к какой бы культуре мы ни принадлежали, являемся полностью ответственными за состояние, в котором находится мир. Мы, каждый из нас, несем ответственность за каждую войну, по причине агрессивности наших собственных желаний, по причине нашего национализма, нашего эгоизма, наших богов, наших предрассудков, наших идеалов, всего, что разделяет нас. И только когда мы осознаем не интеллектуально, а фактически, — так же, как мы осознаем действительный факт или ощущение боли, — что вы и я ответственны за весь этот существующий хаос, за все страдания во всем мире, так как мы внесли в это вклад нашей повседневной жизнью, являемся частью этого чудовищного общества, с его войнами, разделением, с его уродливостью, жестокостью и жадностью — только когда мы действительно это поймем, мы будем действовать. Но что может сделать человек? Что можем сделать мы с вами, чтобы создать совершенно иное общество? Мы задаем себе очень серьезный вопрос. Существует ли вообще что-то, что может быть сделано? Скажет ли нам это кто-нибудь? Так называемые духовные вожди, которые, как полагают, понимают эти вещи лучше нас, говорили об этом, стараясь повернуть нас и втиснуть в новый шаблон, что увело нас не слишком далеко; искушенные ученые люди творили нам, но и это не продвинуло нас дальше. Нам говорили, что все пути ведут к истине: у индуиста — свой путь, у кого-то другого, как, например, у христианина или мусульманина, — свой, и что все они встречаются у одной и той же двери. Но это, если внимательно рассмотреть, окажется совершенным абсурдом. К истине нет пути. В этом красота Истины. Она живая. К неживой вещи путь имеется, потому что она неподвижна. Но когда вы видите, что истина — нечто совершенно живое, движущееся, никогда не стоящее на месте, что она никогда не пребывает ни в храме, ни в мечети, ни в церкви, и что никто, ни религия, ни учитель, ни философ не может вести вас к ней — тогда вы также увидите, что это живое нечто есть то, чем вы в действительности являетесь: ваше отчаяние, ваша боль и скорбь, в которых вы живете. В понимании всего этого вы знаете, как смотреть на эти вещи в вашей жизни. Но нельзя смотреть сквозь идеологию, сквозь экран слов, сквозь надежды и страхи.

Итак, вы видите, что вам не следует зависеть от кого бы то ни было, что нет ни лидера, ни учителя, ни авторитета, а есть только вы, ваши отношения с другими и с миром — ничего другого не существует. Когда вы осознаете это, приходит либо глубокое отчаяние, порождающее цинизм и горечь, либо, если вы встречаете лицом к лицу тот факт, что никто другой, а только вы ответственны за мир и за себя, за то, что вы думаете, что вы чувствуете, как вы поступаете, — вся жалость к себе уходит. Мы обычно стремимся обвинить других, но это форма жалости к себе.

Итак, можем ли мы, вы и я, произвести в себе без всякого воздействия извне, без какой-либо веры, без страха наказания, можем ли мы произвести в самой основе нашего существа тотальную революцию, психологическую мутацию; так, чтобы вы перестали быть жестокими, способными на насилие, соперничество, чтобы вы перестали испытывать тревогу, страх, жадность, зависть и все прочие проявления нашей натуры, создавшей это прогнившее общество, в котором протекает наша повседневная жизнь?

Важно с самого начала понять, что я не предлагаю какой-либо философии или структуры идеологических концепций. Мне кажется, что идеологии вообще лишены всякого смысла. Важна не философия жизни, а наблюдение того, что в нашей повседневной жизни действительно происходит, внутренне и внешне. Если вы очень внимательно будете наблюдать, что происходит, и исследовать это, вы убедитесь, что все основывается на интеллектуальном представлении. Но интеллект не заключает в себе всей сферы жизни — это фрагмент, и как бы умно он ни был организован, каким бы древним и традиционным он ни был — это всего лишь малая часть существования, в то время как мы имеем дело со всей целостностью жизни. И когда мы вглядываемся в то, что происходит в мире, мы начинаем понимать, что не существует внутреннего и внешнего процесса. Существует лишь единый процесс — целостное тотальное движение. Внутреннее также воздействует на внешнее. Мне представляется, что быть способным смотреть — это все, что требуется, потому что если мы знаем, как смотреть, то все становится очень ясным, а для того, чтобы смотреть, не нужны ни философия, ни учитель. Никто не нужен, чтобы сказать вам, как смотреть. Вы просто смотрите.

Можете ли вы тогда, видя эту целостную истину, понимая ее не на уровне слов, а фактически, можете ли вы легко и спонтанно измениться? Вот реальный вопрос. Возможно ли осуществить революцию в психике?

Я хотел бы знать, какова ваша реакция на такой вопрос. Вы можете сказать: <Я не хочу измениться>, и большинство людей не хотят этого, особенно те, кто благополучны в социальном или экономическом отношении или придерживаются догматических убеждений и склонны принимать себя и вещи лишь в существующем или несколько модифицированном виде. Этих людей мы не касаемся. Или вы можете сказать более уклончиво: <Это слишком трудно, это не для меня>. В этом случае вы уже блокировали себя. Вы перестали спрашивать, и бесполезно идти дальше. Или вы можете сказать: <Я понимаю необходимость радикальной внутренней перемены во мне, но как мне это осуществить? Укажите мне путь, помогите мне в этом>. Если вы так говорите, значит вас отнюдь не интересует перемена в вас самих. Вы фактически не заинтересованы в радикальной революции, вы просто ищете метод, систему, которые произвели бы перемену.

Если бы я был достаточно неразумен, чтобы дать вам систему, и если бы вы были достаточно неразумны, чтобы ей следовать, вы бы только копировали, подражали, приспосабливались, соглашались, а когда вы так поступаете, вы устанавливаете для себя авторитет кого-то другого и, следовательно, имеет место конфликт между вами и этим авторитетом. Вы чувствуете, что должны поступать так, как вам говорят, и тем не менее вы не в состоянии это сделать. У вас ваши собственные особые наклонности, тенденции и затрудняющие обстоятельства, которые вступают в конфликт с системой, принятой вами, и поэтому возникает противоречие. Таким образом, вы будете вести двойную жизнь между идеологией системы и действительностью вашей повседневной жизни. Пытаясь приспосабливаться к идеологии, вы подавляете себя, тогда как в действительности истинна не идеология, а то, что вы есть. Если вы пытаетесь изучить себя со слов другого, вы всегда остаетесь человеком <мыслящим>. Человек, который говорит: <Я хочу измениться, скажите мне, как это сделать>, кажется очень искренним и очень серьезным, но он не таков. Ему нужен авторитет, который, как он надеется, создаст порядок в нем самом. Но может ли авторитет когда-либо создать в нас внутренний порядок? Порядок, наводимый извне, всегда порождает беспорядок. Вы можете увидеть истину этого интеллектуально, но можете ли вы действительно воспринять это так, чтобы ваш ум больше не проецировал никакого авторитета, авторитета книги, учителя, жены или мужа, родителя, друга или общества? Ведь мы всегда действовали в соответствии с образцом некой формулировки, формулировка превращалась в идеологию и авторитет; но в тот момент, когда вы действительно поймете, что вопрос <как мне измениться?> порождает новый авторитет, — вы покончите с авторитетом навсегда.

Давайте скажем это более ясно: <Я понял, что должен измениться. Полностью, до самых корней моего существа; я не могу больше зависеть от какой-либо традиции, ибо традиция привела к возникновению этой великой лени, примирению и покорности. Я не имею возможности надеяться на другого, что он поможет мне измениться, будь это учитель или бог, верование, система, внешнее давление или воздействие>. Что тогда произойдет?

Прежде всего, можете ли вы отбросить всякий авторитет? Если можете, это означает, что вы больше не испытываете страха. И что тогда происходит? Когда вы отбрасываете нечто ложное, пребывающее в вас на протяжении многих поколений, когда вы сбросили с себя всякого рода бремя, что тогда происходит? У вас становится больше энергии, не так ли? Ваш ум становится более мощным, приобретает большую силу, большую интенсивность и жизненность. Если вы этого не ощущаете, значит вы не сбросили всю ношу, не отбросили мертвый груз авторитета.

Но если вы это отбросили и имеете эту энергию, в которой совсем нет страха, страха совершить ошибку, страха поступить правильно или неправильно, тогда разве сама эта энергия не является мутацией? Мы нуждаемся в потрясающем количестве энергии и мы расточаем ее из-за страха, но когда существует энергия, которая приходит в результате отбрасывания всех форм страха, эта энергия сама по себе производит коренную внутреннюю революцию. Вы сами не должны ничего для этого предпринимать.

Итак, вы предоставлены самому себе, и это действительно то состояние, в котором должен находиться человек, очень серьезно относящийся ко всему этому; и поэтому вы больше не надеетесь, в смысле помощи, ни на кого и ни на что. Вы уже свободны, чтобы делать открытия. Когда есть свобода — существует энергия; когда есть свобода — не может произойти ничего неправильного. Свобода по сути своей отлична от мятежа. Когда есть свобода — не существует такого понятия, как поступать правильно или неправильно. Вы являетесь свободным и от того центра, который действует, поэтому нет страха. А ум, в котором нет страха, способен на великую любовь. Когда существует любовь — она может делать все, что ей угодно. Таким образом, мы собираемся приступить к изучению самих себя, не ориентируясь ни на кого, ни на меня, ни на какого-либо аналитика или философа. Если, изучая себя, мы ориентируемся на других, мы изучаем их, а не себя. Мы же собираемся узнать, каковы мы в действительности. Установив, что нам не следует зависеть ни от какого авторитета для совершения тотальной революции во внутренней структуре нашей психики, мы оказываемся перед необычайно большой трудностью. Нам нужно преодолеть наш собственный внутренний авторитет, авторитет нашего специфического малого опыта, накопленных знаний, мнений, идей или идеалов. У нас имеется наш личный опыт, опыт вчерашнего дня, научивший нас чему-то, и то, чему он научил, становится новым авторитетом. Этот авторитет вчерашнего дня так же разрушителен, как и авторитет тысячелетней давности. Чтобы понимать себя, не требуется никакого авторитета, ни вчерашнего, ни тысячелетней давности, потому что мы — живые существа, всегда движущиеся, текущие, никогда не пребывающие в состоянии покоя. Когда мы наблюдаем себя при помощи мертвого авторитета вчерашнего дня, нам не удается понять движения, красоту этого движения, его особое свойство. Быть свободным от всякого рода авторитета — вашего собственного и авторитета другого — это значит умереть для всего вчерашнего, так, чтобы ваш ум был всегда свежим, всегда юным, чистым, полным сил и страсти. Только в таком состоянии человек изучает и наблюдает. Для этого необходима высочайшая степень осознания. Фактического осознания того, что происходит внутри вас, без того, чтобы корректировать или обьяснять, что должно или не должно было бы быть. Потому что в тот момент, когда вы корректируете, вы устанавливаете новый авторитет, авторитет цензора.

Теперь мы вместе попытаемся исследовать нас самих. Не так, чтобы кто-то объяснял, а мы в это время, читая и следя за словами на странице, соглашались или не соглашались с ними, но так, чтобы мы отправились в путь вместе. В путь к открытию самых сокровенных уголков нашего ума. Отправиться в такой путь мы должны налегке. Нас не должен обременять груз мнений, предрассудков и умозаключений — весь этот старый хлам, который мы накопили более чем за 2000 лет. Забудьте все, что вы знаете о себе, забудьте все, что вы когда-либо о себе думали. Мы отправимся в путь так, как если бы мы не знали ничего.

Ночью шел сильный дождь, а теперь небо начинает проясняться, наступает новый бодрящий день. Давайте встретим этот новый день так, как если бы в нашем распоряжении был единственно только этот день. Давайте начнем наше путешествие вместе, оставив позади все воспоминания вчерашнего дня, и впервые постараемся понять себя.

 

Глава II

Изучение себя. Простота и скромность. Обусловленность.

Если вы думаете, что важно понять себя только потому, что я или кто-то другой сказал вам, что это важно, то я опасаюсь, что всякое общение, всякий контакт между нами окажется невозможным. Но если мы согласимся, что понимать себя полностью жизненно важно, тогда у нас с вами будут совершенно иные отношения, тогда мы сможем совместно вести исследование, и это исследование будет глубоким, разумным и радостным.

Мне не нужна ваша вера. Я не выдвигаю себя в качестве авторитета. Мне нечему учить вас. У меня нет ни новой философии, ни новой системы, ни нового пути к реальности. К реальности не существует пути, так же как нет его и к истине. Всякий авторитет, какой бы он ни был, особенно в сфере мышления и понимания, является разрушительным и вредным. Лидеры губят последователей, последователи губят лидеров. Вы должны быть одновременно и своим собственным учителем, и своим собственным учеником. Вы должны поставить под вопрос все, что человек согласился считать ценным и необходимым. Когда вы не являетесь чьим бы то ни было последователем, вы чувствуете себя очень одиноким. Так будьте одиноким. Почему вы боитесь быть одиноким? Потому что вы оказываетесь лицом к лицу с самим собой, какой вы есть, и вы убеждаетесь, что вы пустой, глупый, тупой человек, исполненный чувства вины и тревоги, что вы мелкое, дрянное, несостоятельное существо, живущее <из вторых рук>. Встретьте этот факт лицом к лицу, вглядитесь в него и не убегайте от нем прочь. В тот момент, когда вы бежите прочь, возникает страх.

Исследуя себя, вы этим не изолируете себя от остального мира. Это не является каким-то нездоровым процессом. Во всем мире человек захвачен теми же повседневными проблемами, что и вы. Поэтому исследовать себя совсем не значит быть неврастеником. Ведь различия между индивидуумом и коллективом не существует. Это действительный факт. Я создал мир таким, каков я есть. Поэтому не дайте себе затеряться в этой борьбе между частью и целым. Я должен осознать всю целостность самого себя, а это возможно только тогда, когда ум выходит за пределы индивидуального и социального сознания. Таким образом я сам могу стать для себя никогда не затухающим светочем.

Как же нам качать понимать себя самих? Вот я — и как мне изучить себя, наблюдать себя, понять, что в действительности во мне происходит? Я могу наблюдать себя лишь в отношении, ибо вся жизнь есть отношение. Бесполезно, сидя в углу, медитировать о самом себе. Я не могу существовать сам по себе. Я существую лишь в отношении к людям, вещам и идеям, и, изучая мое отношение к внешним вещам и людям, так же, как к вещам внутренним, я начинаю понимать себя. Всякий иной подход к пониманию себя есть просто абстракция. Я не могу изучать себя абстрактно, я не являюсь абстрактной сущностью, поэтому я должен изучать себя в действительности таким, каков я есть, а не таким, каким я желаю быть.

Понимание не есть интеллектуальный процесс. Приобретение знаний о себе и изучение себя — две разные вещи. Ибо знание, которое вы накапливаете о себе, всегда является прошлым. Ум, обремененный прошлым, — это ум, полный скорби. Изучение себя не похоже на изучение языка, технологии или науки, когда вы, разумеется, должны накапливать и запоминать; было бы нелепо всякий раз начинать все сначала. В сфере психологии изучение себя всегда происходит в настоящем, знание же — всегда в прошлом. И поскольку большинство из нас живет в прошлом и удовлетворены прошлым, знание становится для нас чрезвычайно важным. Вот почему мы преклоняемся перед эрудитом, перед умным и хитрым. Но если вы учитесь все время, учитесь каждую минуту, учитесь наблюдая и слушая, учитесь понимая и действуя, тогда вы откроете, что обучение — это непрерывное движение без прошлого.

Если вы скажете, что будете изучать себя постепенно, постоянно добавляя понемногу, то вы будете изучать себя не таким, каков вы есть сейчас, а с помощью накопленных знаний. Учение требует большой восприимчивости; восприимчивости нет, когда есть идея, ибо идея — это прошлое, доминирующее над настоящим. Тогда ум уже не является быстрым, гибким, живым. Большинство из нас нечувствительно даже физически. Мы переедаем, не заботимся о правильной диете, мы много курим и пьем, так что наши тела грубеют, становятся нечувствительными. Способность самого организма быть восприимчивым притупляется. Как может быть ум очень живым, .восприимчивым, когда сам организм вялый и сонный? Мы можем быть восприимчивыми в отношении некоторых вещей, затрагивающих нас лично, но обладать полной восприимчивостью в отношении всего, что включается в жизнь, возможно только тогда, когда нет разделения между организмом и психикой. Это — целостное движение.

Чтобы понять что-либо, вы должны жить этим, вы должны это наблюдать, знать все его содержание, природу, структуру, его движение. Пытались ли вы когда-либо сжиться с самим собой? Если попытаетесь, то вы начнете понимать, что ваша структура — не статическая. Вы — это нечто постоянно обновляющееся, живое; для того чтобы жить с живым, ваш ум должен быть живым. Но он не может быть живым, если находится в плену мнений, суждений и оценок. Для того, чтобы наблюдать движение вашего ума и сердца, всего вашего существа, у вас должен быть свободный ум. Не тот, который соглашается или не соглашается, ведет спор по поводу слов, а тот ум, который стремиться понять — и это очень трудно, потому что большинство из нас не умеет видеть и слышать свою собственную жизнь, так же как не умеет видеть красоту реки или слышать шелест ветерка в листве деревьев.

Мы не можем видеть ясно, когда мы осуждаем или оправдываем, или когда наш ум занят непрерывной болтовней. Тогда мы не замечаем то, что есть. Мы воспринимаем лишь создаваемые проекции нас самих. У каждого из нас имеется представление о себе, какими мы себя мыслим, или какими мы должны быть. Но этот образ совершенно не дает нам видеть, каковы мы в действительности. Одна из самых трудных вещей в мире — это смотреть на что-либо просто. От того, что наши умы слишком сложны, мы утратили качество простоты. Я не имею в виду простоту в одежде или пище — дело не в том, чтобы носить одну лишь набедренную повязку, ставить рекорды поста, совершать те или иные нелепые поступки, которые культивируют святые, — но ту простоту, которая дает возможность смотреть на вещи прямо, без страха, которая помогает нам видеть себя такими, каковы мы есть в действительности, — говорить, что мы лжем, когда мы лжем, не пытаясь это прикрыть или убежать от этого. Для того, чтобы понять себя, мы нуждаемся также в большой скромности. Если вы начнете с того, что скажете: <Я знаю себя>, то вы уже прекратили изучение себя; если вы говорите: <Во мне очень мало такого, что можно было бы изучать, потому что я просто скопление воспоминаний и идей, переживаний и традиций>, то и в этом случае вы прекратили процесс изучения себя самого. В тот момент, когда вы говорите, что вы чего-то достигли, вы утрачиваете качества чистоты и скромности; в тот момент, когда вы делаете умозаключение или начинаете исследовать, отталкиваясь от знания, ваше исследование на этом закончилось, потому что вы истолковываете новое в терминах старого. В то же время, если у вас нет опоры под ногами, если нет уверенности, нет достижения, существует свобода видеть, постигать. А когда есть свобода видеть, вы всегда видите новое. Человек самоуверенный — мертвый человек.

Но как мы можем обрести свободу видеть и изучать, если с момента рождения и до момента смерти наш ум формируется определенной культурой, в соответствии с узким шаблоном нашего <я>? На протяжении столетий мы были обусловлены национальностью, кастой, классом, традицией, религией, языком, воспитанием и образованием, литературой, искусством, обычаями, всякого рода условностями, пропагандой, экономическим давлением, пищи, которую едим, климатом, в котором живем, семьей, нашими друзьями, нашими переживаниями — всеми влияниями, которые только можно себе представить, и поэтому наша реакция на каждую проблему является обусловленной. Осознаете ли вы, что вы обусловлены? — вот первое, о чем вы должны спросить себя, а не о том, как освободиться от вашей обусловленности. Вы, быть может, никогда от нее не освободитесь. И если вы творите: <Я должен от нее освободиться>, вы можете попасть в другую ловушку, в другую форму обусловленности. Итак, осознаете ли вы, что вы обусловлены? Знаете ли вы, что, даже когда вы смотрите на дерево и говорите: <Это дуб>, или <это банан>, — определение дерева, являющееся знанием ботаники, так обусловило ваш ум, что слово становится между вами и фактическим видением дерева? Чтобы войти в контакт с деревом, вы должны коснуться его, слово не поможет вам в этом.

Как можете вы узнать, что вы обусловлены? Кто вам об этом скажет? Что говорит вам о том, что вы голодны — не теоретически, а фактически, точно так же, как о том, что вы обусловлены? Не скажет ли вам об этом ваша реакция на проблему, на вызов? Вы отвечаете на каждый вызов в соответствии с вашей обусловленностью, а ваша обусловленность, будучи неадекватной, всегда реагирует неадекватно.

Когда вы начинаете осознавать это, не вызывает ли у вас обусловленность расой, религией, культурой такого чувства, будто вы находитесь в тюремном заключении? Возьмите хотя бы одну форму обусловленности — национальную, осознайте ее серьезно, глубоко, посмотрите, доставляет ли она вам удовольствие или возмущает вас, и, если она вас возмущает, не хотите ли вы освободиться, прорваться сквозь всякую обусловленность. Если вы удовлетворены вашей обусловленностью, вы, очевидно, в отношении нее ничего не будете предпринимать, но если, начиная осознавать ее, вы не испытаете удовлетворения — вы ясно поймете, что никогда не действовали вне обусловленности. Никогда! И поэтому вы всегда живете в прошлом, которое мертво.

Установить, насколько вы обусловлены, вы можете лишь когда ваше удовольствие прерывается конфликтом, или когда вы пытаетесь избежать боли. Когда вокруг вас царит полное счастье: ваша жена вас любит, вы любите ее, у вас хороший дом, прекрасные дети и много денег, — вы совершенно не осознаете своей обусловленности. Но когда все это рушится, когда ваша жена глядит на кого-то другого или вы теряете свои деньги, или когда вам угрожает война или какое-то другое горе или тревога — тут уж вы знаете, что вы обусловлены. Когда вы боретесь с разного рода неурядицами или защищаете себя от внешней или внутренней угрозы, вы знаете, что вы обусловлены. И так как многие из нас большую часть времени находятся в состоянии беспокойства, поверхностного или глубокого, само это состояние беспокойства показывает, что мы обусловлены. Пока животное ласкают, его реакция нам приятна, но стоит выказать к нему враждебность и оно сразу ощетинится.

Нас беспокоит жизнь, политика, экономическое положение, ужас, жестокость и скорбь, существующая в мире, как и в нас самих, и вследствие этого мы осознаем, как тесны те рамки обусловленности, которые нас сковывают. Что же нам делать? Примириться с этим беспокойством и жить с ним, как поступает большинство из нас, привыкнуть к нему, как привыкаешь жить с болью в пояснице? Или возносить его?

Все мы склонны примиряться с такими вещами, свыкаться с ними, сваливать их на обстоятельства. <Ах, если бы условия были благоприятны, я был бы другим>, говорим мы; <Дайте мне возможность, и я реализую себя>, или <Меня подавляет несправедливость всего этого>, — говорим мы, всегда возлагая ответственность за наше бедственное положение на других, на окружающую среду или на экономическое положение.

Если человек примиряется со своим бедственным положением, его ум становится тупым. Подобным же образом человек может настолько привыкнуть к окружающей его красоте, что перестанет замечать ее. Человек становится равнодушным, жестким, бессердечным, и его ум все более тупеет. Если мы не привыкаем к своим невзгодам, то пытаемся спастись от них бегством, принимая наркотики, присоединяясь к какой-либо политической группе, кричим, пишем, ходим на футбольный матч или в церковь или находим разного рода другие развлечения.

Почему так происходит, что мы убегаем от действительных фактов? Мы боимся смерти, — я просто беру это как пример. Мы выдумываем всякого рода теории, надежды, верования, чтобы уйти от смерти, но факт все же остается. Чтобы понять какой-либо факт, мы должны смотреть на него, а не убегать от него. Большинство из нас испытывает страх перед жизнью, так же, как и страх перед смертью. Мы боимся за нашу семью, боимся общественного мнения, боимся потерять свою работу, положение и сотню других вещей. Простой факт состоит в том, что мы вообще боимся; не в том, что мы боимся того или этого. Почему же мы не можем встретить этот факт лицом к лицу?

Вы можете встретить факт лицом к лицу только в настоящем, но если вы никогда не даете ему быть в настоящем, потому что всегда убегаете от него, вы никогда не можете с ним встретиться, и поскольку вы культивируете целую систему способов бегства, вы в плену этой привычки к бегству.

Если вы достаточно восприимчивы и серьезны, то вы не только осознаете вашу обусловленность, но осознаете также опасности, которые являются ее результатом, — жестокость и ненависть, к которым она ведет. Почему же тогда, видя опасность вашей обусловленности, вы не действуете? Не происходит ли это потому, что вы ленивы? Ведь лень — это недостаток энергии. Однако недостатка энергии не будет, если вы встретите непосредственную физическую опасность, такую, например, как змея на вашей дороге, или обрыв, или огонь. Почему же вы не действуете, видя опасность вашей обусловленности? Если бы вы видели, что опасность национализма угрожает вашему обществу, разве бы вы не действовали?

Ответ один — вы не видите. Применяя интеллектуальный анализ, вы, может быть, и видите, что национализм ведет к самоуничтожению, но в этом видении не будет эмоционального фактора. Только когда присутствует эмоциональный фактор, вы оживляетесь, становитесь деятельным.

Если же вы видите опасность вашей обусловленности лишь на уровне интеллектуального представления, то и тогда вы ничего не предпримете в отношении нее. Если опасность воспринимается просто как идея, возникает конфликт между идеей и действием, и этот конфликт поглощает вашу энергию. Только когда вы видите обусловленность и ее опасность одновременно, так, как видели бы пропасть перед собой, тогда вы действуете. Таким образом, видение есть действие.

Большинство из нас идет по жизни, не проявляя достаточного внимания, бездумно реагируя в соответствии с окружающей обстановкой, в которой мы были воспитаны, и такие реакции создают лишь дальнейшую зависимость, дальнейшую обусловленность; но в тот момент, когда вы все внимание устремляете на вашу обусловленность, вы видите, что полностью свободны от прошлого, что оно само отпадает от вас.

 

 

Глава III

Сознание. Целостность жизни. Осознание.

Когда вы осознаете свою обусловленность, вам станет понятна целостность вашего сознания. Сознание представляет собой целостную сферу, в которой функционирует мысль и существует отношение. Все мотивы, потребности, страхи, вдохновение, удовольствие, страстные желания, надежды, печали, радости пребывают в этой сфере. Но мы разделили это сознание на бодрствующее и спящее, на высшие и низшие уровни, на поверхности — это наши повседневные мысли, чувства и деятельность, а под ними так называемое подсознание, то, что не является привычным, что проявляется случайно, через предчувствия, интуицию и сны. Мы занимаемся только одним небольшим уголком сознания, который больше всего связан с нашей жизнью, остальное, называемое нами подсознанием, с его мотивами, страхами, расовыми и наследственными качествами остается для нас недоступно. И вот я задаю вам вопрос: существует ли вообще такая вещь, как подсознание? Мы очень свободно пользуемся этим словом. Мы согласились считать это чем-то существующим, позволив тарабарщине аналитиков просочиться в наш язык. Но существует ли такая вещь? И почему мы придаем ей такое исключительное значение? Подсознание представляется мне таким же тривиальным и тупым, как и наш сознающий ум, — таким же узким, фанатичным, зависимым, тревожным и мелочным,

Итак, возможно ли охватить всю сферу сознания, а не только часть, фрагмент ее? Если вы способны охватить всю сферу целиком, тогда будет функционировать ваше полное, а не частичное внимание. Это важно понять, чтобы осознать, почему, как только вы охватываете всю сферу сознания, исчезает трение. Оно возникает только тогда, когда вы делите сознание, включающее все мышление, восприятие и действие, на различные уровни — тогда существует трение и дисгармония. Мы живем во фрагментах. На работе вы одно существо, дома — другое. Вы говорите о демократичности, а в душе вы деспотичны. Вы говорите о любви к вашему соседу, а вместе с тем вы убиваете его конкуренцией. Какая-то часть вас действует, наблюдает независимо от другой. Сознаете ли вы это фрагментарное существование вас самих? И возможно ли, чтобы ум, который разбил свое собственное функционирование, свое собственное мышление на фрагменты, возможно ли, чтобы такой ум объял всю эту сферу целиком? Возможно ли охватить всю сферу сознания полно, тотально, чтобы в полной мере быть целостным человеком?

Если, пытаясь понять всю структуру <я>, личности во всей ее необычайной сложности, вы пойдете шаг за шагом, снимая слой за слоем, исследуя каждую мысль, чувство и мотив, вы окажетесь в плену аналитического процесса, который может потребовать от вас недель, месяцев, лет, а когда вы включаете время в процесс познания себя, вы неизбежно допускаете различные формы искажения, потому что <я> — это сложная сущность, которая движется, живет, борется, желает, отрицает, испытывает разном рода давления, стрессы, влияния, непрестанно воздействующие на нее. Так вы откроете для себя, что это не путь. Вы поймете, что существует только один способ увидеть себя, — это увидеть целостно, мгновенно, вне времени, и вы можете охватить всю целостность самого себя только тогда, когда ум не фрагментирован. То, что вы видите в целостности — есть истина.

Не можете ли вы проделать это? Для большинства из нас это невозможно, потому что мало кто когда-либо подходил к этой проблеме столь серьезно, потому что мы никогда по-настоящему не смотрели на самих себя. Никогда! Вы возлагаете вину на других. Мы или оправдываем себя, или боимся смотреть. Но когда вы будете смотреть целостно, всем вашим существом — вашими глазами, вашими ушами, вашими нервами, тогда вы будете воспринимать с полным самоотречением, тогда не останется места для страха, противоречий и, следовательно, не будет конфликтов.

Внимание и сосредоточение — разные вещи; сосредоточение — это исключение; внимание, которое является полным осознанием — ничего не исключает. Мне кажется, что большинство из нас не осознает не только то, о чем мы говорим, но и то, что нас окружает: краски вокруг нас, людей, очертания деревьев, облака, движение воды. Быть может, это происходит оттого, что мы заняты собой: нашими мелкими незначительными проблемами, нашими собственными идеями, удовольствиями, честолюбивыми устремлениями, так что мы не в состоянии воспринимать объективно. И все же мы очень много говорим об осознании. Однажды в Индии я ехал в машине. Машину вел шофер, я сидел рядом с ним. Сзади сидели три господина, очень увлеченно обсуждавшие проблему осознания и задававшие мне в этой связи вопросы. К несчастью, водитель посмотрел в это время куда-то в сторону и наехал на козу. Эти три джентельмена все еще продолжали обсуждать проблему осознания, совершенно не сознавая, что они переехали козу. Когда этим людям, которые стремились к осознанию, указали на отсутствие внимания, они были очень удивлены.

И с большинством из нас происходит то же самое. Мы не осознаем ни внешнего, ни внутреннего. Если вы хотите понять красоту птицы, мухи, листа или человека, вы должны направить на него все ваше внимание. Это и будет осознанием. А направить все свое внимание на что-либо вы можете только тогда, когда вы заинтересованы. Это значит, что когда вы действительно хотите что-либо понять, вы отдаете выяснению этого весь свой ум и сердце.

Такое осознание — это словно жить в комнате со змеей. Вы следите за каждым ее движением, вы очень внимательны к малейшему звуку, который она издает.

 

Такое состояние внимания есть тотальная энергия. При таком осознании вся целостность вашей сущности раскрывается мгновенно.

Когда вы взглянули в себя так глубоко, вы можете заглянуть еще глубже. Когда вы употребляете слово <глубже> — это не является сравнительной степенью. Мы мыслим в категориях сравнения: глубокий и мелкий, счастливый и несчастливый. Мы всегда измеряем и сравниваем. Но существуют ли такие понятия, как <мелкий> и <глубокий>, сами по себе? Когда я говорю, что мой ум мелок, убог, узок, ограничен, как я узнаю все это? Сравнивая мой ум с вашим умом? Более ярким, обладающим большими возможностями, более высоким и более живым? Могу ли я узнать о своей мелочности, не сравнивая себя с другими? Когда я голоден, я не сравниваю свой теперешний голод со вчерашним. Вчерашний голод — это идея, воспоминание.

Если я все время сравниваю себя с вами, стремлюсь быть таким, как вы, то я отрекаюсь от того, чем являюсь я сам. Таким образом я создаю иллюзию. Когда я понимаю, что сравнивание в какой бы то ни было форме ведет лишь к большей иллюзии, к еще большему страданию, когда я понимаю, что самоанализ, прибавляющий к знанию о себе кусочек за кусочком или отождествляющий себя с чем-то внешним, будь то государство, спаситель или идеология, ведет только к большему подчинению и, следовательно, к большему конфликту, когда я осознаю все это, я полностью избавляюсь от привычки сравнивать. Тогда мой ум уже больше не ищет. Очень важно понять это состояние, когда мой ум уже больше не ищет ощупью, не шарит повсюду, не задает вопросов. Это не значит, что мой ум удовлетворен настоящим положением вещей. Это значит, что такой ум не создает иллюзий. Такой ум может действовать в совершенно ином измерении. Измерение, в котором мы обычно живем, — повседневная жизнь, сотканная из боли, страдания, удовольствия, обусловило наш ум, ограничило его природу, и когда эти боль, удовольствие и страх прекратились (что не означает прекращения радости, ибо радость — нечто отличное от удовольствия), — тогда ум функционирует в другом измерении, где не существует конфликта, где нет ощущения разделенности.

На словесном уровне мы можем дойти только до этого предела. Все, что лежит за ним, не может быть выражено словами, потому что слово — не вещь. До сих пор мы могли описывать, объяснять, но не существует слов или объяснений, которые могли бы открыть дверь. Эта дверь может отвориться для нас только благодаря постоянному осознанию и вниманию. Осознанию того, что мы говорим, как мы говорим, как мы ходим, что мы думаем. Это подобно уборке комнаты и содержанию ее в порядке. Содержать комнату в порядке важно в одном отношении, но абсолютно неважно в другом. В комнате должен быть порядок, но порядок не может открыть двери или окно. Дверь не откроет ваше желание или ваша воля. Вы должны признать, что все, что вы можете сделать — это содержать комнату в порядке, а это означает быть добродетельным ради самой добродетели. Не ради того, что она вам даст. Будьте разумными, умеренными, спокойными, тогда, быть может, если вам посчастливится, окно откроется, и подует легкий ветерок, но этого может и не произойти; это зависит от состояния вашего ума, и это состояние ума можете понять только вы сами, наблюдая за ним и никогда не стараясь придавать ему определенную форму, никогда не принимая какую-то одну сторону, никогда не отрицая, никогда не соглашаясь, никогда не оправдывая, никогда не осуждая, что означает наблюдать без какого-либо выбора. Благодаря такому осознанию, в котором нет выбора, быть может откроется дверь, и тогда вы узнаете, что это за измерение, в котором не существует ни конфликта, ни времени.

 

 

Глава IV

Погоня за удовольствием. Желание. Искажение, создаваемое мыслью. Память. Радость.

В предыдущей главе мы говорили, что радость — нечто совершенно отличное от удовольствия, поэтому давайте выясним, что включает в себя удовольствие, и возможно ли жить в мире, в котором нет удовольствия, но есть потрясающая радость, блаженство.

Все мы заняты непрерывной погоней за удовольствием, в той или иной форме: интеллектуальным удовольствием, чувственным наслаждением, культурными развлечениями; удовольствием от того, чтобы проводить реформы, учить других, исправлять недостатки общества, делать добро; удовольствием от большего физическом удовлетворения, большего опыта, большего понимания жизни, от всех невинных и хитрых проделок ума; и, наконец, высшим удовольствием, состоящим, разумеется, в том, чтобы познать Бога.

Удовольствие — это своего рода структура общества. С раннего детства и до самой смерти мы так или иначе гонимся за удовольствиями. Поэтому, какой бы вид удовольствия мы не рассматривали, нам необходимо ясно увидеть саму проблему, так как стремление к удовольствию продолжает формировать нашу жизнь. Именно поэтому так важно для каждом из нас внимательно, осторожно и непредвзято исследовать эту проблему удовольствия, так как получать удовольствие, а затем сохранять и поддерживать ощущение его является основным требованием нашей жизни, и без нем существование становится скучным, глупым, одиноким, лишенным смысла.

Вы можете спросить, почему же, в таком случае, жизнь не должна быть стремлением к удовольствию? По той простой причине, что удовольствие неизбежно приносит страдание, разочарование, печаль и страх, а как следствие страха — насилие. Если вы хотите жить такой жизнью — живите так. Большая часть мира живет именно так. Но если вы хотите быть свободными от печали, вы должны понять целостную структуру удовольствия.

Понять удовольствие — не значит отвергнуть его. Мы его не осуждаем, не говорим, что оно хорошо или плохо. Но если мы гонимся за ним, то давайте это делать с открытыми глазами, зная, что ум, ищущий удовольствие, всегда должен находить и его тень — страдание. Они не могут быть разделены, хотя мы гонимся за удовольствием и стараемся избежать страдания.

Так вот, почему ум всегда требует удовольствия? Почему мы совершаем благородные и низкие поступки, испытывая тайное удовольствие? Почему мы приносим жертвы и страдаем ради тонкой нити удовольствия? Что такое удовольствие и как оно возникает? Хотелось бы знать, задавали ли вы себе когда-нибудь эти вопросы и следили ли за ответами до самого конца?

Удовольствие приходит через 4 стадии: восприятие, ощущение, контакт и желание. К примеру, я вижу прекрасную автомашину. Затем, когда я на нее смотрю, у меня возникает ощущение, реакция, затем я прикасаюсь к машине или воображаю, что прикасаюсь, после чего возникает желание иметь ее и показываться в ней. Или я вижу красивое облако или горы, четко выделяющиеся на фоне неба, или первый весенний листок, или глубокую долину, полную очарования, или великолепный закат солнца, прекрасное лицо, умное, живое, не сознающее своей красоты (иначе ее бы не было). Я смотрю на все это с восторгом и не замечаю тогда, что нет наблюдающего, а есть только красота, равная любви. В это мгновение я отсутствую со всеми моими проблемами, тревогами и страданиями. Есть только это непостижимое чудо. Я могу глядеть на все это с радостью, и в следующий момент забыть об этом. Или же включается ум, и тогда возникает проблема. Я думаю том, что я увидел, и думаю о том, как это прекрасно. Я говорю себе, что хотел бы увидеть это еще много раз. Мысль начинает сравнивать, судить и говорит: <Я должен снова увидеть это завтра>. То, что было восторгом одного мгновения, продлевается и поддерживается мыслью. То же самое происходит с сексуальным и всяким другим желанием. В самом желании нет ничего неправильного, реагировать так — совершенно нормально. Когда вы уколете меня булавкой, я отреагирую на это, если я не парализован, но когда в восторг включается мысль, переживание его, она превращает его в удовольствие. Мысль хочет повторить это переживание. И чем чаще вы его повторяете, тем более механичным оно становится. Чем больше вы думаете об удовольствии, тем большую силу придает ему мысль. Так мысль при помощи желания создает и поддерживает удовольствие, придает ему длительность, и в результате, естественная реакция желания по отношению к чему-то прекрасному извращается мыслью. Мысль превращает эту реакцию в воспоминание, питает это воспоминание, возвращаясь к нему снова и снова. Память бесспорно необходима на определенном уровне. Мы бы не могли действовать в повседневной жизни без нее. В своей сфере она нужна, но существует такое состояние ума, когда память играет очень незначительную роль. Ум, который не искалечен памятью, действительно свободен.

Замечали ли вы когда-нибудь, что, если вы реагировали на чтото целостно, всем сердцем, то память почти не принимала в этом участия? Только когда вы не отвечаете на вызов всем вашим существом, имеет место конфликт, приносящий смятение, удовольствие или страдание, и эта борьба продолжается в воспоминании. К одному воспоминанию добавляются другие, и именно здесь кроется ответ. Все, что исходит от воспоминания, является старым и, следовательно, никогда не может быть независимым. Не существует такого понятия как свобода, независимость мысли. Мысль никогда не бывает новой, потому что она есть ответ памяти, опыта, знания. Мысль, будучи старой, превращает в старое то, на что вы мгновение смотрели с восторгом, ощутив потрясающее переживание. От старого производите вы удовольствие, никогда не от нового. В новом не существует времени.

Итак, если вы можете смотреть на все вещи, не позволяя включаться удовольствию: на лицо, на птицу, на расцветку сари, на красоту водной глади, сверкающей на солнце, на что бы то ни было, вызывающее восторг, — если вы можете смотреть на это, не стремясь к тому, чтобы переживание повторилось, тогда не будет страдания, не будет страха, а будет одна лишь потрясающая радость.

Только стремление навсегда сохранить удовольствие превращает его в страдание. Проследите это в самих себе. Именно стремление повторить удовольствие порождает боль, потому что оно не будет таким же, как вчера. Вы боретесь, чтобы ощутить тот же восторг, и испытываете боль и разочарование, так как это вам не удается. Наблюдали ли вы, что происходит, если вам отказывают хотя бы в незначительном удовольствии?

Не получив желаемого, вы становитесь встревоженным, завистливым, исполненным ненависти. Замечали ли вы, когда вам отказывали в выпивке, куреве, сексе или в чем бы то ни было, — замечали ли вы, какую борьбу это в вас вызывало? Это является какой-то формой страха, не так ли? Вы боитесь, что не получите желаемое или потеряете то, что имеете. Когда какая-либо определенная вера или идеология, которых вы придерживались годами, вдруг начинает терпеть фиаско, не боитесь ли вы оказаться в одиночестве? Ведь эта вера на протяжении многих лет давала вам удовлетворение и удовольствие, и, когда вы ее утратили, вы оказались на мели, чувствуя себя опустошенным, и этот страх будет одолевать вас до тех пор, пока вы не найдете другой формы удовольствия, другой веры.

Это кажется мне таким простым, и именно потому, что это так просто, мы отказываемся видеть эту простоту. Мы любим все усложнять. Когда ваша жена отворачивается от вас, разве вы не ревнуете? Разве вы не испытываете гнева? Разве вы не ненавидите человека, увлекшего ее? А ведь все это — страх потерять нечто, приносящее удовольствие, приятное общение, определенное состояние уверенности, удовлетворения от обладания.

Если вы поняли, что там, где есть погоня за удовольствием, неизбежно должно быть страдание, и если вы этого хотите, то живите так, но пусть это не будет вашей ошибкой по незнанию. Если вы хотите покончить с удовольствием, что означало бы кончить и со страданием, вы должны отнестись с полным вниманием ко всей структуре удовольствия в целом. Не отсекать его, как это делают монахи и саньясины, никогда не глядящие на женщину, ибо считают это грехом, и тем самым разрушающие жизненную основу своего понимания, но осознать весь смысл и все значение удовольствия, тогда вы обретете потрясающую радость жизни. 0 радости вы не можете думать. Радость — нечто непосредственное, возникающее мгновенно, но, думая о радости, вы превращаете ее в удовольствие. Жить настоящим значит непосредственно воспринимать красоту и восторгаться ею без того, чтобы извлекать из этого удовольствие.

 

 

Глава V

Сосредоточение интереса на себе. Жажда положения. Страх и тотальный страх. Фрагментация мышления. Прекращение страха.

Прежде, чем пойти дальше, я хотел бы вас спросить, что является вашим наиважнейшим, основным интересом в жизни? Отбросив в сторону все уклончивые ответы и отнесясь к вопросу прямо и честно, что бы вы могли ответить? Знаете ли вы? Не вы ли это сами? Как бы то ни было, именно так должно было бы ответить большинство из нас, если говорить правду.

Меня интересуют мои успехи, моя работа, моя семья, маленький уголок, в котором я живу, мое желание добиться лучшего положения, большего престижа, власти, чтобы больше возвыситься над другими и т.д. Думаю, что было бы разумно, не так ли, признаться самим себе, что первейший наш интерес заключен прежде всего в нас самих, во мне самом.

Кое-кто из нас сказал бы, что неправильно быть прежде всего заинтересованным в самом себе, но что в этом плохого, кроме том, что мы редко признаемся в этом со всей прямотой? А если и признаемся, то весьма стыдимся этого. Но дело обстоит именно так. Основной интерес концентрирован на самом себе, и по различным причинам идеологического порядка или в силу традиций человек думает, что это неправильно, но то, что он думает, к делу не относится. Ведь это всего лишь идея, понятие, фактом же остается то, что ваш основной интерес сконцентрирован на себе.

Вы можете сказать, что гораздо более приятно помогать другим, чем думать о себе, но какая разница? Все это все то же сосредоточение интереса на себе. Если вам более приятно помогать другим, ваш интерес опять-таки сконцентрирован на том, что приносит вам наибольшее удовлетворение. К чему подводить под это какую-либо идеологическую основу? К чему это двойственное мышление? Почему бы не сказать: <То, чего я действительно хочу — это удовлетворения, будь то в сексе, в помощи другим или в том, чтобы стать великим святым, ученым или политическим деятелем>? Это все тот же процесс, не так ли? Удовлетворения в самых разных формах, от едва различимого до очевидного, — вот чего мы хотим. Когда мы говорим, что хотим свободы, мы хотим ее и думаем, что она даст огромное удовлетворение. Но предельное удовлетворение должна, разумеется, принести нам идея самореализации. То, чего мы действительно ищем — это полного удовлетворения, в котором нет места для какой бы то ни было неудовлетворенности.

Большинство из нас жаждет удовлетворения, которое дает положение в обществе, потому что мы боимся быть никем. Общество так устроено, что к человеку, занимающему высокое положение, относятся с большим почтением, тогда как человека без положения каждый пинает. Все на свете хотят положения: будь то в обществе, будь то в семье, или же хотят сидеть по правую руку Бога, и это положение должно быть признано другими, иначе оно — не положение вовсе. Мы всегда хотим высоко сидеть. Внутренне мы — водовороты страданий, и потому нам очень приятно, когда внешне мы представляем собой нечто значительное. Эта жажда положения, власти, признания обществом нашего выдающегося положения в том или ином отношении есть желание возвыситься над другими. А это желание возвыситься есть одна из форм агрессивности. Святой, ищуший положения, добивающийся признания его святости, так же агрессивен, как цыпленок, клюющий корм на птичьей ферме. А что является причиной этой агрессивности? Причиной является страх, не правда ли?

Страх — одна из величайших проблем жизни. Ум, охваченный страхом, живет в смятении, в конфликте, и поэтому он становится извращенным и агрессивным, склонным к насилию. Он не решается отойти от своих собственных шаблонов мышления, и это порождает лицемерие. До тех пор, пока мы не станем свободными от страха, на какую бы высокую гору мы ни взобрались, какого бы бога мы ни выдумали, мы всегда будем пребывать во мраке.

Мы живем в таком развращенном, глупом обществе, нас воспитывают и обучают в духе конкуренции, и это порождает страх, все мы наполнены самыми разными страхами. Страх — ужасная вещь, которая искажает, уродует, отупляет нашу жизнь.

Существует физический страх, но это реакция, которую мы унаследовали от животных. Здесь же для нас важны психологические страхи, ибо когда мы поймем глубоко коренящиеся психологические страхи, с физическими страхами мы в состоянии будем справиться, тогда как устремление внимания в первую очередь на физическое, на животные страхи никогда не поможет нам понять страхи психологические.

Все мы боимся чего-то. Не существует страха абстрактного. Он всегда относится к чему-то определенному. Знаете ли вы свои собственные страхи? Страх потерять работу, страх не иметь достаточно пищи или денег или страх перед тем, что ваши соседи или общество думают о вас, страх лишиться успеха, потерять свое положение в обществе, страх оказаться презираемым, осмеянным, страх перед болью и болезнью, перед властью, страх никогда не узнать любви или не быть любимым, страх потерять жену или детей, страх перед смертью, перед жизнью в мире, подобной смерти, страх, порождаемый скукой, страх, что вы не соответствуете тому образу, который создали о вас другие, страх лишиться доверия, все эти бесчисленные количества других страхов, ведь вы знаете свои личные особые страхи? Как вы обычно поступаете с ними? Вы убегаете от них? Или изобретаете идеи, представления, чтобы прикрыть их? Но бегство от страха только усиливает его.

Одна из главных причин страха — наше нежелание видеть себя такими, как мы есть. Поэтому так же, как сами страхи, мы должны исследовать систему разных придуманных способов бегства, чтобы избавиться от них. Если ум, который обусловлен мозгом, старается преодолеть страх, подавить его, подчинить дисциплине, контролировать, толковать его в терминах чего-то иного, то возникает трение, конфликт, и в этом конфликте мы теряем уйму энергии. Первое, что мы должны выяснить, это что представляет собой страх? Как он возникает? Что мы подразумеваем под самим словом <страх>? Я спрашиваю себя не о том, чего я боюсь, а о том, что такое страх? Я веду определенный образ жизни, я мыслю по определенному образцу, у меня имеются определенные верования, догмы, и я не хочу, чтобы эти шаблоны были нарушены, т.к. в них корни моей жизни. Я не хочу, чтобы они были нарушены, ибо нарушение вызовет состояние неопределенности, а этого мне не хочется. Если я даже и отвернусь от всего, что я знаю и во что верю, я все равно хочу быть определенно сориентированным в том новом порядке вещей, к которому я иду. Так мозговые клетки создали некоторый шаблон и отказываются создать другой шаблон, который может быть неопределенным. Движение от определенности к неопределенности — вот то, что я называю страхом.

В данный момент, сидя здесь, я ничего не боюсь. Я ничего не боюсь, сейчас со мной ничего не может случиться, никто мне не угрожает и не пытается ничего у меня отнять. Но за пределами данного мгновения имеется более глубокий слой ума, который сознательно или подсознательно думает о том, что может произойти в будущем или опасается, не грозит ли ему что-то из прошлого. Таким образом, я боюсь прошлого и будущего. Я разделил время на прошлое и будущее. Включается мысль и говорит: <Будь осторожен, чтобы этого не повторилось, и подготовься к будущему, в будущем могут таиться опасности для тебя; сейчас ты что-то имеешь, но ты можешь это потерять. Ты можешь умереть завтра, твоя жена может от тебя уйти, ты можешь потерять работу, быть может ты никогда не добьешься славы, тебя может постигнуть одиночество, ты должен быть вполне уверенным в завтрашнем дне>.

Теперь возьмите вашу собственную специфическую форму страха. Наблюдайте этот страх, следите за вашими реакциями на него. Можете ли вы смотреть на него без малейшего стремления убежать, без оправдания, без осуждения или подавления? Можете ли вы смотреть на этот страх, не прибегая к слову, которое является его причиной? Можете ли вы смотреть на смерть без этого слова, которое вызывает страх смерти? Само это слово вызывает трепет, не так ли? Как и слово <любовь>, которое обладает своим особым трепетом, имеет свой особый образ? Не является ли образ смерти в вашем уме памятью о столь многих смертях, которые вы видели, к которым вы ощутили себя причастным, не этот ли образ вызывает страх? Или вы действительно боитесь, что вам придет конец, а не самого представления о конце? Вызывает ли у вас страх само слово <смерть> или _ действительный конец вашей жизни? Если страх возникает от слова или от воспоминания, то это вообще не страх.

Вы были больны два года тому назад, скажем для примера, и осталось воспоминание о страданиях, и теперь память говорит: <Будь осторожен, чтобы не заболеть снова>. Так память с ее ассоциациями создает страх. Но это безосновательный страх, потому что в действительности на данный момент у вас очень хорошее здоровье. Мысль, которая всегда стара, потому что она является ответом памяти, а ведь воспоминания всегда стары, мысль, действуя во времени, создает ощущение того, что мы боимся. Но это нечто, вызывающее страх, не является действительным фактом. Действительный факт это то, что вы здоровы, но переживание, которое осталось в уме как воспоминание, возбуждает мысль: <Будь осторожен, не заболей снова>.

Таким образом, мы выяснили, что мысль порождает какой-то вид страха. Но существует ли страх вообще, независимо от какой-либо его разновидности? Является ли страх всегда результатом мысли, и если это так, то существует ли какая-то иная форма страха? Мы боимся смерти, чего-то, что может случиться завтра или послезавтра, через какое-то время. Существует некая дистанция между действительностью и тем, что произойдет. Мысль испытала это состояние. Наблюдая смерть, она говорит: <Я умру>. И создает страх смерти, но если бы этого не происходило, разве существовал бы вообще какой-либо страх?

Является ли страх результатом мысли? Если это так, то, поскольку мысль всегда стара, страх тоже всегда стар. Как мы уже установили, не существует новой мысли. Если мы нечто опознаем, это всегда старое, поэтому то, что мы боимся, есть повторение старого, — мысль о том, что уже было, проецируется в будущее. Следовательно, мысль ответственна за страх. В том, что это так, вы можете убедиться сами. Когда перед вами нечто возникает непосредственно, страха нет. Он возникает только когда включается мысль. Следовательно, сейчас перед нами встает вопрос — возможно ли, чтобы ум жил полно, весь в настоящем? Это возможно только для такого ума, в котором