Главная | Обратная связь

Критерии зрелости половой психологии

Способность любить, не размениваясь на мелочные соблазны поискового инстинкта, эгоизма и агрессивности, позёрства и неискренности – вот критерий достигнутой психологической зрелости. Возникновение “мы” из “я” и “ты” делает возможными ощущения, которые раньше были не доступны.

Любовь – не нечто автономное. Способность к любви, её характер определяются взглядами, темпераментом, направленностью потребностей и индивидуальной шкалой ценностей индивида. Любовь такова, каков человек, какова его сущность. Жизненный опыт, степень духовного богатства, направление интересов – всё это делает зрелую половую психологию человека индивидуальной и придаёт его любви неповторимость.

Любовь, в свою очередь, влияет на личность. Как самое сильное эмоциональное чувство, доступное нам, она даёт импульс к реализации потенциальных возможностей личности. “Важность и сложность явления любви определяется тем, что в нём, как в фокусе, пересекаются противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого”, – пишет философ Сергей Аверинцев.

Хотя сексологу одинаково важны все эти перечисленные моменты, всё же любовь, как их единство, рассматривается им, конечно же, в медицинском плане. Изучение историй болезни, исследование становления полового чувства у здоровых людей (по данным опросов, психологических тестов и лабораторных наблюдений), а также знание эволюции половой психологии человека как биологического вида, позволяет сексологу сделать выводы:

– критерием зрелости половой психологии (и вместе с тем, критерием стабильности половой функции) является способность человека к любви и к подлинному половому партнёрству;

– любви внутренне присущи такие свойства как избирательность и альтруизм.

Сущность любви заключена в девизе: “Счастье в том, чтобы дарить его любимому человеку!”

Способность к избирательности и к альтруизму одинаково важна и для мужчин, и для женщин; в полной мере это относится и к лицам с девиантной сексуальностью.

Гомосексуальные писатели понимают это не хуже гетеросексуальных. Именно в таком ключе переданы ощущения двух персонажей романа Джеймса Болдуина “Другая страна”. Один из них, актёр Эрик – гомосексуал. Его друг Вивальдо всегда считал себя гетеросексуальным мужчиной. В своё время у них был общий бисексуальный друг – музыкант Руфус, который делил свою постель и с женщинами, и с влюблённым в него Эриком. Увы, эта связь была настолько замешана на садомазохизме, что Эрик покинул Америку, чтобы обрести душевный покой в Париже. Руфус после этого встретил девушку, любовь к которой, казалось бы, полностью преобразила их обоих. Счастье влюблённых было быстротечным. Садизм Руфуса погубил и их любовь, и его самого: не в силах нести своё проклятие, молодой человек бросился с моста и утонул. Эрик же, возвратившись домой, продолжает встречаться со своими старыми друзьями, Вивальдо и его подругой Идой. Однажды мужчины оказались в одной постели. Никто из них и не предполагал, что они могут стать любовниками.

И вдруг Вивальдо проснулся, чувствуя, что они с Эриком ласкают друг друга: “Эрик льнул к нему, томимый желанием, – так раскалённый песок пустыни жаждет воды. Что заставляет Эрика искать убежище, подобно птице в бурю или сорванному ветром листу, у его тела? – задал себе вопрос Вивальдо и тут же продолжил мысль: а что заставляет его самого? <…> И вот Вивальдо, привыкший к активной роли, выступавший всегда дарителем и достигавший наслаждения, только удовлетворив сначала женщину, позволил себе роскошь впасть в сладостное оцепенение, сбивчиво и страстно моля горячим шёпотом Эрика о любви.

<…> Он притянул к себе Эрика, преодолевая сопротивление скомканных простыней, и крепко обнял. Спасибо, прошептал Вивальдо, спасибо, Эрик, спасибо. А Эрик лежал подле него, свернувшись калачиком, как ребенок, и солёная влага с его лба капала на грудь Вивальдо. <…>

Дождь за окном был величайшим благом, ибо отделял их стеной от остального мира. Вивальдо казалось, что он, угодив в дыру во времени, вернулся вновь в состояние невинности, он чувствовал ясность и чистоту в душе, а ещё пустоту, которая должна была заполниться. Он гладил поросший жёсткими волосами затылок Эрика, умиляясь и удивляясь своей нежности к нему. Волосы на его груди шевелились от дыхания Эрика, иногда тот прикасался к груди губами. <…> Мужчина, который вдруг стал для него самым дорогим человеком на свете. Вивальдо теперь чувствовал себя раскрепощённым и надёжно защищённым, потому что знал – куда бы его ни занесла судьба, что бы ни случилось с ним в жизни, в мире есть человек, который любит его и будет любить всегда, пусть даже они никогда (а может, особенно поэтому) не лягут больше в одну постель. Он вновь обрёл рухнувшую было надежду. Он любил Эрика, и уже это было важным открытием. Но самым странным, что неожиданно дарило свободу и непривычное чувство стабильности, было то, что и Эрик любил его.

– Эрик?..

Оба разом открыли глаза. На дне тёмно-голубых, ясных и честных глаз Эрика затаился страх. Вивальдо сказал:

– Мне было очень хорошо, Эрик. – Он следил за выражением его лица. – А тебе?

– Тоже, – сказал Эрик, покраснев. Они говорили шёпотом. – Я даже не предполагал, что мне это было так необходимо ”.

Любовь как ничто иное способна сделать человека счастливым, способным реализовать собственные потенциальные возможности как личности.

Но если человек наделён врождённой способностью любить, то почему же он не может реализовать её так же естественно и непроизвольно, как своё умение плакать и смеяться?