Главная | Обратная связь

Аналитик и Свидетель

Западный подход состоит в том, чтобы думать о пробле­ме, найти причину проблемы, вникнуть в историю этой проблемы, в прошлое проблемы, искоренить проблему с самого ее начала. Освободить ум от обусловленности, обусловить заново ум, обусловить заново тело, удалить все оттиски, оставшиеся в мозге, — это западный подход. Психоаналитик входит в память и работает в ней. Он идет в детство, идет в прошлое; он движется вспять. Он находит, откуда возникла проблема: может быть, пятьде­сят лет назад, когда ты был ребенком, проблема возникла в отношениях с матерью; тогда психоаналитик возвра­щается туда.

Пятьдесят лет истории! Это долгое и нудное дело. И все равно это не поможет, потому что проблем миллионы; дело не только в одной проблеме. Ты можешь войти в историю одной проблемы; можешь заглянуть в свою ав­тобиографию и найти причины. Может быть, ты сможешь устранить одну проблему, но проблем миллионы. Если ты начнешь вникать в каждую проблему, чтобы решить все проблемы одной жизни, для этого потребуются миллионы жизней! Позвольте мне повторить: чтобы решить пробле­мы одной жизни, вам придется рождаться снова и снова миллионы раз. Это несколько непрактично. Этого нельзя сделать. И все эти миллионы жизней, в которых ты бу­дешь решать проблемы одной жизни, будут создавать свои собственные проблемы... и так далее, и так далее. Все это будет втягивать тебя в большее и большее количество проблем. Это абсурдно!

Сейчас тот же самый психоаналитический подход применяется и к телу: есть рольфинг, биоэнергетика и другие методы, которые пытаются устранить отпечатки, оставшиеся в теле, в мускулатуре. Снова тебе придется вникать в историю тела. Но определенно можно сказать об обоих этих подходах, которые работают по одному логическому образцу, одно — что проблема приходит из прошлого, поэтому так или иначе все будет связано с прошлым.

Ум человека всегда пытался сделать две невозмож­ные вещи. Во-первых, преобразовать прошлое — а это невозможно. Прошлое случилось. Ты не можешь дейст­вительно вернуться в прошлое. Когда ты думаешь о том, чтобы вернуться в прошлое, самое большее — ты вхо­дишь в воспоминания о нем; это не настоящее прошлое, это только воспоминание. Прошлого больше нет, ты не можешь его преобразовать. Это одна из невозможных целей человечества, и человек из-за нее очень пострадал. Вы хотите переделать прошлое — как вы можете его переделать? Прошлое абсолютно. Прошлое означает, что со всем потенциалом той или иной вещи покончено; он стал действительностью. Те­перь больше нет никакого по­тенциала, чтобы ее преобразо­вать, переделать, сделать зано­во. С прошлым ничего сделать нельзя.

И вторая невозможная идея, царящая в уме человека, — организовать будущее — и сно­ва это невозможно. Будущее означает то, чего еще нет; ор­ганизовать его нельзя. Будущее остается неорганизованным, будущее остается открытым.

Будущее — это чистая по­тенциальность; пока оно не случится, нельзя быть в нем уверенным. Прошлое — это чистая действительность; оно случилось. Теперь с ним ниче­го сделать нельзя. Между ними двумя человек стоит в настоя­щем, думая о невозможных ве­щах. Он хочет сделать все оп­ределенным в будущем, в зав­тра — и это невозможно. Пусть это просочится как можно глуб­же в сердце: этого сделать нельзя. Не трать впустую на­стоящее мгновение, пытаясь сделать определенным буду­щее. Будущее — это неопреде­ленность; это само качество будущего. И не трать впустую время, оглядываясь в прошлое. Прошлое случилось, это мерт­вое явление. Ничего сделать с ним нельзя. Самое большее, что ты можешь сделать, — это его интерпретировать, вот и все. Именно это делают психоаналитики — интерпретируют. Можно заново ин­терпретировать его прошлое, но оно останется прежним.

Психоанализ и астрология: астрология пытается ка­ким-то образом сделать будущее определенным, а психо­анализ пытается переделать прошлое. Ни то, ни другое не науки. Обе эти вещи невозможны, но обе они насчитыва­ют миллионы последователей — потому что человеку это нравится! Он хочет быть уверенным в будущем, и вот он идет к астрологу, задает вопросы Книге Перемен И-Цзин, идет к толкователю Таро, и есть еще тысяча и один способ одурачить себя, обмануть себя. И есть люди, которые гово­рят, что могут изменить прошлое — он советуется и с ними.

Как только эти две вещи отброшены, ты становишься свободным от всей возможной глупости. Тогда ты не идешь к психоаналитику и не идешь к астрологу. Тогда ты знаешь, что с прошлым покончено, — и ты тоже с ним покончил. А будущее еще не случилось. Когда оно случится, ты его увидишь, — прямо сейчас ничего сде­лать с ним нельзя. Ты можешь только разрушить настоящее мгновение, а это единственное мгновение, которое доступно, реально.

Запад постоянно вникал в проблемы, пытаясь их ре­шить. Запад принимает проблемы очень серьезно. А ког­да ты следуешь определенной логике, при определенных обстоятельствах эта логика кажется совершенной.

Я как-то раз прочитал один анекдот:

Великий философ и всемирно знаменитый матема­тик летит в самолете. Он сидит на своем месте и думает о великих математических проблемах, и тут внезапно из кабины пилота доносится объявление:

— Очень сожалею, но мы немного задержимся. Дви­гатель номер один заглох, и теперь мы летим на трех двигателях.

Через десять минут следующее объявление:

— Боюсь, что мы задержимся еще больше — двигате­ли номер два и три заглохли, и теперь остался только номер четвертый.

Услышав это, философ поворачивается к соседу по креслу и говорит:

— Святые небеса! Если и номер четвертый заглохнет, мы проторчим здесь всю ночь!

Когда мышление движется в определенном направ­лении, само это направление делает возможными многие вещи — и даже абсурдные. Как только ты начинаешь принимать человеческие проблемы очень серьезно, как только ты начинаешь раздумывать над определенной проблемой, ты встал на определенные рельсы и совер­шил первый шаг в неверном направлении. Теперь ты можешь двигаться в этом направлении и продолжать двигаться без конца. Сейчас опубликовано столько лите­ратуры о явлениях ума, о психоанализе; израсходованы миллионы листов бумаги, написаны тысячи трактатов и книг. Как только Фрейд открыл двери определенной ло­гики, это задало тон на целый век.

Восток смотрит на вещи совершенно по-другому. Во-первых, он говорит, что никакая проблема не серьезна. В то мгновение, как ты говоришь, что какая-то проблема несерь­езна, эта проблема на девяносто девять процентов умирает.

Все твое видение ее меняется. Во-вторых, говорит Восток, про­блема существует, потому что ты с ней отождествлен. Это не имеет ничего общего с прошлым, это не имеет ничего общего с ее историей. Ты с ней отожде­ствлен — вот в чем настоящая проблема. И это ключ к реше­нию всех проблем.

Например, ты гневный че­ловек. Если ты пойдешь к пси­хоаналитику, он скажет:

— Иди в прошлое... как возник этот гнев? В каких ситуациях он становился более и более обусловленным и более и более впечатывался в ум? Нам придется смыть все эти отпечатки; нам придется их стереть. Нам при­дется совершенно очистить твое прошлое.

Если ты придешь к восточному мистику, он скажет:

— Ты думаешь, что гнев — это ты, ты чувствуешь себя отождествленным с гневом — и именно потому все становится неправильным. В следующий раз, когда слу­чится гнев, просто будь наблюдателем, просто будь свиде­телем. Не отождествляйся с гневом. Не говори: «Я гнев». Не говори: «Я гневен». Просто видь, как он происходит, словно он происходит на экране телевизора. Смотри на себя, как смотрел бы на кого-то другого.

Ты — чистое сознание. Когда тебя окружает облако гнева, просто наблюдай его — и оставайся бдительным, чтобы не отождествляться с ним. Вся суть в том, чтобы не отождествляться с проблемой. Как только ты этому научился... тогда не может быть речи о том, чтобы у тебя было «столько проблем», — потому что этот ключ, один и тот же ключ откроет все двери. Так с гневом, так с жадно­стью, так с сексом. Так со всем, на что способен ум.

Восток говорит: просто оставайся неотождествленным. Помни — именно это подразумевает Георгий Гурджиев, когда говорит о том, чтобы «помнить себя». Помни, что ты свидетель, будь внимательным — именно это говорит Будда. Будь бдителен, когда мимо проплывает облако, может быть, это облако из про­шлого, но это не имеет значе­ния. Должно быть, у него есть определенное прошлое, оно не может возникнуть просто ни­откуда. Должно быть, оно про­исходит из определенной по­следовательности событий — но это несущественно. Зачем об этом беспокоиться? Прямо сейчас, в это самое мгновение ты можешь разотождествиться с ним. Ты можешь отрезать себя от него, мост можно раз­рушить прямо сейчас — и только сейчас.

Копание в прошлом не по­может. Тридцать лет назад воз­ник гнев, и в тот день ты с ним отождествился. Теперь ты не можешь разотождествиться в этом прошлом — его больше нет! Но ты можешь разотождествиться в это самое мгновение, в это мгновение — и тогда вся серия гневных вспышек прошлого больше не будет частью тебя. Тебе не придется возвращаться назад и переделывать все, что сделали твои родители, общество, священник и цер­ковь, — это будет сущей растратой драгоценного настоя­щего времени. Прежде всего, это разрушило много лет;

теперь это снова будет разрушать твои настоящие мгно­вения. Ты можешь просто выпасть из этого, точно как змея выскальзывает из старой кожи.

Прошлое и его обусловленности действительно су­ществуют — но они существуют либо в теле, либо в мозге; они не существуют в сознании, потому что со­знание не может быть обусловлено. Сознание остается свободным: свобода его глубочайшее качество, свобода — это его природа. Ты можешь увидеть — столько лет подавления, столько лет определенного образования... В то мгновение, когда ты на это смотришь, сознание боль­ше не отождествлено; кто, иначе, будет это осознавать? Если ты действительно стал подавленным, кто тогда будет это осознавать? Тогда не будет никакой возможности осознанности.

Если ты можешь сказать «двадцать лет в безумной сис­теме образования», одно опре­деленно: ты еще не безумен. Система потерпела поражение;

она не сработала. Джайананда, ты не безумен, поэтому ты ви­дишь, что безумна вся эта сис­тема. Безумный не может ви­деть своего безумия. Только человек в здравом рассудке может видеть, что все это бе­зумие. Чтобы видеть безумие как безумие, нужен рассудок. Эти двадцать лет безумной си­стемы потерпели поражение; вся эта подавляющая обус­ловленность потерпела поражение. Она не может дейст­вительно добиться успеха — она успешна лишь пропор­ционально тому, насколько ты с ней отождествлен. В любое мгновение ты можешь отсоединиться... она есть, я не говорю, что ее нет, но это больше не часть твоего со­знания.

В этом красота сознания — сознание может вы­скользнуть из чего угодно. В нем нет никакой преграды, никакой границы. Лишь мгновением раньше ты был ан­гличанином — осознав абсурдность национализма, се­кундой позже ты больше не англичанин. Я не говорю, что твоя кожа перестанет быть белой — она останется белой, но ты больше не отождествлен с тем, чтобы быть белым; ты больше не против черных. Ты видишь, как это глупо. Я не говорю, что, просто увидев, что ты боль­ше не англичанин, ты забудешь английский язык, нет. Он будет по-прежнему оставаться у тебя в памяти, но твое сознание выскользнуло, твое сознание стоит на хол­ме, глядя вниз на долину: теперь англичанин умер в долине, и ты стоишь на холме — далекий, непривязан­ный, незатронутый.

Всю восточную методоло­гию можно свести к одному слову: свидетельствование. Всю западную методологию тоже можно свести к одному:

анализ. Анализируя, ты без конца ходишь кругами. Свиде­тельствуя, ты просто делаешь шаг прочь из круга.

Анализ — это порочный круг. Если ты действительно будешь двигаться в анализ, ты будешь просто озадачен — как это возможно? Если, например, ты попытаешься войти в про­шлое, где ты сможешь остано­виться? Где именно? Если ты

идешь в прошлое, где началась твоя сексуальность? Когда тебе было четырнадцать лет? Но возникла ли она из ниот­куда? Наверное, тело к этому готовилось; когда это нача­лось? Когда ты родился? Но, пока ты был в утробе матери, не начало ли тело готовиться уже тогда? Тогда в какое именно мгновение ты был зачат? Но прежде этого полови­на твоей сексуальности зрела в материнском яйце, а поло­вина — в отцовском сперматозоиде. Если так продол­жать... где ты окажешься в конце концов? Тебе придется дойти до Адама и Евы! И даже тогда ничто не кончится:

тебе придется дойти до самого Бога Отца — почему, преж­де всего, он создал Адама?..

Анализ будет всегда оставаться половинчатым, поэто­му анализ никому по-настоящему не помогает. Он не может помочь. Он позволяет тебе немного лучше при­способиться к своей реальности, вот и все. Это своего рода приспособление, которое помогает тебе достичь не­которого понимания своих проблем, их генезиса, истории их возникновения. И это небольшое интеллектуальное понимание поможет тебе лучше подстроиться под обще­ство, но ты останешься тем же человеком. Это не вызо­вет никакой трансформации, это не принесет никакой Радикальной перемены.

Свидетельствование — это революция. Это радикальная перемена, до самых корней. Это приносит в существование новое человеческое существо, потому что выводит твое со­знание из всех обусловленностей. Обусловленности есть в теле и уме, но сознание оста­ется необусловленным. Оно чисто, всегда чисто. Оно девст­венно; его девственность не может быть нарушена.

Восточный подход направ­лен на то, чтобы сделать тебя внимательным к этому девст­венному сознанию, к этой чис­тоте, к этой невинности. Вос­ток фокусируется на небе, За­пад — на облаках. Облака име­ют историю; чтобы найти, от­куда они происходят, тебе при­дется добраться до океана, за­тем перейти к солнечным лу­чам и испарению воды, форми­рованию облаков... и так мож­но продолжать без конца, но это будет движением по кру­гу. Облака формируются, приплывают, влюбляются в де­ревья, начинают изливаться на землю, становятся реками, текут к океану, начинают испаряться, поднимаются под действием солнечных лучей, становятся облаками, снова падают на землю... Это продолжается без конца, круг за кругом. Это колесо. Где ты из него выйдешь? Одно пове­дет к другому, и ты окажешься в колесе.

У неба нет истории. Небо никем не создано; оно ни­кем не произведено. Фактически, чтобы вообще что-то было, необходимо небо, небо является обязательным ус­ловием; оно должно существовать, прежде чем может существовать что-либо еще. Можешь спросить христи­анского теолога — он скажет:

«Небо создал Бог». Спроси его, было ли небо, прежде чем Бог создал мир. Если неба не было, где же существовал Бог? На­верное, ему нужно было место. Если места не было, где тогда он создал мир? Куда он принес мир? Пространство является обязательным условием, даже для существования Бога. Ты не можешь сказать: «Бог создал пространство». Это было бы просто абсурдно, потому что тогда у него самого не было бы никакого пространства, чтобы существовать. Пространство должно предшествовать Богу.

Пространство было всегда. Восточный подход состоит в

том, чтобы осознать небо. Западный подход заставляет тебя более и более осознавать облака, и это немного по­могает, но не позволяет тебе осознать глубочайшее внут­реннее ядро. Периферия — да, ты начинаешь немного более осознавать периферию, но не осознаешь центра. А периферия — это циклон.

Тебе придется найти центр циклона. И именно это происходит в свидетельствовании.

Свидетельствование не изменит твоей обусловленнос­ти. Свидетельствование не изменит мускулатуры твоего тела. Но Свидетельствование даст тебе опыт, который за пределами всякой мускулатуры, всякой обусловленности. В это мгновение запредельности, в это мгновение трансценденции не существует никакой проблемы — не для тебя.

Теперь все в твоих руках. Тело будет продолжать носить мускулатуру, и ум будет продолжать носить обус­ловленность — теперь это в твоих руках. Если что-то в тебе жаждет проблем, ты можешь войти в телоум, найти там проблему и радоваться ей. Если ты ее не хочешь, ты можешь оставаться снаружи. Проблема останется как отпечаток в телесноумственном механизме, но ты бу­дешь отрешен и отстранен от нее.

Именно так действует будда. Ты используешь память; будда тоже использует память — но он с ней не отожде­ствлен. Он использует память, как механизм. Я, например, использую язык. Когда мне приходится говорить, я ис­пользую ум и его оттиски, но я — не ум как продолжи­тельность; столько во мне осознанности. Я остаюсь на­чальником, а ум остается слугой. Ум приходит по зову; он полезен — но он не может главенствовать.

Проблемы сохранятся, но теперь они существуют лишь в форме семян в теле и уме. Как ты можешь изменить прошлое? В прошлом ты был католиком; сорок лет ты был католиком; как ты можешь изменить эти сорок лет католицизма? Нет, эти сорок лет останутся периодом като­лицизма — но ты можешь из этого выскользнуть. Теперь ты знаешь, что это было только отождествлением. Эти сорок лет нельзя разрушить, и нет необходимости в том, чтобы их разрушать. Если ты хозяин в доме, нет никакой необходимости. Ты можешь использовать эти сорок лет определенным образом, творчески. Даже это сумасшед­шее образование можно использовать творчески.

Все отпечатки, остающиеся в мозгу, в мускулатуре тела... они останутся, но как семена — останутся потен­циально. Если тебе слишком одиноко и ты хочешь про­блем, ты можешь их получить. Если ты чувствуешь себя слишком несчастным без страдания, ты можешь его най­ти. Они останутся всегда в твоем распоряжении, но в них не будет необходимости, в них не будет потребнос­ти. Это будет твоим выбором.

Свидетельствование — это техника центри­рования. Мы обсуждали центрирование — человек мо­жет жить двумя способами: он может жить из перифе­рии или из центра. Периферия принадлежит эго, центр принадлежит существу. Если ты живешь из эго, ты все­гда связан с кем-то другим. Периферия всегда связана с кем-то другим.

Что бы ты ни делал, это не действие, это всегда реакция — ты делаешь это в ответ на что-то, что было сделано в отноше­нии тебя. Из периферии не мо­жет быть действия, все остается реакцией — ничто не исходит из твоего центра. В определен­ном смысле, ты раб обстоя­тельств. Ты ничего не делаешь;

скорее, тебя принуждают. Если ты живешь из цент­ра, ситуация радикально меня­ется. Из центра ты начинаешь действовать; впервые ты начи­наешь существовать по свое­му собственному праву.

Будда шел по деревне. Ка­кие-то люди были-очень злы на него и его учение. Они оскорбляют его, обижают его. Будда внимательно слушает и говорит:

— Если вы закончили, позвольте мне идти дальше. Я должен добраться до следующей деревни, меня там ждут. Если у вас в уме еще что-то осталось, вы сможете закон­чить, когда я приду сюда на обратном пути.

Они сказали:

— Мы тебя унижаем, оскорбляем. Не хочешь ли ты ответить тем же? Будда сказал:

— Теперь я больше никогда не реагирую. Что вы делаете, это ваше дело — я больше никогда не реагирую, вы не можете меня ни к чему принудить. Вы можете меня оскорблять; это ваше дело — я не раб. Я стал сво­бодным человеком. Я действую из центра, не из перифе­рии, и ваши оскорбления могут коснуться только моей пе­риферии, не центра. Центр остается незатронутым.

Тебя что-то трогает не потому, что это трогает твой центр, но лишь потому, что у тебя нет центра. Ты просто на периферии, ты отождествлен с периферией. Периферия обрече­на на то, чтобы ее затрагивало что угодно — все, что бы ни происходило. Это только твоя граница, и что бы на ней ни происходило, это обязательно ее коснется; у тебя нет ника­кого центра. В то мгновение, когда у тебя есть центр, у тебя есть и дистанция от самого себя — ты можешь быть на некотором расстоянии от периферии. Кто-то может оскор­бить периферию, но не тебя. Ты можешь оставаться отстра­ненным, непривязанным — это дистанция между тобой и твоим «я». Есть дистанция между тобой как периферией и тобой как центром. Внешний мир может коснуться тебя

только на периферии.

Поэтому Будда говорит:

— Теперь я центрирован. Десять лет назад все было

бы по-другому; если бы вы оскорбили меня, я бы реаги­ровал. Но теперь я только действую.

Поймите ясно разницу между реакцией и действием. Ты кого-то любишь, потому что кто-то любит тебя. Будда тоже тебя любит, но не потому, что ты любишь его; это неважно. Любишь ты его или ненавидишь, это не сущест­венно — он любит тебя, потому что это действие, не реак­ция. Действие приходит из тебя, а реакция тебе навязана.

Центрирование означает, что ты начал действовать.

Второе, что нужно помнить: когда ты действуешь, действие всегда тотально. Когда ты реа­гируешь, это никогда не быва­ет тотальным. Это всегда час­тично, фрагментарно, потому что, если я действую из пери­ферии — то есть когда я реа­гирую, — это не может быть тотальным, потому что я по-на­стоящему в это не вовлечен. Вовлечена только периферия, поэтому это не может быть то­тальным. Поэтому, если ты любишь из периферии, твоя любовь никогда не может быть тотальной — она всегда частична. И это значит много, потому что, если любовь частична, ос­тавшееся пространство будет заполнено ненавистью. Если твоя доброта частична, оставше­еся место будет заполнено же­стокостью. Если твое добро частично, что тогда заполнит оставшееся место? Если твой Бог частичен, тогда понадобит­ся Дьявол, чтобы заполнить ос­тавшееся место.

Это означает, что частичное действие обречено на то, чтобы быть противоречивым, чтобы быть в конфликте с самим со­бой. Современная психология говорит, что ты можешь лю­бить и ненавидеть одновремен­но. Твой ум противоречив, твой ум — это амфибия: к одному и тому же объекту ты испытываешь любовь и ненависть. А если есть и любовь, и ненависть, это произведет замеша­тельство — и ядовитое замешательство. Ваша доброта сме­шана с жестокостью, ваша благотворительность превраща­ется в воровство, ваша молитва становится видом наси­лия. Даже если на периферии ты пытаешься быть святым, твоя святость обязательно будет смешана с грехом. На периферии все будет противоречить самому себе.

Лишь когда ты действуешь из центра, твое действие тотально. И когда действие тотально, в нем есть собст­венная красота. Когда действие тотально, оно происходит от мгновения к мгновению. Когда действие тотально, ты не носишь о нем воспоминаний — они тебе не нужны! Когда действие частично, оно остается в подвешенном состоянии.

Ты что-то ешь — если ты ешь частично, когда факти­ческая еда кончится, ты будешь продолжать есть в уме. Это останется в подвешенном состоянии. Только тотальная вещь может иметь конец и начало. Частичная вещь —

это только непрерывный сериал без начала и конца. Ты приходишь домой и приносишь с собой свой магазин и рынок. Ты приходишь в магазин и приносишь с собой дом и домашние дела. Ты никогда не бываешь — никогда не можешь быть — ни единого мгновения тотально в нем, столько ты постоянно носишь с собой. Это тяжесть, на­пряженная тяжесть в уме, на сердце.

Тотальное действие имеет начало и конец. Оно атомично; это не сериал. Оно есть, потом его нет. Ты совер­шенно свободен от него, чтобы двигаться в неизвестное. Иначе человек продолжает двигаться в колее, ум стано­вится просто колеёй. Ты продолжаешь двигаться по од­ному и тому же кругу, порочному кругу. Поскольку про­шлое никогда не кончается, оно переходит в настоящее. Оно продолжается и проникает в будущее.

Поэтому на самом деле частичный ум, периферийный ум носит в себе прошлое, а прошлое — это большая вещь! Даже если не принимать во внимание прошлые жизни, даже тогда прошлое — это большая вещь. Пять­десят лет опыта, красивого и уродливого, но неоконченно­го — все остается неоконченным, и ты продолжаешь не­сти с собой прошлое в пятьдесят лет длиной, прошлое, которое мертво. Это мертвое прошлое обрушивается на одно-единственное мгновение настоящего — оно неиз­бежно убьет его!

Поэтому ты не можешь жить, это невозможно. С этим прошлым на шее ты не можешь жить — каждое отдель­ное мгновение так свежо и деликатно, и весь этот мерт­вый груз убьет его. Это убийство! Твое прошлое посто­янно убивает настоящее, и когда настоящее мертво, оно становится частью бремени. Когда оно живо, это не часть тебя — когда оно становится мертвым, когда оно убито твоим мертвым прошлым, тогда оно становится твоим, тогда это часть тебя. Вот твоя ситуация.

В то мгновение, когда ты начинаешь действовать из центра, каждое действие тотально, атомично. Оно есть, потом его нет. Ты совершенно свободен от него. Тогда ты можешь двигаться без бремени — освобожденный от бремени. И лишь тогда ты можешь жить в новом мгно­вении, которое есть всегда, подходя к нему свежим. Но ты можешь подойти к нему свежим, лишь не неся с со­бой никакого прошлого.

А если прошлое неоконченно, тебе придется нести его с собой: ум имеет тенденцию все заканчивать. Если оно неоконченно, придется продолжать его носить. Если что-то остается неоконченным за день, это приснится тебе ночью, потому что ум всегда склонен доводить все до конца. В то мгновение, когда что-то закончено, ум осво­бождается от бремени. Пока что-то не закончено, ум бу­дет возвращаться к этому снова и снова.

Что бы ты ни делал, твои любовь, секс, дружба — все остается неоконченным. И ты не можешь сделать это тотальным, если будешь оставаться на периферии. Как тогда тебе быть центрированным в самом себе? Как до­стичь этого центрирования, чтобы не оставаться на пери­ферии? Техникой является свидетельствование.

Слово свидетельствование — очень значительное слово. Есть сотни техник, чтобы достичь центрирования, но свидетельствование обязательно является частью любой из них, существенной частью. Поэтому лучше бу­дет назвать его техникой всех техник. Это не просто техника; метод свидетельствования составляет самую су­щественную часть всех техник.

Можно рассматривать сви­детельствование и как чистую технику. Например, Джидду Кришнамурти — он говорит о свидетельствовании как о чис­той технике. Но эти разгово­ры — только разговоры о духе без тела. Этого нельзя почувст­вовать, этого нельзя увидеть. Везде дух воплощен — ты мо­жешь почувствовать дух бла­годаря телу. Конечно, дух это не тело, но ты можешь его по­чувствовать благодаря телу. Каждая техника — это просто тело, а свидетельствование — Душа. Ты можешь говорить о свидетельствовании как об отдельном от всякого тела, от всякой материи; тогда оно становится абстрактным, совер­шенно абстрактным. Поэтому Кришнамурти почти полве­ка постоянно говорил, но все, что он говорит, так чисто, так бестелесно, что человек может подумать, что понимает, но понимание остается только умственной концепцией.

В этом мире ничто не существует как чистый дух. Все существует в воплощенной форме. Свидетельствование — это дух всех духовных техник, а все техники — тела, разные его тела.

Поэтому прежде всего мы должны понять, что такое свидетельствование, и тогда мы можем понимать свидетельствование посредством разных тел, разных техник.

Мы знаем мышление, и человек должен начинать узнавать, что значит свидетельствование, с мышления, потому что начинать нужно с того, что человек знает. Мы знаем мышление — мышление означает суждение;

ты кого-то видишь и судишь. Ты видишь цветок и гово­ришь, что он красивый или некрасивый. Ты слышишь песню и восхищаешься или не восхищаешься ею. Ты чем-то восхищаешься или что-то осуждаешь. Мышление — это суждение: начиная думать, в то же мгновение ты начинаешь судить.

Мышление — это оценка. Ты не можешь думать без оценки. Как ты можешь думать о цветке, не оценивая его? В то же мгновение, как ты начнешь думать, ты скажешь, что он красивый или некрасивый. Тебе придется восполь­зоваться какой-то категорией, потому что мышление — это категоризация. В то мгновение, как ты относишь вещь к какой-то категории: помечаешь ее, даешь ей название — ты о ней подумал.

Мышление невозможно, если ты не собираешься су­дить. Если ты не собираешься судить, ты можешь просто оставаться осознанным — но не можешь думать.

Вот цветок, и я тебе говорю:

— Видь его, но не думай. Смотри на цветок, но не думай.

Что ты можешь сделать? Если мышление не позволе­но, что ты можешь делать? Ты просто свидетельствуешь;

ты можешь только осознавать. Ты можешь только сознавать цветок. Ты можешь смотреть в лицо этому факту — вот цветок. Теперь ты мо­жешь столкнуться с ним. Если мышление не позволено, ты не можешь сказать:

— Он красивый. Он некра­сивый. Я знаю об этом. Или:

— Странно — я никогда его не видел.

Ты ничего не можешь ска­зать. Слова нельзя использовать, потому что каждое сло­во имеет смысловую нагрузку. Каждое слово — это суж­дение. Язык обременен суждениями; язык никогда не может быть беспристрастным. В то мгновение, как ты используешь какое-то слово, ты судишь.

Таким образом, ты не можешь пользоваться языком, не можешь вербализировать. Если я говорю:

— Это цветок — смотри на него, но не думай, — тогда вербализация не позволена. Что ты тогда можешь де­лать? Ты можешь только быть свидетелем. Если ты при­сутствуешь без суждения, просто видя нечто, это свиде­тельствование. Тогда свидетельствование означает пас­сивную осознанность. Помни — пассивную. Мышление активно, ты что-то делаешь. Что бы ты ни видел, ты что-то с этим делаешь. А в то мгновение, как ты что-то делаешь, это меняет все. Я вижу цветок и говорю:

— Он красивый! — Я его изменил. Теперь я что-то навязал цветку. Теперь, каким бы ни был цветок, для меня это цветок плюс мое ощущение, что он красивый. Теперь цветок далеко; между цветком и мной — мое ощущение суждения, моя оценка его красоты. Теперь цветок для меня не тот же, что и раньше, качество изменилось. Я вошел в него — теперь в факт проникло мое суждение. Теперь это скорее вымысел, чем реальный факт.

Это ощущение, что цветок красивый, не принадлежит цветку, оно принадлежит мне. Я вошел в этот факт. Те­перь факт не девствен, я его развратил. Теперь мой ум стал его частью. В действительности, если сказать, что мой ум стал его частью, это означает, что часть меня стала им, потому что, когда я говорю: «Этот цветок краси­вый», это означает, что я вынес суждение, основываясь на прошлом знании. Как ты можешь сказать, что цветок красивый? Твой опыт прошлого, твоя основанная на про­шлом концепция о том, что нечто подобное красиво, — ты вынес суждение согласно своему прошлому.

Ум значит твое прошлое, твои воспоминания. Про­шлое приходит в настоящее. Ты разрушил девственный факт; теперь он искажен. Теперь цветка нет — цветка, как реальности в себе, больше нет. Он тобой развращен, разрушен; твое прошлое встало между вами. Ты истол­ковал — это мышление. Мышление означает привнесе­ние прошлого в факт настоящего.

Именно поэтому мышление никогда не может приве­сти тебя к истине — потому что истина девственна, и к ней необходимо подходить в полной девственности. В то мгновение, как ты привносишь в нее свое прошлое, ты ее разрушаешь. Тогда это истолкование, не реализа­ция факта. Ты ее загрязнил; чистота утрачена.

Мышление означает привнесение прошлого в насто­ящее. Свидетельствование означает, что прошлого нет, есть лишь настоящее — прошлое не привносится.

Свидетельствование пассивно. Ты ничего не делаешь — ты есть! Просто ты есть. Только ты присутствуешь. Цветок присутствует, ты присутствуешь — тогда возни­кает связь свидетельствования. Когда цветок присутст­вует, и присутствует все твое прошлое, не ты, тогда это связь мышления.

Таким образом, начни с мышления. Что такое мыш­ление? Привнесение ума в настоящее. Тогда ты упуска­ешь настоящее — упускаешь полностью! В то мгновение, как прошлое проникает в настоящее, ты упустил насто­ящее. Когда ты говоришь: «Этот цветок красивый», на самом деле это уже стало прошлым. Когда ты говоришь:

«Этот цветок красивый», это уже прошлый опыт. Ты уз­нал, ты вынес суждение.

Когда есть цветок и есть ты, даже сказать, что цветок красивый, невозможно. Ты не можешь вынести в настоящем никакого суждения. Любое суждение, любое ут­верждение принадлежит прошлому. Если ты говоришь:

«Я тебя люблю», это становится вещью из прошлого. Если я говорю: «Этот цветок красивый», я почувствовал, я вы­нес суждение — это стало прошлым.

Свидетельствование всегда в настоящем, никогда не в прошлом. Мышление всегда в прошлом. Мышление мертво, Свидетельствование живо. Поэтому следующее разграничение... Во-первых, мышление активно, ты что-то делаешь. Свидетельствование пассивно, ты ничего не делаешь, ты просто есть. Мышление — это всегда про­шлое, мертвое, то, что прошло, чего больше нет. Свиде­тельствование всегда в настоящем — то, что есть.

Поэтому, если ты продолжаешь думать, ты никогда не сможешь узнать, что такое Свидетельствование. Останов­ка, конец мышления становится началом свидетельствова­ния. Прекращение мышления есть Свидетельствование.

Что же делать? — потому что мышление — это наша старая привычка. Оно становится почти автоматической, механической вещью. Не ты думаешь; теперь это не твое решение, это механическая привычка — ты не мо­жешь делать ничего другого. В то же мгновение, когда встречается цветок, начинается мышление. У нас не бы­вает невербальных опытов; они бывают только у малень­ких детей. -Невербальный опыт — это действительно опыт. Вербализация — это бегство от опыта.

Когда я говорю: «Этот цветок красивый», цветок для меня исчез. Теперь я занимаюсь своим умом; цветок меня больше не заботит. Теперь это образ цветка в моем уме, не сам цветок. Теперь этот цветок стал картиной у меня в уме, мыслью в уме, и теперь я могу сравнивать его с моим прошлым опытом и судить. Но цветка больше нет.

Когда ты словесно формулируешь, ты закрываешься для опыта. Когда ты бессловно осознан, ты открыт, уяз­вим. Свидетельствование означает постоянную откры­тость к опыту, не закрытое состояние.

Что делать? Эта механическая привычка к так назы­ваемому мышлению должна быть как-то разрушена. По­этому, что бы ты ни делал, старайся делать это бессло­весно. Это трудно, тяжело, и поначалу это покажется абсолютно невозможным, но это не так. Просто иди, хотя бы несколько секунд, и ты получишь проблеск другого мира — внесловесного мира, реального мира, не мира ума, которым окружает себя человек.

Ты ешь — ешь внесловесно. Кто-то спросил Бокуд-зю — Бокудзю был великим дзэнским мастером:

— Каков твой путь, твое учение? И Бокудзю сказал:

— Мой путь очень прост: когда я голоден, я ем; когда я хочу спать, я сплю — вот и все.

Этот человек был просто озадачен. Он сказал:

— Что ты говоришь? Я тоже ем и сплю, и все осталь­ные делают то же самое. Что в этом такого, что можно назвать путем?

Бокудзю сказал:

— Когда ты ешь, ты делаешь множество других ве­щей, не только ешь. И когда ты спишь, ты делаешь что угодно, но только не спишь. Но когда ем я, я просто ем;

когда сплю я, я просто сплю. Каждое действие тотально.

Каждое действие становится тотальным, если ты вне слов. Поэтому попытайся есть без всякой вербализации в уме, без всякого мышления в уме. Просто ешь, и тогда еда станет медитацией — потому что, если ты вне слов, ты стал свидетелем.

Если ты в словах, ты становишься мыслителем. Если ты вне слов, ты ничего не можешь с этим сделать, не можешь этому помешать — ты будешь свидетелем авто­матически. Поэтому попытайся что-нибудь делать бессло­весно: иди, ешь, принимай душ или просто сиди в молча­нии. Тогда просто сиди — тогда будь «сидением». Не ду­май. Тогда, даже если ты просто сидишь, это может стать медитацией; просто ходьба может стать медитацией.

Кто-то другой спросил Бокудзю:

— Дай мне какую-нибудь технику медитации. Бокудзю сказал:

— Я могу дать тебе технику, но ты не сможешь меди­тировать, потому что ты будешь практиковать эту техни­ку вербализирующим умом.

Твои пальцы могут перебирать четки, а ты продолжа­ешь думать. Если твои пальцы перебирают четки без мышления, это становится медитацией. Тогда на самом деле не нужно никакой техники. Вся жизнь — это тех­ника. Поэтому Бокудзю сказал:

— Лучше будет, если ты останешься со мной и пона­блюдаешь за мной. Не проси метода, просто наблюдай за мной, и ты узнаешь.

Бедняга наблюдал семь дней. Он стал приходить в еще большее замешательство. Через семь дней он сказал:

— Когда я пришел, мое замешательство было меньше. Теперь я в большем замешательстве. Семь дней я посто­янно за тобой наблюдал — что именно мне нужно на­блюдать?

Бокудзю сказал:

— Значит, ты не наблюдал. Когда я хожу — разве ты не видел? — я просто иду. Когда утром ты приносишь мне чай разве ты не замечал? — я просто беру чай и пью его — просто пью. Бокудзю нет — есть только питье. Ты не замечал? Если бы ты наблюдал, ты должен был почувствовать, что Бокудзю больше нет.

Это очень тонкий момент — потому что, если есть мыслящий, есть эго; тогда ты Бокудзю или кто-то еще. Но если есть только действие без вербализации, без мы­шления, эго нет. Поэтому Бокудзю говорит:

— Действительно ли ты наблюдал? Тогда ты заметил бы, что Бокудзю нет — есть только питье чая, хождение по саду, копание ямы в земле.

Будда — по этой причине — говорил, что души нет. Потому что, если ты не наблюдаешь, ты продолжаешь не­прерывно думать, что у тебя есть душа. Тебя нет! Если ты свидетель, тогда тебя нет. «Я» формируется в мыслях.

И еще одно: накопление мыслей, нагромождение вос­поминаний создает ощущение эго, ощущение, что ты есть.

Попробуй провести такой эксперимент: отрежь от себя свое прошлое — никаких воспоминаний. Ты не знаешь, кто твои родители, ты не знаешь, к чему принадлежишь — к какой стране, к какой религии, к какой расе. Ты не знаешь, где ты получил образование и есть ли вообще у тебя образование. Просто отрежь все прошлое — и по­мни, кто ты такой.

Ты не можешь вспомнить, кто ты такой! Очевидно, ты есть. Ты есть, но кто ты такой? В это мгновение ты не можешь ощущать «я».

Это — это накопленное прошлое. Эго — это твои конденсированные, кристаллизованные мысли.

Поэтому Бокудзю говорит:

— Если ты наблюдал за мной, меня не было. Было пи­тье чая, но не было пьющего. Было хождение по саду, но не было идущего. Было действие, но не было действующего.

В свидетельствовании нет ощущения «я» — в мыш­лении оно есть. Поэтому, если так называемые мыслите­ли так глубоко укоренены в эго, это не просто совпаде­ние. Художники, мыслители, философы, литераторы — если они так эгоистичны, это не просто совпадение. Чем боль­ше у тебя мыслей, тем больше у тебя эго.

В свидетельствовании эго нет — но оно приходит, лишь если ты можешь трансцендировать язык. Язык яв­ляется преградой. Язык необходим для общения с други­ми; он не нужен, чтобы общаться с самим собой. Это полезный инструмент — точнее, самый полезный из ин­струментов. Человеку удалось создать общество, мир толь­ко благодаря языку. Но из-за языка человек забыл само­го себя.

Язык — это наш мир. Если на одно-единственное мгно­вение человек забудет свой язык, что тогда останется? Культура, общество, индуизм, христианство, коммунизм — что останется? Не останется ничего. Если только язык удалить из существования, все человечество со всей его культурой, цивилизацией, наукой, религией и философией исчезнет.

Язык — это средство сообщения с другими; это толь­ко сообщение. Он полезен, но и опасен — и так бывает всегда, что если какой-то инструмент полезен, в той же пропорции он и опасен. Опасность в том, что чем боль­ше ум движется в язык, тем дальше он уходит от цент­ра. Поэтому человеку нужно тонкое равновесие, тонкое мастерство в способности двигаться в язык, но также и покидать язык, выходить из языка.

Свидетельствование означает, выход из языка, верба­лизации, ума.

Свидетельствование озна­чает состояние не-ума, не-мышления.

Попробуй это! Это долгое усилие, и ничего нельзя предска­зать — но попытайся, и это уси­лие даст тебе некоторые мгно­вения, когда внезапно язык ис­чезнет. Тогда открывается новое измерение. Ты осознаешь дру­гой мир — мир синхронности, мир здесь и сейчас, мир не-ума, мир реальности.

Язык просто испаряется. Поэтому попытайся совершать обыкновенные действия, теле­сные движения без языка. Буд­да использовал эту технику, чтобы наблюдать за дыхани­ем. Он говорил своим ученикам:

— Постоянно наблюдайте свое дыхание. Ничего не делайте: просто наблюдайте, как дыхание входит, как ды­хание выходит;вдох, выдох.

Это нужно не проговаривать таким образом, это нужно ощущать — вдох, без слов. Чувствуй, как дыхание входит в грудную клетку, двигайся с дыханием, пусть твое сознание глубоко движется с дыханием. Будь бдителен!

Говорят, что Будда сказал:

— Не пропускайте ни единого вдоха.

Если физиологически пропустить хотя бы один вдох, вы умрете, а если пропустить хотя бы один вдох в осо­знанности, вы упустите центр, вы умрете внутренне. По­этому Будда сказал:

— Дыхание существенно для жизни тела, а осознан­ность дыхания существенна для жизни внутреннего центра.

Дыши, осознавай. И если ты пытаешься осознавать ды­хание, ты не можешь думать, потому что ум не может де­лать две вещи одновременно — думать и свидетельство­вать. Само явление свидетельствования абсолютно, диа­метрально противоположно мышлению, поэтому ты не можешь делать то и другое разом. Точно так же, как тыне можешь быть одновремен­но живым и мертвым, не мо­жешь одновременно спать и бодрствовать, ты не можешь одновременно думать и свиде­тельствовать. Свидетельствуй что угодно, и мышление оста­новится. Мышление входит, и свидетельствование исчезает.

Свидетельствование — это пассивная осознанность, без всякого действия внутри. Сама по себе осознанность — это не действие.

Однажды Мулла Насреддин был очень встревожен и погружен в глубокие размы­шления. Достаточно было уви­деть его лицо, чтобы понять, что он глубоко погружен в мысли, очень напряжен, озабочен. Его жена встревожи­лась. Она спросила:

— Что ты делаешь, Насреддин? О чем ты думаешь? В

чем твоя проблема, что тебя так беспокоит? Мулла открыл глаза и сказал:

— Это извечная проблема. Я думаю о том, как чело­веку узнать, что он умер. Как он узнает, что умер? Если я умру, как я узнаю, что умер? — потому что я никогда не умирал. Узнавание подразумевает, что ты что-то уже

знаешь из опыта.

Я тебя вижу и узнаю, что ты А, Б или В, потому что я тебя знаю. Смерти я не знаю, — сказал Мулла. — И когда она придет, как мне ее узнать? Вот моя проблема, и я очень встревожен. И когда я умру, я больше никого не смогу спросить, эта дверь будет закрыта. Я не смогу наве­сти справки ни в каких священных писаниях, и никакой учитель мне не поможет.

Жена рассмеялась и сказала:

— Ты напрасно тревожишься. Когда приходит смерть, человек тут же об этом узнает. Когда к тебе придет смерть, ты это узнаешь, потому что ты просто станешь холод­ным, холодным, как лед.

Мулла вздохнул с облегчением — в его руках ока­зался определенный знак, ключ.

Через два или три месяца он пошел в лес рубить дрова. Это было зимним утром, и было очень холодно. Внезапно он вспомнил и потрогал свои руки — они были холодными. Он сказал:

— Понятно! Наступает смерть, и я так далеко от дома, что не могу даже никому об этом сообщить. Что же мне делать? Я забыл спросить об этом жену. Она мне сказала, что человек чувствует, но не сказала, что делать, когда приходит смерть. Теперь никого рядом нет, и становится холоднее и холоднее.

Тогда он вспомнил. Он видел многих мертвых, и он подумал:

— Лучше будет лечь.

Все мертвые, которых он видел, лежали, поэтому он тоже лег. Конечно, ему стало еще холоднее, он почувство­вал больше холода — смерть дышит ему в лицо. Его осел остался стоять рядом под деревом. Двое волков, думая, что Мулла умер, напали на его осла. Мулла открыл глаза и увидел это, и подумал:

— Мертвые ничего не могут сделать. Если бы я был жив, волки, вы не смогли бы позволить себе таких воль­ностей с моим ослом. Но теперь я ничего не могу сде­лать. Никто никогда не слышал, чтобы мертвые что-ни­будь делали. Я могу только свидетельствовать.

Если ты становишься мертвым в отношении своего прошлого, тотально мертвым, — только тогда ты можешь свидетельствовать. Что еще ты можешь делать? Свиде­тельствование означает: стать тотально мертвым в от­ношении прошлого — воспоминаний, мыслей и всего ос­тального. Тогда, в настоящем мгновении, что ты можешь делать? Ты можешь только свидетельствовать. Невозмож­но никакое суждение — суждение возможно только в сравнении с прошлым опытом. Невозможна никакая оцен­ка — оценка возможна только в сравнении с прошлым опытом. Невозможно никакое мышление — мышление возможно, лишь если есть прошлое, лишь если оно прине­сено в настоящее. Что же тогда ты можешь делать? Ты

можешь свидетельствовать.

В старой санскритской литературе учитель определя­ется как смерть — ачарья мритьюх. В Катха Упаниша-де Начикету посылают на учение к Яме, Богу смерти. И когда Яма, бог смерти, предлагает Начикете многие со­блазны: «Возьми это, возьми королевство, возьми это бо­гатство, лошадей, слонов, то или другое» — длинный спи­сок вещей, — Начикета говорит: «Я пришел, чтобы уз­нать, что такое смерть, потому что, пока я не узнаю, что такое смерть, я не смогу узнать, что такое жизнь».

Таким образом, в старые времена учитель был извес­тен как человек, который может стать смертью для ученика, который может помочь ему умереть, чтобы он смог родить­ся заново. Никодим спросил Иисуса: «Как мне достичь Царства Бога?» — и Иисус сказал: «Ничто не может быть достигнуто, если ты сначала не умрешь. Если ты не ро­дишься заново, ничто не может быть достигнуто».

И это рождение заново — не событие, это постоянный процесс. Человек должен рождаться заново в каждое мгно­вение. Не бывает так, что ты рождаешься заново однажды, и все в порядке, и дело кончено. Жизнь — это постоянное рождение, и также постоянная смерть. Тебе придется уме­реть, потому что ты совершенно не жил. Если ты живешь, тогда тебе приходится умирать в каждое мгновение. Уми­рай для прошлого в каждое мгновение, каким бы ни было прошлое, раем или адом. Что бы то ни было — умри для него, и будь свежим и молодым, и родись заново в это мгновение. Свидетельствуй сейчас — а свидетельствовать ты можешь, лишь если ты свежий.