Главная | Обратная связь

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 10 страница

 

Кэгни вздыхает. Сейчас у них появился новый за­каз – София Янг. В обычной ситуации Софией занял­ся бы Говард, но теперь ему придется взять на себя кли­ентку Айана. Весь план работ летит к черту. Получа­лось, что Софией Янг Кэгни придется заняться лично. При этой мысли у него по спине побежали мурашки.

– Говард, проследи, чтобы Айан обязательно взял костыли, даже если они не будут подходить к его кос­тюму. И скажи ему, что, пока не поправится, будет ра­ботать только в офисе. Конечно, плохо, что он времен­но выбыл из строя, но мы как-нибудь справимся. Будет помогать в тылу.

– Классно, босс! Обожаю, когда вы говорите язы­ком военных! Обожаю! Сейчас все передам Айану. Мы вернемся через час.

Кэгни смотрит на часы. Уже половина пятого.

– Не надо приезжать, Говард. Приходите оба завт­ра. К восьми часам утра.

– Отлично! Вы настоящий ястреб!

Говард бросает трубку, пока Кэгни не успел пере­думать.

Кэгни какое-то время крутит телефонную трубку в руках, но короткие злые гудки заставляют положить ее на место. В комнате начинает понемногу темнеть. На улице загораются первые фонари. Не включая свет, Кэгни открывает верхний ящик стола и достает оттуда бутылку и стакан.

Налив себе изрядную порцию виски, Кэгни пово­рачивается к окну и наблюдает за тем, как из станции метро выходят пассажиры, а в витринах магазинов за­горается свет. Через некоторое время Кэгни снова по­ворачивается к столу и вытаскивает из-под кипы бу­маг фотографию. Он рассматривает снимок, закинув ноги на подоконник, и в два огромных глотка опусто­шает стакан.

Затем наливает себе еще виски. Держа фотографию в руке, смотрит в окно и мысленно признается себе в том, чего так не хотел замечать последние несколько дней.

Он снова чувствует влечение к женщинам. Оно вернулось совсем недавно, разбуженное кем-то или чем-то. Его кровать пуста, а подушка не приносит ни покоя, ни отдыха. Всякий раз, просыпаясь среди ночи, он открывает глаза и думает о том, что ему нечего де­лать и некого обнять. Ему не хватает чего-то очень важ­ного...

Кэгни переводит взгляд на фотографию Софии Янг. Она похожа на всех женщин, которых он когда-либо любил, – на Грейси, на Лидию, а больше всего на Энни. Такие же светлые глаза и такая же полная нижняя губа, и она такая же юная.

Кэгни было без трех месяцев двадцать пять, когда он встретил восемнадцатилетнюю Энни. В момент зна­комства она держалась за буек в бухте Линдос-Бэй. Кэгни к тому времени уже целый год путешествовал по Европе в одиночку, рассматривал горы и моря, раз­мышлял о своей судьбе. Год назад его первый брак за­кончился настоящей катастрофой. Кэгни понимал, на­сколько наивен был, принимая решение жениться, во всем винил собственную глупость и со страхом смот­рел в будущее. В его молодой и глупой голове, набитой какими-то идеалистическими бреднями, внешняя кра­сота автоматически сочеталась со всеми возможными добродетелями. Кэгни обманули, обвели вокруг паль­ца, заставили танцевать брачный танец, и сделал это не какой-нибудь коварный обманщик, а его собствен­ные глаза. Он женился на Грейси, завороженный из­гибом ее спины и прядями золотистых волос. После развода Кэгни дал себе слово, что, когда он женится во второй раз, его глаза будут широко открыты. Он был твердо нацелен найти жену прекрасную не только внешней, но и внутренней красотой.

В тот день Кэгни решил переплыть бухту и пере­браться на другую сторону – с большого пляжа на ма­ленький. Он плыл, с удовольствием нагружая молодой организм и наслаждаясь греческим солнцем, которое светило ему в спину, и ярко-синей морской водой. Кэг­ни преодолел две трети пути, когда от небольшого пир­са отчалило свадебное судно и сделало круг вдоль бе­рега бухты, чтобы гости могли помахать загорающим туристам. Туристы махали в ответ, счастливые тем, что могут ходить в шортах и купальниках, а не париться в костюмах и платьях на чьей-то свадьбе в полуденную жару. Кэгни тоже махал руками и кричал: «Мои по­здравления» и «Ура», а гости в знак признательности подняли бокалы. Через десять минут судно со свадьбой на борту скрылось за скалами. Кэгни заметил метрах в пятидесяти от себя буек и поплыл к нему, чтобы немно­го подержаться и дать отдых ногам, прежде чем вер­нуться к берегу. Когда до цели оставалось всего футов десять, Кэгни поднял голову и заметил, что возле буй­ка уже кто-то есть. Кэгни прибавил скорости, обрадо­ванный, что у него появилась компания. Сегодня он еще ни с кем не разговаривал, если не считать продавщицу в местном супермаркете, в котором туристы по дороге на пляж покупали фрукты и хлеб. Кэгни хотелось с кем- нибудь поговорить. Он всю неделю чувствовал себя очень одиноко.

– Я знаю капитана этого судна, – сказала Энни, вы­сунув голову из-за буйка, чтобы Кэгни мог ее видеть. – Он каждое утро начинает со стакана анисового ликера. Я подумала, будет лучше подержаться за что-нибудь боль­шое, пока он не уплывет.

– Меня зовут Кэгни. Здесь красиво, правда?

– Да, ты прав, очень красиво. Меня зовут Энни. Я бы пожала тебе руку, но боюсь пойти ко дну.

– Рано или поздно все равно придется отпустить буй. Ты же не собираешься провести здесь ночь.

– Конечно. Кто-нибудь из моих друзей приплывет сюда с пляжа и поможет добраться до берега.

– А если никто не приплывет?

– Кто-нибудь обязательно приплывет. Они знают, что у меня хватает сил только в одну сторону. Обратно мне самой ни за что не добраться. Честно говоря, я не очень хорошая пловчиха.

– Тогда почему ты не проплываешь половину дис­танции и не возвращаешься обратно к берегу?

– Потому что здесь красиво.

Она посмотрела на Кэгни, и ее необычно полные губы растянулись в широкой улыбке.

– Тебе, наверное, самой известно, что ты очарова­тельная, – сказал Кэгни.

– Известно, – ответила Энни. – Думаю, надо бу­дет подстричься на Рождество.

– Ты еще учишься в школе?

Кэгни прикинул, что ей должно быть между шест­надцатью и двадцатью, однако мокрое лицо и волосы могли ввести в заблуждение.

– Мне восемнадцать, – ответила Энни. – Я толь­ко что окончила курсы секретарей, правда, работать не собираюсь.

– А что собираешься делать? – спросил Кэгни с улыбкой.

– Да ничего особенного, – честно призналась Энни, пожав плечом. – Просто не работать и все.

Кэгни рассмеялся.

– А ты чем занимаешься?

– Тоже ничем особенным. Я недавно вернулся из армии. Когда приеду домой, думаю поступить на служ­бу в полицию.

– Ужас какой, – сказала Энни, неодобрительно сморщив нос.

– Почему?

Кэгни испугался, что разочаровал ее. Что, если она совсем из другого круга и он упустил единственный шанс ей понравиться?

– Полицейский шлем будет смотреться на тебе от­вратительно! – заявила Энни не терпящим возраже­ний тоном.

Кэгни снова рассмеялся. Несмотря на все свои ста­рания и обещания, он опять влюбился чуть ли не с пер­вого взгляда.

– Похоже, твои друзья сегодня не появятся, – сказал он, прикрыв глаза от солнца и глядя в сторону пляжа.

– Наверное, они про меня забыли, – ответила Энни, нахмурившись.

– Вряд ли. Скорее на пляже нет свободных лодок, поэтому они и не плывут. Хочешь, я помогу добраться до берега?

– Было бы здорово. Мне надо держаться за твою спину? Слава Богу, я вешу совсем немного, иначе мы вместе пошли бы на дно. Хотя я сомневаюсь, что ты был бы так любезен, если бы я оказалась заметно крупнее.

– Тебе понравилась свадьба на том судне? – спро­сил Кэгни, двигаясь к берегу мощными гребками.

– Очень понравилась. Чудесная свадьба. Такой красивый пляж, и все вокруг просто идеальное.

– Значит, ты хотела бы, чтобы твоя свадьба была такой же?

– Конечно. При условии, что на ней не будут при­сутствовать мои родители.

– Ты не хочешь приглашать родителей на собствен­ную свадьбу? Почему? Я очень жалею, что мама не до­жила до дня моей свадьбы.

– Когда она умерла?

– Шесть лет назад.

– Вы были близки?

– Очень.

– Ну и плохо. Мне не нравятся мои родители. Точ­нее, они друг другу не нравятся. Они все время угро­жают оставить меня без денег, и я иногда жалею, что они этого никак не сделают. Тогда я могла бы заняться чем-то всерьез. Стала бы самостоятельной, зарабаты­вала бы себе на жизнь. Правда, я боюсь, что они никог­да не исполнят свою угрозу – исчезнет повод посто­янно цапаться друг с другом. Они используют меня в своих ссорах как пешку. Хотя, наверное, я тоже их ис­пользую...

– Они у тебя богатые? – спросил Кэгни.

– Очень богатые.

– И ты не хочешь, чтобы они давали тебе деньги?

– Конечно, хочу, просто мне кажется, что это де­лает мою жизнь какой-то бессмысленной. Мне кажет­ся, я не найду себе любимого занятия или любимого человека, пока не забочусь о себе сама.

– Это не так интересно, как выглядит со стороны.

Кэгни встал ногами на песчаное морское дно и ос­торожно помог Энни спуститься со своей спины. Вода доставала ему чуть выше талии. Энни стояла в трех футах от него, прикрывая глаза рукой от яркого солн­ца и прикусив полную нижнюю губу. На ней был бе­лый купальник-бикини, длинные белокурые волосы касались воды, которая мягко плескалась вокруг ребер девушки.

– Встретимся сегодня вечером? – спросила она.

Кэгни почувствовал, как его сердце с силой удари­лось в грудную клетку, вызвав приливную волну на ка­кой-нибудь пляж в тысячах миль от их бухты.

– Конечно, встретимся.

– Ты на сколько планируешь задержаться в Линдосе? – спросила Энни, когда они тем же вечером си­дели на пляже, пили красное вино, которое Кэгни ку­пил в местном супермаркете, и ели на ужин зеленый виноград и греческий сыр из овечьего молока.

– Собирался уехать завтра.

– А теперь решил остаться? – спросила Энни. – Надолго?

– Пока тебе не надоем.

Неделю спустя Кэгни сделал ей предложение. В тот момент они снова находились у того самого буйка, воз­ле которого познакомились. Когда они добрались до берега, и Кэгни опустил Энни на песок, она приняла предложение.

Через два дня они поженились на свадебном судне. Капитан-грек посыпал молодоженов рисом, а они дер­жались за руки и пили анисовый ликер из бутылки, припасенной капитаном для особых случаев. Как Энни и надеялась, ее родителей на церемонии не было, хотя она заранее им позвонила, предупредив, что собирает­ся выйти замуж, и пригласила приехать, познакомить­ся с будущим зятем.

Кэгни готов поклясться, что в первую брачную ночь он спал с улыбкой на лице, совершенно обнаженный, откинув в сторону простыни и крепко обняв свою пре­красную молодую жену.

На следующее утро родители Энни все-таки при­ехали. Они ворвались на виллу, которую Энни на их деньги снимала вместе с тремя друзьями, и стали бара­банить в дверь спальни, требуя объяснить, что здесь, собственно, происходит.

Энни завернулась в простыню и выскользнула из спальни, попросив Кэгни не выходить, пока она не поговорит с родителями и не решит, что они готовы с ним познакомиться. Кэгни просидел в спальне все утро. Наконец, когда часы пробили час дня, он все-таки вы­шел. Вилла была совершенно пуста. Кэгни так верил новой жене, что не стал размышлять о том, куда она делась вместе со своими родителями, а взял томик Пуш­кина, который читал еще до встречи с Энни, сел на тер­расе и, закинув ноги на перила, любовался видом на бухту, ожидая возвращения новой семьи.

В восемь часов вечера они наконец вернулись. Ро­дители Энни не стали представляться, а молча сели рядом с дочерью, когда та устроилась за большим де­ревянным столом напротив Кэгни. Террасу освеща­ли только несколько свечей, расставленных в линию посреди стола и отбрасывающих таинственные тени.

– Мама с папой хотят знать, что ты собираешься делать, – сказала Энни.

– В каком смысле?

– В смысле как ты собираешься нас обеспечи­вать, – ответила Энни таким раздраженным тоном, словно смысл ее вопроса совершенно очевиден, а Кэгни зачем-то строит из себя идиота.

– Ну, когда мы вернемся в Англию, я могу посту­пить на службу в полицию, – сказал Кэгни с энтузиаз­мом.

Он искренне считал, что на свете нет таких родите­лей, которые не хотели бы иметь своим зятем полицей­ского, поскольку полиция – оплот общества.

– Нет, – отрезал отец Энни.

В тусклом свете свечей Кэгни видел только венчик его седых волос высоко над столом, а чуть ниже высту­пал крупный нос.

– Нет? – переспросил Кэгни.

– Папе не нравится идея насчет полиции, – пояс­нила Энни. – Что еще?

– Ну... наверное, я мог бы снова поступить на служ­бу в армию...

Кэгни растерялся. Ему очень хотелось понравить­ся тестю, но как это сделать, он не знал.

– Что еще? – спросила мать Энни, копия собствен­ной дочери, только постаревшая и похудевшая на джи­не и зеленом салате.

– Больше ни... то есть еще я мог бы пойти рабо­тать в службу охраны... – Кэгни старался из послед­них сил.

– Боже правый, – пробормотала мать Энни, при­крыв глаза сухощавой ладонью.

– Кэгни, если ты хочешь понравиться маме с па­пой, надо приложить усилия, – строго сказала Энни.

– Я прилагаю! Я просто не пойму, чего вы от меня хотите! – воскликнул Кэгни, широко распахнув глаза. Он пришел в полное отчаяние, стараясь дать хоть один ответ, на который не будет сказано «что еще?».

– Мы хотим что-нибудь получше, – отрезала Энни.

Кэгни повернулся к ее отцу:

– В первую же секунду, когда я увидел вашу дочь, я потерял голову от любви. Не важно, кем я буду рабо­тать, отныне вся моя жизнь будет посвящена ей одной. Я оставлю ее, только если она сама меня прогонит. В ней смысл моей жизни. – Он повернулся к Энни. – Сотни подруг не ищу, никогда волокитою не был, верь, ты навеки одна будешь любовью моей.

– Овидий? Это Овидий? Вы цитируете в присут­ствии моей жены отрывки из эротической поэзии и думаете, что я позволю вам жениться на нашей доче­ри?!

– Извините, сэр, вы забываете, что мы с вашей до­черью уже женаты...

Отец Энни вскочил из-за стола и быстрым шагом ушел с террасы. Его супруга, немного помедлив, ушла следом.

Следующие полчаса Кэгни и Энни просидели за столом друг напротив друга, не произнося ни слова. Наконец Энни прервала молчание:

– Сомневаюсь, что этого будет достаточно.

Она удалилась в спальню, а Кэгни остался ночевать на террасе. Проснулся он в пять часов утра, разбужен­ный целым хором звонкоголосых петухов. Кэгни про­шел в спальню и увидел свою прекрасную жену, свер­нувшуюся калачиком на их брачном ложе. Стянув с себя одежду, он забрался в кровать, лег рядом с Энни, крепко обнял ее и задышал в теплую шею.

– He думала, что они все-таки приедут, – прошеп­тала Энни.

– Как ты думаешь, я справился?

– Нет.

– Надолго они приехали?

– Завтра улетают домой.

– А ты?

– Вилла оплачена до конца месяца. Я останусь здесь до тех пор, пока не кончится срок аренды.

– Как я должен ответить на их вопрос? В случае, если у меня появится еще один шанс.

– Надо было сказать, что хочешь заниматься фи­нансами.

– Что, если я сейчас это скажу?

– Они поймут, что я тебе подсказала. Уже поздно.

–А ты не хочешь объяснить им, что не можешь без меня жить?

– Нет, не хочу.

– Зачем ты согласилась выйти за меня замуж?

– Я не думала, что они приедут.

– А если я скажу, что люблю тебя?

– Я это и так знаю.

– И ты не передумаешь?

– Прости, Кэгни, я поняла, что мне нравится моя бесцельная жизнь.

– Неужели тебе нисколько не жаль, что все так по­лучилось?

– Почему мне должно быть жаль? Ты с самого на­чала знал, что именно так все и закончится. Я просто играла в любовь, как в игру. Я ведь еще ребенок. Ты не дурак, должен сам понимать.

– Неправда. Я дурак. Еще какой дурак.

Кэгни провалился в сон. Через три часа он проснул­ся. Не будя юную супругу, он встал с кровати, написал на клочке бумаги лондонский адрес своего отца и ос­тавил его, придавив камнем, на краю постели. В тот же день он добрался на попутках до Родоса и целый месяц работал в барах, чтобы скопить денег на авиабилет до Лондона.

Вернувшись в Англию, Кэгни какое-то время жил вместе с отцом. Совершенно запутавшись, он впал в странный ступор. Время от времени ему даже прихо­дилось щипать себя, чтобы удостовериться, что он не спит. В конце концов, он поступил на службу в мест­ное отделение полиции, где его приняли стажером. Когда пришли документы на развод, отец передал их Кэгни, и тот подписал бумаги на следующее утро, про­ведя перед этим последнюю мучительно бессонную ночь. Поставив точку, Кэгни решил, что пора двигать­ся дальше.

В конце концов, она просто играла в любовь.

Кэгни шепчет в темноту:

– Господи, неужели опять началось?

И засыпает прямо в кресле.

 

ВСЕГО-НАВСЕГО ГАРНИР...

 

Я зеваю в тот самый момент, когда подношу к гу­бам чашку, и кофе проливается на блузку. Надо при­знать, не самое удачное начало дня. Я проснулась в шесть утра, уже уставшая, и так и не смогла заснуть снова. Пришлось валяться в кровати с открытыми гла­зами и думать о том, что сказал доктор. Он сказал, что, возможно, я мечтаю не о самом Эдриане. Очевидно, мне просто нужен близкий человек, а Эдриан – са­мый доступный из всех вариантов. Я знаю, что он со­бой представляет, а это не так рискованно, как встре­чаться с кем-то новым. Однако если я загляну в себя поглубже, то увижу многолетние раны от постоянных отказов и несбывшихся надежд. Не понимаю, почему я так стыжусь этого. Почему симпатия Эдриана до сих пор не излечила мой комплекс неполноценности?

Тут в голову приходит еще одна неприятная мысль, которая подспудно разъедала меня изнутри. Пускай я больше не ем сладкого и жирного, пускай я стала строй­ной, но ведь красота человеческого тела – это гние­ние души. Если так, мне придется найти замену для сво­их лишних килограммов. Найти новый якорь, который удерживал бы меня на земле и не давал взмыть к заоб­лачным далям морализаторства и бесконечного само­анализа.

Все, во что я верила прежде, ускользнуло сквозь мои ставшие тонкими пальцы. Хотя теперь у меня и появилось гораздо больше возможностей. Я понятия не имела, что вместе с физическими характеристика­ми изменятся и мои представления о морали. Сейчас я понимаю: когда у тебя нет большого выбора, очень просто видеть мир в черно-белых красках и делить все на правильное и неправильное. Как только у тебя по­является выбор, вокруг возникают сплошные оттен­ки серого. Все мои прежние убеждения растаяли у меня в голове, как куски льда. Водица, что осталась после них, заливает глаза и вызывает легкое голово­кружение. Рано или поздно мне придется решать, во что я теперь верю.

Сейчас у меня появилось гораздо больше приятных поводов для размышлений, включая тот факт, что дья­вол, наверное, тоже носит десятый размер, а я вскоре могу сравняться с ним в объеме талии. Учитывая все вышеперечисленное, я не собираюсь развлекать док­тора, рассуждая о проклятом Кэгни Джеймсе. Я не верю, что между любовью и ненавистью всего один шаг. На свете встречаются просто отвратительные типы. Моя неприязнь к нему не имеет ничего общего с сексуальным притяжением. Просто я хорошо разбира­юсь в людях. Если я отнеслась к Кэгни Джеймсу с ан­типатией, то только потому, что он мне не понравился. Я вовсе не пыталась с ним заигрывать. Иногда доктору отказывает проницательность.

Я вспоминаю, что вечером мне предстоит идти на тот несчастный ужин, и нервно вздрагиваю.

Тяжело вздохнув, смотрю на список сегодняшних дел. Два дня назад мне должны были прислать партию шелковых японских бандажей, но я так ничего и не получила. Сегодня утром я разговаривала с поставщи­ками из Турции; товар отправили, как обычно, из Ада­ны и точно в срок. Значит, он или украден пиратами-извращенцами, или застрял на каком-нибудь тамо­женном складе. Интуиция подсказывает, что вторая версия ближе к реальности, хотя история с пиратами- извращенцами нравится мне гораздо больше. Увы, на наших таможенных складах вечно что-нибудь застре­вает. Это значит, что сегодня мне предстоит неприят­ный телефонный разговор с таможенниками. Соб­ственно говоря, неприятный разговор с таможенни­ками стоит в моем списке неотложных дел первым номером.

Под вторым номером значится звонок Эдриану, чтобы узнать, пойдет ли он со мной на ужин.

Под номером три стоит задание найти себе альтер­нативную терапию, пока мой доктор загорает где-то у черта на рогах. Меня саму удивляет горечь, с какой зву­чит третий пункт списка. По тому, как он сформулиро­ван, я понимаю, что сердита на доктора гораздо боль­ше, чем предполагала. С какой стати он вдруг собрался в Индию? Сомневаюсь, что он отправился на поиски духовных откровений, скорее будет валяться под сол­нышком на каком-нибудь пляже.

Третий пункт списка я уже частично выполнила, зайдя сегодня утром в книжный магазин. Там я купила краткое пособие по каббале. В конце концов Мадонне помогло, а она была такой ненормальной, что мало не покажется. Написать книгу с названием «Секс» и из­дать ее в подарочном варианте... Кое-кому следовало прописать успокоительное. Хотя с тех пор Мадонна уже и вполовину не такая сумасшедшая. Именно по­этому я решила попробовать каббалу. К тому же я ку­пила не какое-то серьезное издание, а краткий курс. Совсем краткий. Если ее осилила Бритни Спирс, то я тем более справлюсь. И Мадонна, и Бритни обладают именно такой фигурой и такой уверенностью в себе, о которой мне только мечтать. Надеюсь, каббала помо­жет мне и в том, и в другом...

Я успела пролистать книгу в магазине, и она пока­залась мне интересной. Я достаю ее из сумки и кладу на стол рядом с мобильным телефоном. Итак, боже­ственные ответы, таможенный ад или Эдриан? Я от­крываю книгу наугад. Страница тридцать девять.

Спустя два часа, выпив две чашки черного кофе, я наконец выясняю, что являюсь очень чувствительной личностью – под этим словом каббала подразумевает мою восприимчивость. Вскоре должно произойти не­что неожиданное, чуть загадочное и немного пугающее. О нет. Наверное, я буду застигнута врасплох некоей снизошедшей на меня мудростью. Ну что ж, совсем недурно. При условии, что это будет не моя собствен­ная мудрость...

Как и в Библии, здесь все начинается в райском саду, где Адам с Евой устроили глупую заварушку. Что именно они там натворили? Если мне не изменяет па­мять, Ева съела яблоко, и все пошло наперекосяк. Лич­но я не понимаю, что плохого в яблоках. Было бы это мороженое, тогда совсем другое дело. В яблоках нет ничего особенно соблазнительного. Я съедаю по мень­шей мере по одному яблоку в день, порезав его во фруктово-овощные салаты, которые я ем, чтобы снова не располнеть. Не знаю, способствуют ли яблоки похуде­нию, но в приемной у психоаналитика висит предвы­борный плакат нашего мэра, и на нем написано, что фрукты очень полезны для здоровья. Я подумала, что если я голосовала за этого человека, то было бы разум­но прислушаться к его совету. Кстати, в приемной ви­сит еще один плакат, и на нем сказано, что гимнасти­кой надо заниматься по тридцать минут минимум пять раз в неделю. Между прочим, сейчас я хожу в трена­жерный зал именно пять раз в неделю. Тридцать ми­нут я занимаюсь на беговой дорожке, то прибавляя, то уменьшая скорость, потому что мой тренер говорит, будто так лучше сжигается жир. Затем я тридцать минут работаю на других тренажерах, напрягая все мыш­цы и выкладываясь по полной, в отличие от некоторых девушек, которые особенно не утруждаются, чтобы не дай бог не вспотеть. Затем я берусь за гантели и рабо­таю с ними с той же отдачей, чувствуя себя немного по-мужски, особенно когда качаю мышцы спины, по­тому что мужчины больше всего гордятся именно эти­ми мускулами. Однако чересчур долго я с гантелями не занимаюсь, чтобы мускулатура не стала слишком ре­льефной. Единственное, чего я хочу, это сжечь поболь­ше жира.

Надо сказать, что сосредоточиться на каббале ока­залось не так-то просто. Я пролистала пособие до сто сорок четвертой страницы. Здесь мне сообщили, что нужно «стараться, чтобы увидеть, но не переусердство­вать, чтобы не утонуть». Хочется зевнуть, но я сдержи­ваюсь. Эти слова должны что-то значить. Надо просто постараться, приложить немного усилий, чтобы их по­нять. Есть по крайней мере одно объяснение, и я сама должна решить, какое оно. Как решаю, что есть, а от чего отказаться. Я вообще все решаю сама... Ну а если это будет не тот ответ, которого я хочу? И что мне с ним делать дальше?

 

Я бросаю книгу на стол и беру телефон, чтобы про­верить, не прислал ли Эдриан эсэмэску. Нет, не при­слал. Точно так же, как не прислал и пять, и тридцать минут назад. Если оно все-таки придет, телефон сооб­щит о нем тихим, приятным перезвоном, который раз­дается всякий раз, когда кто-нибудь берет на себя труд написать мне несколько слов. К сожалению, сейчас ни­каких сообщений на моем телефоне нет, поэтому дело не в том, что я не расслышала сигнал, и не в том, что он забыл прозвучать. В отличие от некоторых я люблю звук этого сигнала. Он напоминает мне маленький фей­ерверк, или взмах волшебной палочки, или дуновение приятного ветерка. Очень красивый, он наполняет меня надеждами и ожиданием какого-то чуда. Когда я слышу этот звук, внутри у меня все трепещет в радост­ном предвкушении... До тех пор, пока не выяснится, что пришло сообщение от мамы, которая рассказывает новости о своих цветочных клумбах. Или от врача-остеопата, который напоминает, что мне назначена про­цедура по вправлению вывиха бедра стоимостью, меж­ду прочим, пятьдесят фунтов стерлингов.

Единственное сообщение, которое я хочу получить, должно прийти от Эдриана. Не важно, что он напишет. Совсем не важно. Я просто хочу увидеть на дисплее те­лефона его имя и прочитать пару строк. И может быть, они принесут мне удовольствие не только своим появ­лением, но и содержанием. Вдруг одно из его сообще­ний все-таки заставит трепетать мое сердце, как рань­ше. В последнее время я очень на это надеюсь. Правда, он пишет и звонит мне нечасто – так нечасто, что, ус­лышав его голос по телефону, я до сих пор немного удивляюсь. Однако это тоже не имеет особого значе­ния.

Я вычеркиваю из списка дел пункт «Найти себе аль­тернативную терапию, пока мой доктор загорает где- то у черта на рогах» и перехожу к последнему, четвер­тому номеру.

Последний пункт очень краток–закончить речь. Это будет речь на тему секса, и мне предстоит произнести ее перед ученицами десятого класса католической школы для девочек. Их классный руководитель, мистер Таггарт, пригласил меня на прошлой неделе прийти к его учени­цам и провести целый урок. Мистер Тагтарт на три года младше меня, а голос у него, как у подростка. Когда он впервые сказал, что работает учителем, я подумала, что он врет, и спросила, сколько ему лет.

– Двадцать пять, – признался он немного оби­женно.

Мне было двадцать пять лет три года назад. С тех пор, похоже, минула целая вечность.

Мистер Таггарт позвонил мне на работу, и сначала я подумала, это какой-то школьник развлекается: на­бирает первый попавшийся номер телефона, кричит ответившей на звонок женщине: «Член!», а потом с гомерическим хохотом бросает трубку.

– Адрес вашего сайта мне дал сосед по квартире, – сказал мистер Таггарт.

Он говорил взволнованно и одновременно чуть вы­сокомерно, как умеют только очень умные люди. Я бы даже сказала слишком умные – такие, которым при рождении достается мозгов не на одного, а сразу на двух человек.

– Я работаю в католической школе для девочек в Саттоне. Может, вы ее знаете. Преподаю физику, ма­тематику, иногда географию.

За то время, пока мистер Таггарт произносил эти предложения, его голос дрогнул дважды – первый раз на слове «может», второй на слове «география». Я по­думала, уж не представляет ли он на другом конце про­вода этакую «повелительницу», затянутую в лакиро­ванную кожу, с ярко-красными губами, по цвету напо­минающими томатную пасту, и на высоченных шпильках – таких острых, что, пройдись я на них по улице, на тротуаре остались бы крохотные вмятины. На самом деле на мне были желтые носки, пурпурные спортивные шорты, свободный свитер красного цвета и ни грамма косметики. Лицо у меня сияло от увлаж­няющего крема и чайного масла. Разумеется, мистеру Таггарту я об этом рассказывать не стала.

– Ясно, – сказала я, уверенная, что он ошибся но­мером.

– У меня в классе учатся девочки пятнадцати лет, – продолжал мистер Таггарт.–Как классный руководитель, я обязан преподавать им и основы полового воспитания.

Ему явно было неловко произносить такие слова, как «половое воспитание».

– Желательно провести этот урок как-нибудь ори­гинально, – говорил тем временем мистер Таггарт. – Не хочу я показывать им рисунки тампонов и вести беседы о противозачаточных таблетках. В конце кон­цов на дворе конец двадцатого века! Девочки сочтут меня занудой.

– Ясно...

Я начинала понимать, чего мистер Таггарт от меня хочет. Он хотел, чтобы я провела для его учениц инте­ресный урок. Он сам еще недавно был студентом и от­лично помнил, как общался с сокурсниками и ходил на занятия. Он до сих пор считал незазорным использо­вать такое слово, как «зануда», в серьезном, казалось бы, разговоре. Мистер Таггарт хотел показать учени­цам, что половое воспитание может быть интересным предметом. Он хотел поделиться своим идеализмом и учить по-настоящему. Понимаете? Учить по-настояще­му! Он все еще мечтал сделать мир лучше, или помочь ему, или просто изменить. Ну, если не мир, то по край­ней мере Саттон.

– Вы хотите, чтобы я прислала вам какие-нибудь товары с нашего сайта? – спросила я. – Вы уже смот­рели каталог? Выбрали что-нибудь подходящее?

– Не совсем... – ответил мистер Таггарт. – Про­стите, я не расслышал ваше имя.