Главная | Обратная связь

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 14 страница

Последнее предложение Кристиан произносит та­ким тоном, словно засыпает от скуки при одной толь­ко мысли о глупых и красивых куклах, потому что в мире нет ничего более удручающего и тоскливого.

– Глупые? – переспрашиваю я. – В каком смыс­ле глупые? Не очень сообразительные?

– Нет, милая. Гораздо хуже. Если человек просто не очень сообразителен, в этом нет ничего страшного. Те девицы были гораздо хуже. Они были совершенно пустые – ни мозгов, ни индивидуальности. Ничего! Конечно, такой женщине, как ты, трудно понять, что это значит...

– В каком смысле?

– В таком смысле, дорогая, что, будь ты парнем, я не удержался бы и за тобой приударил.

– Ну да, конечно. Я хорошая. Все так говорят...

Наверное, у меня такой несчастный голос, что Кри­стиан отбрасывает от себя мою руку и возмущенно спрашивает:

– Хорошая?! Ты не хорошая, а просто великолепная!

Он широко распахивает глаза и, подняв вверх ука­зательные пальцы, чертит ими в ночном воздухе два широких круга. Я понятия не имею, что это значит, а спросить не решаюсь.

– Кристиан! Ты ведь меня совсем не знаешь. Ну, выпила я сегодня пару лишних бокалов вина. Ну, наго­ворила твоему другу всяких глупостей. И что? Это еще не делает из меня мисс Конгениальность.

– Пускай ты у нас не Сандра Буллок, милая, но кому какое дело? Я знаю, что ты очень храбрая и уверенная в себе девушка! Только подумай, что тебе удалось сде­лать!

– Что мне удалось сделать? – спрашиваю я расте­рянно.

– Как это что? Да ты на себя посмотри! Как ты те­перь выглядишь!

– Ах это...

Я не могу скрыть разочарования. Я надеялась, что хотя бы Кристиан скажет, что я красивая, а он тоже думает лишь о том, на сколько килограммов мне уда­лось похудеть. Ну да, я стала гораздо стройнее, но что тут такого? Мне почему-то очень хочется, чтобы Крис­тиан думал обо мне, как об одном из своих кумиров – Элизабет Тейлор, или Рите Хейуорт, или Дайане Росс.

– Не такая уж я храбрая, Кристиан. Я сама ужасно напугалась всего, что наговорила за ужином, просто виду не показала. Хотя быть хорошей тоже неплохо. Лучше, чем вообще никакой.

–Ах, дорогая, если бы у тебя не было такого чудес­ного характера, Кэгни обязательно выбрал бы тебя в жены. Внешность у тебя подходящая.

Мы сворачиваем и выходим на улицу, ведущую пря­миком к моему дому. Жутко болят ноги, и Кристиан поддерживает меня под руку.

– Подходящая внешность? – удивляюсь я. – Лад­но тебе, Кристиан. Я, конечно, устала, но недостаточ­но, чтобы так поглупеть.

– Дорогая моя, – отвечает Кристиан, берет меня за обе руки и заглядывает в глаза.

Я смотрю сначала на него, потом перевожу взгляде сторону.

– Дорогая моя, – повторяет Кристиан настойчиво.

Я поворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Ты ведь сама знаешь, какая ты красивая, прав­да? Ты знаешь, что твои огромные прекрасные глаза сегодня вечером чуть не свели Кэгни с ума?

– Спасибо, Кристиан, за твою доброту, конечно, но давай не будем преувеличивать, ладно?

Я стараюсь высвободиться, Кристиан меня не от­пускает.

– Санни, послушай меня внимательно. Ты никог­да не обретешь душевного равновесия, если не научишься благодарить людей, когда они говорят тебе правду. Только очень глупые женщины не умеют при­нимать комплименты, а я не трачу свое время на глу­пых женщин.

Я отворачиваюсь.

– Наверное, я все-таки глупая...

– Почему?

– Потому что я не умею принимать комплимен­ты. – Я смотрю себе под ноги, затем поднимаю гла­за, снова опускаю и, наконец, виновато пожимаю плечами.

– Что ж, тогда ты действительно глупенькая...

Кристиан говорит очень по-доброму.

– Я знаю.

Мы усаживаемся на ограду у моего дома. Ночь се­годня теплая. В воздухе чем-то приятно пахнет. Когда становится немного прохладнее, воздух начинает по­щипывать за голые руки, оставляя на них гусиную кожу. Хотя уже далеко за полночь, домой все равно идти не хочется. Мы с Кристианом болтаем в воздухе ногами и наслаждаемся блаженной праздностью. Нам уютно сидеть на низкой каменной ограде в костюме от Армани и шелковом платье...

– Расскажи мне про своего Эдриана, – просит Кристиан. – Он какой-то заторможенный на вид. Хотя, конечно, высокий и привлекательный, отдаю должное твоему вкусу.

– А что тебя интересует?

– Его история. Почему целый вечер он сидел, при­лепившись ухом к телефону?

– Потому что он не совсем со мной. По крайней мере официально.

– В каком смысле?

– В прямом. Он помолвлен с другой девушкой.

– Да ну?! – восклицает Кристиан и хлопает в ла­доши, потом смущается и убирает руки за спину.

– Честное слово! – отвечаю я со смехом.

Мне вдруг приходит в голову, что я связалась с Эд­рианом от самого обычного отчаяния. Я хочу получить от жизни то, что получают другие, – помолвку, заму­жество, – и хватаюсь за первого мужчину, попавше­гося на моем пути. Наверное, со стороны видно, что мне нравится не сам Эдриан, а тот образ, который я созда­ла в своем воображении. Может, в моих чувствах к нему есть что-то по-настоящему трагическое. Вообще весь мир трагичен. Большинство людей любят не тех, кого хотели бы любить, мечтают о том, чего им никог­да не получить, а потом ищут причину уйти от партне­ра или из последних сил стараются скрасить невыно­симое существование с нелюбимым человеком.

Кристиан смотрит на меня непонимающе.

– Это так... странно, – говорит он. – Очень стран­но! Как можно изменять, если ты еще не успел женить­ся? Разве помолвка не должна быть самым счастливым временем в отношениях влюбленных? Во всяком слу­чае, мне всегда так казалось.

Кристиан вглядывается мне в лицо, ожидая под­тверждения.

– Господи, Кристиан, я сама не знаю. Я никогда раньше не была в такой ситуации. У меня вообще раньше парня-то постоянного не было. Ну а Эдри­ан... – Я ненадолго задумываюсь. – Думаю, он за­путался, – говорю я самым обыденным и убежден­ным тоном, на какой способна. – И еще он боится расстроить Джейн.

– Да уж, конечно, Джейн не придет в восторг, уз­нав, где ее Эдриан был сегодня вечером. – Кристиан стучит пальцем себе по лбу.

–Да, непростая ситуация... Но мне кажется, я люб­лю Эдриана. Или мне казалось, что люблю. Надо про­сто разобраться в себе, и я думала, что разобралась... В общем, я пытаюсь решить, что делать.

– Санни, милая, разве тебе не хочется найти соб­ственного парня, а не делить с кем-то чужого? Разве тебе не хочется, чтобы вы принадлежали только друг другу?

– Конечно, хочется, Кристиан, однако такой па­рень почему-то не торопится меня встретить. Где он? Вот и встречаюсь с тем, кто рядом...

– Конечно, дело твое, Санни, но что же делать, если мужчина твоей мечты появится, а ты будешь не одна, а с Эдрианом? Ты можешь проворонить свою настоя­щую любовь.

– Знаю.

Такое чувство, будто сегодня ночью я вообще очень много знаю и понимаю, хотя на самом деле это далеко не так.

– Ты заслуживаешь большего, Санни. Имей в виду. Гораздо большего.

– Может быть... С другой стороны, я нравлюсь Эд­риану. А мне нравится кому-то нравиться, понимаешь? Пускай с Эдрианом у меня несерьезные отношения, пускай они для меня как... как закуска перед основным блюдом, раньше ведь у меня и этого не было.

– Все равно так нельзя. Ты достойна иметь своего собственного парня, а не делить его с кем-то. Эдриан поступает нечестно.

Мимо проезжает грузовичок, развозящий молоко. Мы наблюдаем за тем, как он медленно сворачивает за угол, и слушаем низкий гул мотора и позвякивание стеклянных бутылок в кузове.

– Эдриан не специально меня обманывает, – го­ворю я Кристиану. – Просто у него туман в голове. Он запутался.

– Вот ты и должна этот туман рассеять. – Кристи­ан щелкает пальцами и напевает какую-то песенку.

Я послушно киваю, но сказать в очередной раз «я знаю» не решаюсь.

– Ладно...

Я спрыгиваю с забора. Его высота всего несколько футов, поэтому, когда я сидела, мои ноги почти каса­лись земли. Кристиан же сидел на самом краю ограды, едва согнув ноги в коленях, поэтому ему даже спрыги­вать ниоткуда не пришлось. Я хлопаю в ладоши и начи­наю по-детски играть с Кристианом в ладушки, одно­временно приговаривая:

– По-моему... хлоп-хлоп... мне пора... хлоп-хлоп... идти спать... хлоп-хлоп.

– Разве ты за вечер не проголодалась? – спраши­вает Кристиан между хлопками.

– Не особенно, – отвечаю я, хлопая все быстрее и быстрее.

– Я не заметил, чтобы ты съела хоть крошку.

Кристиан ловит мои руки и, не отпуская, держит их перед собой. Я смотрю на него с удивлением.

– Господи Боже! Конечно, я ела! Кучу всего!

– Неправда. Ты почти не ела. В самом начале ужи­на поклевала немного водорослей с лососем, а к бара­нине практически не притронулась.

– Я вообще не очень-то люблю баранину...

– А сладкий картофель и сыр ты вообще не попро­бовала...

– Не нравится мне жареная пища. В ней чересчур много жира...

Я быстро нахожу ответ на любое обвинение, кото­рое Кристиан бросает мне в лицо, но он все-таки не сдается. Смотрит мне в глаза и спокойно ждет ответа.

– Все совсем не так, как ты думаешь, – говорю я наконец.

– А что я, по-твоему, думаю? – спрашивает Крис­тиан, а я чувствую себя полной дурой, одержимой ма­нией преследования.

– Наверное, что-нибудь ужасное, – отвечаю я, надеясь, что Кристиан тоже почувствует себя глупо.

– Значит, изводить себя голодом – это не ужасно?

– Я не извожу себя голодом, Кристиан. Ты меня со­всем не знаешь. Я просто стараюсь не есть... на людях.

– Не есть на людях? Почему?

– Потому что... это привычка. Осталась с того вре­мени, когда я была толстой. Мне всегда казалось, что со стороны я выгляжу очень прожорливой.

Кристиан смотрит на меня, а я отвожу взгляд.

– Господи Боже, – шепчет он.

Я по-прежнему смотрю в сторону.

– Ну ладно. Мне тоже пора на боковую. – Крис­тиан встает, и я отступаю в сторону, чтобы его пропус­тить. – Почему бы тебе на днях не заглянуть ко мне в «Королеву экрана»? Выпьем по чашечке кофе. Я про­слежу, чтобы ты съела пончик, а ты посоветуешь, как лучше провести мой фестиваль видео. Кстати, мне нуж­на профессиональная консультация по поводу пригла­шений! Затем просто поболтаем, посмотрим старые фильмы...

– Почему бы и нет? – отвечаю я.

Кристиан целует меня на прощание в щеку. Я це­лую его в ответ.

– Спасибо, что проводил до дома. В обществе мис­тера Джеймса я бы так долго не выдержала.

Я смеюсь и провожу рукой по волосам.

– Кто знает. Кто знает... – Он делает несколько шагов назад и, послав мне воздушный поцелуй, тихо говорит: – Чао, красавица.

– Кристиан, ты уверен, что не хочешь сменить сек­суальную ориентацию? – спрашиваю я.

Кристиан останавливается, быстро делает пять больших шагов вперед и, поцеловав меня в лоб, отве­чает:

– Уверен.

– Я тебя не виню, – говорю я, когда Кристиан уже отходит на приличное расстояние и меня не слышит.

Эдриан начал стучать ко мне в дверь в начале вто­рого, через четыре минуты после того, как я в полном одиночестве легла в постель. Он стучал в течение вось­ми минут, после чего наконец-то ушел. Интересно, во­семь минут – это много или мало? Может, он должен был стучать дольше? Может, влюбленному мужчине следовало выкрикивать мое имя на всю улицу и взы­вать к полной луне и ярким звездам, умоляя впустить его в дом? Интересно, если бы Эдриан так и посту­пил, я открыла бы ему дверь? Или подняла бы теле­фонную трубку и набрала номер местного полицей­ского участка?

Получается, что восемь минут – не много и не мало. Конечно, они не обозначают такого безразличия, ког­да ты коротко звонишь в дверь, шепотом спрашиваешь: «Есть кто дома? » и, пока тебе не открыли, торопливо убегаешь, чтобы успеть на последний автобус.

С другой стороны, для демонстрации пылкой и бе­зумной страсти восьми минут недостаточно. Восемь минут – это именно столько, сколько обычный муж­чина просит обычную женщину пустить его к ней в постель. Кристиан называет такие ситуации «пресно- дневными». Например: «Не понимаю, как люди могут жить такой преснодневной жизнью?» или «Господи, у него такие преснодневные туфли! Я смотрел-смот­рел и даже не в состоянии их описать. Как будто у них вообще нет никакого стиля. Сплошная преснодневность!».

Если бы Эдриан обладал воображением, он бы сту­чал в дверь в ритме моей любимой песни в исполне­нии Элвиса Пресли. Или попытался бы рассмешить меня, выкрикивая: «Кто там? – Эдриан! – Какой та­кой Эдриан? – Как какой? Тот самый, с которым ты пару часов назад занималась любовью на кухне!» Ну, или на самый худой конец, он мог бы прошептать в щель от почтового ящика, что ночь сегодня теплая, погода замечательная, поэтому он просто свернется калачиком на моем крыльце и будет спать здесь до тех пор, пока я не соизволю встать с постели и впустить его в дом.

Однако Эдриан не сделал ничего подобного. Он просто монотонно стучал в дверь и в течение восьми минут повторял: «Санни... тук-тук-тук... Санни... тук- тук-тук... Санни...».

За эти восемь минут Эдриан своим стуком успел нагнать на меня смертную тоску. Недаром он работает в такой сфере, как информационные технологии.

 

ПРОПОВЕДЬ О СЕКРЕТАХ УСПЕХА

 

Во вторник днем я сижу в купе поезда и направляюсь в саттонскую католическую школу для девочек. На коле­нях у меня коробка с вибраторами и «Двупалыми ласка­телями». Я не нервничаю – в основном потому, что еще не до конца осознала, куда и зачем еду. Наверняка, как только поезд довезет меня поближе к Саттону, от спокой­ствия не останется и следа, а ему на смену придет самая настоящая, пробирающая до мозга костей паника.

От станции до школы я добираюсь на такси и при­езжаю раньше назначенного времени. Подходит к кон­цу обеденный перерыв, и девочки-подростки в одина­ковой униформе только-только подтягиваются к зда­нию школы, на ходу доставая из пакетиков ломтики картошки фри, облизывая с них соль и один за другим запихивая в рот.

Я отлично помню один из таких обеденных переры­вов, когда сама еще училась на втором курсе колледжа. Единственные джинсы, в которые мне удавалось тогда влезть, я купила в мужском отделе магазина «Маркс энд Спенсер». В то время толстых женщин было не так мно­го, и магазины еще не догадались, что на больших раз­мерах одежды можно делать неплохие деньги. Был яс­ный ноябрьский день, и я шла по дорожке, ведущей от газетного киоска к зданию школы. Рядом со мной шли Анна и Лайза.

Анна в свои семнадцать была стройной брюнеткой с блестящими вьющимися волосами, симметричными бровями и родинкой над уголком верхней губы. У Анны была тоненькая талия, которую она подчеркивала удач­но подобранными блузками, кожа карамельно-кремо­вого цвета и полноватые лодыжки. На свои лодыжки Анна жаловалась постоянно, однако на их полноту ни­кто не обращал внимания, потому что ноги у Анны все- таки были на удивление стройные. Она выглядела ес­тественно прекрасной и каждый день наводила на свою красоту дополнительный лоск.

Лайза как сейчас, так и тогда была стройной высо­кой блондинкой с прекрасной фигурой, длинными, вьющимися от природы волосами и водянисто-голубыми глазами. Лицо у нее было пусть и не такое краси­вое, как у Анны, но все-таки очень симпатичное. И еще Лайза постоянно улыбалась. Ну а если не улыбалась, то смеялась во весь голос. Пять футов восемь дюймов росту и ни грамма лишнего веса.

Вот такие у меня были подруги. Мы дружили так крепко, как только умеют дружить девчонки нашего возраста, знакомые с четырех лет.

В тот ноябрьский день Анна по секрету рассказы­вала, как прошло ее вчерашнее свидание с новым пар­нем по имени Дэвид. Дэвид – с квадратным подбород­ком и довольно язвительным чувством юмора – учил­ся на третьем курсе нашего колледжа; если ему случалось обращать внимание на меня, я ужасно сму­щалась и краснела.

 

В тот день мимо нас проехал красный автомобиль с парнями из технического колледжа, которых мы уже не раз видели, но лично не знали. Проезжая мимо, они немного сбавили скорость и посигналили. Один высу­нулся в открытое окно и крикнул: «Роскошно выгля­дишь!»

Мы трое рассмеялись, польщенные тем, что на нас обратили внимание такие симпатичные ребята. Надо же, не побоялись на всю улицу крикнуть о том, что кто- то им понравился! Очень скоро один из них мог при­гласить одну из нас на свидание!..

Я обернулась через правое плечо к Анне и обнару­жила, что они с Лайзой уже отстали от меня на несколь­ко шагов и хохочут, складываясь пополам и придержи­вая друг друга за руки. Их глаза сверкали гордостью, а щеки ярко разрумянились.

– Это он тебе крикнул! – сказала Лайза сквозь смех.

– Нет, не мне, а тебе! – ответила Анна, изнемогая от хохота и вытирая с глаз слезы.

– Нет, тебе! Тебе! – возразила Лайза, стараясь взять себя в руки и кое-как переводя дыхание.

Я слушала их веселые препирательства и думала только об одном – уж точно те слова предназначались не мне, Санни Уэстон.

Когда я была подростком, подобные случаи проис­ходили постоянно. Можно сказать, что мой путь был усеян шуточками и язвительными замечаниями, как битым стеклом. Осколки ранили мое самолюбие до тех пор, пока оно не обескровело окончательно и беспово­ротно. У нас в колледже учился один парень, весельчак и всеобщий любимец, набиравший очки для своей по­пулярности, оскорбляя всех, кто попадался под руку. Если мне случалось оказаться не в том месте и не в то время, я тоже становилась объектом его насмешек. Всякий раз, когда он издевался над моим весом, я рас­страивалась так сильно, как будто это происходило пер­вый раз в жизни. Обычно я не выдерживала и начина­ла плакать. Особенно обидно бывало в те дни, когда я прилагала все усилия, чтобы выглядеть хорошо: тща­тельно укладывала волосы, получше одевалась. Конеч­но, тому парню не было до меня никакого дела, он просто нуждался в объекте, на котором можно демонст­рировать свое остроумие. Узнав, что его воспитывают приемные родители, я просиживала целыми вечерами, представляя, как отбрею шутника, когда он в следую­щий раз скажет мне какую-нибудь гадость. К приме­ру, брошу презрительно ему через плечо: «По крайней мере мои родители любят меня и не оставили в роддо­ме». Ужасные мысли, просто ужасные. К счастью, я так и не сказала ничего из того, что приходило мне в голо­ву. Должна признаться, что до сих пор стыжусь тех мыслей. Как я могла быть такой жестокой, пусть и в воображении?

К парням, как тот шутник из колледжа, я до сих пор отношусь без особой симпатии. Сказать точнее, я их почти ненавижу. Ненавижу за то, что они всели­ли в меня неприязнь к собственной внешности в то время, когда я только-только училась быть женщиной. Благодаря таким, как они, я узнала, что мой вес – от­личный объект для насмешек. Я узнала, что многие люди, в особенности мужчины, не хотят даже разго­варивать с девушкой, если она толстая. Я узнала, что все мои подружки будут влюбляться и бегать на сви­дания, а я никогда не смогу делать того же самого из- за своего веса.

Именно тогда я решила запереть все свои романти­ческие чувства на замок и не давать им вырваться на­ружу. Я не хотела жить с разбитым сердцем, хотя все­гда мечтала влюбиться, ведь только любовь делает че­ловека счастливым. Теперь я все-таки посмела отпереть этот замок и вручить свое сердце какому-нибудь кри­ворукому недотепе, который может выронить его и расколотить вдребезги о каменный пол. Все мои меч­ты так или иначе связаны с любовью, и я решила, что они не слишком дерзкие, особенно с тех пор, как та пара джинсов из мужского отдела «Маркс энд Спен­сер» стала мне безнадежно велика.

Я попросила таксиста высадить меня у ворот шко­лы. Хотелось пройти по длинной подъездной дорожке пешком, с тяжелой коробкой в руках, чтобы сжечь ка­лории, содержавшиеся в тарелке каши, которую я съе­ла перед выходом из дома.

Подростки подозрительно оглядывают меня с голо­вы до ног и почти сразу теряют всякий интерес, уныло отворачиваясь в сторону. Наверное, это очень тяжело – постоянно искать что-нибудь интересное и постоянно разочаровываться тем, как скучен реальный мир и де­вяносто девять процентов происходящих в нем собы­тий. По крайней мере в сравнении с компьютерными играми, где герои совершают массовые убийства.

Полных детей стало гораздо больше, чем в дни мое­го отрочества. Похоже, в современных школах хвата­ет претендентов на звание «толстяк класса». Проходя мимо учениц, я замечаю особенно полную девочку лет одиннадцати-двенадцати, одетую в форменный школь­ный свитер темно-синего цвета с V-образным воротом. Свитер слишком тесно обтягивает фигурку девочки, врезаясь под мышками и обтягивая складки жира на том месте, где со временем должна появиться настоя­щая грудь. Могу себе представить, как бедняжка нена­видит эти складки. Лицо у нее большое и бледное, как головка сыра, руки не висят элегантно вдоль боков, а упираются в них под углом, сходясь в том месте, где один слой жира встречается с другим. Судя по тому, как девочка двигается, ее ляжки под синей форменной юбкой трутся одна о другую. На самой юбке наверня­ка отсутствует верхняя пуговица, потому что мама уже устала пришивать ее на место. Свои ляжки бедняжка рассматривает только тогда, когда запирается дома в ванной – единственном месте, где она не стесняется раздеться. Я представляю, как девочка сидит на полу, прижав пятки одну к другой, рассматривает образовав­шуюся при ходьбе красноту, смазывает раздражение специальным кремом и молится, чтобы он подейство­вал до следующего урока физкультуры.

Ходит толстушка чересчур быстро – желает дока­зать окружающим, что она проворная, хотя на самом деле такая прыткость дается ей с огромным трудом. Она задыхается от прикладываемых усилий и поэтому по­чти не разговаривает с подружкой – миниатюрной китаянкой, на которой форменная одежда самого ма­ленького размера висит, как на вешалке. Девочка-китаянка что-то рассказывает, а толстушка только кива­ет головой, стараясь говорить как можно меньше, что­бы совсем не задохнуться.

Внезапно их нагоняют пятеро худощавых девчо­нок. В ушах у всех пятерых золотые серьги в виде ко­лец, волосы подстрижены на одинаковую длину. Они проходят мимо двух подружек, и одна из пятерых умышленно толкает коленом скрипичный футляр, который несет китаянка. Футляр бьет девочку по боку и падает на бетонный пол. Пять подружек сдавленно хихикают и проходят мимо. Через несколько шагов одна из них оборачивается и небрежно бросает через плечо:

– И чтобы больше не смела пялиться на мою грудь на уроке физкультуры, Мэри! Поняла, жирная лесбий­ская сучка?

Мэри притворяется, что ничего не слышала, но ее лицо становится землянично-красного цвета. Она хму­рится, глядя себе под ноги, однако ничего не говорит.

Мне хочется броситься вслед за малолетней худо­щавой стервой и спросить, откуда в ней столько зло­сти. За что она так ненавидит несчастную девочку? По­чему с такой легкостью оскорбляет того, кто не может ей ответить? У меня найдется тысяча аргументов, что­бы заставить юную нахалку покраснеть от стыда и зас­тыть с раскрытым ртом, выронив на пол жевательную резинку.

Я быстро нагоняю стайку подружек, но внезапно немею от другого чувства – от испуга. Меня охваты­вает страх, что я не смогу сказать ничего путного. Не смогу защитить Мэри и других маленьких толстых де­вочек и мальчиков, которые ненавидят самих себя так сильно, что даже не отвечают на оскорбления и на­смешки. Я убеждаю себя, что способна сказать очень многое, способна заставить эту девчонку проглотить собственные слова, извиниться или хотя бы направить злость против кого-нибудь другого, если уж она так нуждается во врагах. Я взрослая женщина – почти тридцать, черт побери! Мне ничего не стоит убедить ее в том, что быть толстой не так-то просто и насмеш­ки с издевательствами могут подтолкнуть Мэри к са­мым ужасным поступкам. Например, к самоубийству. Что будут делать обидчики, если их руки окажутся по локоть в крови несчастной толстушки?

Я ускоряю шаг, чтобы обогнать группу из пяти под­ружек, и слышу их разговор. Девочки, громко ругаясь, обсуждают какого-то нахального «Бретта, мать его, Дейвиса» и то, как некий «долбаный Джейми Спэрроу» пытался лапать одну из них на автобусной остановке.

Я прохожу мимо девочек вперед, и они едва обра­щают внимание на незнакомую женщину. Приходит­ся в очередной раз напомнить себе, что я уже не тол­стая. Им просто не хватит воображения, чтобы хоть как-то меня зацепить. И все-таки я хочу, чтобы они ска­зали в мой адрес какую-нибудь гадость. Во мне все бур­лит от желания отомстить за несчастную Мэри. Даже в горле пересохло, а язык стал как наждачная бумага.

Вдруг одна из подружек говорит:

– Классные у вас сапоги, мисс.

Она решила, что я учительница, и ее слова звучат совершенно искренне. Ничего удивительного, сапоги у меня действительно отличные – из натуральной свет­ло-коричневой кожи, доходящие до колена, на тоненьких трехдюймовых каблуках. Прекрасные сапоги. Ноги устают в них не раньше, чем через четыре часа беспре­рывной ходьбы. Я заслужила одобрение школьниц, потому что стала стройной и ношу обувь, которую лю­бая из них мечтала бы надеть на дискотеку в ночной клуб.

Я оглядываюсь через плечо и, мило улыбнувшись, говорю вполголоса:

– Сука.

– Чего? – растерянно спрашивает девчонка.

Нахалка наверняка решит, что ослышалась. Разве способна учительница назвать ученицу сукой? Конеч­но, нет. Вероятно, она поблагодарила за комплимент, а «спасибо» по чистой случайности прозвучало, как со­всем другое слово.

Я, не оборачиваясь, прибавляю шаг. Отыскав учи­тельскую, вхожу туда и с облегчением закрываю за со­бой дверь. Вообще-то мне не понравилось оскорблять незнакомого человека. Не понимаю, почему некоторые люди находят это занятие таким увлекательным?

Роб Таггарт явно взволнован. Говорит он чересчур быстро, в результате чего язык у него не поспевает за мыслями, а те, в свою очередь, путаются и никак не облекаются в нужные слова. Разговаривая, Роб посто­янно зажмуривает глаза, а когда не зажмуривает, мор­гает так быстро, словно у него страшнейший нервный тик.

Лицо у Роба худое и бледное. Он одет в голубую рубашку и серые брюки. На носу очки в металлической оправе. Не исключено, что дорогие, от хорошего дизай­нера, но особого толку от этого нет, и Роб все равно выглядит не очень привлекательным. Волосы у него тусклые и жидкие. Вообще складывается впечатление, что мистер Таггарт несколько ночей подряд не спал. Судя по всему, он принадлежит к тому типу мужчин, которые кончают от одного только вида голой женщи­ны. Я уверена, что он хмелеет от трех пинт светлого пива и вместе с приятелями играет в викторину на спе­циальных автоматах – вся компания сбивается в углу паба и кричит: «Нет-нет! Погоди! Это Питер Шилтон! Адриатическое море! Роб, дубина, говорил же я тебе, что это Мария Кюри!».

Наверняка к тридцати годам Роб Таггарт обзаведет­ся семьей. Он явно из тех парней, у которых жизнь сама собой складывается удачно. Ему повезло родиться в той социальной группе, представителям которой для сча­стья нужно не очень много. Он не раздумывает о вся­кой ерунде, не мечтает о чем-то несбыточном, не хо­чет сбежать от самого себя. Если такому человеку все- таки не нравится его жизнь, то он просто меняет ее или на худой конец меняется сам. Он с удовольствием смот­рит самые дурацкие фильмы и болеет за футбольную команду, которая не поднимается выше одиннадцато­го места в премьер-лиге. Если его команда все же за­нимает одиннадцатое место, он счастлив. Собственно говоря, одиннадцатое место – это место самого Роба Таггарта. Жаль, что я не смогла влюбиться в него с пер­вого взгляда. Вот было бы здорово, а главное – очень удобно.

К счастью, среди учениц из класса мистера Таггар­та не оказалось ни одной, с которой я уже встречалась. Я специально заглянула в класс сквозь маленькое круг­лое оконце в старой тяжелой двери.

– Они с таким нетерпением ждут этого урока! – говорит мистер Таггарт, заметив на моем лице беспо­койство.

Мы снова заглядываем в окошко. Юные, миловид­ные и отчаянно скучающие ученицы сбились в стайки вокруг нескольких парт. Им лет по пятнадцать, но они стараются вести себя как тридцатилетние женщины. Как минимум половина из них занимается сексом чаще, чем я. Некоторые знают о сексе больше, чем взрослые женщины, и давно перепробовали такие по­зиции, которые я не в состоянии вообразить. Зато я лучше разбираюсь в секс-игрушках. По крайней мере я очень на это надеюсь.

Я вхожу в класс с доверху набитой коробкой и ос­танавливаюсь. Девочки продолжают разговаривать, не обращая на меня внимания. Я пристраиваю коробку на учительский стол и начинаю расставлять вибраторы вдоль края столешницы. Заканчивается ряд черным резиновым фаллоимитатором пугающих размеров. Он отдаленно напоминает розового кролика с закруглен­ными ушами и яйцами, которые с гулом вращаются на своем основании и напоминают воздушные шарики.

На самый угол стола я ставлю свой фирменный «Двупалый ласкатель». Инструкцию, напечатанную на обратной стороне коробки, я помню наизусть. Если кто-нибудь спросит, как он работает, отвечу без труда.

– Прошу прощения, – говорю я громко, обраща­ясь к классу.

Роб Таггарт даже не представил меня – бросил, совершенно беззащитную, в клетку к тигрицам с на­помаженными губами. Девочки, не переставая же­вать, разбредаются по своим местам. По пути они ис­подтишка бросают на меня косые пренебрежитель­ные взгляды.

Устроившись за одноместными партами, они еще некоторое время прихорашиваются, поправляют воло­сы и только потом сосредоточиваются на моей скром­ной особе. Вибраторы они замечают в самую послед­нюю очередь.