Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 22 страница⇐ ПредыдущаяСтр 22 из 22
– Эдриан, – говорит она, – давай-ка выйдем ненадолго. – С удовольствием, – облегченно соглашается Эдриан. Кэгни готов поклясться, что заметил самодовольную ухмылку у него на лице. Санни направляется к входной двери; когда ее открывают, дверь издает оглушительный вопль. Толпа танцующих, пьющих и поющих гостей одобрительно гудит. Кэгни смотрит вслед Санни и Эдриану. – Ты в порядке? – спрашивает Кристиан, обеспокоенно глядя на друга. – Меня только что поставили на место. – Кэгни не сводит взгляда с закрывшейся двери. – Они как кролики. Не могут дождаться, когда вырвутся на свободу. – Кто знает, – задумчиво произносит Кристиан. Сквозь витрину магазина видно, как Санни и Эдриан идут к станции метро. – Приятного вечера, – говорит Кэгни. Кристиан с улыбкой кивает головой. Подойдя к барной стойке, Кэгни берет с нее две полные бутылки красного вина. Удерживая бутылки в одной руке, а бокал в другой, пинком распахивает дверь в коридор и отправляется к себе в офис. Я сижу на скамейке под деревом рядом с мясной лавкой. Ночь очень темная и облачная. Небо будто разверзлось, оттуда высыпали все звезды и усеяли небосклон крохотными поцелуями. На той части моих ног и бедер, которая не скрыта белыми теннисными шортами, появляется гусиная кожа. Эдриан сидит рядом, обняв меня за плечи, но я стараюсь держаться прямо, не поддаюсь его рукам. – Странная какая-то вечеринка, – говорит Эдриан. – Пойдем куда-нибудь перекусим? Как насчет индийского ресторанчика?
– Я не хочу есть, – отвечаю я и поворачиваюсь к Эдриану с улыбкой. –Да брось ты. Сан ни, черт побери! От одного долбаного ужина в индийском ресторане не растолстеешь! Ты что, до конца своей долбаной жизни собираешься ничего не есть? Я вздыхаю. – Прости, я не хотел ругаться. Я просто имел в виду, что ты можешь позволить себе немного расслабиться. Санни? – Он нежно проводит пальцем по моей ноге. – Ну, детка. Ну, милая. Прости меня, пожалуйста... Эдриан пытается притянуть меня к себе, но я его отстраняю. – Что? Что случилось? – По всей видимости, ему очень странно чувствовать себя отвергнутым. Я никогда прежде не делала того, что собираюсь сделать сейчас. У меня никогда не было такой возможности. Я еще не успела начать, а уже чувствую себя отвратительно. Вдруг у меня не хватит храбрости?.. Надо постараться. Я поворачиваюсь к Эдриану и говорю: –Прости меня. Мне очень жаль, что так получилось. – Жаль? – спрашивает Эдриан. Он пока не понимает, что происходит, но я уже слышу в его голосе обиду. – Дай мне сказать, пожалуйста. Не перебивай. Эдриан убирает руку с моего плеча и садится прямо, приготовившись внимательно слушать. Я улыбаюсь ему самой теплой из всех моих улыбок и начинаю, честно глядя Эдриану в глаза: – Прости меня. Мне кажется, все это время я воспринимала тебя не столько как человека, сколько как какое-то неживое существо, набор из частей тела – пара губ, пара рук, пенис... Я слегка морщусь от собственного признания и от того, как звучит последнее слово. – Я как будто тренировалась на тебе, понимаешь? Я не думала о том, с кем именно встречаюсь. Не думала о том, кого целую. В то время у меня как раз начиналась новая жизнь, проблемы с лишним весом остались в прошлом, и происходившее напоминало сказку. Правда, позднее сказка обернулась не такой уж волшебной. Наверное, я никогда не чувствовала, что мы с тобой по-настоящему вместе. Не чувствовала с самого первого дня. Очевидно, ты никогда не понимал меня до конца. Не понимал, что я чувствую, как воспринимаю саму себя, как я изменилась внешне, практически не изменившись внутренне. Ты не понимал, что я по- прежнему остаюсь маленькой толстой девочкой, которая мечтает о любви после многих-многих лет боли, унижений и одиночества. Мне кажется, ты никогда не понимал меня, потому что никогда не пытался, и никогда не пытался, потому что не хотел... Но я не виню тебя! Не виню, Эдриан. У тебя своих проблем достаточно. Мои слова тебе безразличны – ты только-только ушел от Джейн, а вы были вместе столько лет, и ваше расставание очень болезненное... Я все понимаю. Просто мне обязательно надо было сказать тебе правду. Так будет честно. – Неправда, – говорит Эдриан, глядя мне прямо в глаза. – Твои слова мне не безразличны. Ты мне очень нравишься, Санни, однако, боюсь, ты хочешь слишком многого. Ты, наверное, надеялась, что я окажусь каким- нибудь волшебным принцем на белом коне. Волшебных принцев не существует, Санни. Я обычный парень – веселый, симпатичный, честный и... Эдриан замолкает на полуслове. Мы оба немного смущены. – На самом деле все происходит по-другому, – продолжает он. – Ты встречаешь кого-то, кто тебе нравится, и проводишь с ним время. Только и всего. А ты, по-моему, рассчитываешь на что-то большее, и в этом вся проблема. У тебя голова забита романтическими идеалами. От них одно разочарование, Санни, поверь. – Может быть, – соглашаюсь я, кивая головой. – Мне кажется, я сама это понимаю. Просто я ждала слишком долго, чтобы согласиться на малое. Я признаю, что раньше была помешана на всяких романтических глупостях, представляла себе любовь совсем не такой, какая она на самом деле. Тут ты прав, Эдриан. Однако сейчас все изменилось. У меня уже не осталось никаких безумных идей, я просто хочу найти человека, который не пожалеет времени на то, чтобы меня понять и сделать счастливой. И я говорю не о материальных вещах; я хочу, чтобы мы понимали друг друга, относились друг к другу с уважением, чтобы он догадывался о моих маленьких желаниях и в меру возможностей исполнял их, хотя бы пытался исполнять. Вот и все. О принце на белом коне я не мечтаю, Эдриан. Не нужны мне ни букеты алых роз, ни отпуск в Париже. – Ты просто не понимаешь мужчин. Никто из нас не станет сидеть и размышлять о взаимопонимании и всяких таких вещах. Никто не будет думать о том, каким бы ты хотела его видеть и как бы стать именно таким. Учти это, Санни, иначе опять будут у тебя одни разочарования. Не найдешь ты такого парня, о каком грезишь. – По-моему, я уже его нашла, – отвечаю я, глядя на «Королеву экрана». Музыка, гремящая внутри, ненадолго замолкает, и вся компания начинает петь гимн Уэльса «Страна моих отцов». Слова гимна вырываются из освещенных окон в темное небо, взлетают к кронам деревьев и окутывают нас с Эдрианом, заставляя улыбнуться. Мгновение спустя лицо Эдриана снова грустно вытягивается. – Прости меня, – прошу я, взяв его за руку. Эдриан сжимает мою ладонь и быстро отпускает ее. – Ладно, – говорит он, – я пойду. Все равно мне здесь больше делать нечего. – Хорошо, – киваю я в ответ. – Ну, тогда... увидимся. Я зайду к тебе как-нибудь, заберу свои вещи. – Конечно, заходи. Я встаю и на прощание целую Эдриана в щеку. Я не спрашиваю, куда он пойдет. Не спрашиваю, что он собирается делать. Все это меня больше не касается. Эдриан уходит, и только тут я обращаю внимание, что он до сих пор держит в руках надувную гитару, с которой пришел на вечеринку. Эдриан на ходу выпускает из нее воздух. Я стою под деревом и неожиданно для самой себя замечаю, что начался дождь. Я выхожу из-под ветвей. Ветер с силой дует мне в лицо, дождевые капли все сильнее бьются о кожу. Я вытираю влажное лицо, понимая, что стираю пудру и размазываю по щекам тушь и подводку. Сорвав с головы парик, я встряхиваю своими настоящими волосами, и они рассыпаются по плечам. Я провожу по ним руками, и волосы тут же становятся влажными от дождя и моих мокрых ладоней. Странно, но мне совсем не хочется плакать. Почему же я приняла такое решение? Мне ведь нравился Эдриан, он неплохой парень. Почему же я не дала ему еще одного шанса? Может, я просто испугалась тех чувств и эмоций, которые всегда сопутствуют человеческим взаимоотношениям? Испугалась – и решила отказаться от них? Может, мне не хотелось идти на компромисс, и я просто-напросто поторопилась сжечь мосты? Боялась, что Эдриан рано или поздно разобьет мне сердце? Нет, я знаю наверняка, что дело совсем в другом. Я прислоняюсь спиной к витрине мясной лавки, опускаюсь на корточки и сажусь прямо на тротуар, обхватив колени руками и глядя на свои тенниски. Затем провожу пальцами по волосам и расслабляюсь, опустив руки на колени. Я целую вечность была одна. Я привыкла считаться только со своим мнением и не люблю уступать. Не люблю думать о других людях, потому что привыкла думать только о себе. Я не хочу с боем отстаивать свое право быть такой, какая я есть. И не хочу подстраиваться под кого-то. Не хочу наткнуться на стену непонимания, когда от меня будут требовать только согласия и подчинения с бесконечными «Конечно, как скажешь» и «Ладно, если тебе так хочется». Я не желаю меняться ради кого-то. Я нравлюсь себе такой, какая я есть. Мне нравятся в себе не только волосы, тело или одежда, а я сама – целиком и полностью. Я сижу на тротуаре перед мясной лавкой, и дождь смывает остатки пудры и туши. Шорты и тенниски превращаются из белых в грязно-серые. Я сижу и улыбаюсь, потому что знаю наверняка: лучше мокнуть здесь, под проливным дождем, чем быть в тепле и уюте, но с нелюбимым мужчиной. Наконец, стряхнув оцепенение и поеживаясь от холода, я иду обратно к «Королеве экрана». Дверь распахивается, и на улицу вываливаются трое припозднившихся гуляк. Они покачиваются, держась друг за друга, и я отступаю в сторону, чтобы на меня ненароком не упали или случайно не сбили с ног. Внутри весь пол усеян мячами для регби, пустыми пивными бутылками, флагами Уэльса. Кругом ходят странные регбисты и еще более странные Томы Джонсы. Звучит песня с альбома «Стереофоникс». Интересно, что Эдриан был наряжен солистом именно этой группы. Я огладываюсь по сторонам и замечаю Кристиана. Он сидит возле прилавка, переоборудованного в барную стойку, вместе с Айаном и еще каким-то незнакомым парнем. Кэгни нигде не видно. Наверняка он ушел с вечеринки несколько часов назад. На меня накатывает волна горького разочарования. Я останавливаюсь перед Кристианом и его друзьями и, скрестив руки на груди, говорю с сильным валлийским акцентом: – На вас, ребята, без слез не взглянешь. – Фантастика. – Айан в изрядном подпитии. – Это она. – В каком смысле? – не понимаю я. Незнакомый молодой человек медленно поднимает на меня глаза. Одет он в зеленый свитер с высоким воротом и зеленые же вельветовые брюки, а на голове у него – желтый обруч с приклеенными картонными лепестками. – Неправда, – говорит незнакомец усталым голосом. – Она слишком молодая. – Кто? Я? Вы обо мне? – спрашиваю я растерянно. – Ей двадцать восемь, – замечает Кристиан. – Нет, правда, вы обо мне говорите? У меня, знаете ли, есть имя! – Санни! – восклицают они хором, как будто пришли на собрание религиозной секты и обращаются к своему лидеру. – Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спрашиваю я у парня с лепестками. – От верблюда, – отвечает странный молодой человек с кривой ухмылкой и задирает зеленый свитер, чтобы показать мне свой левый сосок. – Ты что делаешь? – Ничего, – отвечает он и опускает свитер. – Наш босс в тебя влюблен. – Ты тоже работаешь на Кэгни? – спрашиваю я, чтобы тут же рассердиться на себя за поспешный вывод. С чего я взяла, что он говорит о Кэгни? – Он полная шиза, – говорит молодой человек. Меня осеняет неожиданная догадка: – Ты что, под кайфом? – Он всегда такой, Санни, не обращай внимания, – извиняется Кристиан, с улыбкой глядя на меня снизу вверх. – Ох, туго мне завтра будет... – Слушай, у тебя тут, случайно, нет полотенца? И чего-нибудь, в чем можно дойти до дома? Я насквозь промокла под дождем. – А выглядишь ты неплохо, – замечает незнакомый мне молодой человек. – Ты кто такой? – спрашиваю я с недоумением. – Говард! Только не говори, что он обо мне не рассказывал! Парень запрокидывает голову назад, чтобы выразительно рассмеяться, но ударяется затылком о прилавок. Я болезненно морщусь. Впрочем, остальных случившаяся неприятность нисколько не смущает. – Ну что, Кристиан? – спрашиваю я. – Найдется для меня какая-нибудь одежка? – Нет, милая. Прости. – У меня наверху есть спортивный костюм, – говорит Айан. – Если хочешь, бери. Я сам прикинулся гренком. – Значит, наверху? – переспрашиваю я. – Возьми. – Говард, не открывая глаз, снимает с головы обруч с желтыми картонными лепестками. – Я так обойдусь... Картонный цветок падает на пол. Кроме нас четверых, стоящих и сидящих возле прилавка, в магазине никого не осталось. Я подхожу к входной двери и закрываю ее на запор. Часы показывают десять минут третьего. Открыв боковую дверь, я выглядываю в начинающийся за ней коридор. Здесь совершенно темно. Пытаюсь нащупать на стене выключатель, но его нигде нет. Приходится подниматься в темноте, ступенька за ступенькой, держась за стену. Вверху, на лестничной площадке, чуть приоткрыта дверь, и из щели льется свет. Так как никакой другой комнаты не видно, Айан, вероятно, оставил свой спортивный костюм именно тут. Еще я понимаю, что это офис Кэгни, потому что на двери написано его имя. Я вхожу. – Привет, – говорит Кэгни. Я вздрагиваю, однако не очень пугаюсь – слишком устала. – Что вы делаете? – спрашиваю я. На столе стоят одна полупустая бутылка красного вина и одна полная. – Поднялся сюда пару часов назад, чтобы выпить в одиночестве, но так толком и не взялся за дело. А вы что делаете? – Я промокла насквозь под дождем и хочу во что- нибудь переодеться. Айан разрешил взять его спортивный костюм. – Вон он валяется, – говорит Кэгни и показывает на оранжевый костюм, лежащий на полу в углу комнаты. – Спасибо. Вы не возражаете, если я... переоденусь? Я слегка замерзла во всем мокром и... в общем... – Да, конечно. Кэгни отворачивается к окну. Я хватаюсь за свой мокрый блейзер и торопливо стягиваю его через голову. Взяв с пола куртку, надеваю ее и обнаруживаю, что она мне ужасно велика. Потом снимаю теннисные шорты и вместе с ними едва не срываю с себя трусы, которые тоже промокли насквозь, потому что я сидела прямо на тротуаре. – Спасибо, – говорю я, закончив переодеваться. Кэгни поворачивается ко мне. – Неплохо смотритесь, – замечает он совершенно серьезно. – Еще бы, – отвечаю я с улыбкой. – Ну что ж... – Думаю, мне пора домой... Кэгни перебивает: – Не хотите со мной выпить? Он показывает на полупустую бутылку вина. – С удовольствием! – Я широко улыбаюсь и сажусь на коробку, стоящую перед письменным столом. – Нет, не туда. Садитесь на мое место, а я устроюсь здесь. Кэгни вскакивает с кресла и обходит вокруг стола. – Нет, сидите, где сидите, – возражаю я, встаю с коробки и устраиваюсь прямо на полу, прислонившись к какому-то шкафу. Кэгни смотрит на меня с откровенным изумлением. – Ну ладно. Как хотите. Он возвращается к своему креслу, однако сразу не садится, а некоторое время смотрит на меня, словно желая убедиться, что я не передумаю. Затем все-таки устраивается на своем законном месте, и мы сидим молча. Похоже, что неловкое молчание длится целую вечность, хотя на самом деле проходит секунд десять или чуть больше. Наконец Кэгни начинает говорить, чтобы заполнить чем-то тишину: – Как ваша работа? – Вы действительно хотите знать? – уточняю я с недоверием, опасаясь, что наша беседа опять превратится в банальную ссору. – Ну, – с сомнением произносит Кэгни, – расскажите в общих чертах, как дела. Конечно, не обязательно рассказывать в подробностях, что у вас там продается, но если вы сочтете это необходимым, то почему бы и нет... – Вам неловко говорить о сексе? – спрашиваю я с некоторым вызовом, хотя еще секунду назад не собиралась спорить. – Всем мужчинам неловко говорить о сексе с женщинами. Потому что, когда женщины предлагают поговорить о сексе, на самом деле они имеют в виду чувства. Какой мужчина любит говорить о чувствах? Кэгни грустно улыбается своим мыслям. Я тут же забываю о том, что собиралась с ним спорить. – Думаю, – говорю я, – что надо либо говорить друг другу все, либо вообще ничего не говорить. Полумеры никогда никому не помогали. – По-моему, раз люди никогда не говорят толком о сексе, им кажется, что они не получают его в достаточных количествах. Кэгни приподнимается с кресла и отпивает из своего бокала немного вина. Он внимательно смотрит мне в глаза. Я выдерживаю его взгляд чуть дольше, чем могла бы предположить. – А какое количество вы считаете достаточным? – спрашиваю я с улыбкой. – То, после которого человек не в состоянии ходить? Я вздрагиваю от дерзости собственного предположения. – Нет. Это такое количество, после которого человека тошнит и рвет от физического истощения. – Надеюсь, не на простыни? – уточняю я с ироничной улыбкой. – Картинка не из приятных, хотя некоторым, наверное, понравилось бы. – Любопытно, агорафобия помогла бы против этого недуга? Вы много знаете людей со страхом открытого пространства? Можно было бы использовать их болезнь им же на благо. –Да уж, – киваю я головой. – Страх, что не получаешь достаточно секса, – агорафобия номер два. Впрочем, дело далеко не только в сексе. Люди боятся чего-то большего. Боятся, что их недостаточно любят. Боятся, что они сами любят недостаточно. Я смотрю на Кэгни, ожидая его мнения. – Неплохая попытка, – говорит он с ухмылкой. – Только у вас все равно ничего не выйдет. – Простите, я что-то запуталась... – Я не разговариваю о чувствах. Даже в три часа утра и даже с такими... В общем, любовь – это любовь, и не о чем тут рассуждать. Не понимаю, зачем люди разбирают это понятие по косточкам, дают ему определение, а потом опровергают прямо у тебя на глазах. Наверное, со стороны я кажусь занудой... – Совсем нет! – Что ж, солнышко... Кэгни называет меня солнышком без тени издевки, не пытаясь задеть или даже ранить своими словами. – Чтобы установить правду, не обязательно обсуждать ее бесконечное количество раз. В наши дни большинство людей считают себя никчемными. Им кажется, что они и их жизнь ничего не стоят. Когда кто-то в нас влюбляется, жизнь приобретает смысл. Возникает уверенность, что, если нас любят, значит, мы чего-то стоим. Люди чувствуют необходимость отдавать кому-то свою любовь и только поэтому не бросают свое унылое существование и не уплывают на лодках в открытое море, чтобы наслаждаться одиночеством. – Наверное, вы правы, – говорю я. – Только ради любви люди и не уходят в пустыню, чтобы никогда не вернуться назад. – Может, именно поэтому я так налегал на виски, а вы – на пончики. Мы оба чувствовали себя никчемными и нуждались в лекарстве, которое заглушило бы боль. – Значит, любовь – это подушка безопасности, которая спасла меня от переедания пончиков, а вас – от беспробудного пьянства? – Совершенно верно. Мы облегчали свою боль как могли. Кэгни смотрит на меня и улыбается мягко и искренне. Мне хочется вскочить на ноги, забраться к нему на колени и заснуть на его груди. Начинают слипаться веки. – Ну, и еще одно, – говорит Кэгни. – Самое последнее... Мне приходится разодрать слипающиеся веки, и я устало говорю: – Насколько я понимаю, теперь вас не заставишь замолчать? – Ничего не поделать! Открыли бутылку – пейте до дна. Кэгни смотрит на меня внимательно, даже напряженно. – Человек, которого мы любим, всегда будет нашим собственным отражением. Он показывает, что мы собой представляем и что ценим в этой жизни... – Ну и?.. Насколько я понимаю, вы ведете к чему- то крайне важному? – Я имею в виду, что надо очень осторожно выбирать себе спутников жизни. Иногда они нас не заслуживают. – Точно, – соглашаюсь я. Хочется и дальше болтать с Кэгни, смеяться, подойти поближе, сесть к нему на колени, однако ресницы у меня становятся очень тяжелыми. Такое чувство, что своей неподъемной тяжестью они пустили бы на дно целый корабль. Мои веки закрываются, и я проваливаюсь в сон. Кэгни обходит вокруг стола и осторожно берет из рук Санни бокал, пока вино не вылилось на костюм Айана. Присев на корточки, Кэгни размышляет, как бы ее разбудить, не напугав. Вскоре ему приходит в голову, что будить совсем не обязательно. Кэгни усаживается на пол спиной к шкафу и пододвигается поближе к Санни. Она во сне наклоняется чуть набок и ищет какую-нибудь опору для головы. Вытянув перед собой руки, находит, наконец, его грудь и устраивается на ней, как на подушке. Кэгни бережно обнимает Санни за плечи. Она чуть запрокидывает голову назад, подняв к нему лицо. Получившаяся сценка напоминает кадры из немых черно-белых фильмов, где прекрасная девушка тянется губами к возлюбленному, затем следует страстный поцелуй, и они едва отрываются друг от друга. Сейчас бы поцеловать Санни... Кэгни отворачивается к окну. Он понимает, что если посмотрит на лицо Санни так близко, то обязательно не выдержит и поцелует ее. Повернув голову к стене, Кэгни засыпает... Я просыпаюсь и обнаруживаю, что моя голова лежит у Кэгни на груди. Я всю ночь проспала на полу в его офисе, прислонившись спиной к шкафу. Помню, как провалилась в сон. Помню, как Кэгни забралу меня из рук бокал, как сел рядом, чтобы я могла положить голову ему на грудь. Сейчас он чуть отвернулся от меня в сторону. Ресницы слегка подрагивают – очевидно, видит какой-то сон. Затем он поворачивает голову ко мне, но глаз так и не открывает – они по-прежнему скрыты за подрагивающими ресницами. Я могу разбудить его осторожным поцелуем прямо сейчас, а если он рассердится скажу, что это вышло случайно. Например, спросонья перепутала его с Эдрианом, вот и поцеловала. Пока я раздумываю над поцелуем, веки у меня снова тяжелеют, закрываются, и я опять проваливаюсь в сон. Когда я просыпаюсь в следующий раз, в большое окно, расположенное прямо напротив меня, уже вовсю светит солнце. Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу в офисе у Кэгни, прямо на полу, да к тому же в самой неудобной позе. Я сажусь и, протерев глаза, смотрю на часы. Время – тридцать минут девятого. Я проспала всего четыре часа. Жутко болит голова, а ресницы слиплись от засохшей туши и не дают толком моргать. Возле окна стоит Кэгни. – Привет, – говорю я. –Доброе утро, солнышко, – говорит он мне с мягкой улыбкой. – Надо было мне вчера домой пойти. Сил никаких нет. Голова раскалывается. Я вытягиваю руки перед собой и изучаю оранжевый спортивный костюм. Надо же, я успела про него совершенно забыть. – Санни, я еще вчера вечером хотел спросить, но забыл. Эдриан что, ушел отсюда, не проводив тебя до дома? – Да, ему пришлось уйти пораньше. Я вспоминаю, что вчера вечером дала Эдриану отставку, и на меня накатывает волна облегчения. – Послушай, Санни, – говорит Кэгни, глядя почему- то в окно, а не на меня. – Вчера вечером ничего не было. –Знаю, – отвечаю я немного обиженно. – Я была не настолько пьяна, чтобы не запомнить! – Просто я подумал, может, ты сама хотела, чтобы это произошло, поэтому решил объяснить... – Что значит «ты сама хотела, чтобы это произошло»? А как насчет тебя? – Что насчет меня? – спрашивает Кэгни, повернувшись ко мне. Лицо у него застывшее, как маска. – Может, ты хотел этого больше, чем я! – восклицаю я, в гневе вскочив на ноги. Значит, увидел, как я выгляжу по утрам, и сразу на попятную?! Очень мило! – Какое имеет значение, хотел я чего-то или не хотел? – грустно спрашивает Кэгни. – Еще как, черт побери, имеет! – кричу я, проклиная все на свете. Неужели меня в очередной раз отвергнут?! –Давай останемся друзьями, – предлагает Кэгни. От возмущения я едва не давлюсь собственной слюной . –Друзьями? Разве могут получиться друзья из тех, кто друг друга ненавидит?! Или на другую дружбу ты вообще не способен? Кэгни смотрит на меня с грустью в глазах. – По-моему, Санни, тебе лучше уйти, пока мы не наговорили друг другу вещей, о которых потом пожалеем. – Не волнуйся! Уже ухожу. Я хватаю с пола свои заскорузлые, не до конца высохшие шорты и блейзер. Я выхожу из кабинета, не оглянувшись, и с силой захлопываю за собой дверь. Надо принять душ. Надо переодеться в сухую одежду, не одолженную, а свою собственную. Надо нормально выспаться, наконец... Я останавливаюсь в коридоре перед дверью, ведущей в магазин Кристиана. Это ведь не что иное, как страх. Я снова боюсь. Может, надо этот страх перебороть? Не поддаваться ему? Я представляю Кэгни, который стоит у окна в полном одиночестве. Я должна быть смелой за нас обоих. Если у него не хватает храбрости, то у меня хватит. Только я разворачиваюсь, чтобы вернуться в кабинет, как дверь в офис Кэгни распахивается. – Я не хочу быть только твоим другом, Санни, но раз ты с Эдрианом, выбора у нас нет. – Мы с Эдрианом расстались, – говорю я. – Вот как? Это меняет дело. Мы смотрим друг на друга, не в силах отвести взгляд. – Ничего страшного тут нет, – успокаиваю я Кэгни, держась на всякий случай за ручку двери. – Действительно, – соглашается Кэгни и делает шаг мне навстречу. – Совершенно ничего. – Самый настоящий пустяк. Ну может, не совсем пустяк, но он ничего особенно не изменит. Я отпускаю дверь, и она захлопывается у меня за спиной. – Полностью согласен, – говорит Кэгни и делает два шага мне навстречу. Я делаю то же самое. – Если я тебя сейчас поцелую, – добавляет Кэгни, – деревья на улице расти не перестанут. Мир останется прежним, если я тебя поцелую. – Если что-то и изменится, то только наши жизни, – предполагаю я. Странно, но я не могу ни улыбнуться, ни нахмуриться. Я вообще ничего не могу. Только смотреть на Кэгни. – Не знаю, как ты, – добавляю я после паузы, – а я к переменам готова. Мы уже совсем близко друг к другу. Кэгни наклоняется и, едва касаясь ртом моих губ, тихо говорит: – Ловлю тебя на слове, солнышко.
С МЕНЯ ХВАТИТ Доктор мне улыбается. – Вы даже представить себе не можете, – говорю я радостно, – как мне помогли наши сеансы. Это было очень конструктивно, очень поучительно... и очень дорого. Я подмигиваю доктору и, улыбнувшись, продолжаю: – Думаю, теперь на некоторое время мы расстанемся. Я не хочу сказать, что больше никогда к вам не приду, но сейчас мне надо сделать небольшую паузу. Нам с Кэгни предстоит много узнать друг о друге. Я не намерена держать его на расстоянии вытянутой руки, хотя понимаю, что теперь в моей жизни все изменится. У него будет собственное мнение по поводу того, что я делаю и говорю. Придется с этим считаться. Наверное, в отличие от вас он не будет спрашивать, как я отношусь к тому или другому, ну и ладно. Главное, теперь мы будем делиться всем только друг с другом, и если я одновременно стану ходить к вам на сеансы, то получится, что я ему в некотором роде изменяю. Доктор откладывает в сторону шариковую ручку и встает с кресла, чтобы пожать мне на прощание руку. Сегодня он не собирается делать записи в блокноте. * * * Я сижу за столиком перед «Старбаксом» и пью черный кофе. На мне джинсы двенадцатого размера и полосатый свитер. Я выгляжу совсем недурно. Не великолепно и не отлично, а просто недурно. И этого вполне достаточно. Если вы худеете, то имейте в виду, что дело здесь не только в килокалориях, животных жирах и нарушенном обмене веществ. Все гораздо проще и сложнее одновременно. Если вы хотите похудеть, беритесь за дело сразу, как только приняли решение. Пускай даже сегодня утром вы съели целую пиццу с сыром, куском чесночного хлеба и несколькими пирожками. Не важно. Просто делайте то, что решили сделать. Или не делайте, если не хотите. Если полнота мешает вам жить, избавьтесь от нее, только и всего. Решать вам. Не имеет смысла обижаться на то, что красивой считается худоба. Стандарты красоты, меняясь год от года, существовали всегда, с самых древних времен, и всегда кто-то им соответствовал, а кто-то нет. Сейчас в моде стройные тела. Через несколько лет стандарты могут измениться, однако совсем не исчезнут никогда. Нравится это кому-то или нет, всегда найдутся люди, не соответствующие современным представлениям о красоте. Главное не позволять стандартам портить вашу жизнь. Лично я собираюсь получить от жизни все, что она может мне дать, несмотря ни на какие стандарты! Я использую каждый шанс, который мне представится, и стараюсь ничего не бояться. Я потратила слишком много времени, стесняясь самой себя и извиняясь перед всеми и каждым за то, какая я есть. С меня хватит. Диета помогла мне понять, что я вольна делать со своей жизнью все, что считаю нужным. Санни Уэстон больше не станет извиняться за то, что она такая, какая есть. Похудеть так сильно, как похудела я, – это примерно то же самое, что долгие годы жить в бедности, а потом выиграть в лотерею миллион. Первое время у вас кружится голова от внезапно наступившей эйфории, но потом приходят другие проблемы, замещая собой прежние. Убрать лишний жир с бедер – не значит избавиться от всех своих бед. Стремиться надо не к тому, чтобы стать идеальной; всегда найдется кто-то стройнее и красивее, чем вы. Стремиться надо к тому, чтобы стать ровно настолько лучше, насколько вы можете. И если вам удастся похудеть, то главной наградой будет не стройная фигура, а та уверенность в себе, которую вы обретете в пути к идеалу. ©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|