Главная | Обратная связь

Буйство дебилов (PLUS)

— Ты шо, падла, деньги давать не будешь? — орал Ложкин на запуганного Рузая.

— А ну, давай сдавай какие все по доллару, сука.

— Давай, давай лучше сдавай, а то мы тебя целый месяц бить будем, — добавил Хмырь. — Пока должок не дашь, на счетчик поставим.

— А почему я должен вам доллар давать? — стал мямлить Рузай.

— А вот почему, — заорал Ложкин и поставил ему кайфушку. Рузай испуганно сжался.

— Ну чё, понял, понял, понял? — забесился Ложкин, размахивая здоровыми кулаками возле морды Рузая.

— А может, ещё ему врезать? — заявил Хмырь.

— Я дам, дам, — испуганно затараторил Рузай и стал судорожно вытаскивать из кармана деньги.

— А ну, вот то-то же, — завыл Хмырь, пряча себе карбованец в карман, — смотри, не выебывайся; если пожалуешься, то знай, нас много, найдется, кому тебе харю намылить, — поучал он, поигрывая ключами. Получив что нужно, кореша повалили восвояси. Пройдя по шумным коридорам школы, расталкивая всех на своем пути, они поднялись к актовому залу, в закуток на втором этаже, к пристройке, где на стуле, положив нога на ногу, сидела Марианна. Рядом с ней был Рулон, Куран и ещё несколько пацанов.

— Ну что, принесли добычу? — спросила она.

— Да, выбили тут у пары дураков, остальные раскошелились сами, — сказал Хмырь, подавая ей лавэ. Пересчитав деревянные, она отдала им половину.

— Штопор будет доволен вами.

Штопор был известный уголовник, державший в страхе весь микрорайон, орудуя там вместе со своей бандой. Марианна зналась с ним и теперь от его имени наводила порядок в школе.

— Давайте, так вы из пионеров станете настоящими рэкетирами, — подбодрила она хулиганов. Ложкин с Хмырем расплылись в улыбке. Мысль, что их действия одобряет авторитет, действовала на них благотворно.

— Ну что, башли-то ты принес? — обратилась она уже к другому пацану по кличке Джо, который был школьным сутенером и сдавал напрокат малолетних шмарофеток у себя на хате, а чаще просто в подвале.

— А чё это я буду вам их носить, — заявил он.

— Куран, объясни ему почему, — кивнула она здоровому пацану, который привел Джо на разборку.

— Вот почему, — сказал он, прижав лезвие ножа к его горлу. — Ну что, въехал теперь? — добавил он.

— Ему чё, по харе дать? — возмутился Ложкин, подходя к Джо.

— Да, я понимаю, — угрюмо сказал Джо, понимая, что начнётся, если он требухнется.

— Давай выкладывай бабки, — приказала Мэри. Джо достал лавэ, они пересчитали.

— Что-то мало притаранил, нужно ещё столовник. С завтрашнего дня ставим тебя на счётчик, если не принесешь, понял? — спросила она его жестко.

— Да, — безрадостно сказал он.

— И давай-ка, шмаровоз, повесели-ка ребят, подложи под них по девчонке.

Эта мысль особенно понравилась начинающим рэкетирам.

— Понял, понял? — злорадно закричали они.

Джо безрадостно кивнул.

— Но вот и славно, что ты покорился, — сказала Мэри, — а то бы трудно тебе пришлось, а теперь мы будем тебя защищать, — поучала она, отстегнув часть лавэ своим быкам. — А ты, Алхимик, что, принес свои барыши? — спросила она.

Алхимик был известным торговцем наркоты в школе, приучая к кайфу, который он часто изготавливал сам, пацанов и девчонок в подвалах. Алхимик охотно вынул деньги и угодливо подал их Марианне. Она недоверчиво взяла его барыш: что-то он больно легко расстается с лавэ, не хитрит ли, не задумал ли чего?

— Ты понял, что больше не должен торговать в школе шмотьем?

— Да, — уже менее угодливо ответил Алхимик.

— За базар отвечаешь? — строго спросила она.

— отвечаю, — промямлил он.

— Шмотьем буду торговать я. На дороге не стой! — бросила Мэри. — Ну лады, давайте расходиться. Да и еще Штопор одобрил бригадирство Сотки, так что он у вас за старшего.

Валерьян расплылся в довольной улыбке, готовый теперь по первому зову Мэри распиздярить ебальник любому.

— Свободны! — бросила Мэри. Пацаны пошли в школу, а она и Рулон еще остались на насиженном месте.

— Ну что, учимся жить, мой милый? — спросила его Мэри. Он кивнул.

— Давай теперь следи за Алхимиком, не приторговывает ли он шмотьем и кассетами. Это самая непыльная работа, поэтому мы ей займемся сами. Если даже нас застукают, то нам ничего не будет, а им за их дела могут и срок навешать, сечешь? Так что пусть просто платят мне дань и рискуют своей жопой.

— Я вот все думаю: разве хорошо, что мы как-то сопричастны с наркотой и борделем? Я где-то читал, что это тоже накручивает плохую карму.

— ох ты, Руля-святоша, — расхохоталась Марианна, — как раз наркота и проституция дают человеку хорошую карму.

— Как это? — ошарашенно спросил Рулон.

— А вот так. Наркоман, постигая иную реальность, перестает отождествляться с иллюзорными ценностями этого Мира. Многие из них становятся мистиками во многих религиях и шаманизме. Наркотики употребляли во время мистерий, в отличие от вина они считались священными.

— Но ведь наркотики сокращают жизнь, — не успокаивался Рулон.

— Много чего сокращает жизнь, лишает здоровья. Например, Павка Корчагин вредил своему здоровью, но его почему-то считают героем. Вредное производство сокращает жизнь, но тех, кто работает там, называют героями труда. Роды вредны для здоровья, но их никто не запретил. Бессмысленные войны уносят много жизней, но никто не прекратил войну в Афгане: там тоже герои. И выпуск ядерного оружия столько несет вреда, но это считают нормой. Просто все — общество, политики, генералы — не считают вредным этот героизм. Видишь ли, все, что мешает человеку батрачить на общество и срабатываться до костей, будь то алкоголь, наркотики, проституция, — это плохо, мол, здоровье и все такое. Сразу находят они оправдание своей политике. Но все это брехня, — ответила Мэри, — есть ведь много стран, у которых нет ядерного потенциала. И на них еще никто до сих пор не напал. Ты все еще веришь сплетням политиков, дурило, пора бы поумнеть и начать самому шевелить своим рогом.

— Я слышал, что наркоманы во время ломок могут совершить преступление, — не унимался Рулон.

— Могут, — ответила Мэри, — если бы наркотики продавали в аптеках, такого бы не было. Так что власти сами виноваты в их преступлениях, запрещая наркоту. На Западе кое-где уже продают кайф в аптеках, только у нас все тормозят. И еще власти должны учить людей колоться так, чтоб не было передозняка, чтоб не шырялись всякой чадостью. Пусть просвещают народ, сделав центры, где будут колоть наркоманов врачи, так будет лучше, чем это запрещать.

Мэри поднялась со своего стула и направилась в школу. Рул последовал за ней.

— А проституция тоже полезна? — спросил он.

— Как видишь, — ответила она. — Я сама начала очень рано пороться. Это помогло мне лучше познать жизнь. Настоящая шлюха, порющаяся с малолетства, гораздо лучше может выжить, чем мечтательная разумная мамочкина дочка, которая пьет уксус неразделенной любви, дурость! Если нужно, то шлюха может быстро найти путевого мужика, т.к. она за километр наметанным взглядом видит кто есть кто. Она может быстро окрутить его, стать для него желанной, т.к. знает как угодить, умеет бороться, подстраиваться, располагать к себе, а обычная дура только и может, что выяснять отношения да проклевывать темечко мужу.

— Почему ж тогда шалав осуждают? — недоумевал Рул.

— Все потому же, — ответила Мэри, — они, видишь ли, мешают размножению пушечного мяса и не повышают производительность труда, т.к. имеют вольные взгляды на жизнь. Но раньше их называли гетерами и уважали. Почитай об этом книгу «Таис Афинская».

Тут они подошли к классу, где проходил очередной урок, и заломились туда.

— Вы почему опоздали на урок? — напала на них училка.

— А мы долго аудиторию искали, — ответила Мэри.

— Быстро садитесь и записывайте тему.

Марианна вальяжно прошла и села на галерку. За ней поспешил и Рулон. Усевшись, она неспешно достала косметичку и начала наводить макияж.

— Ты, говорят, платишь Кириллу, чтоб он защищал тебя? — спросила она, разглядывая себя в зеркало.

— Да, я решил, пусть он будет моим телохранителем, — ответил Рул.

— Пусть он охраняет тебя, когда ты торгуешь или у тебя отбирают деньги, а так зря к нему не обращайся.

— А почему? — недоумевал Рулон.

— Потому что, когда тебе мылят харю или над тобой издеваются, ты можешь наиболее хорошо работать над собой, практиковать отрешенность, осознанность, работать с негативными эмоциями. К тому же унижение не дает тебе мечтать о себе, воображая себя суперменом или еще бог знает чем. Спускают тебя с небес на землю — делают реальней, так что если б тебя не долбили, то ты должен был бы платить, чтоб это делали, т.к. без стрессовых ситуаций прогресс идет крайне медленно.

— Не болтайте на уроке! — стала орать на них учила. — Чем вы там занимаетесь? Где ваши тетради? — бесилась она.

— А я дома тетрадь забыл, — заявил Руля. — У вас не найдется листка и ручки, чтоб я мог писать.

— Да я тебе влеплю двойку за четверть! — бесилась старая вобла, стуча указкой по парте.

— образы гоняет, — усмехнулась Марианна.

Рулон, который уже был готов испугаться угрозы, заулыбался, подумав: вот как нужен стресс, чтоб не в воображении, а реально работать со своим говном.

— Что ты улыбаешься? Я вот твоих родителей в школу вызову! Пусть лучше воспитывают тебя!

Рулон старался отследить действие нового образа и не поддаваться на провокацию, продолжая сохранять жизнерадостность. Бессмысленный урок про­должался.

— особенно радуйся, — продолжала Мэри, — если тебя будут обижать и унижать твою ложную личность. Всегда, когда тебя унижают, старайся смотреть на себя со стороны.

— Как это? — спросил Рул.

— Это значит, что ты смотришь на себя как на чужого, как будто это не ты, а какое-то другое лицо двигается, говорит, реагирует, воспринимает, думает. Сперва это делай просто, когда вспомнишь об этом, но в дальнейшем для совершенствования этого взгляда нужно его практиковать, и в трудных условиях, к примеру, когда тебя гноят, думай, мол, я не я и жопа не моя, и отстраняйся, и затем ты ощутишь себя отдельно не только от своей воображаемой личности, но и от тела, и ты всосешь, что ты есть смотрящий, — сказала она, подпиливая свои ногти.

— Как это, смотрящий? — заинтересовался Рулон.

— А вот так, мой милый. Дело в том, что ты на самом деле живешь совсем
в дру­гом мире и токмо смотришь оттуда сюда, но это ты поймешь не сразу. А когда врубишься, то осознаешь, что для тебя нужно вернуться туда, откель ты смотришь.

— А что это за мир? — стал спрашивать он.

— А ты смотри на себя со стороны и узнаешь, — рассмеялась она, — иначе это будут все сказки.

Прозвенел звонок, и они выперлись из класса. Марианна подошла к окну в коридоре и взглянула на школьный двор. Там стояла черная «Волга».

— Вот меня уже ждут, — сказала она, — а ты дрочи в кулачок, понял? — усмехнулась она. — А я пойду посмотрю сегодня, кинуть этого фраера или нет, — сказала она, бросив надменный взгляд на машину за окном.

— А я уже не дрочу, — сказал Рулон, — решил развивать волю.

— Молодец, придурок, — похвалила она, — однако ты можешь теперь дрочить по-новому.

— Как это? — спросил он.

— Дрочи и не кончай, а просто наблюдай, как движется твоя энергия, направь внимание в голову и уводи силу возбуждения туда, и скапливай ее в голове, в меж­бровье или на макушке. Так ты станешь у нас йогом-дрочиньяком, — рассмеялась она. И не прощаясь, отвернулась и пошла вниз по лестнице на выход из школы. Рулон знал, что идти за ней не нужно, и почтительно провожал ее взглядом.

Проводив взглядом отъезжающую «Волгу», куда уселась Марианна, Рулон направился к группе пацанов, стоявших у двери в туалет и игравших в трясучку. Маленький черный пацан быстро тряс руками монеты

— Стоп, — скомандовал второй участник игры по кличке Лукиша.

— орел, — произнес он. Михетченко, так звали трясуна, разжал руки, и они стали считать, чего больше — «орлов» или «решек».

— Моя взяла, — сказал Лукиша, собирая монеты.

— Что, трясете? — спросил, подойдя к ним, Рулон.

— Что, завтра-то будем Хомяка взрывать, а то он совсем оборзел. Двояки лепит, родителей в школу вызывает.

— Да, я уже бомбочку приготовил, — сказал Михетченко.

— Взорвем падлу, — добавил Лукиша, — таких из школы выживать нужно. Подговорим пацанов из других классов, пусть все уроки ему посрывают, тогды узнает, как двояки проставлять, сука.

— И еще Счетовода нужно достать, — добавил Рул, — я тут с пацой из других классов договорился. Будем выживать его из школы.

— Нужно ему заподлянку подстроить. Что-нибудь придумаем, — заявил
шуст­рый на выдумки Михетченко.

Так состоялось очередное заседание КБУ, комитета по борьбе с учителями, целью которого было выжить из школы самых злых и вредных преподов, чтоб учиться стало легче и веселей.

— Вот у меня тут фотки, зырьте, — сказал Рул, достав из кармана порнографи­ческие открытки, на которых были бабы в сальных позах, снимающиеся с мужиками. Некоторых из них ебли, другие брали в рот, третьи просто обнимали хуй партнеров.

— Во, клево! — забалдели пацаны, рассматривая фотки.

— Давайте по доллару за штуку, и они ваши, — предложил Рулон.

Лукиша, не раздумывая, купил две из них. Михетченко еще мялся.

Рулон уже продал много таких фоток, подсунутых ему Марианной, и скоро сумел заработать денег на новую книжку по йоге, которой он самозабвенно занимался все свободное время. Только он успел спрятать выручку и фотки в потайной карман в подкладке пиджака, как к туалету подвалил Цыпа и, схватив Рулона за шиворот, заявил: «Ты что, сука, мне туфтовую майку продал? Наклеил на нее ченухи и думаешь, я ее не отличу от настоящей?»

— Я не знал, туфтовая она или нет, у меня такая была, — стал оправдываться Рул, вспоминая, как толкал Цыпе шмотье, данное ему Марианной.

— Не пизди, педераст, не знал ты, сука. За такое я тебе весь ебальник расколочу. В общем, чтоб вернул мне четвертной. Это будет твоя неустойка за туфту.

— У меня столько нету, — стал канючить Рул.

— Кого ебет чужое горе, — возразил ему Цыпа. — Давай, сука, чтоб завтра же принес, не то я тебя на счетчик поставлю, понял?

— Да, — пролепетал Рулон, почуяв, что запахло пиздюлями.

— Ты приносишь мне должок, и я при виде этого кончаю, — глумливо произнес Цыпа. — А если нет, то весь ебальник тебе распиздярю.

Рул поплелся восвояси, только теперь вспомнив, что нужно часто смотреть на себя со стороны. Во время всей этой процедуры он опять отождествил себя, как смотрящего, с личностью Рулона и его телом, забыв, что он не является Рулоном, это заблуждение. Он тот, кто смотрит за ним с другого мира или измерения, по ошибке влипнув в эту личность и тело, что те, делающие, желающие, думающуюие этом мире таких же тел и личностей, живущих своей жизнью, которая мало устраивала его, смотрящего, пока он полностью не отождествился и не стал принимать это тело и эту личность за себя самого. «Но ничего, — подумал он, — недоброхотов у меня хватает, которые давно уже хотят мне намылить рожу или просто приколоться надо мной. Так что еще есть возможность поработать над собой в крутой ситуации, пока она еще не случилась. Буду смотреть на себя, пока снова не забуду об этом». С этими мыслями он поплелся домой. Было интересно смотреть на себя со стороны, как будто какая-то форма или биоробот двигается, смотрит, дышит, ощущает, думает. Он ощущал себя каким-то существом, которое он не очень-то хорошо знал и почти совсем не владел им. Оно само жило и действовало по какой-то своей заведенной программе.

Рулон догулял до звонка, который застал его у входа в школу. Как прилежный ученик, движимый тупой программой быть таким, как все бараны, он вприпрыжку побежал по лестнице и, уже опаздывая, запыхавшись, влетел в класс.

Угрюмый и толстый учитель биологии стоял у своего обшарпанного, давно некрашеного учительского стола, как экспонат уродливого развития мужского тела. Он пристально осмотрел присутствующих учеников и задержал взгляд на Рулоне.

— Ну что, Рулонов, опять Мопассана ночью читал? — язвительно, как при любом оправдании мальца, тряся своими отвислыми щеками, прошамкал биолог. — Иди-ка скорее к доске, отвечать будешь.

Рулон медленно вылез из-за парты и, опустив голову вниз, поплелся к доске. Встав перед учителем, он словно пытался что-то вспомнить. Но эти попытки были безрезультатными.

— Да... я... — начал мямлить Рулон, — можно повторю?

— Что же ты ни черта не знаешь? — продолжил учитель, выпучивая свои маленькие маслянистые глазки. — Иди, садись, «двойка»!

Рулон покорно поплелся на свое место. Он ни­когда не пререкался с учителями, усвоив всем известную житейскую мудрость, что с начальством не спорят, за что имел у них многие привилегии. Все преподаватели и многие родители считали его примерным, но обиженным умом ребенком.

«Заставляют же нас учить всякую хуету, - бесился Рулон, и на черта мне нужна ента биология, лучше бы меня трахатья научил жирный черт, сука, етно было бы мне полезней, а то двояк влепил старый пидор, а мне по хуй, - думал Рул, - не хочу быть хорошим мальчиком, чтобы на меня общество навешало свое рабское ярмо, да пошли они, - злился Рулон, карябая на парте череп своей рукой.

Раздался стук в дверь, и в класс просунулась голова молодой училки в больших очках. Она работала в школе всего второй день, но уже успела познать прелести своей профессии, о чем свидетельствовала измученная физиономия. Она и отозвала Хомяка — так прозвали биолога за его отвислые щеки — в соседний класс усмирить беснующихся учеников.

Как много значат для пытливого ученика пять минут в школе.

Маленький и шустрый Михетченко злорадно присвистнул и принялся за дело. Он пробрался в согнутом состоянии между рядами и ловко сунул фугаску в портфель преподавалы, стоявший рядом с его столом. Все ребята оживились в предвкушении предстоящего веселья. Михетченко отполз и, как ни в чем не бывало, сел за парту. Через две минуты раздался оглушительный хлопок, от которого вскрикнули слабонервные девчонки, а из портфеля повалил густой и едкий дым. Все были в восторге и начали хихикать и перешептываться, поглядывая на дверь, которая со скрипом распахнулась через несколько секунд.

Изумленный Хомяк, ворвавшись в класс, застыл на месте в смешной позе. Вытерев пот, он смотрел на растрепавшийся от взрыва свой портфель. Когда очухался, бросился к нему и, осыпая проклятиями школу и ее учеников, под дружный смех учащихся стал высыпать на стол содержимое того, что называлось порт­фелем Хомяка.

На стол упали два грязных носовых платка, недоеденный засохший бутерброд, перочинный ножик и пачка фотографий, на которых были изображены раздетые женщины в дразнящих позах. Было заметно, что эти фотографии переснимались по многу раз и на некоторых из них было трудно определить, что изображено. Почти все вещи были испорчены или по крайней мере сильно повреждены.

Побледнев от ярости и поминутно протирая вспотевшую лысину, Хомяк начал кричать гнусавым срывающимся голосом, требуя немедленно признаться преступнику. Но в ответ раздался взрыв хохота. Он размахивал руками, запинаясь, угрожал всеми карами преисподней, что еще больше веселило учеников. Как и следовало ожидать, дураков не нашлось, зато любителей посмеяться было предостаточно. В этот момент прозвенел звонок.

Урок закончился, не начавшись.

«Чему нас тут учут, - думал Рул, - зачем нам эта алгебра, геометрия, физика, ни моим родителям, ни родственника, ни знакомым это в жизни не понадобилось. Все это, сука, собачья школа, высшее образование дурье и то все, что нужно писать, читать и считать остльное - это мусор, которым нас загружают, который все равно никто не помнит, пошло это образование в задницу, - бесился рулон, - не охота мне на него гробить лучшие годы жизни».

 

 

***

 

Следующим уроком была физкультура, к которой никто никогда не готовился. Ученики, громко обсуждая предыдущий урок и высмеивая Хомяка, спустились в спортзал, находящийся на первом этаже.

В коридоре к нему подошла Марианна.

— Ну что, сбыл порнуху?

— Кое-что сбыл, — ответил Рул, достал из потайного кармана и подал ей выручку.

— Ну что, растешь, — похвалила она его, — давай активней разворачивай торговлю, дорогой.

— Буду стараться, — сказал Рулон с готовностью. — Только вот у меня проблема. Цыпа сказал, что я туфтовую майку продал ему, требует четвертной — неустойку за это.

— Пусть пососет, — ответила Мэри. — Если рыпнется, то получит.

— Но тогда может быть уже поздно. Он решил мне при встрече помять фотографию.

— Ну что ж, чтоб для тебя жизнь медом не казалась. Будь под этой угрозой. Это полезно будет, чтоб ты мог творчески проявиться и понаблюдать за собой со стороны.

Тут к ним подвалила физручка и нагло спросила, обратясь к Мэри. «Что-то я тебя не вижу на уроках. Почему ты не занимаешься?» — начала возгудать она.

Рулон смотрел на них и видел, что Мэри казалась старше и зрелей тупой физ­ручки, хотя ей было лет 40. Мэри в шикарной одежде, с пышной прической, на каблуках с презрением смотрела на физру в драном спортивном костюме, которая даже не знала, что Марианна почти каждый день занимается по три часа в секции каратэ, да еще по два-три часа утром дома, на стадионе и иногда днем, и даже ночью, постоянно работает над собой. Она же ее считала просто легкомысленной и избалованной девицей.

— У меня нет формы, — нагло ей ответила Марианна, — поэтому я и не хожу на урок.

— Так пусть тебе купят её, — бесилась физра.

— Вот это вы и скажите моим родителям.

— Пусть они придут ко мне в школу. Я тебе двойку за четверть поставлю, — не унималась она.

— Вот надо вам — идите к ним, — ответила ученица.

— Это не мне, это тебе надо учиться, — кипятилась она.

Развернувшись, Марианна пошла прочь от ебаной психопатки, так как говорить с ней было бесполезно. Рул потрусил за ней.

— Ну, ты видел эту наглость? — сказала она ему. — Устрой ей сейчас заподлянку. Ты же должен мстить за меня.

— Да, конечно, я все сделаю, чтоб сорвать урок, — побожился Руля.

Одарив его благосклонным взглядом, она удалилась до дома.

Еще на перемене, зайдя в раздевалку, пацаны стали там бесцеремонно курить и травить блатные анекдоты, щеголяя друг перед другом изощренностью. Один из хулиганов достал из портфеля простой карандаш и, с трудом найдя свободное место на исписанной стене, стал рисовать голую бабу под дружный смех наблюдателей. Тем временем в голове у Рулона созрел план действий, и, собрав несколько человек, он отозвал их за угол, где, эмоционально размахивая руками, объяснил им что-то, в результате чего все громко заржали. Не прошло и пяти минут, как они пошли осуществлять его коварный замысел.

Физручка Соня на перемене сидела в тренерской за полуразвалившимся столом и проставляла оценки за предыдущий урок в журнал. Друзья Рулона один за другим подбегали к ней с глупыми вопросами, раздражая преподавателя и выводя ее из себя. Наконец она, потеряв терпение, с разгневанным лицом выгнала всех из тренерской, подошла к двери и с грохотом захлопнула её, затем закрыла на ключ и, успокоившись, продолжила свое занятие.

Цель Рулона была достигнута. В замочную скважину немедленно затолкали несколько медных монет и с криками: «Физра попалась!» — все стали бегать по залу, футболить разными мячами и вылезать из себя, кто на что был способен.

Рулон не был любителем массовых сцен и, увидев исполнение воли своей нежной подруги, с которой физручка имела глупость вести себя непочтительно, удалился из спортзала. Он пошел по школьным коридорам, постоял у доски объявлений, посмотрел в окно второго этажа. Больше пока уроков не было.

«Вот она война учил и учеников, отцов и детей, - думал Рул, - мы, дети, находимся в рабстве у взрослых, они хотят обкорнать нас под свой шаблон, но мы не хотим этого и сопротивляемся их тупому воспитанию. Только б не перестать сопротивляться и не дать им себя завнушать . Бог с нами, хуй с учителями, - выругался Рулон».

 

 

***

 

Побродив по школе, он вышел на улицу. Там происходила драка. Обычное зрелище во время перемен на задворках школы. Окруженные кучкой ребят, два пацана неуклюже наносили друг другу удары, которые больше походили на легкие тычки. Наблюдатели казались активнее дерущихся. Они то и дело выкрикивали подзадоривающие реплики и бурно реагировали на каждый удар громким смехом и криками.

Рулон давно заметил, что по-настоящему драться никто не умеет. Может быть, кроме нескольких хулиганов, для которых это было повседневным развлечением. Да и то они больше брали наглостью, чем боевым мастерством. Драка продолжалась недолго.

Еще немного повозгудав друг на друга, драчуны разошлись, удовлетворив самолюбие. У одного был разбит нос и разорвана рубаха. У другого поцарапана щека и оторвано несколько пуговиц от костюма. Вся их одежда была мокрой и грязной, но глаза блестели и светились злостью. Физически сильные от природы редко бывают умными, так как разум у них заменяют кулаки. У одного энергия идет в голову, у другого в мышцы, у третьего в сердце, а у четвертого в яйца. Так и появляются разные люди и они не могут понять других, осуждают, дерутся. Вот так устроен наш мир.

 

Размышляя об этом, Рулон пересек школьный дворик и снова вошел в школу, по широкой лестнице поднялся на второй этаж. Недоброе предчувствие, возникшее в это светлое осеннее утро, сдавило его сердце еще больше. Но он вовремя не прислушался к нему.

Внезапно он натолкнулся на группу местных хулиганов, которые, увидев его, сразу оживились. Они, зло усмехаясь, подвалили к нему, окружили со всех сторон и начали приставать. «Это намного серьезней, — подумал Рулон, — чем уличная драка малолеток. Здесь последствия могут быть более непредсказуемы».

— Ну что, попался, придурок! Когда должок будешь отдавать? — злобно
спросил Цыпа, заводила всей этой своры, пожевывая недокуренный бычок «Беломора».

— Дать ему по морде, чего разговаривать? — донеслись голоса.

Со всех сторон на Рулона смотрели наглые рожи, в любой момент готовые наброситься на слабого. Тошнота подкатила к горлу. Ища выход из создавшей­ся ситуации, Рулон лихорадочно перебирал все возможные способы. Вдруг он
вспомнил, что в туалете рядом открыто окно, ведущее на крышу пристройки первого этажа школы. В голове мгновенно созрел план.

— У меня есть десять долларов с собой. Я вам отдам, если не будете бить, — неуверенно, с дрожью в голосе произнес Рулон.

— Давай! Давай! Не будем! Ха-ха! — заторопили они.

— Пойдемте в туалет, а то я их запрятал.

Туалет был самым примечательным местом: именно здесь хулиганы больше всего любили балдеть, куря, разрисовывать стены и обсыпать ругательствами чадосов и учителей.

Толпа пацанов ввалилась в вонючий туалет, где никого не было, балдея по поводу прятальных мест, из которых ничего так просто не достанешь.

Взгляд Рулона пробежал по стенам, потолку и остановился на открытом окне, подоконник которого был покрыт толстым слоем окурков. Унитазы, как всегда, были завалены кучами говна, которое почему-то постоянно не смывалось, что создавало своеобразную вонь, характерную только для школьных туалетов. Запах хлорки дополнял этот экзотический аромат.

Рулон подошел поближе к окну, отвернулся и стал копаться в карманах брюк, доставая спрятанную там мелочь. Как бы невзначай он высыпал ее на пол, да таким образом, что «диканы» и пятаки со звоном рассыпались по всему полу.

Видя это, его преследователи на миг позабыли о своем намерении. Их глаза засверкали от алчности при виде денег, валяющихся на полу, залитом мочой. Толкая друг друга и наступая ногами на монеты, хулиганы бросились поднимать мелочь.

Не теряя времени, Рулон проворно выскочил в окно и побежал изо всех сил к другому краю крыши, где также было окно. По дороге он запнулся и упал, сильно ударившись правым коленом, но страх сделал боль незаметной. Подбежав к окну, Рулон обнаружил его заколоченным. Он оглянулся назад. Толпа пацанов уже выпрыгивала на крышу и с шумом начала приближаться. Мечась по крыше как загнанный зверь, с чувством страха и отчаяния, он понял, что наступает конец. В грудь накатила щемящая волна ужаса. Рулон вспомнил, что подобные состояния уже были в его жизни и что они почему-то повторяются. Он понял, что единственный выход — это прыгать вниз. Ведь все прошлые разы он пугался и вел себя, как кролик перед удавом. Времени на раздумье не было. Нужно было срочно действовать.

Как в тумане, уже перед носом преследователей он сиганул с края крыши. Приземляясь, Рулон ощутил, как ноги проваливаются в первый снег, прикрывавший осеннюю грязь, но не удержал равновесия и упал набок в грязную лужу, затем быстро вскочил и побежал на глазах у изумленных его поступком «недоброхотов».

Прохладный ветерок освежал его. Яркое солнце заставляло щуриться. Рулон бежал легко и свободно по грязной дороге. В груди постепенно отлегло, стало хорошо и радостно, и прохожие с любопытством смотрели на его улыбающуюся физиономию.

Забежав в подъезд ближайшего дома, чтобы немного прийти в себя, он еще раз подумал, что из любого положения есть выход. Дойдя до девятого этажа и спускаясь вниз по ступенькам, Рулон думал о том, что человек сам затрудняет жизнь, создавая мнимые препятствия, которые повторяются в его жизни, пока не будет принято решение преодолеть себя.

То, что он сделал, не было трудным и опасным, он просто преодолел себя в том, в чем другие пока не смогли. Он преодолел свой страх.

«Действуя решительно и без сомнения, каждый легко может найти выход из затруднительной ситуации. Только бездействие и апатия, неверие в свои силы губит людей», — решил Рулон, выходя из подъезда и глядя на бессмысленно сидящего на скамье грязного бомжа, - дискомфорт, страх, стеснительность являются теми цепями, которые не дают делать то, что мы хотим. И поганые воспитатели это те оковы, при помощи которых они держат нас в рабстве , заставляя следовать чей-то злой воле».

 

 

Медитация (PLUS)

 

Немного придя в себя после очередной стрессовой ситуации, он поплелся в гости к своей нежной подруге. Поднявшись по лестнице, Рулон подошел к знакомой двери и позвонил. Через минуту после мелодичного звонка дверь открылась, и на пороге его встретила шикарно одетая Марианна. Она надменно посмотрела на него.

— Ну что? Приперся? Заходи!

Рулон робко зашел, окинул ее оценивающим взглядом.

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Нет. Я никого не жду, — ответила Марианна, поправляя волосы перед зеркалом. — Что, мой прикид тебя обескуражил? Я же не твоя мать. Я всегда хорошо одеваюсь, даже когда одна, просто так, для себя.

— Может, неудобно так всегда одеваться? — спросил Рулон.

Марианна расхохоталась.

— А что должно быть удобно? Быть свиньей? Нет! Я люблю всегда быть подтянутой. Это повышает мою энергию, не дает расслабиться, раскиснуть. Вот что главное для успеха в этой жизни.

Марианна предложила Рулону позаниматься каратэ. Они переоделись и стали спарринговаться. Рулон был для Марианны чем-то вроде живой груши. Но он радовался, понимая, что чему-то научиться можно только у более сильного противника. После спарринга Рулон показал Ма-
­риан­не несколько приемов, которым его научил старший брат Сергей.

— Что, с ним тоже занимаешься? — спросила Марианна.

— Да, учусь у всех понемногу, — ответил Рулон. — Вот только Сергей плохо учится. Тут пытался ему объяснить, зачем монахи Шаолиня медитируют, но он так и не понял, зачем ему это.

— И как же ты ему это объяснил? — спросила Марианна.

— он говорит, — начал рассказ Рулон, — мол, зачем мне бессмысленно сидеть, полуприкрыв глаза, я лучше телевизор посмотрю. Я ему отвечаю, что так же, как ты тренируешь свое тело, нужно тренировать свой дух. Вот, к примеру, если ты будешь уравновешенней, спокойней, то психологическая атака противника тебя не собьет с толку. А если будешь внимательней, то противник не сможет тебя застать врасплох.

— И что, Сергей понял это?

— Да, сперва, казалось, стал понимать. Мы сели с ним в ваджрасану — позу на коленях. Я говорю, вот теперь расфиксируй глаза и охвати ими всю комнату разом, останови мысли и внимательно наблюдай за всем вокруг. Он посидел так минуту. Затем его глаза остановились на каком-то предмете и мысли поплыли так, что он выпал из реальности. Увидев это, я коснулся его. Он аж вздрогнул от неожиданности. Я говорю: «Не спи, будь внимателен. Так тебя уже бы застали врасплох враги». Я ему говорю: «Концентрируйся в межбровье и дыши плавно и медленно». Он попробовал еще раз, но стал клевать носом, — и Рулон комично показал, как Сергей засыпал в медитации.

Марианна расхохоталась.

— Да, брат у тебя совсем неосознан, — сказала она, — не привык быть внимательным, слишком, наверное, беспечен.

— Это уж точно, — сказал Рулон.

Затем они начали гасить свечи ударами, не доводя их до пламени на несколько сантиметров. Марианна гасила все свечи с ходу, Рулон — через несколько ударов.

— Учись гасить, — засмеялась Марианна, — а то тебя загасят.

Затем они начали играть в мяч. Марианна кидала ему сразу два мяча, и Рулон старался их ловить двумя руками одновременно и затем сразу кидал ей их обратно.

— Ну как? Отключает диалог эта практика? — спросила Марианна.

— Да. Мыслей почти нет в башке, — ответил он, — вот бы, чтоб без мячей так убирать все мысли, тогда бы я уж научился видеть жизнь более ярко и реально.

— А ты понаблюдай за собой, что с тобой происходит, когда ловишь мячи.

Они снова продолжили свои занятия, и Рулон, наблюдая за собой, увидел, что его заставляет быть внимательным то, что он все время ждет, когда мячи полетят к нему и их надо будет ловить. Он поделился этим наблюдением с Марианной

— Вот так и сиди, и бдительно жди весь начеку, в то же время сохраняя хладнокровие, это и будет тебе помогать, — сказала Марианна.

— Зато Сергей занялся визуализацией, все представляет себя Гераклом. Двенадцать подвигов его изучил. Правда, это у него выходит только дома, когда он один.

— Ну что ж, — сказала она, — это неплохо, если ты вместо своего убогого образа будешь представлять и ощущать себя во всех ситуациях Гераклом. Это даст большой успех. Однако ты ведь Рулон, — добавила Марианна, ткнув его пальцем. — И ты можешь пойти в своей медитации дальше.

— Как это? — удивился он.

— Ну не зря ж тебе дали такую позорную кликуху, — рассмеялась она. — Ты рулон чего? Обоев, фольги или туалетной бумаги?

— Вообще-то, — ответил он, глупо улыбаясь, — я не рулон, а лулон. Я картавил, и меня так прозвали, но потом забыли, как нужно звать правильно.

— Ну вот и прекрасно, — обрадовалась Марианна, — ты будешь у нас лулоном туалетной бумаги. Когда рулон подходит к концу, что остается? Ничего, вот и в медитации ты должен перестать себя кем-либо воображать и даже ощущать. Должен просто раствориться в окружающем, во Вселенной. Вот это и будет Лулон, — засмеялась она.

Рулон внимательно слушал, а потом тоже рассмеялся. Теперь он знал, что он не просто Рулон, а нечто большее.

Приняв душ, он вновь переоделся в прежнюю одежду. Однако Марианна была уже в новом наряде. Она не любила повторяться. Сейчас она была вся в черном: туфли на высоком каблуке; очень эротично сидящая на ее широких бедрах кожаная мини-юбка; ажурные колготки и кружевная блузка, только слегка прикрывающая ее женские прелести. Рулон не выдержал соблазна и, расположившись на полу, стал гладить ее стройные ноги.

— Ну что, слюни потекли? — презрительно бросила Марианна, но, однако, не отстранилась от своего партнера.

— Я просто восхищаюсь тобой, — неуверенно сказал Рулон, — ты так оболь­стительна.

Марианна сексуально рассмеялась и более вольно разлеглась на диване, как бы приглашая Рулона действовать дальше, но затем томно посмотрела на него.

— Вот сейчас начинай медитировать. Будь внимателен и отрешен. Наблюдай, что в тебе происходит, мой милый. Посмотрим, чем ты лучше своего братца, — цинично сказала красотка.

Рулон вспомнил, что хотел научиться это делать во всех ситуациях, и настроился на медитацию, продолжая гладить и целовать ноги Марианны. Она тоже стала ласкать его и совсем разлеглась на диване. Рулон лег рядом с ней и с жаром стал гладить и целовать все ее тело. Кровь ударила ему в голову, и он уже, не помня себя, начал раздевать свою подружку. Внезапно она вывернулась и жестко посмотрела на него.

— Ты почему не осознан, придурок? Ведь мы же с тобой договорились, что ты будешь медитировать, — яростно произнесла Марианна.

Рулон немного обиделся и, тяжело дыша, начал что-то мямлить:

— Да совсем я потерялся.

Видя его покладистость, Марианна лукаво улыбнулась и снова легла рядом
с ним.

— Ну хорошо. Теперь только снова не потеряйся, — ласково сказала она, кладя руку Рулона себе на грудь и продолжая крутить с ним динамо.

Уже более осторожно Рулон начал гладить и целовать Марианну. Но когда он начал расстегивать ей юбку, она резко оттолкнула его руку и встала.

— Ты опять уснул, — злобно сказала она, — проклятый дурак, когда же ты будешь помнить себя?

Рулон совсем расстроился, но собрался с духом.

— Прости, опять я слишком увлекся, — нерешительно сказал он.

Марианна снова смягчилась и, подойдя к нему, ласково глядя в его глаза, стала расстегивать рубашку. Ей видно доставляла удовольствие эта игра в кошки-мышки. Рулон немного успокоился и с новой решительностью быть бдительным и наблюдать за собой начал любовную игру.

Марианна раздела его и помогла снять кое-что из своего прикида. Она легла на диван и, нежно целуя и лаская его, что-то страстно шептала, как она любит и хочет его. Рулон сильно возбудился, он развел ее ноги и уже хотел овладеть ей, как вдруг она вывернулась и оттолкнула его.

— Ах ты, развратное говно! — заорала она. — Ты никак не хочешь наблюдать за собой.

Рулон возбудился так, что плохо все понимал. Все, что ему хотелось сейчас, — это удовлетворить свою похоть. Он стал ползать перед ней, прося его простить, что он будет осознан, будет помнить себя, хотя даже плохо отдавал отчет, что именно он делает и говорит.

Марианна закричала:

— Ах ты, противный слизняк, — и оттолкнула его от себя, — немедленно убирайся домой.

Рулон пытался еще упрашивать ее. Но она схватила здоровую палку и стала ей охаживать попрошайку, ругая его на чем свет стоит. Боль привела Рулона в чувство. Он, весь обиженный и удрученный, стал одеваться. Марианна продолжала беситься.

— Мразь! Если ты не перестанешь быть обиженным, то лучше в школе не появляйся, а то тебя там так обидят, что не обрадуешься, хуй ушастый.

Рулон испугался и стал справляться со своими чувствами, вытесняя их из себя отрешенностью, но это получалось еще плохо. Однако он решил, что будет это делать до тех пор, пока у него не получится. Видя это, Марианна немного успокоилась.

— Давай учись контролировать себя, если хочешь быть со мной, — уже миролюбиво продолжила она.

— Буду стараться, — как можно радостней ответил Рулон.

Марианна презрительно улыбнулась и выпроводила его из дому. Рулон, как побитая собака, поплелся домой, но в душе его зрело решение достичь Про­-
светления.

«Как же так, - думал он, - я не являюсь господином самого себя, мое тело не принадлежит мне, я являюсь рабом своего тела и вмонтированных в него желаний, которые руководят мной, как хотят. Я не владею собой и не знаю себя, я потакаю любой хуете, которая возникает в моей башке и пипиське. Желания тела и дурацкие программы больного общества управляют моей судьбой, но я не хочу этого! Я буду изучать себя, буду растождествляться с этой хуйней, буду брать под волевой контроль вмонтированные в меня желания и завнушенные мне в репу программы, иначе я проживу жизнь, как и все безвольные бараны».

 

***

 

На следующий день Рулон, как обычно, опоздал на первый урок. Зайдя в школу, он увидел, что все уже на занятиях. По дороге в класс встретил только уборщицу в синем халате и выцветшем неопределенного цвета платке на голове. Она безразлично возила тряпкой по грязному полу, опустив голову, и, заметив Рулона, стала нудно ворчать по поводу его грязных ботинок.

Рулон вошел в класс и, выслушав выговор от недовольного преподавателя, прошел на свое место. Он определил, что идет алгебра. Последнее время он не заглядывал в дневник и не знал расписания. Только увидев преподавателя в классе, он догадывался о названии урока.

Математик, нервно потирая руки, ходил из угла в угол, стараясь успокоиться после того, как по дороге в школу его обстреляли из самострелов. Тем и забавно обучение в школе, что всегда можно увидеть радость там, где другие видят тоску, а иногда и самому создать ее.

Когда прозвенел звонок к началу урока и математик вошел в класс, никто этого не заметил и потому не приветствовал его вставанием. Все сидели, занимаясь своими делами. За последней партой двое пацанов делили найденную на полу пятикопеечную монету.

Взвизгивающим голосом Счетовод прокричал приветствие заученными словами и начал урок. Он что-то писал на доске, объясняя новую тему, при этом часто поворачивая голову к классу и призывая к порядку учеников, так как в классе стоял непрерывный гул. Но все это было без результата. Никто не прислушивался к его словам.

Как раз к концу этого урока и подоспел Рулон. Алгебра была парным уроком, и после десятиминутной перемены началась вторая алгебра.

Придя после перемены в класс, Счетовод был шокирован тем, что все ребята сидели тихо и смирно, не так, как всегда. Слышно было, как жужжит муха. Полет ее был неуверенным, она чем-то напоминала подбитый немецкий бомбардировщик. «Оказывается, порядок может пугать», — отметил про себя Рулон.

Взволнованно озираясь, преподаватель осторожно ступал, как будто шел по тонкому льду. Спокойствие класса вызывало особое состояние напряженности. Казалось, пространство в помещении стало намного плотнее, наверно, поэтому мухе было летать тяжело. По собственному опыту он знал, что тишина и покой бывают обманчивы. Ученики внимательно следили за каждым движением преподавателя, словно ожидая чего-то.

Со звоном разбилось огромное стекло. Мелкие осколки разлетелись по всему классу, а крупные сползли вдоль рамы и с треском лопнули. В класс плавно влетел огромный булыжник. Медленно и плавно он пролетел по диагонали через весь класс, отскочил от преподавательского стола и упал на ногу математику. Как потом выяснилось, он влетел туда не случайно.

Обиженный полученной вчера двойкой, Ванька-Хмырь решил таким образом отомстить преподавателю и предупредил об этом весь класс. Все с удовольствием ждали развязки. Но никто не предполагал, что это будет так зрелищно и эмоционально.

«Да, не бывает случайности в жизни. Если ты зашуган, то тебя будут гонять и дальше», — мыслил Рулон. Подпрыгнув на здоровой ноге, с громким пронзительным визгом, как раненый вепрь, Счетовод ринулся к разбитому окну, но, запутавшись в кем-то умело натянутой леске, с грохотом свалился на пол, ударившись носом о подоконник. Вместе с математиком свалилась и полка с учебными экспонатами, к которой ребята привязали другой конец лески. Деревянные треугольники, параллелепипеды и шары засыпали его тощее тело.

Раздался дикий хохот и крики «Браво!» с прославлением столь поучительных занятий, на которые не способен горе-учитель, а способен Ванька-Хмырь.

Выбираясь из-под учебных пособий, красный как рак, Счетовод c расквашенным носом, умываясь кровью, выбежал из класса и заковылял в директорский кабинет, находившийся на другом этаже. Через десять минут он снова вернулся в класс, прикладывая мокрый носовой платок к уже успевшему посинеть носу. Видимо, директор ничем не мог ему помочь. Таблеток от истерии у него не было, а молоко за вредность учителям еще не начали выдавать.

«Нас учат какие-то психопаты и шизофреники, - подумал Рул, - чему могут научить эти психически нездоровые люди, которым нужно лечиться в дурдоме. Детей должны оберегать от этих психопатов, которые могут им привить токмо уродство жизни. Но нас заставляют тут учиться, да еще и получать пятерки. А ведь часто енти пятерки родители покупают взятками или их дочери берут у старого препода на клык, чтобы сдать экзамены или старики ебут их в задницу. Грош цена такой учебе, нахера она нужна! А дипломом можно спокойно подтереться, он бесполезен! Такое образование к тому же просто вредно, оно делает из нас уродов. Вместо того, чтобы бегать и играть, мы тут умираем за партой».

 

В середине второй алгебры появилась краса и гордость класса — Марианна. Бесцеремонно войдя в класс, она прошла грациозной походкой и села на свой «трон» рядом с Рулоном.

Чарующее великолепие Марианны подобно яркой звезде, вспыхнувшей в ноч­ном небе, ненадолго отвлекло внимание аудитории. Сегодня на ней была обнова — фирменные вельветовые штаны, хитростью обмененные на поношенные джинсы, которые совсем еще недавно были куплены за чекушку водки у одного алканафта. Ее красивую грудь облегала новая итальянская блузка с глубоким декольте. Шокированным взглядом математик уставился на полуобнаженную грудь Марианны, и обе его руки потянулись в карманы. Видимо, таким образом он пытался успокоить пробудившуюся в нем плоть. Преподовало вспомнило, как шантажировало эту плутовку оценками, надеясь, что Марианна возьмет у него за щеку за сдачу экзамена. Но он явно не дооценил ее и схлопотал под яйца. К тому же она припугнула его, что заложит его грехоблудие, если он теперь не будет ей всегда ставить пятерки.

 

***

 

На очередной перемене опрометью влетел в класс Саня и, получив пару подзатыльников, прорвался к Рулону. Небрежно приглаживая растрепавшиеся волосы и поправляя сбившийся в сторону красный галстук, он сообщил, что Цыпа идет с дружками разобраться с ним.

Верный друг и подсирала Саня посоветовал Рулону сбежать домой. Рулон с важным видом поблагодарил Саню и отпустил его.

Взглянув на Марианну, он вопрошающе улыбнулся, ожидая мудрого совета.

— Что бы ты без меня делал? — вздохнув, спросила Марианна, доставая из портфеля маленькое зеркальце в резной оправе.

— Наверное, стал бы чуточку умнее, — ответил он, восхищенно глядя на ее гармоничное и волевое лицо.

— Но этот ум тебе бы дорого обошелся, — съязвила Марианна, встрепав волосы на его голове.

В этот момент она была особенно похожа на коварную дикую пантеру, превосходно знающую законы диких зверей, коими являлись дети. Рулон не мог не согласиться со словами Марианны и покорно кивнул головой. В этот момент в класс заглянула бритая голова Цыпы и позвала Рулона выйти.

Марианна резко развернулась к двери, вскинула брови, направив на Цыпу испепеляющий взгляд, послала его отборной бранью, как будто он хотел разобраться с ней.

Сплюнув сквозь зубы в угол, голова исчезла из поля видимости. У Цыпы было ложное представление о себе, как о выдающейся личности, но весь его внешний вид говорил об обратном. Кривая рожа с близко посаженными к носу глазами, которые плюс ко всему еще и косили, создавала эффект убожества и вызывала неприязнь у окружающих.

С Марианной никто никогда не хотел связываться, зная, что это может кончиться весьма плохо. Ее непредсказуемость уже многим дорого стоила.

- Что, Цыпа раскусил тебя, мой милый? – спросила его Мери

- Да он понял, что я продал ему туфту.

- Должен сразу был смотреть, лох мохнатый, - злобно выругалась Марианна.

- Вдруг он теперь помешает моей торговле? - забеспокоился Рулон, - как я буду сбывать твой товар?

- Не ссы, Руля, ты же под моей крышей, - обнадежила его Мери, - а значит, помешать тебе торговать никто не посмеет. Прозвенел назойливый звонок, и началась физика.

На партах лаборантка расставила физические приборы для проведения практики. Через 15 минут после начала урока в класс ввалился уже успевший где-то опохмелиться Ложкин. Львиной походкой, провожаемый почтительными взглядами, он прошел к своему логову и плюхнулся на место, рядом с Рулоном и Марианной. К ним никто никогда не подсаживался. И всегда рядом оставались свободные парты, сколько бы учеников ни было бы в классе.

Каким-то образом Ложкин свалил на пол физический прибор, который тут же был поднят сидевшим рядом прилежным мальчиком по кликухе Босой. Единственный, кому было позволено быть с ними рядом, так как он давал списывать контрольные работы.

Учитель посмотрел на Ложкина, как пугливая лань.

— А ты, Валера, мог бы сегодня и не приходить, — осторожно заметил он, механически поправляя большие очки в роговой оправе.

Ложкин, ругнувшись сквозь зубы, лег на парту, отодвинув запуганного соседа. Урок продолжался.

Пошептавшись с Рулоном, Марианна бесцеремонно толкнула ногой узурпатора школы.

Не сообразив сперва в чем дело, он с озлоблением не спеша повернулся, но увидев, что это Марианна, несколько смягчился.

— Чего надо? — грубо спросил он.

Ложкин, как и все в школе, боялся и уважал Марианну, в глубине души питая к ней любовные чувства. И, как ни странно, надеясь на взаимность.

— Не оттого ли ты сегодня злой, что вчера Цыпа вздул тебя? — вопросом на вопрос отпарировала бойкая на язык Марианна, с вызовом посмотрев на ху­лигана.

— Чего-о-о? — процедил Валерий.

— А то, что он сегодня приходил и обещал, что опять будет разбираться с тобой.

— Со мной?! — нелестно отозвавшись о Цыпе, Ложкин встал, пнул чей-то попавшийся под ноги портфель и собрался сейчас же идти и свернуть ему шею, но Марианна остановила его. Она взяла его руку в свою и нежно прошептала ему на ушко, что сама хочет посмотреть на этот подвиг.

Опять сработал эффект влюбленности.

Несколько размякнув, Валерий сел, довольно улыбнулся и, положив свою лох­матую голову на здоровенные кулаки, погрузился в сон.

Учитель в старом, поношенном костюмчике стоял у доски и старательно
объяс­нял сложную тему. Физика продолжалась, не задевая никого из участников этого разговора. Она как будто существовала для других.

Наконец-то прозвенел долгожданный звонок, провозгласивший конец урока.

- Ну, что, помеха торговле устранена, - самодовольно улыбнувшись, сказала Марианна, вставая из-за парты, - пойдем-ка к тебе поразвлечемя немного, - предложила она.

- Всегда, пожалуйста, - ответил ей Руля.

 

***

 

Они шли мимо облезлых кирпичных построек, беседуя о жизни, пока не оказались у двери подъезда. Рулон открыл скрипящую дверь и пропустил Марианну вперед.

Придя домой и расположившись в зале за журнальным столиком, они сели пить чай. Чашки из китайского сервиза очень нравились Марианне. Она с интересом рассматривала своеобразный рисунок, изображенный на них. Ароматный чай дымился, подбадривая и поднимая настроение вместе с музыкой.

Слушая одесский концерт Аркаши Северного, они иногда подпевали. Из колонок музцентра хриплый голос напевал:

 

Люблю я сорок градусов,

Но только — не мороз.

Когда от пьяной радости

В жару краснеет нос.

 

— Что ты думаешь об этой песне? — спросила Марианна, встав лицом к большому зеркалу.

Она поправляла свои пышные блестящие красивые волосы, поглядывая через зеркало на Рулона.

— Да, мой отец стал алкоголиком, — ответил он, размешивая в чашке горячий чай, и, сделав паузу, пояснил, — его допекла мать. Она все требовала, чтобы он больше зарабатывал, а он не умел этого делать. И нашел выход в пьянстве.

— Интересный выход, — сказала Марианна с усмешкой, — а почему же она не нашла сразу себе богатого мужа?

Марианна подошла к стене, на которой висела фотография отца Рулона, сделанная год назад. Отец был очень похож на сына, но лицо его несло на себе следы длительных попоек, и Марианна мимикой выразила свое презрение.

— А она и не искала его, — ответил Рулон, — никто, видите ли, не научил ее искать. Она схватила первое попавшееся говно, а это оказалось не то, что нужно.

Хриплый голос продолжал петь:

 

Люблю я веселиться,

Люблю входить я в раж,

Когда течет по горлышку

Це два аш пять о аш.

 

Марианна посмотрела на второй портрет, висящий на стене рядом с фото отца. Это была фотография матери, красивой и энергичной женщины, сделанная еще 18 лет назад. Такой она была до замужества, еще не успевшая познать все прелести семейной жизни. Повернувшись к Рулону, Марианна рассказала свою историю.

— А вот меня родители с детства научили выбирать, — она порылась в своей маленькой сумочке, нашла помаду и ярко, несколько эротично накрасила свои красивые сочные губы. — они же у меня цыгане. Когда я просила есть, они говорили: «Пойди, попроси у соседей». Когда я просила игрушки, они говорили: «Иди, поиграй у других детей, у которых они есть». А когда я начала просить шмотки получше, то они сказали: «Ты, значит, уже выросла. Раз стала разборчивой — иди попроси у парней. Зря, что ли, перед ними выпендриваешься?»

— Да, вот это отличное воспитание, — восторженно воскликнул Рулон и с восхищением посмотрел на Марианну.

Откровения Марианны о своем воспитании поразили Рулона. Он задумался о том, что если человек с детства все делает сам, достает себе пищу, игрушки, шмот­ки, то он становится независимым от других и, что самое интересное, окружающие начинают его уважать. Так, вся школа и улица уважали Марианну, никто не смел ей противостоять.

— Я помню, как-то раз пошла в песочницу играть с детьми, — продолжала Марианна вспоминать нелегкое детство, которое обеспечило более-менее легкое юношеское существование. — У этих детей были самые разные игрушки. Мы начали играть. У одного трехлетнего мальчика, идеально одетого в белый костюмчик, был большой самосвал, в который насыпали песок и перевозили с места на место, из одной кучи в другую. Вдруг вижу, какой-то мальчишка бегает и всех детей прутом охаживает. При этом он испытывал огромное удовольствие, что было написано на злобном лице.

Все в слезах и соплях от него разбегались. А он еще больше разбесился, давай камнями кидаться. Наконец всех он из песочницы разогнал, подошел ко мне, а я спокойно сижу и смотрю на все, что происходит. Этот нахаленок меня спрашивает: «А ты почему не боишься, ведь у меня прут?» А я ему говорю, что меня еще не такими прутами били и мне совсем не страшно. Тогда он, свирепо сжав свои губы и широко раскрыв глаза, замахнулся и решил меня ударить. Но не тут-то было.

Я была всегда настороже, поэтому быстро увернулась и бросила ему горсть песка в глаза. Он сразу зажмурился, стал зенки свои тереть, прут выронил. Я схватила прут и давай его метелить им. Вся его смелость вдруг
куда-то улетучилась. Он аж завыл от боли и обиды, заревел. Слезы песок из его бебиков повымыли. И он побежал, громко крича.

Когда он вбежал в подъезд дома и с грохотом захлопнул дверь, я осмотрелась кругом: никого нет, стало тихо. Я думаю: «Что же теперь делать? Все разбежались. Играть не с кем». Взяла игрушки и пошла домой. Теперь сама поиграю.

— Да, вот как полезно жесткое воспитание, — одобрительно заметил Ру-
лон, — у меня такого не было, вот местное хулиганье забивает меня теперь вместо родителей. Но ничего, я матери теперь отомщу. Буду жить, как мой алкоголик-отец. Он клево живет, сидит на шее у своей заботливой мамаши, водочку постоянно трахает, ни хрена нигде не работает, балдеет целыми днями.

Тут Рулон скорчил бессмысленную рожу, закатил глаза и закачался, изображая пьяного отца.

— Только вот я водку пить не буду. Я на трезвую так делать буду. Дураком прикинусь и буду тунеядцем. Йогой займусь. Буду самосовершенствованием заниматься. Вот лафа-то будет, — он мечтательно прищурился, словно заглядывая в будущее.

— Дуракам закон не писан, — с ухмылкой заметила Марианна. — А если писан, то не весь, — после некоторой паузы добавила она. — Но на самом деле у тебя другая будет судьба. Ты сам будешь содержать многих людей, хотя в общем-то дураком и лоботрясом обязательно станешь, — съязвив, она лукаво улыбнулась и потрепала Рулона по голове, взъерошив его светлые волосы.

И они расхохотались. На улице уже темнело, но они не включали свет.

Разговор пробуждал в Рулоне что-то давно забытое. Как будто память стала постепенно кристаллизоваться, а Марианна только подтверждала старые знания.

— откуда ты все это знаешь? — осторожно спросил Рулон.

Он понимал, что Марианна, конечно же, не обманывает, но ему было интересно узнать, откуда у нее такие сведения.

— Да у тебя это на морде написано. Твой фейс хорош и без косметики. Помедитируй над этим феноменом физиогномики на досуге.

Марианна указала ему на черты его лица, и Рулон, подойдя к зеркалу, стал себя внимательно изучать, ища, что же особенного было в нем.

Заболтавшись с Марианной, Рулон совсем позабыл, что надо сходить за хлебом и убрать в доме. Не заправленная с утра постель, немытая посуда, пыль на серванте и телевизоре всегда раздражали мать. Все это было кнопкой пускового механизма, включающего в матери программу вспыльчивости и агрессивности. Он обеспокоено взглянул на часы. Времени уже не было. Вот-вот должна прийти мать с вечными упреками. Быстро сообразив, как избежать скандала, Рулон для вида сел делать уроки. Марианна ушла.

 

 

***

 

Через несколько минут дверь в квартиру открыли, и раздался стук каблуков. Это пришла мать. На ее уставшем лице возникло недовольство, когда она увидела немытый пол и разбросанную обувь в прихожей и кухне.

Мать сняла коричневые туфли, повесила на вешалку купленный по блату еще два года назад плащ и уже с порога начала свою проборку за невыполнен-
ные дела.

Узнав, однако, что сын сел за уроки, немного успокоилась.

«Здорово работает!» — подумал Рулон, - все люди ищут в жизни состыковок своего воображения с реальностью, - думал он, - вот мать внушила себе, что дома должен быть порядок и теперь добивается его своим психом, но она еще внушила себе, что сын должен учиться, и если он учится – енто хорошо. Так она и живет ради всяких состыковок. Дурь все это, маразм завнушенных зомби.

Быстро переодевшись, она начала готовить на кухне.

Рулон уже было успокоился, обрадовавшись тому, что удалось избежать
сканда­ла, когда раздался телефонный звонок. Мать долго разговаривала, а затем разъярилась. Оказывается, позвонил классный руководитель и сообщил, что Рулон не успевает по многим предметам и имеет пропуски. И все это — в конце четверти. Мать в бешенстве носилась из комнаты на кухню и обратно. Длинная тирада продолжалась довольно долго. Опять не состыковки.

«Рано обрадовался», — мелькнула следующая мысль. Лучшее, что мог сделать Рулон, — это отключиться от бренного мира. По системе йоги он ввел себя в ряд последовательных состояний, дарующих непоколебимость и нереагирование на изменение окружающей среды. Но это удавалось ему еще слабо. Мать, видя, что сын сохраняет какое-то странное спокойствие, стала беситься еще больше.

Со знанием дела Рулон по системе «Тай собака» уворачивался от мокрой тряпки, угрожавшей его лицу. Затем ему все-таки удалось уравновесить дыхание и обуздать свои чувства, чтобы остаться спокойным во время истерики.

«Вот хорошая практика, - подумал Руля, - я должен наблюдать за собой, какие процессы происходят во мне и не давать себе впадать в негативные эмоции. Что происходит? Мать орет. Я думаю, это плохо и чморюсь, но я вижу эту хуету и не буду думать, что это плохо, буду радоваться.

— А теперь марш за хлебом. Купи буханку черного и батон, — устало сказала мать, устав от своей истерики.

«Вот так люди всегда бесятся от лишней энергии, лучше бы мать позанималась спортом и не тратила энергию на свой психоз, - думал Рул, - негативные эмоции уничтожают мать. Ее поиск ложной справедливости - хороший повод для того, чтобы лечь в психбольницу. Еслиф она ентак будет истощать себя, то скоро рехнется. Негативные эмоции, вызываемые и оправдываемые ложью – вот зло этого мира».

 

***

 

Взяв сумку и деньги, Рулон вышел за дверь и быстро сбежал вниз по лестнице. Он выскочил из подъезда и нос к носу столкнулся с местными хулиганами. Их было четверо. Они стояли полукругом, и один из них, черненький пацан, похвалялся перед остальными своими подвигами. Его рассказ сопровождался возгласами удивления и смешками. Длинный, как жердь, пацан достал пачку «Беломора» из кармана потертой куртки, и все принялись закуривать. В этот момент они увидели Рулона и, как по команде, повернули к нему свои злорадные рожи.

«Ну и денек сегодня», — пронеслось в голове, но отступать было поздно. Рулон вспомнил основной закон ахимсы, гласивший о том, что чувство порождает ответное чувство. Сделав усилие, он взял контроль над своими эмоциями и, настроившись благожелательно к хулиганам, пошел на них.

— Эй, быдло, подь сюда. Деньги! А ну, выкладывай, живо! — не вынимая сигареты изо рта, кривляясь и изгибая грязные пальцы, процедил один из них.

— Давай быстрее! — нагло и надменно протянул другой.

— Ребята, сейчас я куплю хлеба, разменяю тройку, а сдачу отдам вам, — с добродушным видом простачка пролепетал Рулон, сохраняя внутренний самоконтроль.

Удивившись такой покорности и обрадовавшись легкой добыче, хулиганье расслабилось, надеясь на быстрый успех.

— А ну, давай быстрее, бегом! Считаем до трех, два пропускаем!

Под дружный смех на глазах у равнодушных прохожих он побежал со всех ног, радуясь своей находчивости, которая всегда выручала его.

Свет уличных фонарей, которые в большинстве были разбиты, слегка освещал то место, где проходил Рулон. Но отражение от снега создавало умиротворенную картину. Высоко в небе светила луна.

«В мире лжи и обмана нас может спасти только ложь и хитрость. Чем больше ты лжешь другим, тем больше твой успех в миру, - подумал Рул, - главное не обманывать самого себя, чтобы не попасться в сети».

Завернув за угол, Рулон направился к своим телохранителям. Он пересек маленький пустой дворик и вбежал в подъезд нового дома, где жил Куранчик. Куранчика не было дома, но его родичи сказали, что он гуляет у школы. Осторожно идя вдоль домов по переулку, боясь еще на кого-нибудь напороться, Рулон приблизился к школе, где тусовалась вся банда Курана с какими-то девицами. Кроме них, с этой стороны школы никого не было.

— Смотри, кто к нам идет! Да это же мой лучший друг! — прокричал на всю улицу неслабо поддатый Куран, указывая рукой в сторону Рулона. Окружившие его ребята дружно повернулись и посмотрели на дружка своего главаря.

— Чего голосишь? Лучше бы разогнал свору у моего подъезда, а то они чуть не отобрали деньги, которые я хотел принести тебе, — сказал Рулон.

Умение использовать повторяющиеся проявления своих корешей помогало ему находить выход из, казалось бы, невыгодной ситуации. Он помнил правило: «Не бывает безвыходных ситуаций, бывает много страха. Когда отринешь страх, тогда будет и выход».

— Кто отобрал? Где деньги? — заорал Куран. Он вскочил с невысокой ограды, на которой сидел, и, угрожая кулаком невидимым врагам, озлобился.

— Я всем сказал, кто тронет моего друга...

Тут он осекся, увидев группу милиционеров с дружинниками, подходящую к школе. Слегка поутихнув, Куран продолжил беседу с Рулоном.

— Ну ладно, где там твои обидчики? Пойдем скорее. Да, где деньги-то? Давай, а то нам на пиво не хватает.

Все пошли в магазин. Продавщицы с удивлением посмотрели через окно на подвалившую к зданию группу оборванцев.

Рулон купил хлеба, молока и печенья, чтобы поменьше осталось денег, и отдал сдачу поджидавшим у входа телохранителям. Телохранители обрадовались подвалившим деньгам, злорадно усмехаясь, отправились на разборку. Рулон уверенно шел впереди, а банда плелась за ним сзади на небольшом расстоянии. Поджидавшая у дома шпана окружила Рулона, требуя денег.

В это время, выгибая пальцы, сзади подошел Куранчик и угрожающе присвистнул. Малявки повернулись и испуганно посмотрели на ухмыляющихся хулиганов. Через