Письмо Кристиана. Неожиданная находка Аны.
Кристиан спал рядом. За окнами Эскалы занимался рассвет. Было примерно пол шестого утра. Еще достаточно рано, чтобы вставать, но мой ужасный кошмар толкал меня в библиотеку.
Во сне я видела, как сижу на диване, том самом, на котором рыдала вчера после стычки с Еленой и читаю какой то исписанный убористым почерком листок и я, как ни странно, отчетливо помнила, где я его нашла. Мой взгляд невольно зацепился за его край, когда в своем сне я бесцельно ходила вдоль рядов книг и перебирала корешки фолиантов, которые Кристиан так заботливо хранил. Библиотека была его гордостью.
И вот так, проводя пальцами вдоль очередного ряда книг во сне, я порезалась об острый край плотной бумаги и вытащив ее начала читать.
Но смысла текста я не помнила, лишь знала, что шок, который я испытала при его прочтении перерос в мой очередной ночной кошмар и от него сейчас я проснулась в холодном поту.
Тихонько убрав руку спящего Кристиана я накинула на себя халат и стараясь не шуметь, направилась в библиотеку. Мой мозг тут же выдал дорожную карту, как только я попала туда, и я начала свое движение так же, как двигалась во сне.
На очередном оригинале Уильяма Шекспира мои пальцы споткнулись о ребро плотного листа, чуть торчащего между книг.
"Черт подери, я и хочу и боюсь одновременно узнать, что там написано".
Мисс Подсознание неодобрительно качала головой, а внутренняя Богиня подначивала "Давай, Ана, если бы это был секрет, он бы хранился сейчас в сейфе твоего будущего мужа".
И ей удалось, мои пальцы осторожно потянули за край и лист бумаги оказался перед моими глазами.
На моем лице не осталось ни кровинки, когда я начала читать.
Это было похоже на воспоминания или на фантазию, но я читала как завороженная:
"Он стоял в железной клетке, с кляпом во рту, его руки и ноги были растянуты по углам на цепях. На глазах была повязка. Клетка, в которой находился узник, была пронизана сотней заостренных длинных прутьев и каждый из них касался его кожи. Малейшее движение доставляло мучения, когда ближайшее к нему острие вонзалось в кожу.
Это было его наказанием, за то, что подсмотрел, как его Госпожа принимает ванну. Не удержался от соблазна и вот теперь она наказала его.
В таком положении он был уже полночи, пока его Госпожа сладко потягиваясь во сне, лежала обнаженная на софе, под клеткой, которая была подвешена к потолку.
Он знал, его мучения будут длиться и длиться, пока прутья царапают и колют его кожу и, лишь если Госпожа сжалится, наутро его освободят, но лишь затем, чтобы поставить израненного коленями на рассыпанный горох в углу, в покоях Госпожи.
Он ее раб и она делает с ним все, что захочет.
Захочет - ударит, захочет изнасилует рукоядью своего стека, захочет - лишит его еды и воды, так, что он будет умирать от жажды.
Госпожа жестока, прекрасна, но справедлива и ни разу он не был наказан ею просто так.
Раб знал, что виноват и был готов терпеть все пытки Госпожи, лишь бы она не вышвырнула его на улицу, лишь бы не продала другому Хозяину.
Раб не смел желать Госпожу даже в своих мыслях, когда она зажав его шею между своих бедер хлестала его оголенный зад ремнем, заставляя его вздрагивать и сдерживая крики крепче стискивать зубы от каждого обжигающего удара. Это возбуждало Госпожу, его крики и стоны между ее ног. И обычно Госпожа кончала ему на загривок, бурно и со стонами, обрушивая удар за ударом на его горящий зад.
Сегодня днем он валялся в ногах у Госпожи, пытаясь вымолить ее прощение, целовал ее сапоги преданно глядя в глаза. Но Госпожа была непреклонна, настолько сильно он провинился.
Ему было строжайше запрещено смотреть на ее груди, на ее великолепные розовые, налитые груди с такими манящими его к себе сосками. Он грезил о них, но ни разу Госпожа не дала даже посмотреть на них, отчего он и решился на этот отчаянный поступок и сейчас горько расплачивался за это в ЕЕ клетке.
Рабу было известно, что после того, как он отстоит ночь на горохе его привяжут к выгнутой скамье и Госпожа снова будет пороть его и насиловать его зад своим блестящим черным страпоном, заставляя его возбуждаться и стонать под ее натиском. А потом она с отвращением влепит ему пощечину, увидев, как он непроизвольно кончил под собой без ее ведома.
Госпожа разозлится и ему придется лечь головой в специальные тиски, а Госпожа, зафиксировав его таким образом опустится своей плотью на его лицо и он будет долго и старательно лизать, сосать и всячески ублажать ЕЕ - он ничтожный, ничего не значащий для нее раб, раб которого можно подарить, продать, прогнать и даже убить. Он ее вещь, ее собственность и с ним она вольна делать все, что ее душе угодно.
Сколько раз ее тонкий и острый каблук был в его широко открытом рту, сколько раз он вылизывал его, стараясь ей угодить. Она ходила по нему, сильно вдавливая свои шпильки в его голую спину, оставляя глубокие синяки, которые он принимал с благодарностью, и, глядя на них потом вспоминал свою боль и свое наслаждение от ее стройных ног в туфлях на своей обнаженной спине.
Ему было больно спать, сидеть, ходить. Каждое его движение причиняло ему боль, напоминая о Госпоже. Но ни за что в своей никчемной жизни, он не хотел ее потерять. Раб трепетно любил свою Госпожу, она была его единственной, единовластной Хозяйкой, а он был идеальным рабом, ЕЕ рабом, ЕЕ вещью, вещью о которой она заботилась, когда он болел, когда был голоден, если это не являлось наказанием. Госпоже нравилось выгуливать его в своем саду на длинной серебряной цепи, нагишом, как свою собачонку. Она снабжала его одеждой. Она была для него ВСЕМ в этом мире.
Его благодарность Госпоже не знала границ. Несмотря на все унижения и боль, он ее боготворил.
Он отчетливо помнил, как попал к Госпоже, совершенно потерянный и никому не нужный, она подобрала его на улице, проезжая мимо на своем Мерседесе, когда он замерзал зимой, сидя в тонкой ветровке под окнами бывшего Хозяина, выгнавшего и повесившего на его шею табличку с надписью "Этот раб будет принадлежать любому, кто захочет его иметь своей вещью."
Госпожа взяла его в свой дом, вылечила от жесточайшего воспаления легких и возможно она даже любила его, по-своему, и тогда, когда ее рука, затянутая в черную лайковую перчатку, наказывала его, но об этом он не смел даже мечтать.
С такими мыслями раб томился в клетке, а капли его крови капали теплыми алыми пятнами на стройное тело Госпожи, спящей под ним на софе.".
Я зажала себе рот, чтобы не закричать, снова...
"Мой Fifty, мой потерянный маленький мальчик" на мои глаза навернулись слезы.
Даже если это неправда и это лишь его фантазии, когда он был в руках Елены, тошнота все равно подкатила к моему горлу, заставляя согнувшись пополам и при этом аккуратно заправив злосчастный листок бумаги на его место между книг, рвануть к ванной, где меня вывернуло наизнанку от нахлынувших на меня и топящих в себе жутких эмоций.
©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.