 |
|
Неожиданно нервы Жажа сдали. В ярости она уселась на кровати и, уже не владея собой, зло уставилась на Сильви и ткнула в ее сторону здоровой рукой.
— Это все она! Всю мне жизнь отравила!.. Шлюха!..
С ее языка сорвалось самое страшное ругательство из ее лексики. И тотчас из-под век брызнули слезы.
— Я ее ненавижу, слышите!.. Ненавижу!.. Это все она… Долго меня вокруг носа водила!.. Представляете, как она меня называла? Старуха!.. Да! Старуха!.. Это меня-то, которая для нее…
— Ложись, Жажа, — приказал Мегрэ. — А то тебе хуже станет.
— О, если бы вы!..
Осеклась и через секунду закричала еще громче:
— Но я вам не дамся!.. Не пойду в Агно… Понятно?!.
Или только вместе с ней… Я не хочу… Не хочу…
Горло видно саднило от сухости, и Жажа инстинктивно оглядывалась в поисках воды.
— Сбегай за бутылкой! — кинул Мегрэ Сильви.
— Но… ведь она уже…
— Давай-давай…
Комиссар подошел к окну убедиться, что за ними больше не наблюдают из дома напротив. По крайней мере, за стеклами никого не было видно.
Небольшая часть улочки с неровно выложенным булыжником… Фонарь… Вывеска бара напротив…
— Разве я не понимаю, почему вы ее защищаете, молодая потому что… Небось уже и вам предложения делала…
Вернулась Сильви, сразу осунувшаяся, измученная, с черными кругами под глазами, и протянула Мегрэ початую бутылку виски.
Жажа ухмыльнулась:
— Теперь, выходит, мне можно, коли все равно скоро подыхать, так что ли?.. Я ведь прекрасно слышала, что сказал врач…
Мысль о том, что ей суждено скоро умереть, тотчас привела ее в волнение. Она явно боялась смерти. Глаза испуганно забегали.
Тем не менее бутылку взяла и с жадностью отхлебнула несколько глотков, смотря по очереди на обоих стоящих перед нею людей. Потом вновь запричитала:
— Старуха скоро помрет!.. Но я не хочу!.. Пусть лучше эта подохнет раньше меня… Так как она во всем виновата…
Жажа замолчала, будто внезапно потеряв нить мыслей. Мегрэ молча и без единого движения ждал.
— Она раскололась, да?.. Знамо дело, раскололась, иначе бы ее не выпустили… А я ведь пыталась вытащить ее оттуда… Ведь, по правде говоря, Жозеф не посылал меня в Антиб к сыну Уильяма… Это я сама…
Понятно?..
Ну конечно! Мегрэ не надо было ничего объяснять.
Уже около часа назад он все понял, и теперь его ничем не удивишь!
Мегрэ ткнул пальцем в сторону дивана.
— Ведь вовсе не Уильям спал на диване, да?
— Верно, он там никогда не спал!.. Он ложился ко мне в постель!.. Уильям был моим любовником! Уильям приходил ко мне, ради меня одной, а эта, которую я пускала сюда из жалости, укладывалась на диване…
Неужели вы этого сразу не поняли!..
Она почти что прокричала последнюю фразу охрипшим от волнения голосом. Мегрэ оставалось теперь только молчать и слушать. Из самых глубин души женщины вырывалась на волю истина. Вся подноготная, что так долго и тщательно пряталась внутри. И перед ним предстала новая, настоящая Жажа, Жажа без всяких прикрас.
— Правда заключается в том, что я его любила, а он любил меня!.. Он понимал, что вовсе не по моей вине мне не удалось получить воспитание и образование… Ему было очень хорошо со мной… Он мне сам признавался… Каждый раз не хотел уходить… А когда вновь возвращался, то всегда радовался, как ученик, дождавшийся каникул…
Жажа говорила и плакала, отчего ее рот постоянно кривился, и создавалась иллюзия, будто она корчит странные гримасы, совершенно поразительные от игры теней и розового света абажура.