Здавалка
Главная | Обратная связь

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОГОНЯ ЗА ДОБЫЧЕЙ



Джек Лондон. Белый Клык

--------------------------------------------------------------- Изд. "Правда", 1984 г.---------------------------------------------------------------

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОГОНЯ ЗА ДОБЫЧЕЙ

Темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдомреки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они,черные, зловещие, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Глубокоебезмолвие царило вокруг. Весь этот край, лишенный признаков жизни с еедвижением, был так пустынен и холоден, что дух, витающий над ним, нельзябыло назвать даже духом скорби. Смех, но смех страшнее скорби, слышалсяздесь -- смех безрадостный, точно улыбка сфинкса, смех, леденящий своимбездушием, как стужа. Это извечная мудрость -- властная, вознесенная надмиром -- смеялась, видя тщету жизни, тщету борьбы. Это была глушь -- дикая,оледеневшая до самого сердца Северная глушь. И все же что-то живое двигалось в ней и бросало ей вызов. По замерзшейреке пробиралась упряжка ездовых собак. Взъерошенная шерсть их заиндевела наморозе, дыхание застывало в воздухе и кристаллами оседало на шкуре. Собакибыли в кожаной упряжи, и кожаные постромки шли от нее к волочившимся сзадисаням. Сани без полозьев, из толстой березовой коры, всей поверхностьюложились на снег. Передок их был загнут кверху, как свиток, чтобы приминатьмягкие снежные волны, встававшие им навстречу. На санях стоял крепкопритороченный узкий, продолговатый ящик. Были там и другие вещи: одежда,топор, кофейник, сковорода; но прежде всего бросался в глаза узкий,продолговатый ящик, занимавший большую часть саней. Впереди собак на широких лыжах с трудом ступал человек. За санями шелвторой. На санях, в ящике, лежал третий, для которого с земными трудами былопокончено, ибо Северная глушь одолела, сломила его, так что он не мог большени двигаться, ни бороться. Северная глушь не любит движения. Она ополчаетсяна жизнь, ибо жизнь есть движение, а Северная глушь стремится остановить всето, что движется. Она замораживает воду, чтобы задержать ее бег к морю; онавысасывает соки из дерева, и его могучее сердце коченеет от стужи; но сособенной яростью и жестокостью Северная глушь ломает упорство человека,потому что человек -- самое мятежное существо в мире, потому что человеквсегда восстает против ее воли, согласно которой всякое движение в концеконцов должно прекратиться. И все-таки впереди и сзади саней шли два бесстрашных и непокорныхчеловека, еще не расставшиеся с жизнью. Их одежда была сшита из меха имягкой дубленой кожи. Ресницы, щеки и губы у них так обледенели отзастывающего на воздухе дыхания, что под ледяной коркой не было видно лица.Это придавало им вид каких-то призрачных масок, могильщиков изпотустороннего мира, совершающих погребение призрака. Но это были непризрачные маски, а люди, проникшие в страну скорби, насмешки и безмолвия,смельчаки, вложившие все свои жалкие силы в дерзкий замысел и задумавшиепотягаться с могуществом мира, столь же далекого, пустынного и чуждого им,как и необъятное пространство космоса. Они шли молча, сберегая дыхание для ходьбы. Почти осязаемое безмолвиеокружало их со всех сторон. Оно давило на разум, как вода на большой глубинедавит на тело водолаза. Оно угнетало безграничностью и непреложностью своегозакона. Оно добиралось до самых сокровенных тайников их сознания, выжимая изнего, как сок из винограда, все напускное, ложное, всякую склонность кслишком высокой самооценке, свойственную человеческой душе, и внушало иммысль, что они всего лишь ничтожные, смертные существа, пылинки, мошки,которые прокладывают свой путь наугад, не замечая игры слепых сил природы. Прошел час, прошел другой. Бледный свет короткого, тусклого дня началмеркнуть, когда в окружающей тишине пронесся слабый, отдаленный вой. Онстремительно взвился вверх, достиг высокой ноты, задержался на ней, дрожа,но не сбавляя силы, а потом постепенно замер. Его можно было принять застенание чьей-то погибшей души, если б в нем не слышалось угрюмой ярости иожесточения голода. Человек, шедший впереди, обернулся, поймал взгляд того, который брелпозади саней, и они кивнули друг другу. И снова тишину, как иголкой, пронзилвой. Они прислушались, стараясь определить направление звука. Он доносилсяиз тех снежных просторов, которые они только что прошли. Вскоре послышался ответный вой, тоже откуда-то сзади, но немного левее. -- Это ведь они за нами гонятся, Билл, -- сказал шедший впереди. Голосего прозвучал хрипло и неестественно, и говорил он с явным трудом. -- Добычи у них мало, -- ответил его товарищ. -- Вот уже сколько дней яне видел ни одного заячьего следа. Путники замолчали, напряженно прислушиваясь к вою, который поминутнораздавался позади них. Как только наступила темнота, они повернули собак к елям на берегу рекии остановились на привал. Гроб, снятый с саней, служил им и столом искамьей. Сбившись в кучу по другую сторону костра, собаки рычали и грызлись,но не выказывали ни малейшего желания убежать в темноту. -- Что-то они уж слишком жмутся к огню, -- сказал Билл. Генри, присевший на корточки перед костром, чтобы установить на огнекофейник с куском льда, молча кивнул. Заговорил он только после того, каксел на гроб и принялся за еду. -- Шкуру свою берегут. Знают, что тут их накормят, а там они самипойдут кому-нибудь на корм. Собак не проведешь. Билл покачал головой: -- Кто их знает! Товарищ посмотрел на него с любопытством. -- Первый раз слышу, чтобы ты сомневался в их уме. -- Генри, -- сказал Билл, медленно разжевывая бобы, -- а ты не заметил,как собаки грызлись, когда я кормил их? -- Действительно, возни было больше, чем всегда, -- подтвердил Генри. -- Сколько у нас собак. Генри? -- Шесть. -- Так вот... -- Билл сделал паузу, чтобы придать больше веса своимсловам. -- Я тоже говорю, что у нас шесть собак. Я взял шесть рыб из мешка,дал каждой собаке по рыбе. И одной не хватило. Генри. -- Значит, обсчитался. -- У нас шесть собак, -- безучастно повторил Билл. -- Я взял шесть рыб.Одноухому рыбы не хватило. Мне пришлось взять из мешка еще одну рыбу. -- У нас всего шесть собак, -- стоял на своем Генри. -- Генри, -- продолжал Билл, -- я не говорю, что все были собаки, норыба досталась семерым. Генри перестал жевать, посмотрел через костер на собак и пересчитал их. -- Сейчас там только шесть, -- сказал он. -- Седьмая убежала, я видел, -- со спокойной настойчивостью проговорилБилл. -- Их было семь. Генри взглянул на него с состраданием и сказал: -- Поскорее бы нам с тобой добраться до места. -- Это как же понимать? -- А так, что от этой поклажи, которую мы везем, ты сам не свой стал,вот тебе и мерещится бог знает что. -- Я об этом уж думал, -- ответил Билл серьезно. -- Как только онапобежала, я сразу взглянул на снег и увидел следы; потом сосчитал собак --их было шесть. А следы -- вот они. Хочешь взглянуть? Пойдем -- покажу. Генри ничего ему не ответил и молча продолжал жевать. Съев бобы, онзапил их горячим кофе, вытер рот рукой и сказал: -- Значит, по-твоему, это... Протяжный тоскливый вой не дал ему договорить. Он молча прислушался, а потом закончил начатую фразу, ткнув пальцемназад, в темноту: -- ...это гость оттуда? Билл кивнул. -- Как ни вертись, больше ничего не придумаешь. Ты же сам слышал, какуюгрызню подняли собаки. Протяжный вой слышался все чаще и чаще, издалека доносились ответныезавывания, -- тишина превратилась в сущий ад. Вой несся со всех сторон, исобаки в страхе сбились в кучу так близко к костру, что огонь чуть ли неподпаливал им шерсть. Билл подбросил хвороста в костер и закурил трубку. -- Я вижу, ты совсем захандрил, -- сказал Генри. -- Генри... -- Билл задумчиво пососал трубку. -- Я все думаю. Генри: онкуда счастливее нас с тобой. -- И Билл постучал пальцем по гробу, на которомони сидели. -- Когда мы умрем. Генри, хорошо, если хоть кучка камней будетлежать над нашими телами, чтобы их не сожрали собаки. -- Да ведь ни у тебя, ни у меня нет ни родни, ни денег, -- сказалГенри. -- Вряд ли нас с тобой повезут хоронить в такую даль, нам такиепохороны не по карману. -- Чего я никак не могу понять. Генри, это -- зачем человеку, которыйбыл у себя на родине не то лордом, не то вроде этого и ему не приходилосьзаботиться ни о еде, ни о теплых одеялах, -- зачем такому человекупонадобилось рыскать на краю света, по этой богом забытой стране?.. -- Да. Сидел бы дома, дожил бы до старости, -- согласился Генри. Его товарищ открыл было рот, но так ничего и не сказал. Вместо этого онпротянул руку в темноту, стеной надвигавшуюся на них со всех сторон. Вомраке нельзя было разглядеть никаких определенных очертаний; виднеласьтолько пара глаз, горящих, как угли. Генри молча указал на вторую пару и на третью. Круг горящих глазстягивался около их стоянки. Время от времени какая-нибудь пара меняла местоили исчезала, с тем чтобы снова появиться секундой позже. Собаки беспокоились все больше и больше и вдруг, охваченные страхом,сбились в кучу почти у самого костра, подползли к людям и прижались к ихногам. В свалке одна собака попала в костер; она завизжала от боли и ужаса,и в воздухе запахло паленой шерстью. Кольцо глаз на минуту разомкнулось идаже чуть-чуть отступило назад, но как только собаки успокоились, оно сноваоказалось на прежнем месте. -- Вот беда. Генри! Патронов мало! Докурив трубку, Билл помог своему спутнику разложить меховую постель иодеяло поверх еловых веток, которые он еще перед ужином набросал на снег.Генри крякнул и принялся развязывать мокасины. -- Сколько у тебя осталось патронов? -- спросил он. -- Три, -- послышалось в ответ. -- А надо бы триста. Я бы им показал,дьяволам! Он злобно погрозил кулаком в сторону горящих глаз и стал устанавливатьсвои мокасины перед огнем. -- Когда только эти морозы кончатся! -- продолжал Билл. -- Вот ужевторую неделю все пятьдесят да пятьдесят градусов. И зачем только я пустилсяв это путешествие, Генри! Не нравится оно мне. Не по себе мне как-то.Приехать бы уж поскорее, и дело с концом! Сидеть бы нам с тобой сейчас укамина в форте Мак-Гэрри, играть в криббедж... Много бы я дал за это! Генри проворчал что-то и стал укладываться. Он уже задремал, как вдругголос товарища разбудил его: -- Знаешь, Генри, что меня беспокоит? Почему собаки не накинулись натого, пришлого, которому тоже досталась рыба? -- Уж очень ты стал беспокойный, Билл, -- послышался сонный ответ. --Раньше за тобой этого не водилось. Перестань болтать, спи, а утром встанешькак ни в чем не бывало. Изжога у тебя, оттого ты и беспокоишься. Они спали рядом, под одним одеялом, тяжело дыша во сне. Костер потухал,и круг горящих глаз, оцепивших стоянку, смыкался все теснее и теснее. Собаки жались одна к другой, угрожающе рычали, когда какая-нибудь параглаз подбиралась слишком близко. Вот они зарычали так громко, что Биллпроснулся. Осторожно, стараясь не разбудить товарища, он вылез из-под одеялаи подбросил хвороста в костер. Огонь вспыхнул ярче, и кольцо глаз подалосьназад. Билл посмотрел на сбившихся в кучу собак, протер глаза, вгляделсяпопристальнее и снова забрался под одеяло. -- Генри! -- окликнул он товарища. -- Генри! Генри застонал, просыпаясь, и спросил: -- Ну, что там? -- Ничего, -- услышал он, -- только их опять семь. Я сейчас пересчитал. Генри встретил это известие ворчанием, тотчас же перешедшим в храп, иснова погрузился в сон. Утром он проснулся первым и разбудил товарища. До рассвета оставалосьеще часа три, хотя было уже шесть часов утра. В темноте Генри занялсяприготовлением завтрака, а Билл свернул постель и стал укладывать вещи всани. -- Послушай, Генри, -- спросил он вдруг, -- сколько, ты говоришь, у насбыло собак? -- Шесть. -- Вот и неверно! -- заявил он с торжеством. -- Опять семь? -- спросил Генри. -- Нет, пять. Одна пропала. -- Что за дьявол! -- сердито крикнул Генри, и, бросив стряпню, пошелпересчитать собак. -- Правильно, Билл, -- сказал он. -- Фэтти сбежал. -- Улизнул так быстро, что и не заметили. Пойди-ка сыщи его теперь. -- Пропащее дело, -- ответил Генри. -- Живьем слопали. Он, наверное, неодин раз взвизгнул, когда эти дьяволы принялись его рвать. -- Фэтти всегда был глуповат, -- сказал Билл. -- У самого глупого пса все-таки хватит ума не идти на верную смерть. Он оглядел остальных собак, быстро оценивая в уме достоинства каждой. -- Эти умнее, они такой штуки не выкинут. -- Их от костра и палкой не отгонишь, -- согласился Билл. -- Я всегдасчитал, что у Фэтти не все в порядке. Таково было надгробное слово, посвященное собаке, погибшей на Северномпути, -- и оно было ничуть не скупее многих других эпитафий погибшимсобакам, да, пожалуй, и людям.





©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.