Главная | Обратная связь

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕСНЬ ГОЛОДА

Поначалу день сулил удачу. За ночь не пропало ни одной собаки, и Генрис Биллом бодро двинулись в путь среди окружающего их безмолвия, мрака ихолода. Билл как будто не вспоминал о мрачных предчувствиях, тревоживших егопрошлой ночью, и даже изволил подшутить над собаками, когда на одном изповоротов они опрокинули сани. Все смешалось в кучу. Перевернувшись, санизастряли между деревом и громадным валуном, и, чтобы разобраться во всейэтой путанице, пришлось распрягать собак. Путники нагнулись над санями,стараясь поднять их, как вдруг Генри увидел, что Одноухий убегает в сторону. -- Назад, Одноухий! -- крикнул он, вставая с колен и глядя собакевслед. Но Одноухий припустил еще быстрее, волоча по снегу постромки. А там, натолько что пройденном ими пути, его поджидала волчица. Подбегая к ней.Одноухий навострил уши, перешел на легкий мелкий шаг, потом остановился. Онглядел на нее внимательно, недоверчиво, но с жадностью. А она скалила зубы,как будто улыбаясь ему вкрадчивой улыбкой, потом сделала несколько игривыхпрыжков и остановилась. Одноухий пошел к ней все еще с опаской, задравхвост, навострив уши и высоко подняв голову. Он хотел было обнюхать ее, но волчица подалась назад, лукаво заигрываяс ним. Каждый раз, как он делал шаг вперед, она отступала назад. И так, шагза шагом, волчица увлекала Одноухого за собой, все дальше от его надежныхзащитников -- людей. Вдруг как будто неясное опасение остановило Одноухого.Он повернул голову и посмотрел на опрокинутые сани, на своих товарищей поупряжке и на подзывающих его хозяев. Но если что-нибудь подобное и мелькнулов голове у пса, волчица вмиг рассеяла всю его нерешительность: она подошла кнему, на мгновение коснулась его носом, а потом снова начала, играя,отходить все дальше и дальше. Тем временем Билл вспомнил о ружье. Но оно лежало под перевернутымисанями, и, пока Генри помог ему разобрать поклажу. Одноухий и волчица такблизко подошли друг к другу, что стрелять на таком расстоянии былорискованно. Слишком поздно понял Одноухий свою ошибку. Еще не догадываясь, в чемдело, Билл и Генри увидели, как он повернулся и бросился бежать назад, кним. А потом они увидели штук двенадцать тощих серых волков, которые мчалисьпод прямым углом к дороге, наперерез Одноухому. В одно мгновение волчицаоставила всю свою игривость и лукавство -- с рычанием кинулась она наОдноухого. Тот отбросил ее плечом, убедился, что обратный путь отрезан, и,все еще надеясь добежать до саней, бросился к ним по кругу. С каждой минутойволков становилось все больше и больше. Волчица неслась за собакой, держасьна расстоянии одного прыжка от нее. -- Куда ты? -- вдруг крикнул Генри, схватив товарища за плечо. Билл стряхнул его руку. -- Довольно! -- сказал он. -- Больше они ни одной собаки не получат! С ружьем наперевес он бросился в кустарник, окаймлявший речное русло.Его намерения были совершенно ясны: приняв сани за центр круга, по которомубежала собака, Билл рассчитывал перерезать этот круг в той точке, кудапогоня еще не достигла. Среди бела дня, имея в руках ружье, отогнать волкови спасти собаку было вполне возможно. -- Осторожнее, Билл! -- крикнул ему вдогонку Генри. -- Не рискуй зря! Генри сел на сани и стал ждать, что будет дальше. Ничего другого ему неоставалось. Билл уже скрылся из виду, но в кустах и среди растущих кучкамиелей то появлялся, то снова исчезал Одноухий. Генри понял, что положениесобаки безнадежно. Она прекрасно сознавала опасность, но ей приходилосьбежать по внешнему кругу, тогда как стая волков мчалась по внутреннему,более узкому. Нечего было и думать, что Одноухий сможет настолько опередитьсвоих преследователей, чтобы пересечь их путь и добраться до саней. Обелинии каждую минуту могли сомкнуться. Генри знал, что где-то там, в снегах,заслоненные от него деревьями и кустарником, в одной точке должны сойтисьстая волков, Одноухий и Билл. Все произошло быстро, гораздо быстрее, чем он ожидал. Раздался выстрел,потом еще два -- один за другим, и Генри понял, что заряды у Билла вышли.Вслед за тем послышались визги и громкое рычание. Генри различил голосОдноухого, взвывшего от боли и ужаса, и вой раненого, очевидно, волка. И все. Рычание смолкло. Визг прекратился. Над безлюдным краем снованависла тишина. Генри долго сидел на санях. Ему незачем было идти туда: все было ясно,как будто встреча Билла со стаей произошла у него на глазах. Только один разон вскочил с места и быстро вытащил из саней топор, но потом снова опустилсяна сани и хмуро уставился прямо перед собой, а две уцелевшие собаки жались кего ногам и дрожали от страха. Наконец он поднялся -- так устало, как будто мускулы его потеряливсякую упругость, -- и стал запрягать. Одну постромку он надел себе на плечии вместе с собаками потащил сани. Но шел он недолго и, как только сталотемнеть, сделал остановку и заготовил как можно больше хвороста; потомнакормил собак, поужинал и постелил себе около самого костра. Но ему не суждено было насладиться сном. Не успел он закрыть глаза, какволки подошли чуть ли не вплотную к огню. Чтобы разглядеть их, уже не нужнобыло напрягать зрение. Тесным кольцом окружили они костер, и Генрисовершенно ясно видел, как одни из них лежали, другие сидели, третьиподползали на брюхе поближе к огню или бродили вокруг него. Некоторые дажеспали. Они свертывались на снегу клубочком, по-собачьи, и спали крепкимсном, а он сам не мог теперь сомкнуть глаз. Генри развел большой костер, так как он знал, что только огонь служитпреградой между его телом и клыками голодных волков. Обе собаки сидели у ногсвоего хозяина -- одна справа, другая слева -- в надежде, что он защитит их;они выли, взвизгивали и принимались исступленно лаять, если какой-нибудьволк подбирался к костру ближе остальных. Заслышав лай, весь круг приходил вдвижение, волки вскакивали со своих мест и порывались вперед, нетерпеливовоя и рыча, потом снова укладывались на снегу и один за другим погружались всон. Круг сжимался все теснее и теснее. Мало-помалу, дюйм за дюймом, тоодин, то другой волк ползком подвигался вперед, пока все они не оказывалисьна расстоянии почти одного прыжка от Генри. Тогда он выхватывал из костраголовни и швырял ими в стаю. Это вызывало поспешное отступление,сопровождаемое разъяренным воем и испуганным рычанием, если пущенная меткойрукой головня попадала в какого-нибудь слишком смелого волка. К утру Генри осунулся, глаза у него запали от бессонницы. В темноте онсварил себе завтрак, а в девять часов, когда дневной свет разогнал волков,принялся за дело, которое обдумал в долгие ночные часы. Он срубил несколькомолодых елей и, привязав их высоко к деревьям, устроил помост, затем,перекинув через него веревки от саней, с помощью собак поднял гроб иустановил его там, наверху. -- До Билла добрались и до меня, может, доберутся, но вас-то, молодойчеловек, им не достать, -- сказал он, обращаясь к мертвецу, погребенномувысоко на деревьях. Покончив с этим, Генри пустился в путь. Порожние сани легкоподпрыгивали за собаками, которые прибавили ходу, зная, как и человек, чтоопасность минует их только тогда, когда они доберутся до форта Мак-Гэрри. Теперь волки совсем осмелели: спокойной рысцой бежали они позади санейи рядом, высунув языки, поводя тощими боками. Волки были до того худы --кожа да кости, только мускулы проступали, точно веревки, -- что Генриудивлялся, как они держатся на ногах и не валятся в снег. Он боялся, что темнота застанет его в пути. В полдень солнце не только согрело южную часть неба, но даже бледнымзолотистым краешком показалось над горизонтом. Генри увидел в этом доброепредзнаменование. Дни становились длиннее. Солнце возвращалось в эти края.Но как только приветливые лучи его померкли, Генри сделал привал. До полнойтемноты оставалось еще несколько часов серого дневного света и мрачныхсумерек, и он употребил их на то, чтобы запасти как можно больше хвороста. Вместе с темнотой к нему пришел ужас. Волки осмелели, да и проведеннаябез сна ночь давала себя знать. Закутавшись в одеяло, положив топор междуног, он сидел около костра и никак не мог преодолеть дремоту. Обе собакижались вплотную к нему. Среди ночи он проснулся и в каких-нибудь двенадцатифутах от себя увидел большого серого волка, одного из самых крупных во всейстае. Зверь медленно потянулся, точно разленившийся пес, и всей пастьюзевнул Генри прямо в лицо, поглядывая на него, как на свою собственность,как на добычу, которая рано или поздно достанется ему. Такая уверенность чувствовалась в поведении всей стаи. Генри насчиталштук двадцать волков, смотревших на него голодными глазами или спокойноспавших на снегу. Они напоминали ему детей, которые собрались вокругнакрытого стола и ждут только разрешения, чтобы наброситься на лакомство. Иэтим лакомством суждено стать ему! "Когда же волки начнут свой пир?" --думал он. Подкладывая хворост в костер. Генри заметил, что теперь он совершеннопо-новому относится к собственному телу. Он наблюдал за работой своихмускулов и с интересом разглядывал хитрый механизм пальцев. При свете костраон несколько раз подряд сгибал их, то поодиночке, то все сразу, торастопыривал, то быстро сжимал в кулак. Он приглядывался к строению ногтей,пощипывал кончики пальцев, то сильнее, то мягче, испытывая чувствительностьсвоей нервной системы. Все это восхищало Генри, и он внезапно прониксянежностью к своему телу, которое работало так легко, так точно и совершенно.Потом он бросал боязливый взгляд на волков, смыкавшихся вокруг костра всетеснее, и его, словно громом, поражала вдруг мысль, что это чудесное тело,эта живая плоть есть не что иное, как мясо -- предмет вожделения прожорливыхзверей, которые разорвут, раздерут его своими клыками, утолят им свой голодтак же, как он сам не раз утолял голод мясом лося и зайца. Он очнулся от дремоты, граничившей с кошмаром, и увидел перед собойрыжую волчицу. Она сидела в каких-нибудь шести футах от костра и тоскливопоглядывала на человека. Обе собаки скулили и рычали у его ног, но волчицасловно и не замечала их. Она смотрела на человека, и в течение несколькихминут он отвечал ей тем же. Вид у нее был совсем не свирепый. В глазах еесветилась страшная тоска, но Генри знал, что тоска эта порождена таким жестрашным голодом. Он был пищей, и вид этой пищи возбуждал в волчице вкусовыеощущения. Пасть ее была разинута, слюна капала на снег, и она облизывалась,предвкушая поживу. Безумный страх охватил Генри. Он быстро протянул руку за головней, ноне успел дотронуться до нее, как волчица отпрянула назад: видимо, онапривыкла к тому, чтобы в нее швыряли чем попало. Волчица огрызнулась,оскалив белые клыки до самых десен, тоска в ее глазах сменилась такойкровожадной злобой, что Генри вздрогнул. Он взглянул на свою руку, заметил,с какой ловкостью пальцы держали головню, как они прилаживались ко всем еенеровностям, охватывая со всех сторон шероховатую поверхность, как мизинец,помимо его воли, сам собой отодвинулся подальше от горячего места --взглянул и в ту же минуту ясно представил себе, как белые зубы волчицывонзятся в эти тонкие, нежные пальцы и разорвут их. Никогда еще Генри нелюбил своего тела так, как теперь, когда существование его было стольнепрочно. Всю ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями, засыпал,когда бороться с дремотой не хватало сил, и просыпался от визга и рычаниясобак. Наступило утро, но на этот раз дневной свет не прогнал волков.Человек напрасно ждал, что его преследователи разбегутся. Они по-прежнемукольцом оцепляли костер и смотрели на Генри с такой наглой уверенностью, чтоон снова лишился мужества, которое вернулось было к нему вместе с рассветом. Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты огня, как на негобросился самый смелый волк из стаи; однако прыжок был плохо рассчитан, иволк промахнулся. Генри спасся тем, что отпрыгнул назад, и зубы волкащелкнули в нескольких дюймах от его бедра. Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг него, и только горящиеголовни отогнали ее на почтительное расстояние. Даже при дневном свете Генри не осмеливался отойти от огня и нарубитьхвороста. Шагах в двадцати от саней стояла громадная засохшая ель. Онпотратил половину дня, чтобы растянуть до нее цепь костров, все время держанаготове для своих преследователей несколько горящих веток. Добравшись доцели, он огляделся вокруг, высматривая, где больше хвороста, чтобы свалитьель в ту сторону. Эта ночь была точным повторением предыдущей, с той только разницей, чтоГенри почти не мог бороться со сном. Он уже не просыпался от рычания собак.К тому же они рычали не переставая, а его усталый, погруженный в дремотумозг уже не улавливал оттенков в их голосах. И вдруг он проснулся, будто от толчка. Волчица стояла совсем близко.Машинально он ткнул головней в ее оскаленную пасть. Волчица отпрянула назад,воя от боли, а Генри с наслаждением вдыхал запах паленой шерсти и горелогомяса, глядя, как зверь трясет головой и злобно рычит уже в нескольких шагахот него. Но на этот раз, прежде чем заснуть, Генри привязал к правой рукетлеющий сосновый сук. Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила его.Так продолжалось несколько часов. Просыпаясь, он отгонял волков горящимиголовнями, подбрасывал в огонь хвороста и снова привязывал сук к руке. Всешло хорошо; но в одно из таких пробуждений Генри плохо затянул ремень, и,как только глаза его закрылись, сук выпал у него из руки. Ему снился сон. Форт Мак-Гэрри. Тепло, уютно. Он играет в криббедж сначальником фактории. И ему снится, что волки осаждают форт. Волки воют усамых ворот, и они с начальником по временам отрываются от игры, чтобыприслушаться к вою и посмеяться над тщетными усилиями волков проникнутьвнутрь форта. Потом -- какой странный сон ему снился! -- раздался треск.Дверь распахнулась настежь. Волки ворвались в комнату. Они кинулись на негои на начальника. Как только дверь распахнулась, вой стал оглушительным, онуже не давал ему покоя. Сон принимал какие-то другие очертания. Генри не могеще понять, какие, и понять это ему мешал вой, не прекращающийся ни наминуту. А потом он проснулся и услышал вой и рычание уже наяву. Волки всейстаей бросились на него. Чьи-то клыки впились ему в руку. Он прыгнул вкостер и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге. И вотначалась битва. Толстые рукавицы защищали его руки от огня, он полнымигорстями расшвыривал во все стороны горящие угли, и костер стал под конецчем-то вроде вулкана. Но это не могло продолжаться долго. Лицо у Генри покрылось волдырями,брови и ресницы были опалены, ноги уже не терпели жара. Схватив в руки поголовне, он прыгнул ближе к краю костра. Волки отступили. Справа и слева --всюду, куда только падали угли, шипел снег: и по отчаянным прыжкам, фырканьюи рычанию можно было догадаться, что волки наступали на них. Расшвыряв головни, человек сбросил с рук тлеющие рукавицы и принялсятопать по снегу ногами, чтобы остудить их. Обе собаки исчезли, и онпрекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на том затянувшемся пиру,который начался с Фэтти и в один из ближайших дней, может быть, закончитсяим самим. -- А все-таки до меня вы еще не добрались! -- крикнул он, бешенопогрозив кулаком голодным зверям. Услышав его голос, стая заметалась, дружно зарычала, а волчицаподступила к нему почти вплотную и уставилась на него тоскливыми, голоднымиглазами. Генри принялся обдумывать новый план обороны. Разложив костер широкимкольцом, он бросил на тающий снег свою постель и сел на ней внутри этогокольца. Как только человек скрылся за огненной оградой, вся стая окружилаее, любопытствуя, куда он девался. До сих пор им не было доступа к огню, атеперь они расселись около него тесным кругом и, как собаки, жмурились,зевали и потягивались в непривычном для них тепле. Потом волчица уселась назадние лапы, подняла голову и завыла. Волки один за другим подтягивали ей, инаконец вся стая, уставившись мордами в звездное небо, затянула песньголода. Стало светать, потом наступил день. Костер догорал. Хворост подходил кконцу, надо было пополнить запас. Человек попытался выйти за пределыогненного кольца, но волки кинулись ему навстречу. Горящие головнизаставляли их отскакивать в стороны, но назад они уже не убегали. Тщетностарался человек прогнать их. Убедившись наконец в безнадежности своихпопыток, он отступил внутрь горящего кольца, и в это время один из волковпрыгнул на него, но промахнулся и всеми четырьмя лапами угодил в огонь.Зверь взвыл от страха, огрызнулся и отполз от костра, стараясь остудить наснегу обожженные лапы. Человек, сгорбившись, сидел на одеяле. По безвольно опущенным плечам ипоникшей голове можно было понять, что у него больше нет сил продолжатьборьбу. Время от времени он поднимал голову и смотрел на догорающий костер.Кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось, распалось на отдельныекостры. Свободный проход между ними все увеличивался, а сами кострыуменьшались. -- Ну, теперь вы до меня доберетесь, -- пробормотал Генри. -- Но мневсе равно, я хочу спать... Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой волчицу,смотревшую на него пристальным взглядом. Спустя несколько минут, которые показались ему часами, он снова поднялголову. Произошла какая-то непонятная перемена, настолько непонятная длянего, что он сразу очнулся. Что-то случилось. Сначала он не мог понять, чтоименно. Потом догадался: волки исчезли. Только по вытоптанному кругом снегу можно было судить, как близко ониподбирались к нему. Волна дремоты снова охватила Генри, голова его упала на колени, новдруг он вздрогнул и проснулся. Откуда-то доносились людские голоса, скрип полозьев, нетерпеливоеповизгивание собак. От реки к стоянке между деревьями подъезжало четверонарт. Несколько человек окружили Генри, скорчившегося в кольце угасающегоогня. Они расталкивали и трясли его, стараясь привести в чувство. Он смотрелна них, как пьяный, и бормотал вялым, сонным голосом: -- Рыжая волчица... приходила к кормежке собак... Сначала сожраласобачий корм... потом собак... А потом Билла... -- Где лорд Альфред? -- крикнул ему в ухо один из приехавших, с силойтряхнув его за плечо. Он медленно покачал головой. -- Его она не тронула... Он там, на деревьях... у последней стоянки. -- Умер? -- Да. В гробу, -- ответил Генри. Он сердито дернул плечом, высвобождаясь от наклонившегося над нимчеловека. -- Оставьте меня в покое, я не могу... Спокойной ночи... Веки Генри дрогнули и закрылись, голова упала на грудь. И как толькоего опустили на одеяло, в морозной тишине раздался громкий храп. Но к этому храпу примешивались и другие звуки Издали, еле уловимый натаком расстоянии, доносился вой голодной стаи, погнавшейся за другойдобычей, взамен только что оставленного ею человека.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *