 |
|
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БЛЮЗ «100 РЕНТГЕН»
Блюз «100 рентген»,
Блюз «100 рентген»,
Нет дороги назад,
Так держись, старый хрен,
Твои руки в ожогах,
Твое сердце в пыли,
Но лучше Зона снаружи,
Чем Зона внутри.
Когда весь мир ослепила
Золотая зола,
Когда героев рожать
Перестала Земля,
Мы сберегли свои души,
Мы в Зону ушли,
Ведь лучше Зона снаружи,
Чем Зона внутри.
Блюз «100 рентген»,
Блюз «100 рентген»,
Ты за счастьем пришел,
Так шевелись, старый хрен,
Смотри, летят вертолеты,
И, похоже, ты влип,
Но лучше Зона снаружи,
Чем Зона внутри.
Пусть чернобыльский пес
Тихо хнычет в ночи,
Путь пульсирует «грави»
И «электра» скворчит,
Мы сберегли свои души,
Когда в Зону ушли,
Ведь лучше Зона снаружи,
Чем Зона внутри.
Блюз «100 рентген»,
Блюз «100 рентген»,
Ты за свободой пришел,
Так бери, старый хрен,
У Зоны жесткие руки
И яростный лик,
Но лучше Зона снаружи,
Чем Зона внутри.
Блюз «100 рентген»,
Блюз «100 рентген»…
Лешка-Звонарь. Блюз «100 рентген». Первый вариант.
Это последняя история о Лешке-Звонаре, история немного сентиментальная и печальная, как и большинство историй о музыкантах, пьяницах и поэтах. Если ты сталкер, то где-нибудь в кармане твоего комбинезона уж точно лежит флешка с его песнями. И даже если ты не сталкер, а просто когда-то бывал в Зоне, даже если ты был наемником и сам охотился на сталкеров, то наверняка слышал его «Мутанта», про то, как «маленькая девочка родила мутанта…». А еще — «Гадину», «Перелетный блюз», «Скафандр на двоих», «Пьяного зомби», «Девочку на Кордоне», «Простую балладу» и, конечно же, блюз «100 рентген». Бар так называется, говоришь? Правильно, сынок, именно так бар и называется, «100 рентген», только в песне речь идет не об этом… Впрочем, о чем там идет речь, ты и сам хорошо знаешь, чего там рассказывать. Существует несколько вариантов этой песни, в том числе и не слишком пристойных, так что при случае тебе есть из чего выбрать. Сталкеры, они, как известно, существа грубые, но нежные, ранимые, но суровые. Вот и Лешка-Звонарь не был исключением.
Когда бандюки отобрали у него гитару, надо сказать, не в форме был Лешка, и очень даже не в форме. Музыкант, после того, как очухался, естественно, извлек из тайника старенькую «Гадюку» и в одиночку, имея всего два запасных рожка, положил всю банду, засевшую на старой насосной станции в районе Болот, включая ее главаря Фиксатого.
И по Зоне он ходил в одиночку или с другим чудиком, которого звали Ведьмак, но чаще все-таки один. Бывало, прибьется к какой-нибудь команде, дойдет с ними до одному ему ведомого пункта, а потом сгинет. В лес уйдет или еще куда-нибудь. И нет его несколько суток, а то и неделю. А потом зайдешь в «100 рентген», а он в углу сидит себе, струны перебирает, и рожа конопатая довольная такая. Значит, вернулся с хабаром или с новой песней. Так он сочинил «Неперелетный блюз». Вернулся он тогда без хабара, но живым, только руки сильно тряслись, так что потребовалось два или три стопаря, чтобы он смог взять гитару и изобразить что-нибудь вразумительное.
В Зоне ведь немного летающих тварей. Если, конечно, таковыми не считать боевые вертолеты и ворон. И хорошо, что немного. Тут и от нелетающих-то иногда отбиться трудно, а уж если бы, скажем, кровососы еще и летать умели, тогда и вовсе пиши пропало. Однако в лесах и на болотах полным-полно всякой мелкой и крупной живности, которая некогда была летучей. Но каждой осенью через гиблое небо Зоны на благословенный юг тянутся стаи перелетных птиц. Летят, курлычут, не ведая, что их собратья изменились и жуткие звуки, доносящиеся с земли, и есть ответ на их курлыканье.
Октябрьским вечером Лешка-Звонарь двигался по дороге к военным складам, где в те времена понемногу обживалась группировка «Свобода». В этот раз он прошел через Барьер и двинулся бы дальше, только «антирад» кончился, да и «монолитовцы» лютовали. Так что пришлось возвращаться пустым.
Лешке нравилось бывать в гостях у «Свободы», хотя вступать в группировку он не собирался. Он вообще не любил группировки.
Кроме того, он подозревал, что ни «Долг», ни «Свобода» нигде, кроме как в Зоне, существовать не могут, притянула их Зона навсегда. И его, Лешку-Звонаря, тоже притянула, только вот ходить он хотел там, где ему нравится, и идеями о спасении мира от Зоны или, наоборот, об ее уничтожении больше забивать голову не желал. В Зоне было страшно, но там, снаружи, бывало еще страшнее, уж кто-кто, а он-то это знал доподлинно, ведь и там, и здесь побывал.
Когда он проходил мимо болотца, что неподалеку от складов, в темнеющем небе появилась стая журавлей. Они летели клином, и клин этот снижался, явно намереваясь заночевать на таком удобном с виду болотце. Однако, снизившись, птицы почувствовали что-то неладное, и клин, ненадолго смешавшись в стаю, с курлыканьем стал набирать высоту. И тут в болоте что-то тяжко плеснуло, и десяток темных тварей, расплескивая уродливыми крыльями радиоактивную жижу, взлетели, чтобы догнать бывших сородичей. Зачем — трудно было сказать, может быть, чтобы сожрать, а может, древний перелетный инстинкт тоже погнал их на юг. Они взлетали неумело, как-то косо, совсем не так, как взлетают птицы, но быстро осваивались в воздухе и, сбившись в постоянно ломающуюся, тяжело хлопающую крыльями ленту, пустились догонять улетающий клин.
Лешка не сразу сообразил, что стреляет. Одна из тварей шарахнулась в его сторону, распахнув зубастую пасть, нарвалась на очередь и рухнула на растрескавшийся асфальт, царапая его острыми перьями. Остальные догнали стаю и принялись за охоту. Должно быть, они владели каким-то хитрым приемом, может быть, телепатически воздействовали на несчастных птиц, а может быть, просто давили ультразвуком, но журавли один за другим падали, становясь добычей бывших сородичей. На сторожевой вышке вспыхнул прожектор, потом с нее же ударил пулемет, кромсая и мутантов, и журавлей. Через несколько минут все было кончено.
Остатки рваного клина уходили на юг, подальше от Зоны, чтобы навсегда вычеркнуть этот проклятый край из своих вековечных маршрутов.
Храни Господь летящих над Зоной.
Через полчаса Лешка сидел у костра неподалеку от вышки связи, пил вместе со всеми водку, но петь наотрез отказывался, горло перехватило. Потом в каптерке, с пьяницей-поваром, они говорили о чем-то долго, убедительно и бессвязно, потом уснули, а на другой день, уже в баре «100 рентген» Лешка исполнил свой «Неперелетный блюз».
Октябрьский вечер. Холодно. Дрожится.
Тускнеет Зона, дело ближе к ночи.
И небеса прострочены, как джинсы,
Крупнокалиберной двухтактной строчкой.
Вот вертолет качнул граненой мордой
И отвалил, взревев предсмертным басом.
На остановке пьяный или мертвый,
И кажется, что пахнет старым мясом.
Еще знобит, но, слава богу, меньше,
Спиртное кончилось, так хоть стрельба согрела.
Мне б женщину… Но в Зоне нету женщин.
И нет детей, им нечего здесь делать.
Зато здесь умереть чертовски просто.
И этой ночью, гулкой и осенней,
Я на забытом Богом Перекрестке
Пытаюсь рассуждать о милосердии.
Но некогда, и я опять стреляю,
Слепые псы выходят на дорогу,
Похоже, Бог меня не понимает,
А может, я не понимаю Бога…
Сменю рожок и зашагаю дальше,
Свинцовый плащ запахивая плотно.
Храни Господь над Зоною летящих
И не забудь о нас — неперелетных.[17]
Сесть ему на хвост пытались, и не однажды, только каждый раз что-то случалось. То гравитационная аномалия ни с того ни с сего флуктуировать начинала, хотя и не положено ей сразу после выброса-то, то собачья стая путь перекрывала, то еще что-нибудь.
Замечено было, что пси-излучение на него не действует. То есть действует, но только когда он не играет, а как заиграет — так и пройти может там, где больше никому хода нет. И если идти за ним след в след, не отставая, то тоже пройти можно. Только договариваться надо, а договориться с Лешкой-Звонарем было непросто. Хотя можно было. Очень он блюз любил и гитаристов хороших, так что если у вас найдется флешка или диск с записями, скажем, Stevie Ray Vaughan, Snowy White или хотя бы Эрика Клаптона, то считайте, что и договорились.
А вот с бандюками Лешка ладил плохо. И шансон их блатной терпеть не мог, «Гули-гули» всякие да «Централы». Называл блатные песни неприличными словами, и даже колбасило его, как нормального человека в аномалии «пси-поле», если что-нибудь подобное слышал хотя бы издалека.
Всем известна история его недолгой и не слишком счастливой семейной жизни. Пастыри Зоны, которых яйцеголовые научники именуют парой маловнятных слов «разумная ноосфера», нашли ему женщину, они же сделали его сына за год почти взрослым юношей и послали в Большой мир, откуда тот так и не вернулся. Зачем послали — одним им, точнее, ноосфере, и ведомо. Жена Звонаря, Катерина, сначала ушла от сталкера к Болотному Доктору, а потом и от Доктора ушла. Отправилась к центру Зоны, да там и сгинула. Хотя говорят, не совсем напрочь сгинула, потому что по всему обжитому пространству Зоны поползли слухи о женщине, спасающей сталкеров, попавших в ловушки, да только не очень-то в это верится. Звонаря ведь эта женщина в конце концов так и не спасла. Не сумела или не захотела. А может, его-то как раз и не могла. Хотя, впрочем, что и говорить, отличала Зона Лешку-Звонаря от прочих сталкеров, отличала и по-своему хранила, хотя порой в такие места забрасывала, о которых обычному сталкеру лучше и не знать. И с Бакенщиком сводила не раз, да и с Катериной, по слухам, он все-таки встречался, хотя никто не мог сказать, кем теперь стала тоненькая хрупкая «девочка с Кордона». Рассказывают, что даже в старой, той еще, которая до первой катастрофы, Припяти и то доводилось Звонарю побывать, и не только побывать, но и попытаться спасти город, да только мало ли какие байки рассказывают у сталкерских костров глухими чернобыльскими ночами…
Старые сталкеры говорят, что Зона выбирает лучших и убивает худших, только это неправда, Зона не разбирает, она рано или поздно забирает всех, всех растворяет в себе, а уж кому суждено стать зомби, кому кровососом, кому бюрером, кому контролером — вот это, наверное, зависит от человека. Кем стал Звонарь — неведомо, только иногда в сталкерских ПДА слышатся блюзовые аккорды и хрипловатый голос, напевающий что-то очень знакомое, жаль слов иногда не разобрать, но скорее всего это просто флуктуации ноосферы. Хотя у Зоны много голосов, но хочется верить, что среди них существует хоть один человеческий и это голос Лешки-Звонаря. А насчет флуктуаций ноосферы — так все мы в некотором роде эти самые флуктуации, чего уж там стесняться-то. Может, и стал Леша-Звонарь человеческим голосом Зоны, кто знает? В Зоне возможно все — и невозможно тоже. Поэтому вспомним Звонаря, и где бы мы ни находились, на давным-давно обжитом Кордоне, где правит старый байбак Сидорович, в пустом и золотистом, как ореховая скорлупа, Лиманске, где тени фортепьянных арпеджио до сих пор гуляют по пустым улицам, в бесприютной Припяти, на «Янтаре», железнодорожном разъезде или в усеянном ржавыми тушами мертвых сухогрузов Затоне — выпьем за него и за его песни. Тем более что из Зоны ни диски, ни флешки с Лешкиными записями никому еще вынести не удавалось, хотя сулили за них в Большом мире очень приличные деньги. Как же, натуральный бард Зоны, живой звук, никакой фанеры, жизнь на краю жизни, адреналин и все такое. Девочки будут колготки на себе рвать от восторга. Только Зона баба злая и ревнивая, ничего из того, что ей по-настоящему любо, отдавать не хочет, поэтому так ни одной записи наружу и не попало. Пусто было на вынесенных из Зоны флешках и лазерных дисках. Артефакты Зона выпускала, а вот песни о себе — нет. Может быть, этой самой ноосфере песни были дороже артефактов? Артефакты она творит на раз, а вот с песнями не получается…
Так что, братья-сталкеры, выпьем за Звонаря и его блюзы и баллады. Выпьем и вспомним.
Трое сталкеров, Берет, Васька-Мобила и прибившийся к ним Бадбой, дежурили у Барьера, вместе с бойцами группировки «Свобода», методично отстреливая накатывающихся волна за волной мутантов. Гон на этот раз оказался слабеньким, мутанты были в основном несерьезные, вялые, все больше слепые собаки да псевдоплоти, но попадались и чернобыльские псы и кровососы, и даже один псевдогигант притопал. С последним пришлось помучаться, псевдогигант тварь тупая, но здоровенная до безобразия, шкура у нее не хуже кевларовой брони, а вдобавок этот кусок дурного агрессивного мяса еще и невероятно быстро регенерирует. Автоматные пули псевдогиганта не берут, гранаты тоже, а противотанковых орудий в Зону как-то не завезли, пожадничали, наверное. Но реактивный огнемет «Шмель», который «свободовцы» приволокли с военных складов, не подкачал, хотя горящая тварь сразу и не сдохла, а ломанулась прямо на баррикаду, прорвала ее, покалечив троих бойцов, после чего рухнула на дорогу и чадно горела, не переставая при этом корчиться и выть на всю округу. Потом, конечно, догорела и затихла. Внезапно наступило затишье, мутанты куда-то подевались, только псевдогигант вздрагивал и чадил за спинами бойцов, остальные твари пропали, как сгинули. И вот тогда на опустевшей дороге, ведущей от Радара, появился хорошо известный всем сталкерам Зоны Лешка-Звонарь. Ни мутанты, ни понатыканные по всей дороге патрули «Монолита» его, похоже, совершенно не волновали, а мучило его тривиальное похмелье, о наличии которого он сразу и сообщил оцепеневшим от удивления сталкерам. Почему уважаемый сталкер выглядел как непохмеленный вешняковский алкаш, в общем-то понятно, «антирад» кончился, так что пришлось прибегнуть к старинному, многажды проверенному средству от радиации, а именно — водке. А вот как он попал за Барьер, почему его не сожрали местные твари и не пристрелили фанатики из «Монолита» — оставалось неясным. Впрочем, расспрашивать Лешку об этом было занятием бесперспективным — все равно не скажет. Звонарь и раньше-то ходил где хотел, и в основном в одиночку, а когда потерял семью да нашел «мамины бусы» и сходил в старую Припять, так и вовсе отгородился от прочих сталкеров, разве что Ведьмак его мог разговорить, да и то не всегда. И песни свои петь перестал. Иногда напивался до просветления и играл в баре «100 рентген» что-то непонятное, не то плакал, не то грозил, не то молился, не то спорил с кем-то музыкой своей, аж страшно становилось его слушать. А потом, когда трезвел, — снова затаривался патронами и фуражом и уходил в глубь Зоны. Может, Катерину свою искал, может, смерть, а может еще чего — кто его знает. А спросить нельзя. Не принято в таких случаях спрашивать.
Берет, Мобила и Бадбой были с Лешкой не так чтобы накоротке, но все-таки знакомы, вот он и направился к их костерку — похмелиться и передохнуть, прежде чем дальше топать.
Похмелился. А когда Берет, видя, что боец из Лешки, почитай, никакой, посоветовал тому полежать в тенечке и отдохнуть, а то сейчас снова монстры попрут, Звонарь махнул рукой в сторону Барьера и сказал, что цирк на сегодня отменяется, монстров не будет, потому что Радар скис и вышедшие из-под контроля мутанты насмерть сцепились с вышедшими из-под контроля «монолитовцами». Так что можно ни о чем особенно не беспокоиться, а преспокойно выпить еще по граммульке, а потом поспать часиков этак десять. Что и сделал немедленно, то есть выпил и завалился спать в кузове побитого пулями автобуса-«пазика». А сталкеры задумались.
Почему сдох Радар, спорить можно было до бесконечности, впрочем, любая железяка рано или поздно ломается, и, чтобы починить ее, требуются время, запчасти и специалисты. Во вранье Лешка раньше замечен не был, да и с какой такой стати ему было врать? А вот случай такой упускать было нельзя. Потому что там, за Радаром, начинались места, в которые редко кто хаживал, по слухам, там прямо под ногами грудами валялись неслыханной силы и стоимости артефакты, где-то там билось жестокое к одним и щедрое к другим сердце Зоны, и к нему, к этому сердцу, стремился каждый уважающий себя сталкер. Зачем? А зачем, к примеру, люди лезут в горы? Какого рожна, скажите, им понадобилось в космосе? Вот за тем самым и именно такого рожна! Чем Зона не космос?
В общем, сталкеры подхватились, проверили снаряжение, добрали боезапаса, да и двинулись за Барьер. «За зипунами», — как сказал начитанный Берет. Лишних брать не стали, пошли втроем, слаженной и обстрелянной командой, все ребята с Кордона, воспитанники недавно пропавшего Бей-Болта: Берет и Васька-Мобила. Бадбой, правда, прибился к команде попозже, но Бей-Болта заочно боготворил. А потом, когда несколько часов на дороге к Радару не появилось ни одного мутанта, тогда и остальные сообразили что к чему, и за троицей потянулись и другие команды. «Долг», «Свобода», даже бандюки и те подтянулись.
Фонило на дороге все-таки здорово, счетчик Гейгера трещал, как влюбленный сверчок, но идти, однако же, было можно, тем более что «антирадом» запаслись по самые ноздри, да и водки в рюкзаках было аж по шесть бутылок у каждого. Ни кабанов, ни чернобыльских псов, ни контролеров на покрытой выбоинами бетонной дороге не было, живых, разумеется, — не соврал Звонарь. Где-то впереди слышался рваный треск автоматов, уханье гранат и какие-то непонятного происхождения звонкие щелчки, словно лопались металлические мембраны старинных телефонов. Потом стали попадаться трупы. Трупов было много, в основном мутанты вперемежку с «монолитовцами», изредка попадались свободные сталкеры, но таких были единицы, и бог весть как они сюда попали. Судя по всему, грызня здесь шла нешуточная. Волна мутантов, раньше отклоняемая от территории, занятой «монолитовцами», пси-излучением Радара, покатилась назад, когда Радар скис, и схлестнулась с фанатиками, которые перед смертью перестали быть фанатиками и не смогли правильно сориентироваться, а значит, почти все, кто оказался на пути повернутого вспять гона, умерли. А оставшиеся в живых держали оборону, пока основные силы «Монолита» уходили в подземелья.
Сталкеры дошли до того места, где дорога делала зигзагообразный поворот. Слева, там, где в небо вздымались решетчатые лопухи антенн, за вытянутыми и разорванными прорвавшимися на территорию Радара тварями Зоны спиралями Бруно, за поваленным сетчатым забором, стреляли и кричали зло и тонко, сорванными голосами, а потом снова и снова стреляли. Потом стволы перегревались, и стрельба прекращалась, слышались только хрипы «монолитовцев» да хряск ломаемых прикладами позвоночников чернобыльских тварей. Идти туда было бы самоубийством, и сталкеры свернули направо, надеясь выйти к Припяти другой дорогой.
Сталкеры прошли вдоль железнодорожных путей, по насыпи над полузасыпанным тоннелем. Колючая проволока и здесь была смята, на этот раз обезумевшими от потери вожаков стаями слепых собак. Некоторые из тварей были еще живы и, издыхая на шипах, скулили жалобно, словно обыкновенные псы. Не растерявший еще юношеской дурости Бадбой хотел было перестрелять их из своего раритетного револьвера, чтобы не мучились, но покалеченных псов было слишком много, сталкер понял, что на всех патронов не хватит, и одумался. И правильно сделал, потому что патроны скоро понадобились, чтобы стрелять по живым собакам, и зря Берет всю дорогу до поворота посмеивался над старомодным Бадбоевым револьвером, пушка оказалась что надо — сплющивающаяся крупнокалиберная пуля рвала чернобыльского пса пополам, сажала на задницу матерого кабана-мутанта, да жаль мало было патронов — один барабан всего и остался. Но Бадбой, не обращая внимания на матерный хрип Берета, вскарабкался на сторожевую вышку, с которой свешивался обглоданный труп «монолитовца», и вернулся с ручным пулеметом Дегтярева. Вот уж воистину тощим мужчинам нравятся большие пушки и крупные женщины!
А потом они долго прятались от прорвавшихся через проволочное заграждение слепых псов в каком-то боксе. Внутри бетонного бокса стая слепых собак, направляемая лобастым чернобыльским псом-контролером, в клочья рвала матерого кровососа. Сталкеры удачно положили в три ствола почти уже загрызенного взбесившимися тварями кровососа, стаю и пса тоже положили, хотя в конце концов ручной пулемет заклинило. Тощий сталкер ткнул раскаленным стволом в пасть чернобыльского пса, и пока зверюга давилась сталью, разнес в клочья лобастую башку из своей пушки, потратив три патрона из последних шести.
Стальные ворота в бокс запирались байонетными замками, да еще удачно найденный обрезок рельса ловко лег в приваренные к стальной раме скобы, так что взять сталкеров теперь было непросто. Под самым потолком над воротами тянулся ряд узких горизонтальных вентиляционных щелей, забранных частой сеткой, да толку-то от них было — не амбразуры же! А снаружи выли и бесновались твари Чернобыля. То один, то другой слепой пес с размаху бился изъязвленным телом в стальные створки, грохотало, раздавался жалобный визг, потом все повторялось снова и снова. Сталкеры соорудили из подручного хлама что-то вроде лесов, чтобы расстрелять тварей через щели — не вечно же здесь сидеть, но это не понадобилось. К вечеру они услышали басовитое чавканье лопастей тяжелых вертолетов, слитный рев тридцатимиллиметровых пушек, а потом шипение и жирный треск, какой бывает, когда по площадям работают напалмом. Щели над воротами налились багровым жаром, потянуло бензиновой и еще черт знает какой гарью, но бокс находился в стороне от дороги, и их не задело. Потом все стихло, только страшно трещали горящие деревья и гулко лопались цистерны на железнодорожных путях — горел лес вокруг Радара, горели вагоны на дороге — горело все. Неожиданно хлынул какой-то невероятный ливень, так что в бокс устремились потоки мутной, пахнущей гарью горячей воды, а в верхние окна-амбразуры повалили клубы вонючего пара. Но и ливень кончился. Сталкеры ждали, потому что с территории Радара снова послышались выстрелы и голоса. Кто-то все-таки выжил в этом огненно-водяном аду, переждал в подземных бункерах-убежищах и теперь выполз на волю. Потом снова прилетели вертолеты, но на этот раз бомбить и стрелять не стали, а судя по звуку, приземлились и высадили десант. Через полчаса раздалось клохтание запущенного дизель-генератора, по потолку бокса заскакали синие сполохи от электросварки, и снова пришлось ждать.
Радар чинили. Наконец вертолеты снялись и улетели, а Радар снова заработал, хотя и не в полную силу, с перебоями, но заработал же! И мир в глазах стал мигать, проваливаясь в черно-белое, но они уже успели выбраться из бункера и уйти достаточно далеко, чтобы собраться с силами и бежать к реке, покуда этих самых сил хватило. Излучение Радара вновь обрушилось на дорогу к городу Припять, и чернобыльские твари снова поперли туда, куда им и полагалось переть, — на Барьер. А сталкеры пошли дальше, по железнодорожной насыпи, огибая недоступную Припять по широкой дуге, оставляя Радар слева в стороне. Вертолеты сработали аккуратно, выжгли часть леса по ту сторону дороги, там еще что-то горело чадно и жарко, залили напалмом подъездные пути к Радару, и теперь внизу, под насыпью, маячили бархатистые, словно нарочно покрашенные тепловозы, решетчатые скелеты товарных вагонов и вздутые, похожие на обугленные лопнувшие сардельки нефтяные цистерны. А на территории Радара суетились выползшие из подземных щелей «монолитовцы». Осмысленно суетились — чинили изгородь, растаскивали дымящиеся груды разнообразного мусора, оставшегося после пожара, убирали обгорелые трупы — в общем, наводили порядок. На бархатных от копоти стальных вышках с прогоревшими настилами снова появились снайперы и пулеметчики. Радар восстанавливался с пугающей скоростью.
И тогда сталкеры поняли, что назад дороги нет, а значит, надо идти вперед, они пошли и шли, пока слева в сизом мареве вечного дождя снова не открылась шершавая от пепла река Припять. Но и на Припять дороги не было, и трое вооруженных, усталых уже до безразличия людей спустились в неглубокую лощину, по дну которой добрались до щитовых металлических ворот с жизнерадостными гипсовыми, крашенными серебрянкой пионером и пионеркой, салютующими Зоне с невысоких бетонных постаментов.
— А ну стоять, уроды! — раздался чей-то полузнакомый голос из-за крашенной той же серебрянкой ограды. — Стоять, песьи дети! А ну-ка валите отсюда, пока целы! Кому я сказал, живо!
В подтверждение этих слов за забором отчетливо хлопнуло, и у ног идущего впереди Берета недвусмысленно взметнулся фонтанчик песка.
— Пойдете дальше — стану бить на поражение, — предупредил тот же голос. — Сначала по предплечьям, потом по коленям. Назад, говорю, черти чернобыльские! Нельзя сюда, сдохнете ни за что! Гиблое это место!
Сталкеры остановились. Точнее, остановились Берет с Мобилой, а вот недисциплинированный Бадбой отвалил куда-то в сторону и, как полагается истинному черту чернобыльскому, сгинул.
Между тем невидимый стрелок, не жалея патронов, прочертил перед сталкерами пунктир, который, по его мнению, переступать ни в коем случае не следовало.
— Из «винтореза» стреляет, — прокомментировал Мобила. — И, надо сказать, довольно метко.
— А голосок-то я этот уже где-то слышал, в детстве что ли? — спросил сам себя Берет. — И звук выстрела какой-то уж больно знакомый. Тебе не кажется, Мобила?
— Факт, — подтвердил Мобила. — Голосок тот еще, раз услышишь — до самой смерти не забудешь. Сдается мне, что старина Бей-Болт это собственной персоной. Только странный какой-то он нынче. Может, траванулся чем, а может, просто маразм у него, в конце концов, он уже старенький. Я слыхал, он после того, как банду наемников на очистных сооружениях в одиночку кончил, так сразу в отшельники и подался. Вот и отшельничает себе, замаливает грехи на всю катушку. Озверел, поди, без человеческого-то общества, а может быть, просто крыша поехала. Спасать надо учителя.
— Не верю я, чтобы старина Болт в своих учеников на поражение стрелять стал, — задумчиво сказал Берет, демонстративно закинул автомат за спину и неторопливо зашагал в сторону гостеприимно распахнутых ворот.
— Стой, придурок, это ловушка, ни хера вы не понимаете, сопляки, — донеслось из-за забора.
Потом послышалась какая-то возня, кто-то матюгнулся, и между гипсовыми пионером и пионеркой воздвигся изрядно помятый Бадбой. Свой знаменитый револьвер он держал за ствол на манер дубины, скособоченная рожа сияла парой отменных фонарей, но вид у него при этом был весьма довольный.
— Вырубил я вашего дедулю, — гордо сообщил он, — причем аккуратненько, без членовредительства, так что дорога свободна, добро пожаловать в изумрудные поля, джентльмены!
— Идиот, — донесся из действительно изумрудной травы болезненный голос Бей-Болта, — болван, рожа пассатижная! Сила есть — ума не надо. Что же ты, придурок, наделал!
— Ничего, Болт, малец немного перестарался, ты не беспокойся, здесь все свои, сейчас мы тебя немного подлечим, а потом возьмем под белы рученьки и отведем, куда хочешь. Хочешь — на Кордон, хочешь — в бар «100 рентген» на Росток, а ежели совсем невмоготу от грехов тяжких, то на Болота к Иерею, дьяконом к нему пойдешь, у него как раз пару недель назад дьякона полтергейст сожрал.
— Нет, это поганое место точно заминировать надо было, да только все руки не доходили, да и мин противопехотных, честно говоря, ни одной не нашлось, — сокрушенно проскрипел Бей-Болт, поднимаясь с земли. — Ну, нет мин, да и хрен с ними, но таблички-то установить мог, старый дуралей!
Сталкеры стояли кружком, в меру серьезные, чтобы не обидеть ненароком пожилого учителя, хотя с их точки зрения ситуация выглядела вполне комичной.
Легендарный сталкер, гроза беспредельщиков, воспитатель молодежи Бей-Болт, человек, который когда-то учил их, совсем сопливых новичков, не отличающих чернобыльского пса от слепой собаки, страшным премудростям жизни и смерти в Зоне, сидел на траве в застиранных трениках и выгоревшей голубой майке. Одной рукой он потирал здоровенную шишку на голове, а другой норовил дотянуться до валяющегося шагах в трех «винтореза». В конце концов до «винтореза» он все-таки дотянулся и, опираясь на него, кряхтя и морщась, принял относительно вертикальное положение.
— Шустрый малец, однако, — огорченно сказал он, осторожно потрогав шишку на затылке. — Эк он меня своей дурой приголубил! Хорошо, не насмерть, а может, и не очень хорошо! Ну что же, господа пионеры, добро пожаловать в ад! Ничего необычного не замечаете? Буколическое местечко, не правда ли? Нравится?
Местечко и в самом деле было ностальгическое. Чистый воздух, какого в Зоне и быть-то не должно, мачтовые сосны вокруг гудят, вытянутые вверх, словно струны небесного контрабаса, рыжая хвоя на дорожках, не ржавая от радиации, а просто прошлогодняя. Речка где-то рядом сама с собой перешептывается, опрятные, похоже, даже свежевыкрашенные сентиментальной голубенькой краской корпуса дортуаров, спортплощадка с баскетбольными вышками и сохранившейся сеткой на кольцах, даже водопровод, и тот, похоже, работает. И мутантов почему-то нет ни одного. Ни тебе кровососа, ни бюрера, ни химеры или даже паршивого тушкана, в общем, ни пса чернобыльского. А еще — небо. Нормальное небо над Зоной почти всегда мутное, вспученное, словно больное, а тут — только прошли за ворота, как небо распахнулось неправдоподобной синевой, словно в рекламном проспекте. Какое-то ненастоящее было это небо. И нежно плещущая за резными кронами деревьев река Припять, к которой, кстати, прохода не было, тоже казалась ненастоящей. Но если это была и декорация, то очень правдоподобная — на траве можно было лежать, под солнцем — обгореть, а на воду из небольшого светлого родничка даже счетчик Гейгера не реагировал. Такой благодати в Зоне существовать просто не полагалось, и все-таки она существовала. Существовала вопреки всем законам физики, да бог с ней, с физикой, Зона сама сочиняет себе физические законы вопреки сталкерским инстинктам. А значит, рядом была беда. И нешуточная.
— Ну что, раз так получилось, пойдем к моей стоянке, — грустно сказал Бей-Болт и заковылял в глубь лагеря, опираясь на «винторез».
Возле небольшого коттеджика, в котором некогда проживал какой-нибудь старший пионервожатый со своими фаворитками, горел-прогорал тихий костерок. Над костерком на козлах побулькивал закопченный до черноты котелок, рядом, сдвинутый чуть в сторону, так, чтобы не кипеть, а только не остывать, висел алюминиевый чайник. Пахло тушенкой и еще чем-то совершенно забытым, сгоревшими еловыми шишками и, наверное, детством.
И если бы не разобранный автомат «Вал», детали которого были аккуратно разложены на расстеленной плащ-палатке, не распяленный для проветривания на перилах веранды хорошо знакомый всем обитателям предбанника Зоны, Кордона, тяжелый «монолитовский» костюм с приметными самодельными накладками из кожи псевдогиганта на локтях, коленях и груди, никто и не догадался бы, что в этом с виду райском местечке обосновался известный всей Зоне старый сталкер Бей-Болт.
— Ну, — Бей-Болт поковырял палочкой в догоревшем костре и выкатил из золы с десяток обугленных картофелин. — Располагайтесь, господа пионеры. Угощайтесь, вон картошка испеклась, самая пионерская еда, ложки-вилки и прочие миски у вас должны быть свои, кулеш поспел, если кому мало будет — консервы сами открывайте. А сбрую вашу сталкерскую можете снять, здесь она без надобности, только преть под ней, больше ничего. Эх, жаль, выпить нечего. Водки здесь нет, пионерлагерь, сами понимаете, пионерам водка не положена. Как, впрочем, и курево. Здоровый пионерский быт, мать его ржавь!
— А еще чего нет? — спросил, начиная догадываться, Берет.
— Радиации, привычных аномалий, мутантов, артефактов… Ничего, что есть в нормальной Зоне. Ну и еще будущего. Здесь одно прошлое, да и то без людей. Скоро сами увидите и поймете. Лучше расскажите, как вас сюда занесло, ребятки, и как там дела, на воле, а я послушаю. А вот насчет водочки — это ты правильно догадался, Берет. Под бутылку и разговор веселее.
— Отбегались вы, сталкеры, — с глубоко затягиваясь сигаретой, сказал наконец Бей-Болт. — Не то чтобы совсем кранты вам пришли, нет, поживете еще немного, жратва здесь имеется, лагерные склады вон полны-полнехоньки, тушенка, макароны… а все равно отбегались. Нету отсюда выхода. Вход есть, и даже не один, а вот выхода нет. Такие вот дела-делишки. Аномалия здесь, причем очень редкая. Одни называют ее «полоз». Другие — «росянка», третьи — «ведьмин пузырь». Но в общем-то на самом деле — это задница. Полная то есть жопа. Вход сюда бесплатный, а выхода нет. И когда в нее попадает какой-нибудь растяпа, она начинает стягиваться, пока не стянется совсем. А от сталкера даже шкурки не остается.
— А что остается? — спросил простодушный Мобила.
— Артефакт. Его называют «ведьмино сердце», и добыть такой артефакт практически невозможно.
— Ты чего, в самом деле, Болт? Да неужто мы с тобой отсюда не выберемся? Или тебе команда наша не нравится? — недоуменно спросил слегка захмелевший Васька-Мобила. — Смотри, вот и Берет здесь, а этот вот тощий кактус — Бадбой, ты его не знаешь, он только прошлой весной на Кордон пришел, когда ты уже того… сгинул, короче. Вообще-то это он тебя по кумполу приголубил. Но ты на него не обижайся, он же как лучше хотел. Кстати, он еще на губной гармошке играть умеет, только все какое-то грустное. Но и стреляет тоже неплохо, и не трус, и товарищ хороший. Вали сюда, Бадди, чего ты там, переживаешь, что ли? Да ладно, видишь, Болт на тебя уже не сердится. Помнишь, я тебе рассказывал про Бей-Болта? Наставника нашего? Так вот это он самый и есть. Все думали, что он сгинул, а он, оказывается, вполне себе живой. Сидит чуть не в самом центре Зоны и отшельничает помаленьку. Ты чего, Болт, и вправду отшельником заделался? Надоело тебе человечество?
— Если бы… — тихонько, так, что его никто не услышал, пробурчал Бей-Болт.
Тощий, нескладный парень, чем-то похожий на небритого Гарри Поттера, с громадным никелированным револьвером на поясе, которого Мобила назвал Бадди, подошел и во все глаза уставился на старого сталкера.
— Тебя бы Чечако надо было назвать, — усмехнулся Бей-Болт. — А то ишь ты, Бадди… Музыкант, значит? Знавал я одного музыканта… Как он, кстати, Лешка-Звонарь? Играет еще свои песни или замолчал?
— Звонарь-то? — встрепенулся Бадди-Чечако, обрадовавшись, что ему есть что рассказать такому известному и, судя по всему, уважаемому человеку, как Бей-Болт. — Живехонек он, Звонарь. Это он у меня, между прочим, вот эту самую гармошку прошлой весной купил. Только недавно она снова ко мне вернулась. Чудеса, правда? А Звонарь, как узнал, что гармошка опять у меня, почему-то здорово расстроился, но потом сказал, что это, наверное, судьба. Может быть, и впрямь судьба, потому что она сама играет, такие вот чудеса…
— Расскажи-ка поподробнее, — потребовал Бей-Болт. — Не нравятся мне всякие новые чудеса, тут и от старых-то не знаешь куда деваться.
— Так вот, — начал Бадбой-Чечако. — Досталась мне эта гармоза в наследство от одного чокнутого зомбяка. Он на Кордоне целую ночь вокруг нашей стоянки колобродил, а под утро не то устал, не то задремал, кто их поймет, этих зомбяков. В общем, отошел я в кустики, вижу — зомби! Ну, я не растерялся и дуплетом из двух стволов его и положил. У него пара артефактов в сумке была и еще вот эта самая гармошка. Артефакты я обменял на этот револьвер, а на патроны уже денег не хватило. Ну, я и стал искать, кому бы эту гармозу продать. А тут как раз на Кордон зарулил Лешка-Звонарь, и я подумал, что раз он известный всей Зоне музыкант, то, может быть, он и меня у губную гармонику купит. Отыскал я Звонаря, показал гармошку, предложил — купи, дескать, мне-то она зачем, мне патроны нужнее, он у меня ее и купил. Только почему-то разозлился на что-то и посоветовал не рассказывать Ведьмаку ни про застреленного зомбяка, ни про его гармозу. Ну, я и помалкивал до поры до времени. А потом, когда уже слегка начал въезжать в местные порядки, опыта поднабрался, научился самостоятельно ходить по Зоне, послал меня наш торговец Сидорович в Агропром, кое-какие бумаги Ляху, «свободовцу», передать. В Агропроме сейчас постоянной власти нет, то те, то эти, место удобное, но уж больно приметное, да и солдаты туда время от времени наведываются. Ну, на этот раз все прошло нормально, практически без стрельбы, только когда шел через Свалку, бандюки привязались. Троих я сам положил, а тут и парни из «Свободы» подоспели. Короче, бумаги я передал, сверток какой-то получил для коммерсанта-кровососа нашего, да и стал потихоньку выбираться обратно на Свалку. Иду с опаской, потому что бандюки своих убитых не прощают, так что я выдвинулся ближе к ночи. А там, совсем рядом с Агропромом, аномалия здоровенная, комплексная, как мне потом объяснили. В общем, там и «жарка», там и «парка», там и «пси», чего только нет…
— Знаю, — прервал его Бей-Болт. — По делу давай.
— Ну, я пощупал ее «Перуном», вроде что-то есть, а что — непонятно. Смотрю, а она, зараза, вроде затихла, не шипит, не пузырится, словно уснула. Ну, думаю, была, не была, где наша не пропадала, и туда — шасть! А там вот эта самая гармоника лежит и вроде как даже мне улыбается. Я ее хвать — и наружу. Даже брови не опалило, вот как.
— Я же говорю, придурок, — не выдержал молчавший до сих пор Берет. — Но везучий. Потому и взяли с собой. В качестве амулета.
— У меня револьвер, — обиделся Бадди. — Ни у кого такого нет. У Звонаря и то был не такой блестящий, и ствол короче калибра на три. А теперь у него нет револьвера, в Припяти утопил, так что на всю Зону такая пушка только у меня и осталась. Да и в технике я разбираюсь получше некоторых. Вот кто тебе, Беретище, ПДА чинил, когда в него пуля на излете попала? Скажешь, сам починился? Меня, между прочим, профессор Лебедев в свою группировку приглашал, в «Чистое Небо», на должность техника, только я не пошел. Чинить да паять я и во внешнем мире могу, не хватало еще и в Зоне этим заниматься.
— Ни у кого нет, потому что никому такая дура железная даром не нужна. — Берет опустился на ступеньку, раскрошил сигарету и стал неторопливо набивать трубочку-носогрейку. — Кроме такого дитяти, как ты. У тебя, Бад, детство в жопе играет и доиграется когда-нибудь, помяни мое слово. Чечако, вот кто ты, это по-нашему «лох», чтобы ты знал. Книжки надо было в детстве читать нормальные, а не всякую там фантастику про эльфеев да халдеев.
— Да знаю я, кто такие были чечако, — обиделся Бадбой, — что я, по-вашему, Джека Лондона не читал, что ли? А дура железная, между прочим, не такая уж и дура, с одного выстрела чернобыльскому псу башку разнесла. Вот тебе и дура! Жаль, вот только с патронами напряженка.
— Чечако и есть, — засмеялся Берет, — ишь, как надулся. Брось, сталкер, не обижайся, все мы такими были, а некоторые так и остались, это те, кто не выжил.
— Рассказывай дальше, — приободрил сталкера Бей-Болт. — У тебя, Берет, я помню, тоже кое-что в одном месте играло, когда я тебя возле блокпоста подобрал избитого до полусмерти и в одних подштанниках. Напомнить, как тебя с переломанными ребрами даги-деды с блокпоста в Зону на верную смерть выкинули? Как ты назад на пулеметы рвался, чтобы тем дедам рыло начистить? Как мы с Ведьмаком да Звонарем тебя на Кордон волоком волокли, а ты орал, словно кабан под кровососом? Напомнить или не надо?
Берет сердито насупился и замолчал.
— Это все в общем-то, — ломающимся баском продолжал Бадди-Чечако. — Только вот какие странные дела — подул я как-то в эту гармошку, а она возьми да заиграй. Я же раньше даже на расческе, и то ничего сыграть не мог, а тут — на тебе! Сама играет, а я только дую. Правда, чудно?
— Выбросил бы ты ее от греха подальше, все-таки артефакт, не зря на нее локатор артефактов реагирует. Или хотя бы ученым отнес на «Янтарь». Они разберутся, что к чему, да еще и денег дадут, — серьезно посоветовал Васька-Мобила.
— Не-ет, — замотал головой Бадди-Чечако. — Ты же свою телефонию так с собой всюду и таскаешь, а от нее здесь и вовсе прока никакого. Даже не звонит. А моя гармоника играет. Не выброшу и яйцеголовым не отдам, пусть со мной будет, на счастье.
— Да уж, на счастье, — задумчиво протянул Бей-Болт. — Со счастьем у нас с вами, господа-пионеры-сталкеры, нынче напряженка. Недолгое у нас счастье, но об этом потом поговорим, а пока рассказывай, Берет, как вас сюда занесло.
И Берет начал рассказывать. И про появление в дупель пьяного Лешки-Звонаря, и про неожиданно сдохший радар, и про свалку мутантов с «монолитовцами», и про вертолеты, и про то, как Радар заработал снова.
— Вот, собственно, и все, — заключил Берет и сплюнул. — Честно говоря, даже если бы отсюда и был выход, все равно прежней дорогой нам не пройти. Радар снова пашет как миленький. И знаешь что, Бей-Болт, мне кажется, что отремонтировали его спецы с Большой земли, я сам видел среди армейских «Аллигаторов» вполне себе гражданский вертолетик. Этакую летающую мастерскую. Только вот на хрена им это понадобилось, не понимаю? И без Радара в Зоне всякой срани хватает.
— Встретишь кого-нибудь из этих спецов на узенькой дорожке, вот и спроси у него, какого рожна ему здесь понадобилось, — сказал Болт. — А кому вообще надо было, чтобы здесь была Зона, ты не задумывался? Только все равно не по-ихнему получилось, Зона сама себя осознала. Читал про Франкенштейна?
— Это который теорию относительности изобрел? — ехидно встрял Бадбой. — Чего-то такое в школе да в институте рассказывали, а чего — я не помню.
— Эх, чечако ты, чечако, — печально улыбнулся старый сталкер. — Дите малое, неразумное, все бы тебе шуточки шутить, шло бы ты спать, дите, а то вечер уже. Здесь хоть выспаться можно, мутантов сюда Зона не пускает, только людей, а «монолитовцам» и наемникам покамест здесь делать нечего. И мутантам сюда хода нет. Дохлых кровососов за оградой видели? Вот то-то же! Так что спите, пока можно.
Потом помолчал немного и сказал, словно извиняясь:
— А знаете, мужики, Радар-то ведь это я взорвал. Вот такие дела.
Лешка-Звонарь сидел в уголке своего любимого заведения, бара «100 рентген», и играл. Впрочем, музыкой назвать то, что возникало под его скрюченными, хищно клюющими гитарный гриф пальцами, как-то язык не поворачивался. Не то молился, не то грозил Богам Зоны, а может быть, и то, и другое вместе. Сталкеры хотя и уважали Лешку, но переносили эти звуки с трудом, спешили выпить, закусить, наскоро переговорить о делах — и поскорее прочь, на воздух, свежими нейтронами подышать. Тошно им становилось от такой музыки.
— Эй, Звонарь! — окликнул бармен. — Слышь, музыкант иродов, ты кончай мне клиентов пугать. Ступай вон на заставу, там слепые псы бродят, авось они от твоей музыки передохнут, все польза будет, а здесь люди. Люди, понимаешь? Они ко мне в бар расслабиться пришли, душой отдохнуть, потолковать, прикупить кому чего надо, а ты им эту самую душу травишь. Забирай свою бутылку и уходи отсюда, а не то патруль «долговский» вызову.
Лешка повертел головой, словно плохо видел, выключил звук, тяжело и косо поднялся, опираясь на гитару, поднял початую бутылку, сунул ее в контейнер для артефактов и послушно направился к выходу.
Холодный осенний воздух немного отрезвил его, но тошно было по-прежнему, и руки вдобавок ко всему дрожали, словно не на гитаре он играл, а таскал ящики с боеприпасами к АГС-17. А ведь было такое когда-то, таскал, и руки не болели…
Он медленно побрел по поселку сталкеров, положив гитару на плечо, словно это был ручной пулемет, а не гитара. Повешенный на плечо стволом вниз многозарядный дробовик SPAS-12 все время норовил за что-нибудь зацепиться, но Лешка прикрикнул на дробовик, обозвал его ржавой бандурой, и тот перестал ерепениться. Идти было недалеко, да уже почти и пришел, вот только подниматься по ржавой лестнице в кирпичную будку, которая уже несколько месяцев служила ему временным пристанищем, не было никакой охоты. Лешка присел было у стеночки, чтобы собраться с силами, а заодно поразмыслить о вечном и бренном, но проклятый дробовик снова улучил момент и уперся во что-то стволом, так что и присесть толком не получилось. Звонарь вздохнул и принялся карабкаться по ржавым скобам наверх. К его собственному удивлению, трюк этот, исполнение которого он в нынешнем своем состоянии считал почти невозможным, удался. Хотя повторить его на бис сталкер вряд ли решился бы.
Затворив за собой обитую ржавой жестью дверь, Звонарь, кряхтя, словно старик, поставил в угол гитару, скинул с плеча дробовик и зажег коптилку, сделанную из гильзы от тридцатимиллиметрового снаряда вертолетной пушки. Фитиль зачадил, и каморка осветилась слабым желтым светом. Вкусно запахло керосином.
«Как дома…» — расслабленно подумал Лешка и вдруг понял, что имел в виду совсем не тот дом на Кордоне, а совсем другой, настоящий, в котором он, Лешка-Звонарь, провел детство. Дом уже забытый и, наверное, несуществующий, дом над большой рекой, по которой плыли переливающиеся огнями, словно вечные праздники, пароходы. Дом своего детства. И словно ночная птица скользнула теплым крылом по щеке. Где-то далеко был нормальный, теплый, человеческий мир, дом над рекой и старые яблони в саду. И хотя Лешка в этом мире давно не был, но верил, что он существует. Вот только вернуться не стоит и пытаться — а вдруг снаружи все не так? Вдруг там такая же Зона, только не привычная, а чужая?
Теперь он чувствовал себя почти трезвым. Во всяком случае, ему стало хорошо. Он вытащил из контейнера для артефактов бутылку водки и до половины наполнил стакан. Потом нашарил в кармане черствую краюху и положил ее на стол между стаканом и каганцом.
— Вот теперь порядок, — сообщил он неизвестно кому, удовлетворенно рассматривая сотворенную композицию. Разве что кота для полного уюта не хватает. И почему в Зоне кошки не водятся? Эй, ты, Зона, слышишь, почему в тебе кошки не водятся? Если в тебе не водятся кошки, стало быть, ты и человеку не годишься! Что, уел я тебя, Зона? То-то же! Будешь знать Лешку-Звонаря!
Потом он медленно выпил водку. Снова наполнил стакан, но пить не стал. Просто сидел, смотрел на желтое пламя коптилки и тихонько бормотал про себя:
— Бей-Болт ушел… Катерина ушла… Валентин вырос… и тоже ушел, Ведьмак где-то шляется… Юрика застрелил какой-то мудак… вот зараза, даже выпить и то не с кем! Пора мне, ребята, ох, пора…
Но куда пора, так и не мог придумать — устал, наверное. Потом он неловко завалился на клочковатый матрац и уснул.
А ночью пришла Катерина.
Лицо у Катерины было совсем юное, словно она только что появилась на Кордоне, но ни растерянности, ни страха на этом лице не было. А вот одежда была другая, та самая, в которой она ушла к центру Зоны — ладно пригнанный по фигуре комбинезон, высокие ботинки на липучках и пояс, в гнездах которого светились какие-то неизвестные Звонарю артефакты. Оружия у Катерины не было.
— Пьешь? — резко сказала она, и лицо ее сразу постарело и заострилось.
— Угу, — только и мог ответить Лешка. Потом добавил: — Ты красивая, я тебя искал после той встречи на берегу Припяти, только вот найти не смог. От Вальки ничего нет?
Катерина покачала головой. Лицо ее стало печальным, она расстегнула контейнер на поясе, достала из него артефакт, сотворенный сыном, повертела в руках, вздохнула и спрятала обратно.
— Ты насовсем пришла? — спросил Звонарь, понимая, что не насовсем.
Катерина отрицательно качнула головой.
— Что-то случилось? — догадался Лешка. — Мне пора в путь?
Катерина кивнула головой и пропала.
— Вот они, женщины, — расстроенно пробормотал Звонарь, промахиваясь мимо стакана, — только пришла, и сразу «пьешь». Нет бы по-человечески поговорить…
Потом до него дошло, что что-то действительно случилось, и он долго ворочался, пытаясь уснуть, но так и не уснул.
Утром он появился в баре «100 рентген» почти трезвый, только здорово помятый, от предложенного барменом стопарика отказался, а услышав новость про пожар на Радаре и пропавшую группу свободных сталкеров, и вовсе протрезвел. После чего купил патронов к дробовику и «винторезу», рассчитался за все хабаром, забрал из своей голубятни гитару и направился на «Янтарь»
Сталкеры видели, как Звонарь прошел через железнодорожную станцию, не ввязываясь в вялую перестрелку «свободовцев» с наемниками, и скрылся в тоннеле.
На базе ученых было непривычно тихо. Небольшие группки зомби бестолково бродили вокруг заброшенного завода, но к бункеру ученых не совались, игнорировали начисто. Может быть, поголовье зомбяков совместными усилиями сталкерских группировок сократилось настолько, что их уже не хватало для полноценного штурма бункера, а может быть, просто приказа не было. Неизвестно, кто приказывает мертвым сталкерам убивать своих живых собратьев, но кто-то же ведь приказывает. Или что-то.
Периметр бункера на этот раз охраняли военные сталкеры-контрактники. Особых поводов доверять этим воякам у Лешки, разумеется, не было, но и бояться их здесь, в глубине Зоны, тоже смысла не имело. Чего хочет военный сталкер? Ну, денег — это понятно, ну, артефакт там какой-нибудь уникальный отыскать, это тоже понятно, тем более что артефакт — это опять же деньги. Но больше всего военный сталкер хочет вернуться домой, желательно имея полный комплект необходимых для нормальной жизнедеятельности частей тела. Живым и, по-возможности, невредимым. Ибо в большинстве своем для военных сталкерство не судьба, а просто служба. А служба против судьбы, как говорится, «раунда не выстоит». Поэтому Звонарь вышел к бункеру ученых почти без опаски — не станут вояки без особой причины стрелять в сталкера-одиночку, себе дороже.
Хотя, конечно, встречаются среди военных сталкеров идейные, точнее, упертые, а может быть, просто ушибленные на всю голову, вот эти и выстрелить могут, наплевав, что сталкерская вольница отомстит и отомстит жестоко. Но здесь, возле бронированного гнезда яйцеголовых, таких придурков не водилось. Недолюбливала ученая братия идейных вояк, не без основания предполагая, что последние и их при случае готовы в расход пустить.
«Зону, говоришь, изучаешь? А чего там изучать, бомбой ее гадину шарахнуть — и вся недолга! Ах интересно, тебе, говоришь? А мне вот интересно, чего это ты, мозгляк, так за Зону ратуешь? Может быть, ты и не человек вовсе, а скрытый кровосос, или, там, бюрер, или, чего доброго, контролер? Может быть, ты всем окружающим мозги засиренил, вот они и считают тебя человеком, но мне-то ты мозги не засиренишь, не на такого напал! А ну, марш к стенке, падла очкастая!»
И «падла очкастая» покорно пойдет к стенке.
Тут и каюк и науке, и жизни. Потому что первой заниматься без наличия второй довольно затруднительно. Хотя в Зоне и не такое случается.
Так что ученых можно было понять.
Караульный возле входа в бункер покосился на Звонаря неодобрительно, дотошно проверил миноискателем, заставил сдать все имеющееся оружие, даже нож, но, однако же, пропустил. Видно, от военного начальства приказа насчет того, чтобы задерживать вольных сталкеров, не поступало. Оружие сдавать не хотелось, но пришлось — тем более что Сахаров, подошедший к переговорному устройству, заверил, что все будет в порядке. Хуже всего было то, что вместе с оружием пришлось сдать и гитару. Здоровенный мордоворот, охранявший бункер, никакого доверия Звонарю не внушал — типичный штрафник, даже не понимающий толком, куда попал, и жить ему — до первого гона. Но на душе только от одного вида этого придурка сразу стало погано. Да еще и в ребра стволом ткнул, не больно, но обидно, только Лешке сейчас было не до обид. Потом сочтемся, все потом…
Сталкер вошел в шлюз и несколько минут стоял, пока работали сканеры и устройства дегазации и дезактивации. Наконец овальная дверь во внутренние помещения гнусно зашипела пневматикой и открылась.
Звонарь ввалился в бункер, покосился на рыжеволосую практиканточку, махнувшую коротким форменным халатиком в дверном проеме и сразу же порскнувшую в лабораторию, и потопал к кабинету Сахарова.
Сахаров был на месте. Не отрываясь от монитора ноутбука, он небрежно кивнул Лешке и продолжил свои ученые штудии.
Лешка терпеливо ждал, пока профессор изучал какие-то разноцветные кривулины на экране компьютера, потом присел в уголочке и незаметно для себя задремал. И снова ему снился дом над рекой, в этом доме не было Катерины, зато где-то во дворе бегал Валька. Со двора доносились хлопки пневматической винтовки и азартные крики. Потом со двора донеслось «Па-ап, я пойду погуляю» и скрипнула калитка. «Куда он?» — подумал Звонарь, ведь вокруг Зона, рванулся было за сыном и проснулся.
— Просыпайся, сталкер, — профессор тряс его за плечо, — давай, рассказывай, зачем пришел, что принес. У меня времени мало, мне еще отчет на Большую землю отправлять.
— Ничего, — растерянно пробормотал Лешка, просыпаясь. — Ничего я на этот раз не принес. И зачем пришел, тоже толком не знаю, но зачем-то же пришел. Но точно знаю, что в Зоне случилось что-то скверное. У меня товарищи ушли за Барьер и пропали.
— Ну да, — подтвердил Сахаров, — случилось. Тут не только твои товарищи пропали, тут вообще творилось нечто непонятное. Неделю назад неожиданно перестал работать Радар, неуправляемые мутанты поперли на «монолитовцев», а свободные сталкеры дуром ломанулись за Барьер. «Долг» и «Свобода» по дороге сцепились, потом набежали уцелевшие после драки с мутантами «монолитовцы» и принялись убивать всех без разбора, получилась свалка. Через пару часов с Большой земли прилетели вертолеты и залили все это безобразие напалмом. Потом… — ученый замялся. — Потом над Радаром неожиданно для всех собрались дождевые облака, и хлынул ливень. Наши приборы зарегистрировали мощный всплеск микроволнового излечения, а ливень был такой, что залило все пожары, а потоки горячей воды снесли баррикады на Барьере. Некоторое время было тихо, а позавчера Радар снова заработал, сначала слабенько, а потом в полную силу. В результате всех этих катаклизмов население Зоны существенно сократилось. Вот что случилось. В общем, вернулись только те сталкеры, которые не успели уйти далеко за Барьер. Остальные там, за Барьером, и остались. А те, что вернулись, рассказывают всякое… Мы слушаем эфир и пытаемся определить, что там случилось на самом деле, а что так, со страху привиделось. Только не всегда получается.
— Это я виноват, — зло сказал Лешка. — Это я им спьяну сказал, что Радар сдох. Он действительно сдох, я как раз возвращался с Корявой поляны, это там, недалеко от лагеря «монолитовцев», почти напротив Радара. Пробирался краешком, чтобы не заметили, с пси-то я справляться умею, ныряешь в подходящую музыку — и пошел, главное, чтобы музыка была та самая, а то не получится. Но от радиации никакая музыка не спасает, да и от мутантов тоже, особенно если ее слушать, а не играть. Поэтому и глушил водку всю дорогу, «антирад»-то кончился. Вышел к Барьеру, встретил знакомых сталкеров с Кордона, сказал им, что Радар не работает, слегка похмелился и уснул. А когда проснулся — на Барьере уже никого не было, ни мутантов, ни сталкеров. Ну, я и потопал в поселок, тем более что ничего интересного там, около Радара, нет, а дальше, в Припять, я не прошел. Там поперек дороги танки стоят с мертвыми экипажами, с зомби, то есть, но боезапас у них полный, и стреляют они довольно метко, для зомби, конечно. Да в Припяти, я думаю, и искать особенно нечего, все что можно «монолитовцы» выбрали. Они после каждого выброса город прочесывают и все мало-мальски ценное забирают подчистую. Интересно, профессор, на кого эти «монолитовцы» работают? Не на вас, случаем?
— Нет, не на нас, — нахмурился Сахаров. — Мы в политику не лезем, у нас своих забот хватает.
— Так, значит, все-таки политика? — сощурился Звонарь. — Мы не лезем… Нет, профессор, лукавите вы, господа доценты с кандидатами, лезете вы в политику, пищите, но лезете. Потому что политика вас содержит, кормит, поит, одевает и обувает, цацки научные вам покупает, а стало быть, и танцует, когда ей захочется.
— Ты ведь пришел сюда не за тем, чтобы меня обличать, правда? — почти спокойно сказал Сахаров. — Говори, зачем явился, или уматывай к едрене фене. У нас тут и без тебя обличителей хватает.
— Если честно, связь с ребятами есть? — уже спокойно спросил Лешка. — С теми, кто остался за Барьером.
— Кое с кем есть, — немного помедлив, ответил Сахаров. — «Долговцы» со своими быстро связь наладили, великая вещь — дисциплина! Их группа сейчас пробивается к Барьеру со стороны Радара, там пси-поле слабое, скалами экранируется, так что, может быть, и прорвутся, если снова со «Свободой» не схлестнутся. Те тоже где-то в том районе, только их почти не слышно. С одиночками связи нет, похоже, не выжили там одиночки. Военные сталкеры вовремя развернулись и вышли из зоны действия излучения, а от мутантов и «Монолита» их «вертушки» прикрыли. Своих, правда, вояки тоже положили немало, били-то НУРСами вдоль ущелья, а потом еще и пушками проутюжили, но волну тварей отсекли, так что основная часть военных смогла отойти.
— А про Ведьмака ничего не слышно?
— Ведьмак еще на прошлой неделе ушел в Затон. Там у него какие-то дела с Отшельником, ну, тем, что на старом буксире поселился. Так что в порядке твой Ведьмак, ничего, кроме похмелья, ему не угрожает, Отшельник из бешеной вишни приспособился самогонку гнать и тестирует ее на ком попало.
— А группа вольных с Кордона? Берет, Мобила и еще кто-то с ними был?
— От этих ничего нет. Да и молоды они еще, никто их не знает. Если ушли за Радар или к реке свернули, то почти наверняка сгинули. А зачем они тебе?
— Сказал же, это из-за моей пьяной дурости они туда пошли. Мне и отвечать, чего тут непонятного?
Сахаров посмотрел на Звонаря, недовольно покрутил головой и пробурчал:
— Можно, конечно, их ПДА через спутник пощупать, хотя это и запрещено. Но если очень хочется, то можно. Только, я думаю, бесполезно это, но если тебе очень нужно — попробуем.
Помолчал и добавил:
— Зря ты переживаешь, ты ведь их сюда силком не тащил, не тебе за них и отвечать.
Звонарь покосился на него зло и упрямо и сказал:
— Не твое дело, почему я переживаю. Включай давай свою орбитальную щупалку.
Ученый пожал плечами и склонился над пультом космической связи.
— Придется немного подождать, — сообщил он. — Подходящий спутник как раз над нами, с геостационара такую мелочь, как ПДА, не засечешь. Так что ты подожди где-нибудь, не могу я при посторонних в систему обнаружения входить, не положено. Понимать должен.
— Я на воле подожду, — сказал Звонарь. — Может, зомбяка знакомого встречу, посидим, выпьем, песенку споем. Кликнешь меня, когда время придет.
Сахаров недоуменно посмотрел на него и покрутил головой — стебается сталкер, ну и пусть себе стебается. Видно, совсем хреново на душе у человека.
И тут снаружи заревело так, что даже звукоизоляция бункера спасовала.
А Звонарь опрометью рванулся из бункера.
Лукавил старый Бей-Болт, когда рассказывал сталкерам о том, что времени впереди достаточно, на самом деле не было его, этого времени. Сам он забрался в ловушку не по собственной воле, деваться было некуда, «монолитовцы» наседали, вот он и нырнул туда, где они его до поры до времени не тронут. Старый сталкер очень хорошо понимал, куда вляпался, но в последнее время с ним происходило что-то неладное, обрыдло ему все. Так бывает, когда человек слишком зажился в Зоне. Тогда он либо становится ее частью, либо теряет инстинкт самосохранения, и неизвестно, что хуже, первое или второе. А ловушка была на редкость гадостная, даже по местным меркам. Слухи о таких вот пузырях на изъеденном шрамами выбросов теле Чернобыля ходили среди сталкеров давно. Иногда удавалось принять обрывок передачи, отправленной с ПДА, и из этого обрывка можно было понять, что группа сталкеров попала в место, откуда нет выхода. Потом передача прекращалась, а все попытки отыскать пропавших товарищей, как правило, кончались ничем. Старожилы Зоны называли такие аномалии по-разному, но чаще всего «ведьмиными пузырями», и рассказывали, что поначалу «пузырь» не проявляет себя никак, только вот выбраться из него невозможно. Когда внутри аномалии набирается достаточное количество сталкеров, срабатывает неведомый спусковой механизм, и пузырь начинает сжиматься. Сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, пока наконец не сожмется в точку, превращая разумную живую материю в неживую. После чего аномалия на какое-то время пропадает, оставляя после себя нечто вроде сталагмита, на вершине которого находится пульсирующий артефакт — «ведьмино сердце». Через месяц-другой проголодавшаяся ведьма снова раздувает свой пузырь, и история повторяется. Если артефакт забрать, «ведьмин пузырь» раскрывается сразу, заглатывая сталкера, рискнувшего тронуть артефакт. После чего снова начинает медленно сжиматься. Странно, но ни слепые собаки, ни кровососы, ни бюреры, ни проворные тушканы попасть внутрь «пузыря» не могут. На деревья и неодушевленные предметы «ведьмин пузырь» тоже не действует. Эта аномалия охотится исключительно на людей, причем каким-то невероятным образом создает внутри себя почти идеальную среду обитания для человека разумного. Еще рассказывают, что сталкер, добывший «ведьмино сердце» и оставшийся после этого в живых, может беспрепятственно входить и выходить из аномалии, только вот немного их, таких сталкеров, потому что, чтобы заполучить «сердце», надо побывать в пузыре, а этого до сих пор не пережил никто, а если и пережил — то помалкивает. «Сердце» — оно бешеных денег стоит, его не только добыть, но и продать еще надо суметь.
Любознательный Бадбой-Чечако излазил весь пионерлагерь вдоль и поперек, но ничего интересного для себя не нашел. Разве что посреди баскетбольной площадки торчал какой-то странный вырост, не то старый термитник, не то сталагмит. До верхушки выроста можно было достать рукой. Бадбой, конечно же, дотянулся и даже сунул руку в округлую выемку на верхушке сталагмита. И сразу же выдернул обратно, потому что это что-то, что находилось в выемке, пребольно вцепилось в пальцы. Бадбой зашипел от злости, но негромко, чтобы не потерять лицо, и отчаянно замахал пострадавшей рукой. С ладони сорвалось рыжая, тускло блестящая желтоватая полоска и канула в заросли крапивы на краю площадки. Бадбой сунул пострадавший палец в рот и, чертыхаясь, полез в крапиву, надеясь извлечь из жгучих зарослей как минимум «ночную звезду» или «золотую рыбку», а как максимум — сам не знал что.
Ни «звезды», ни «рыбки» в крапиве не оказалось. Нашлась только старая латунная блесна с крючком-тройником и обрывком металлического поводка. Блесна была изготовлена явно кустарным способом из развернутой латунной гильзы от автомата, а вот крючок был фирменный, с зазубринами на жалах. Здоровенный, немного ржавый тройник, на такой крючок запросто метровую щуку вытащить можно, ежели умеючи. Только откуда взяться щуке на заброшенной баскетбольной площадке — было совершенно неясно. Так что Бадбой для дезинфекции пососал пораненный палец, замотал блесну в тряпицу и спрятал в карман куртки, чтобы при случае показать Бей-Болту.
Будучи человеком по натуре не просто любопытным, а, можно сказать, пытливым, Бадбой решил измерить гостеприимную аномалию, за неимением геодезических инструментов — хотя бы шагами.
И вот тут он сделал еще одно открытие. Еще недавно граница подлого «пузыря» проходила аккурат по невысокому заборчику-штакетнику, за которым валялись туши дохлых мутантов, а вот сегодня до заборчика добраться уже не получалось. Шага какого-то не хватало, но — никак! Бадбой принялся вышагивать вдоль и поперек по бывшему пионерлагерю, аккуратно записывая в блокнот ПДА получившиеся результаты измерений, в шагах, разумеется.
Через час это занятие ему надоело. Каждый раз, когда он натыка