Главная | Обратная связь

УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА

Цель доказывания, как известно, — установление истины. Поэтому понятие истины является одним из ключевых в теории доказательств.

Однако эта цель промежуточна, подчинена другим, более общим целям. В связи с этим встает проблема ее соотношения с общими (конечными) целями (задачами) уголовного процесса.

К сожалению, эти цели (по новой терминологии — «назначение») определены в УПК РФ крайне ограниченно — только как защита прав и интересов сторон — потерпевшего и обвиняемого (ст. 6). Исключены все социальные цели — защита интересов государства (можно подумать, у нас нет ни шпионажа, ни других государственных преступлений), воспитательное значение уголовного процесса, предупреждение преступлений и др. В этом отношении действующий УПК не выдерживает никакого сравнения с прежним, в котором эти цели были определены гораздо более полно и в целом (если отвлечься от социалистической терминологии) грамотно (ст. 2 УПК РСФСР). Совершенно непонятно, зачем нужно было уродовать столь важное и принципиальное положение, определяющее саму суть уголовного процесса. Такое куцее определение задач уголовного процесса абсолютно не согласуется и с реальным положением вещей. Видимо, поэтому в УПК РФ все-таки остались некоторые нормы, направленные на достижение более общих, социальных целей (защита государственной тайны, представление следователя об обстоятельствах, способствовавших совершению преступления, и др.). Однако эти разрозненные и редкие положения, более похожие на реликты, не меняют общей безотрадной картины.

Все цели уголовного процесса сведены исключительно к защите прав сторон. Зачем тогда весь этот ритуал — «встать, суд идет», «Ваша честь», та же мантия, наконец. Какая, в конце концов, разница, в чем будет одет судья — в мантию, смокинг с бабочкой или потрепанный пиджачок? Как это может отразиться на правах сторон, их равенстве, состязательности и проч.? Видимо, здесь преследуется все-таки другая цель — воспитание уважительного отношения к

 

суду. Но даже и эта, вроде бы нейтральная и безобидная цель, полностью лишенная какой-либо идеологической подоплеки, в УПК не указана.

В качестве грустного курьеза можно отметить такой факт: в гражданском процессе, где действует принцип диспозитивности, а не публичности, одной из задач является укрепление законности и правопорядка, предупреждение правонарушений, формирование уважительного отношения к суду (ст. 2 Гражданского процессуального кодекса РФ). Аналогичные задачи закреплены и в Арбитражном процессуальном кодексе РФ (ст. 2). Почему-то только разработчики УПК РФ сработали по традиционному нашему принципу: «разрушим до основания, а затем...»

Очевидно, что законодательная регламентация этого вопроса нуждается в существенном изменении и дополнении, чему, видимо, должна предшествовать соответствующая теоретическая разработка столь важной и сложной проблемы.

Вообще вопрос о целях (задачах) уголовного судопроизводства один из наиболее острых и спорных на протяжении многих лет. Здесь не место анализировать все имеющиеся по нему концепции¹. Остановлюсь лишь на основном, ключевом вопросе этой проблемы — соотношение интересов личности и общества (государства). Точнее, что является основным определяющим, а что производным — интересы отдельной личности или более общие социальные цели. В настоящее время считается общепризнанным примат интересов человека, его прав и свобод. Он закреплен в Конституции РФ (ст. 2), во многих других законах и вообще расценивается как аксиома, не подлежащая сомнению и обсуждению². Но можно ли считать' это аксиомой? .

Здесь необходимо выйти за рамки уголовного процесса и вообще права и попытаться охватить проблему шире, посмотреть на нее с большей высоты, поскольку ее решение базируется на гораздо более общих закономерностях, далеко выходящих за пределы права.

Сначала об аксиомах. В естественных, точных науках абсолютных аксиом вообще не бывает. Например, в математике можно взять одни аксиомы — получишь евклидову геометрию, возьмешь другие — геометрию Лобачевского или Римана. Аналогично и в логике — из одних постулатов вытекает индуктивная логика, из других дедуктивная. С социальными аксиомами нужно быть тем более осто-

 

 

 

рожным. Много было (да и есть) аксиом, аксиоматичность которых весьма проблематична, например «учение Маркса всесильно, потому что оно верно» или «нет бога кроме Аллаха». Позволю себе высказать другую аксиому, гораздо более убедительную. А именно: часть никогда не может быть больше и ценнее целого. Поэтому интересы отдельной личности не могут быть более ценными, чем интересы общества в целом.

Автор отлично отдает себе отчет в том, на какую священную корову он посягает. И тем не менее. Существуют законы природы и общества, которые от нас не зависят, изменить которые при всем желании невозможно.

Указанная закономерность — часть меньше целого (и поэтому всегда менее ценна) — верна для системы любого уровня. Так, на организменном уровне (не будем проникать далее в глубь природы) безжалостно удаляется, ампутируется любой орган, если он представляет опасность для организма в целом. Система, в которой превалируют интересы каких-то ее подсистем, обречена на неминуемый распад¹. Абсолютно те же закономерности действуют и на социальном уровне. Любая отдельная личность — лишь частичка общества. Она связана множеством нитей с различными сообществами — семьей, трудовым коллективом, государством и др. Без общества индивид — ничто, он даже не станет личностью, человеком. Сейчас науке известны десятки случаев обнаружения детей, воспитанных животными. Ни один из них не стал человеком. В лучшем случае обучался лакать из миски, спать на подстилке, да выучивал полтора-два десятка слов. Все эти тарзаны и маугли — не более чем красивая легенда, сказка. Человек без общества — просто животное, причем уродливое. Все это — не открытие автора, а давно известные истины. Но ничего не поделаешь, приходится напоминать их сторонникам примата интересов личности.

Вернемся, однако, к праву. И здесь совершенно отчетливо проявляется та же закономерность. Когда речь заходит о более высоких социальных ценностях, интересы отдельной личности отходят на задний план либо вообще не принимаются в расчет. Не буду гово-

 

 

рить о военном времени, когда командир, поднимая своих бойцов в атаку, посылает на верную гибель любого из них. Возьмем мирное время. Сейчас в случае захвата террористами воздушного судна, если существует реальная опасность экологической катастрофы или иных тяжких последствий, «применяется оружие и боевая техника для пресечения полета указанного воздушного судна путем его уничтожения»¹. Следовательно, государство намеренно убивает своих граждан, заведомо невиновных, в том числе женщин и детей. И это вполне оправданно, ибо в противном случае последствия будут еще более катастрофическими. Вот вам цена отдельной личности (даже многих личностей)! Нужны еще аргументы? (Для сведения апологетов западной демократии напоминаю, что точно такой же закон существует в США. Так что это вовсе не показатель недемократичности политической системы.)

Таким образом, примат интересов отдельной личности над социальными — не более чем химера, иллюзия, утешительный самообман, самомнение и притязание человеческого разума. Выражаясь религиозным языком, — гордыня человеческая. (Кстати порок, порицаемый всеми религиями. С древних времен существует множество легенд и сказаний о том, как жестоко карали боги людей, возомнивших себя хоть в чем-то богоравными.) Никогда права отдельного человека не были и никогда небудут высшей ценностью. В том числе и право на жизнь, как было показано выше. По той простой причине, что это противоречит законам природы, которые, как известно, от нас не зависят и над которыми мы не властны. И никакие красивые лозунги ничего изменить не могут, как бы громко они ни звучали.

В качестве некоторого утешения фанатическим приверженцам этой идеи отмечу, что такого рода идеалистические представления, при всей их утопичности, могут выполнять и некоторые позитивные социальные функции. Можно выделить, как минимум, две такие функции — мобилизующую и утешительную. Примером первой могут быть коммунистические идеалы, во имя которых многие выдающиеся — и далеко не глупые — люди совершали героические поступки и даже жертвовали своей жизнью. Немаловажную роль сыграли эти идеалы и в победе над фашистской Германией. Утешительную функцию выполняют, например, религиозные представления о загробной жизни.

Возможно, и эта идея — примат личности над обществом — тоже играет какую-то позитивную роль — как антипод, противовес социалистической трактовке личности как «винтика» в государственном меха-

 

Глава 2. Истина как цель доказывания

низме, как стимулятор борьбы за соблюдение прав человека и др. Но несмотря на это, сама по себе идея примата личности над обществом — ложная, иллюзорная и, как всякая утопия, в реальном воплощении имеет гораздо больше минусов, чем плюсов. Укажу лишь на один из этих минусов, побочных эффектов. Она косвенно поощряет психологию крайнего индивидуализма и эгоизма и пренебрежительного отношения к своим социальным обязанностям, которая находит вес большее распространение, особенно среди молодежи. Действительно, если интересы отдельной личности превыше всего, то слова «долг перед Родиной* становятся пустым звуком. Особенно отчетливо это проявляется в отношении к воинской обязанности. Если раньше «откосить от армии» было великим позором¹, то теперь это — великая доблесть. Апологетам данной установки стоит задуматься об этом ее аспекте.

Предвидя обвинения чуть ли не в человеконенавистничестве, спешу оговориться. Сказанное вовсе не означает, что отдельная личность вообще не имеет никакой ценности. Нет, общество, в конце концов, состоит из отдельных личностей. И каждая из них нуждается и в защите, и в помощи. И это вытекает вовсе не из абстрактного гуманизма, а из той же неколебимой закономерности. Безжалостное отношение к подсистемам — верный путь к распаду и самоуничтожению системы. Это опять же относится к системам любого уровня. Плохо кончает человек, бездумно отравляющий свой организм алкоголем или наркотиками, плохо кончают и свирепые диктаторские режимы, безжалостно уничтожающие своих граждан. Поэтому необходим какой-то разумный баланс между интересами отдельной личности и общества в целом. Как и во всем другом, обе крайности одинаково губительны. Но в целом примат социальных интересов не подлежит сомнению, он просто диктуется объективными законами природы.

Отсюда следует и иерархия целей в уголовном процессе. Основной его целью является именно борьба с преступностью (раскрытие преступлений, изобличение виновных, принятие мер к предупреждению преступлений и др. — не буду предлагать сейчас точную и исчерпывающую формулировку). Именно для этого он и существует в первую очередь. Если бы преступность вдруг исчезла (представим себе на миг такой фантастический вариант), то автоматически отпала бы и надобность в уголовном процессе, он просто стал бы ненужным. Все остальное, в том числе и права человека — лишь условия существования этой цели (или подзадачи),

 

 

чтобы эта цель достигалась соразмерными средствами и принуждение (а уголовный процесс — прежде всего принуждение) было оправданным. В какой последовательности расположить эти производные цели (подзадачи), поставить на первом месте интересы обвиняемого или потерпевшего, не так уж и важно. (Отмечу в скобках, что провозглашение основной целью обеспечение прав обвиняемого {равно как и лозунг «уголовный процесс — для обвиняемого») помимо всего прочего звучит несколько парадоксально. Идеальное решение такой задачи — вообще отменить, запретить уголовный процесс. Тогда уж точно его интересы никак не будут затронуты. Но поскольку уголовный процесс все-таки существует и априори предполагает ограничение прав обвиняемого, значит, имеет и какие-то другие, более важные задачи, какой-то смысл своего существования. Поэтому обеспечение прав обвиняемого не может быть самоцелью уголовного процесса в принципе, по определению, по самому факту его существования.)

В настоящее время в науке появилась трактовка основной цели уголовного процесса (и его определение) — как разрешение спора, конфликта между личностью и государством¹. (Своего рода уголовный иск.)

Вообще-то эта концепция не что иное, как проявление абсолютизации и гипертрофизация принципа состязательности, о котором речь пойдет ниже. Уголовный процесс не может быть сведен только к спору, состязанию, разрешению конфликта. Это не раздел дачного участка, который, действительно, касается только участников спора и никаких других, более высоких социальных ценностей не затрагивает. (Хотя и там, в гражданском процессе, суд более активен и может по своей инициативе что-то устанавливать и собирать дополнительные материалы, в отличие от уголовного процесса, где он жестко связан материалами, представленными сторонами.) В уголовном же процессе все обстоит совершенно иначе. Тут на первом месте — всегда социальные цели и интересы (или почти всегда — не будем брать в расчет дела частного обвинения). Находящийся на свободе преступник опасен для всего общества. Иесли весь город месяцами живет в страхе перед непойманным маньяком — это тоже не только спор и состязание. Далеко не только. Тут уже и эффективность уголовного процесса, и много кое-чего другого.

Так что нельзя сводить уголовный процесс только к спору, разрешению конфликта (опять же — это не тяжба по поводу садового участка). Слишком велики ставки, велика цена ошибки (или даже не-

 

 

™ения) чтобы отдавать их на откуп спору и состязанию. А ценой адесь может быть человеческая жизнь. Причем не только при не-ГсноваГом осуждении, но и при необоснованно-' ~™Ј Почему-то никто не удосужился подсчитать, сколько новых преступ лений совершили оправданные (особенно судом присяжных), скольких безвинных жертв стоило такое оправдание, купнемся однако, к истине.

Как бы то ни было, ее установление является промежуточной целью и необходимым условием достижения любой общей цели уголовного процесса, как бы она ни была сформулирована в законе и дГ если'вообше не сформулирована, „о Р^ьно qrw^r). Без получения какого-то знания (иногда хотя бы вероятного) не возможно принятие решения по уголовному делу. Если ж истина Г"™" Установлена то в лучшем случае останется недостигнутой конеС/цель уголовного процесса и не будет получено никако о

положительного результата (не У^{становлено} ™"V_T дТв х№ поступление потерпевшему не возмещен ущерб и т.д.), в худ шем будет поучен отрицательный, результат, прямо противоположный желаемому (осуждение невиновного). Поэтому истина, хотя"и является промежуточной целью, определяет достижение всех остаТных и в конечном счете решает исход производства по у оловнХуделу. Видимо, поэтому проблемам истины всегда придавалось большое значение и в теории, и в практической деятель-

"Тюридической литературе высказывалась точка зрения, что достижение истины является одновременно и целью, и принципом уголовного процесса'. В связи с этим следует остановиться на данном

^Представляется, что никакое положение не может быть одно-воеменно и целью уголовного процесса, и его принципом^Цель -Глаемый результат, который должен быть достигну Принцип опоелеляет средства (или условия) его получения. Смешение этих понятий недопустимо. В рамках одной системы любое положение не может быть одновременно и целью, и средством ее достижения. ЦелиТзадачи) уголовного процесса (в основных своих чертах) остаются „е-менными на протяжении веков, со сменой исторических формаций меняются лишь их соотношение, иерархия^ Принципы

МОГУТ ____ __ „„a,,.-.. untS'AI'AI ■нитлггв. гтесл^довали

лв, ярсслсдовш

2 - 2521

^v Российской Федерации Московская Госудайсташз*

 

Чиртаичсскай Академия Центральная библиотека

123286, г, Москва, ул. Садовая-Кудринская, д. 9

 

ми они оказались как познавательное средство. Как справедливо отмечает Г.М. Резник, разграничение понятий цели и принципа необходимо, во-первых, потому, что постановка цели отнюдь не предопределяет средств ее достижения, и, во-вторых, нарушение любого принципа уголовного процесса при всех условиях означает нарушение законности, чего нельзя сказать о недостижении цели¹.

Любой отдельно взятый принцип может служить средством достижения какой-то одной или нескольких целей. Поскольку эти цели не всегда совпадают, может возникнуть конкуренция принципов. В связи с этим закон устанавливает различные ограничения, пределы действия отдельных принципов. Так, существует ряд изъятий из принципа гласности, если его действие противоречит другим более важным принципам (тайна переписки, телефонных и иных переговоров и др.)².

Как же соотносятся принципы уголовного процесса с целью достижения истины? Каково их значение для реализации этой цели?

В этом отношении все принципы могут быть поделены на три категории.

Первая — принципы, препятствующие достижению этой цели. Таковых большинство. К ним относятся все принципы, гарантирующие права личности (неприкосновенность жилища, тайна переписки и др.). Они устанавливают различные ограничения в познавательных средствах. И это вполне оправданно. Истина может быть получена не любыми, а лишь соразмерными средствами. В процессе ее достижения не могут страдать другие, более высокие социальные ценности.

Вторая категория — нейтральные принципы, не влияющие на процесс достижения истины. К ним относится, например, одно из проявлений принципа осуществления правосудия только судом — право подсудимого на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которого оно отнесено законом (ч. 3 ст. 8 УПК). Очевидно, что в познавательном аспекте не имеет значения, какой конкретный суд или судья будет осуществлять данный познавательный процесс.

 

 

И третья категория — принципы, способствующие установлению истины, содержащие максимальные гарантии достижения этой цели. К ним относится, например, принцип свободной оценки доказательств. Как известно, свободная система оценки доказательств (при всех ее недостатках) как гносеологический инструмент оказалась более совершенной, чем предшествующая ей формальная система.

Однако любой из принципов этой категории должен действовать только в тех рамках и пределах, в которых он способствует достижению данной цели, и не может превращаться в свою противоположность, абсолютизироваться и гипертрофизироваться. Ярким примером такой ситуации является принцип состязательности в той форме, в какой он приведен в законе. Остановимся на этом вопросе подробнее.

Как известно, в действующем УПК РФ возобладал принцип «чистой состязательности». Суд исключен из числа субъектов, ищущих истину, он не должен принимать никаких мер к ее установлению (даже в рамках предъявленного обвинения), как это было в прежнем УПК (и, кстати, как это существует в уголовном процессе европейских стран континентальной системы права — Франции, Германии и др.). Суд не вправе по собственной инициативе совершать какие-либо исследовательские действия (исключение сделано только для судебной экспертизы — ч. 1 ст. 183 УПК). И вообще суд лишь «создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав» (ч. 3 ст. I5)¹.

Способствует ли такой порядок установлению истины? Ни в малейшей мере. Сужается круг субъектов, обязанных принимать меры к установлению истины, а следовательно, и число гарантий такого установления. И вообще, в любом состязании, в его чистом виде, в борьбе, схватке побеждает обычно не тот, кто прав, а тот, кто сильнее. Такой подход хорош в спортивном судействе, целью которого как раз и является определение сильнейшего. Но не в судебном процессе, где преследуются другие, более высокие цели, (между тем, например, в германском уголовном процессе даже защитник (!) является не просто участником схватки на манер сидящего в красном

 

 

или синем углу ринга боксера, а помощником суда в отыскании истины)¹.

В чем причина такого вопиющего перехлеста, допущенного в новом УПК?² По-видимому, основная — психологическая, стремление выправить «социальный крен» прежнего УПК в сторону укрепления прав отдельной личности с полной утратой при этом всякого чувства меры. Из одной крайности, как это у нас не раз бывало, шарахнулись в другую. Так что психологически такое рвение законодателя можно понять. Но оправдать нельзя. Известно, что любое похвальное устремление при неразумном осуществлении оборачивается свей противоположностью, дает обратные результаты. В философии такое явление называется «сбесившийся принцип» (или «сорвавшийся с цепи»). В истории человечества примеров таких принципов тьма. Широко известно, как такой, казалось бы, святой лозунг, как «свобода, равенство, братство» привел к кровавому якобинскому террору. «Все ужасы, которые мы с энтузиазмом проделали в XX веке, это ужасы сбесившихся идей и принципов. Не надо доводить принципы до абсолюта»³.

Применительно к уголовному процессу в данном случае мы имеем точно такой же пример доведения до абсурда самой благой идеи. Принцип состязательности — не самоцель, а лишь средство достижения других целей, и, прежде всего, достижения истины, это лишь метод искания истины. И он должен действовать только в тех пределах, в которых способствует этой цели. Уделю этому вопросу столь большое внимание потому, что он являет собой самый яркий пример действия в уголовном процессе «сбесившегося принципа», пример, взывающий к извлечению уроков на будущее⁴.

 

 

 

Остановимся теперь на вопросе о характере истины, достигаемой в уголовно-процессуальном доказывании.

В советский период много лет велась дискуссия о том, является ли истина, устанавливаемая в процессе доказывания, абсолютной или относительной, исходя из марксистско-ленинского определения этих понятий¹. Однако уже в то время некоторые ученые, в том числе автор этих строк, считали этот спор пустым и схоластическим, даже если не ставить под сомнение сам по себе марксистско-ленинский постулат. Поскольку этот вопрос иногда поднимается и в наше время, попробуем разобраться в нем².

Согласно марксистско-ленинской трактовке под абсолютной истиной понимается такое знание, которое удовлетворяет следующим требованиям:

исчерпывающая полнота,

абсолютная точность,

неопровержимость, окончательность³.

Таким образом, абсолютной истиной признается знание, которое в принципе не может быть ни дополнено, ни уточнено, ни изменено. Относительной истиной считается знание, которое хотя и отражает действительность в целом правильно, но мо^ет быть уточнено, дополнено или даже частично изменено.

В уголовном судопроизводстве, как известно, устанавливаются не общие закономерности, а конкретные факты действительности. Такого рода «истины факта» (типа «Париж н^одится во Франции») классики марксизма-ленинизма пренебрежительно называли банальностями, плоскостями и какому-либо анализу их не подвергали⁴.

Однако в отношении фактов, устанавливаемых в ходе судебного доказывания, понятие абсолютной истины неприменимо даже в таком значении. Нетрудно заметить, что знание, получаемое в ходе уголовного судопроизводства, не обладает нц одним из названных выше признаков. Оно не является исчерпывающе полным и абсолютно точным. Полнота и точность, с которыми устанавливаются обстоятельства уголовного дела, достигаются лишь в определенных

 

 

 

пределах, диктуемых целями доказывания и конкретной ситуацией. Такая истина не является абсолютно неопровержимой, окончательной, поскольку, как известно, закон оставляет возможность проверки, и отмены или изменения даже вступившего в законную силу приговора. Поэтому считать истину, получаемую в уголовном судопроизводстве, абсолютной нет никаких оснований.

В то же время ее нельзя признать и относительной. Относительная истина всегда предполагает ее последующее уточнение, дополнение, и вообще она рассматривается как какой-то этап, момент в достижении истины абсолютной. В уголовном же процессе истина, зафиксированная в приговоре, представляет собой конечный итог познания и обычно не нуждается в каком-то дополнении, изменении и уточнении (хотя и не исключает этого полностью).

И, наконец, трактовка этой истины как одновременно и абсолютной, и относительной является просто тавтологией, так как любая истина содержит в себе элементы абсолютного знания, иначе она вообще не будет истиной.

Таким образом, для характеристики результатов судебного доказывания не подходят понятия ни абсолютной истины, ни относительной, ни той и другой вместе взятых. Но главное заключается в другом. Данные понятия вообще характеризуют лишь бесконечный процесс общечеловеческого познания. Абсолютная истина как недостижимый идеал, к которому можно до бесконечности приближаться, а относительная — как момент, этап в этом приближении. Если бы абсолютная истина оказалась достигнутой, то человечество «дошло бы до той точки, где бесконечность интеллектуального мира оказалась бы реально исчерпанной и тем самым совершилось бы пресловутое чудо сосчитанной бесконечности»¹.

Не будем давать здесь оценку правильности и научной ценности данной концепции, оставим этот вопрос философам. Но очевидно, что такое понимание категорий абсолютной и относительной истины (как абстрактной цели и степени приближения к ней) очень мало подходит для характеристики такого частного вида познания, как судебное доказывание. Попытка использования их в теории доказательств, где они явно «не работают», представляет собой натяжку, надуманное, некритическое заимствование философских категорий, которые для юристов не представляют ни теоретического, ни практического интереса и не несут никакой полезной смысловой нагрузки.

Гораздо ббльшую научную и практическую ценность имеет другой вопрос, касающийся характера истины, достигаемой в процессе

 

 

доказывания, — является ли она содержательной (объективной, материальной) или формальной (формализованной).

Под объективной истиной и в философии, и в уголовно-процессуальной науке понимается такое знание, содержание которого соответствует объективной действительности, правильно ее отражает. Это так называемое классическое (и самое простое) определение истины, еще со времен Аристотеля¹. В настоящее время существует множество других, гораздо более сложных концепций истины², но для нужд теории и практики судебного доказывания данного определения вполне достаточно (напомню, что такое доказывание является практическим познанием, там познаются не закономерности природы и общества, а конкретные факты действительности, устанавливается «истина факта»). В уголовно-процесдуальной науке объективная истина именовалась также еще материальной³.

Под формальной истиной понимается соответствие выводов каким-то формальным условиям безотносительно к тому, соответствуют ли они объективной реальности или нет⁴.

В настоящее время в уголовном процессе существуют следующие разновидности формальной истины.

1. Преюдиции, т.е. факты, имеющие преюдициальное значение.
К таковым относятся обстоятельства, установленные вступившим в
законную силу приговором суда либо определением суда или поста
новлением судьи о прекращении уголовного дела по тому же обвине
нию. Преюдициальность означает «обязанность суда, рассматриваю-

¹ щего дело, принять без проверки и доказательств факты, ранее {установленные вступившим в законную силу решением или приго-■] вором по какому-либо другому делу»⁵.

2. Обстоятельства, признаваемые судом установленными при
рассмотрении уголовного дела в особом порядке принятия судебного

. решения при согласии обвиняемого с предъявляемым ему обвинением, установленным гл. 40 УПК РФ.

В обоих этих случаях отсутствует познавательный процесслибо ввиду того, что он имелся ранее, в другом производстве, результаты

 

 

которого презюмируются истинными, постулируются, либо потому, что закон признает его проведение (при соблюдении ряда условий) нецелесообразным.

Если же познавательный процесс имел место, то достигаемая в его результате истина может быть только содержательной, а не формальной¹.

Остановимся в связи с этим более подробно на понятии и значении формальной истины.

Вообще, в принципе формализованный путь познания вполне возможен и широко применяется в науке. Но для его осуществления необходимы два условия:

1) наличие достоверных, априори истинных посылок для вывода;

2) четкое правило, алгоритм получения вывода.

Как известно, таких условий в судебном доказывании не бывает. Попытка создать такой алгоритм ранее, когда господствовала формальная система оценки доказательств, оказалась несостоятельной по той простой причине, что такое невозможно в принципе. В уголовном процессе не существует заведомо достоверных доказательств, не может быть создано и никакой формулы определения их достаточности. Поэтому формализованный путь познания возможен только в точных науках, достигших высокой степени формализации (в математике, логике и др.)- В уголовно-процессуальном же доказывании возможно достижение только содержательной истины посредством накопления доказательств, оцениваемых без каких-то заранее заданных формальных правил, по внутреннему убеждению².

Следует отметить, что весь советский период в уголовно-процессуальной науке господствовала концепция объективной (материальной) истины. Однако в наше время появилась (а точнее, была заимствована из зарубежной науки) другая концепция — формальной истины, под разными названиями — «юридическая истина» или «процессуальная истина». Попробуем разобраться в этом вопросе.

Сначала необходимо четко определиться в предмете спора, по
скольку в литературе встречаются путаные и противоречивые трак
товки такой истины.
-— ■»

 

 

Так, основным признаком юридической истины называется то, что она должна соответствовать собранным по уголовному делу доказательствам¹.

Однако этот банальный и общеизвестный факт на характер истины никак не влияет. Он относится только к средствамполучения истины, создает определенные ограничения в методах ее достижения. От этого истина не перестает быть содержательной, объективной, не превращается в формальную. Ведь никакого четкого алгоритма процесса ее достижения закон не дает. (Отмечу попутно, что и в научном исследовании существуют жесткие ограничения в методах, например, правила проведения научного эксперимента, нарушение которых автоматически влечет недействительность результата. Так что эта особенность не является исключительной чертой только судебного доказывания.) Поэтому данная трактовка юридической истины сводится только к изменению названия, абсолютно ничем не мотивированному, кроме давно и всем известной особенности судебного доказывания². Сути проблемы она не проясняет, а лишь запутывает ее. А эта суть (можно сказать, «вопрос вопросов») заключается в следующем: чтб считать истиной: соответствие полученного знания объективной реальности или соблюдение при ее получении процессуальных правил. Поэтому обратимся к концепции юридической (процессуальной) истины, авторы которой формулируют ее более определенно. Вот несколько цитат.

«В той сфере, которая именуется уголовным процессом, можно и нужно говорить об истинности способа осуществления уголовно-процессуальной деятельности, но не ее результата»³.

 

 

«Таким образом, юрист отвечает не за обнаружение истины, а лишь за то, чтобы результат судоговорения был достигнут определенным образом»¹.

«Юридическая истина может соответствовать, а может не соответствовать фактам, имеющим место в реальности»².

«Объективная (материальная) истина есть фикция, позволяющая использовать Уголовный кодекс для постановления приговора, а потому ее сохранение как средства уголовного процесса предполагает, что на первое место будет поставлена процессуальная истина», т.е. «соответствие судебного процесса (а значит, и его результата) требованиям процессуального права»⁵.

В этой трактовке истины уже совершенно отчетливо смещаются акценты. Определяющий признак классической истины — соответствие знания объективной действительности — откровенно отбрасывается. Основным (и единственным) признаком истины объявляются способ ее получения, соблюдение процессуальных правил. Цель подменяется средством ее достижения.

Конечно, психологически такая концепция очень удобна, даже комфортна. Не нужно напрягаться в поисках настоящей истины {а это труд не из легких). Достаточно соблюсти процессуальные правила — и, вот она, истина, лежит на ладони. Но можно ли считать ее истиной?

Рассмотрим, что означает такая трактовка истины в ее реальном воплощении.

Во-первых, само по себе соблюдение процессуальных правил еще ничего не дает. Можно скрупулезно соблюсти процессуальный порядок и ничего не достигнуть. Простой пример. Преступление не раскрыто. Следователь, не утруждая себя, «для проформы» осуществил ряд следственных действий и приостановил производство по делу. Никаких процессуальных нарушений не допущено. Ну и что? Истина достигнута? (Можно, конечно, считать истиной факт ее неустановления или факт приостановления следствия, но это будет явная казуистика.) Зачем тогда возобновлять производство по делу? Нужна еще какая-то истина?

 

Конечно, процессуальные правила отработаны десятилетиями и законодательно закреплены наиболее эффективные, оправдавшие себя на практике (это при условии, что закон действительно мудрый, что мы, к сожалению, наблюдаем далеко не всегда). Они призваны максимально содействовать достижению истины. Но автоматически этого не гарантируют. Их соблюдение — лишь одно из условийполучения желаемого результата. И не более того.

Во-вторых, остается непонятным, когда, в какой момент такая истина считается достигнутой. Ведь процессуальные действия в принципе можно совершать до бесконечности. Где критерий достижения такой истины? Опять же простой пример. Очевидцами преступления были десятки людей. Сколько человек нужно допросить, чтобы истина была установленной? Исходя из этой трактовки истины, совершенно безразлично, двоих или 20. В любом случае истина будет налицо, если не допущено процессуальных нарушений.

И, наконец, самое главное. Если основной признак классической истины — ее соответствие объективной реальности — отброшен, то истиной является (именно является, а не должен считаться) и заведомо неправильный вывод (например, осуждение невиновного), если при этом соблюдена вся процессуальная процедура. Более того, совершенно непонятно, на каком основании такой вывод может быть отменен. Опять же простейший и банальный пример, каковых десятки публикует «Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации*. Суд допустил ошибку в оценке совокупности доказательств, признав ее достаточной. Вышестоящий суд отменяет приговор и прекращает уголовное дело. Спрашивается, на каком основании? Никаких процессуальных нарушений ни судом, ни в досудебных стадиях допущено не было. Следовательно, приговор был истинным. Как же он может быть отменен?

Почему рассматриваемая трактовка истины приводит к столь абсурдным выводам? Очевидно, что такие выводы могут следовать только из неправильного тезиса. В чем же основной порок этой компетенции?

Вообще-то, по большому счету она является возвратом к формальной системе оценке доказательств на новом витке исторической спирали. Но в ее худшем варианте. Она предлагает сугубо формальныйпуть достижения истины, причем такой, который не дает никаких четких ориентиров. Особенно наглядно это проявляется при оценке достаточности доказательств, которая в принципе не может осуществляться по каким-то формальным правилам. Напомню, что средневековая формальная система давала четкий алгоритм достижения истины (например, для признания лица виновным было доста-

 

точно согласных показаний двух незаинтересованных свидетелей, один незаинтересованный свидетель приравнивался к двум заинтересованным и т.п.). Другое дело, что этот алгоритм оказался несостоятельным. Но он был! А что предлагается сейчас? Тоже чисто формальный критерий, но абсолютно неопределенный и размытый.

Концепция объективной истины тоже предлагает такой критерий. И хотя он носит не формальный, а содержательный характер, но он существует. Наукой детально исследованы процесс достижения истины, механизм перерастания вероятного знания в достоверное. Есть даже специальная научная отрасль — логика доказывания. И во всяком случае не может возникнуть указанных выше парадоксов. При классическом понимании истины из двух противоположных выводов истинным может быть только один — тот, который соответствует объективной действительности. При формальной же ее трактовке как истины юридической (процессуальной) может быть сколько угодно противоречивых решений, являющихся истинными, если при их принятии соблюдены все процессуальные правила.

В итоге можно констатировать, что концепция формальной (юридической, процессуальной) истины не отвечает требованиям научной обоснованности. Она содержит в себе изначальное противоречие — смещение цели и средства и поэтому неизбежно приводит к неразрешимым парадоксам, очевидной путанице, элементарным логическим неувязкам. Ее претензии на замену классической трактовки истины (объективной, материальной) не выдерживают критики. По сути, она представляет собой предельно упрощенную и выхолощенную схему процесса получения истинного знания, отличающуюся крайним примитивизмом, поскольку отражает лишь внешнюю, видимую сторону этого сложного и многогранного процесса. Искателю такой истины не нужно знать ничего о доказывании как познавательном процессе, — ни понятия достоверности, ни логического механизма получения достоверного знания, ни многого другого, над чем десятилетиями работали лучшие представители уголовно-процессуальной науки. Не надо утруждать себя даже знанием самых элементарных логических правил. Достаточно соблюсти процессуальный порядок судопроизводства — и истина готова. Проще уже некуда. Поэтому, несмотря на кажущуюся новизну, данная концепция не является прогрессивным явлением в правовой науке, а, напротив, представляет собой научный регресс, редукцию. Для практики она тоже может иметь лишь негативное значение, поскольку создает иллюзию достижения истины там, где этого нет и в помине, и фактически легализует судебные ошибки, касающиеся существа дела, допущенные при полном соблюдении установленной процедуры. И недаром она подвергается резкой критике многими учеными

 

(равно как и тот факт, что в новом УПК иса<лючено упоминание об истине)¹.

Одной из спорных проблем истины является вопрос о ее содержании в уголовно-процессуальном доказывании . Речь идет о том, входят ли в содержание истины только установлен ие фактических обстоятельств дела (обстоятельства свершения преоступления) или также и правовая оценка установленных обстоятельств (квалификация преступления) и вывод суда о мере наказания. Иныши словами, применима ли категория истины к решению о квалификации преступления и о мере наказания, можно ли считать их истинными или неистинными. По обоим этим вопросам мнения ученых разделились на диаметрально противоположные. Рассмотрим суть их аргументации.

Сторонники включения в содержание истгины вывода о квалификации преступления обосновывают свою позицию следующими доводами. Факты общественной жизни не могут познаваться в отрыве от их социальной сущности. Правовая оценка этой сущности должна отражать объективное положение вещей. Социальная опасность преступного деяния представляет собой объективную* категорию, она определяется законами развития общества и не зависит от сознания людей. Признаки общественно опасного деяния как реально существующего явления в обобщенной форме содержатся в уголовном законе. Следовательно, квалификация преступления отражает объективную действительность и поэтому должна входить в содержание истины по уголовному делу. Истиной может быть только одна квалификация — та, которая соответствует тому, что произошло bi действительности².

Противники этой точки зрения указывают, что факты объективной действительности существуют независимо от их общественно-

 

 

политической оценки, которая может меняться в зависимости от исторической и социальной обстановки. Одни и те же факты могут в различное время образовывать различные составы преступлений и могут даже вообще свидетельствовать об отсутствии преступления. Нормы права нередко устаревают, перестают отражать объективную картину общественных отношений, фактические же обстоятельства остаются теми же самыми, их содержание не меняется. Поэтому понятие истины может распространяться лишь на фактические обстоятельства дела, но не на их правовую квалификацию¹.

Кроме того, отмечается, что суждение о фактах объективной реальности является познавательным, в то время как суждение, квалифицирующее эти факты, — оценочным. С логической стороны установление фактов — процесс индивидуальный, юридическая их квалификация, наоборот, — дедуктивный².

Представляется, что для решения этой проблемы весьма полезным было бы использование логической категории формальной (семантической) истины. В логике формальной (семантической) истиной считается соответствие одного высказывания (понятия) не объективной действительности, а другому высказыванию (понятию), истинность которого постулируется, а если и проверяется, то в рамках другой системы (метасистемы). С этих позиций истинным будет суждение, соответствующее другому суждению, независимо от того, как последнее соотносится с объективной реальностью³. Нетрудно заметить, что именно такую картину мы видим при правовой оценке установленного события. Такая оценка соотносит деяние не с объективной действительностью, а только с нормой права. Установление соответствия или несоответствия последней реальным общественным отношениям не образует задачу доказывания. Уголовный закон, пока он не отменен, выступает в процессе доказывания в качестве постулата, его истинность презюмируется. Квалификация будет правильной независимо от того, соответствует ли норма права объективной действительности. Таким образом, истина, достигаемая при пра-

 

 

вовой квалификации деяния, носит четко выраженный формальный характер, является разновидностью формальной истины. Именно с учетом этой оговорки квалификацию преступления можно включать в содержание истины по уголовному делу.

Иначе должен решаться, на наш взгляд, вопрос относительно вывода суда о мере наказания. Решение суда о назначении той или иной меры наказания является волевым актом, приказом, а не актом познания. Поэтому можно говорить об эффективности или неэффективности избранной меры наказания, ее справедливости или несправедливости и т.п., но только не об истинности этого акта. Соответствовать или не соответствовать объективной действительности могут только наши знания о ней. Всякое же решение о проведении каких-либо практических действий есть деятельность практическая, а не познавательная¹.

Основной аргумент противников данной точки зрения — то, что решение суда о мере наказания должно базироваться на познанных фактах, обусловлено фактами объективного характера².

Однако от того, что такое решение должно базироваться на каких-то знаниях, оно не превращается в познавательный акт. Познание лишь предшествует принятию решения, создает для него основу. Принципиальное отличие между познавательной и практической деятельностью остается: первая направлена на познание действительности такой, какой она есть, вторая — на ее изменение. Познание в процессе доказывания обстоятельств, учитываемых при назначении меры наказания, также отличается от самого акта назначения наказания, как, например, донесение военной разведки от приказа военачальника о проведении на основе данных этого донесения военной операции или как прогноз погоды от решения об отмене вылета самолета.

Таким образом, в содержание истины в уголовном судопроизводстве входят только умозаключения о фактических обстоятельствах дела и о правовой квалификации, на которые могут быть распространены категории истинности и ложности. Процессуальные решения, обязывающие к действию (прекращению действия), в том числе о применении каких-то санкций, являются властным волеизъявлением, а не познавательным актом (хотя и основываются на познанных фактах) и к ним категории истинности и ложности неприменимы.

 

 

Глава 3

СОДЕРЖАНИЕ И СТРУКТУРА ДОКАЗЫВАНИЯ.