Главная | Обратная связь

Глава 2. Мотивы письма и жизни в романах Шишкина «Письмовник» и «Всех ожидает одна ночь (Записки Ларионова)»

 

В данной главе нам было интересно рассмотреть мотив жизни/письма в романе «Письмовник» в контексте одного из первых романов М. Шишкина «Всех ожидает одна ночь (Записки Ларионова)» (1992). Фабула этого произведения указывает на мотив жизни/письма как сюжетообразующий. Главным героем романа «Всех ожидает одна ночь» является Александр Львович Ларионов 1803 года рождения, повествующий о собственной судьбе. Структура романа включает повествование о жизни героя от его рождения до болезни, предшествовавшей, вероятно, его смерти, но об этом читателю узнать не дано, потому что дневниковая запись прерывается, заканчиваясь словами «Ничего, завтра допишу» [С. 318][17]. В повествовании о жизни героя представлен почти весь XIX век – детство в провинции, первая детская любовь, учёба в кадетском корпусе, военная служба при Аракчееве, женитьба на воспитывавшейся в их доме Нине, служба в Казани, недозволенная любовь к Екатерине Алексеевне и полемика со своим соперником Ситниковым, а также отголоски политических событий: создание военных поселений, смерть Александра I-го, восстание декабристов, Польское восстание. К концу жизни, потеряв жену и сына и оставшись один, герой пишет свои письма-тетради лечащему врачу Алексею Алексеевичу, уверившись, что это самолечение, но ожидая своей «последней ночи». Хронотоп романа осознается как помещенный в рамки «Записок» Ларионова, хотя процесс письма практически не изображается.

Кроме того, двучастность названия романа начала 1990-х гг. можно истолковать как намек на сближение в произведении двух тем: проблемы жизни / смерти (на это указывает заглавие «Всех ожидает одна ночь») и проблемы письма (на это указывает заглавие «Записки Ларионова»).

Сопоставление мотива письма/жизни в романах Михаила Шишкина «Письмовник» и «Всех ожидает одна ночь (Записки Ларионова)» можно исследовать в следующих аспектах: ВЫДЕЛЕННОЕ ИЗМЕНИТЕ В СООТВЕТСТВИИ С ПЕРЕСТАВЛЕННЫМИ И КОЕ-ГДЕ ПЕРЕНАЗВАННЫМИ ПАРАГРАФАМИ

1. Характеристика авторского определения жанра романов (письмо / письмовник / записки / тетрадь/ дневник / мемуары).

2. Концепция письма/жизни в двух романах.

3. Объяснение особенности коммуникации адресата и адресанта в том и другом романе.

4. Коммуникационный аспект в романах, с точки зрения нарратологии.

5. Истолкование имен персонажей.

6. Содержание глав романа «Всех ожидает одна ночь», представленных виде тетрадей с записками Ларионова.

7. Письма в романе «Всех ожидает одна ночь»:

1) письма героя врачу Алексею Алексеевичу;

2) письма отца/отцу/матери;

3) письма жены/жене;

4) письмо полковнику Маслову.

8. Воспоминания героя.

1) воспоминания о детстве;

2) воспоминания о родителях;

3) воспоминания о пережитых любовных чувствах;

4) воспоминания о любимом учителе.

9. Эволюция мотивов жизни и письма от романа «Всех ожидает одна ночь» к «Письмовнику»

Глава 2. Характеристика авторских определений жанра романов

Понятие «письмовник» означает «сборник образцов документов, вышедший непосредственно из делопроизводственной практики и содержащий стихийно сложившиеся нормы и правила, либо отражающие традиции делопроизводства формулы речевой учтивости, вежливости, обходительности, необходимые для написания частных и деловых писем»^[18]. Ранние письмовники были своеобразными подручными сборниками, «азбуками-прописями» для писцов. Они содержали образцы построения документов по определенной схеме, шаблонные наборы фраз и выражений, являвшихся неотъемлемой частью формулярного этикета и отражавших официальные отношения. Другой вид ранних письмовников – «титулярники», содержавшие сведения о том, как записывать полный царский титул. Сферу частных отношений и частной переписки ранние письмовники не регламентировали.

С 18 века, с очевидным обособлением частной и общественной жизни, появляется разделение между «письмоводительством» для государственных нужд и руководствами к написанию частных писем. Письмовники первой группы – «для государственных нужд» – как и в допетровское время, регламентировали состав, форму и содержание официальных документов. Письмовники второй группы – сборники правил грамматики и шаблонов для написания писем для частных лиц. Такие письмовники имели учебные цели, давая сведения по русской грамматике, но также могли содержать в себе словари иноземных слов, упражнения по риторике, пословицы, анекдоты, «краткие замысловатые повести», сюжеты которых были почерпнуты из иноземных и частично русских источников и носили шутливо-назидательный характер. Ими пользовались обычные городские обыватели и те, кто причислял себя к образованному сословию.^[19]

Таким образом, по словарю письмовник – это не переписка, не собрание писем, а пособие для их написания. Примечательно в тексте Шишкина то, что в письмах Владимира как раз содержатся указания, как ему следует писать письма (наставления Коммода Владимиру: «Писать, сынок, нужно не доступно, а искренне!» [С. 6, № 7]^[20]). С точки зрения читателя, «Письмовник» Шишкина похож на некое пособие, как нужно писать письма: поначалу пишущий вступает в диалог с собеседником, а затем со временем раскрывает в письме свою жизнь так, что каждое письмо представляет собой как бы главу романа, а все письма вместе воспринимаются целым законченным произведением-жизнеописанием, как будто это не письма вовсе. Цель – поймать и описать все ощущения, короткие мгновения счастья и несчастья, обрывки впечатлений, застывшие на своём пике, как на картинах импрессионистов («Если я не запишу того, что сегодня увидел, — ничего не останется. Будто этого не было»).

В «Письмовнике» дискурс письма присутствует, но редуцирован. Не каждое письмо, в отличие от тетрадей (глав) романа «Всех ожидает одна ночь», содержит все элементы жанра письма. Из элементов письма помимо диалогического намерения присутствуют краткие обращения («Володенька!», «Сашенька моя хорошая!»), вопросы («А знаешь, что получится, если вот этот звездный числитель за окном поделить на знаменатель?»). Если обращения присутствует почти во всех письмах, то формулировки прощания практически не встречаются. Элементы не содержат официозности, клише, оформления по принятым письменным этикетом рамкам.

«Всех ожидает одна ночь» — роман, стилизованный под произведение эпохи XIX века, представляет собой дневниковые записи Александра Львовича Ларионова — рассказчика и одновременно главного героя. Роман разделен на три части, именуемые тетрадями. Согласно толковому словарю, слово «тетрадь» имеет несколько значений (тетрадь – 1. скреплённые листы писчей бумаги, обычно в обложке; 2. отдельный выпуск периодического издания или большого печатного произведения, выходящего по частям, в виде небольших книг; 3. полигр. часть книжного блока, сфальцованный лист бумаги). Из всех имеющихся значений в данном случае наиболее применимо второе, тетрадь как отдельный выпуск большого печатного произведения, так как тетради Ларионова все вместе представляют собой большое произведение длиною в его жизнь.

Роман «Всех ожидает одна ночь» имеет второе название «Записки Ларионова». Слово «записки», согласно толковому словарю, имеет несколько значений: 1. Листок бумаги с записью, коротенькое письмо. 2. Краткое изложение какого-н. дела. 3. мм. Тетрадь, листы с записями. 4. мн. Произведение в форме мемуаров, воспоминаний^[21]. В семантике слова «записки» заложена небрежность, «легкость» жанра, его несерьезность, нецелостность. Это не письмо, обладающее продуманной структурой, целью написания, а какие-то разрозненные сведения о жизни, которые автор пожелал зафиксировать. Грамматическая же форма слова «записки» указывает на завершенность действия (от глагола «записать» совершенного вида), в отличие от грамматической формы слова «письмо» (которое только еще пишется; глагол «писать» несовершенного вида). Получается, записка – это завершенный акт письма, но без какой-либо цели и продуманной концепции, фрагментарно отображающий жизнь.

Второе название сближает жанр произведения с эпистолярным романом, но структура его во многом отличается как от структуры классического романа в письмах, так и от структуры «Письмовника»: если в «Письмовнике» жанром письма подчеркнута идея коммуникации (вплоть до метафизической), то во «Всех ожидает одна ночь» жанр записок на коммуникацию адресанта и адресата не дает намека. Все произведение – это текст исключительно одного лица, исповедь без ответа. В целом, к дискурсу романа больше подойдет семантика дневниковой записи нежели письма (хотя фактически дискурс письма в структуре сюжета тоже присутствует – об этом ниже).

Жанр записок в понимании их как мемуаров близок жанру романа. Основной особенностью мемуарной литературы является ее установка на «документальный» характер текста, претендующего на достоверность воссоздаваемого прошлого, такую достоверность изображает автор записок. «Мемуарная литература (от французского mémoire — память) — произведения письменности, закрепляющие в той или иной форме воспоминания их авторов о прошлом. Приближаясь подчас к художественной литературе, в частности, например, к таким жанрам, как семейная хроника и различные виды исторической беллетристики, она отличается однако от них стремлением к точному воспроизведению определенного участка действительности.

В отличие от художественной литературы, произведения мемуарной литературы несут исключительно или преимущественно познавательные функции без каких-либо специальных художественных установок. Однако четкую грань между ними и художественной литературой иногда провести крайне трудно»[22]. Мемуары – это всегда демонстрация исторических событий сквозь призму жизни отдельного человека – мемуариста. В этом отношении «Всех ожидает одна ночь» отвечает канонам данного жанра (есть упоминание и изображение исторических событий), но Ларионов все же называет свой труд «записками», отрицая один из главных признаков мемуарной прозы — значимость мемуариста для истории и истории для мемуариста. Для Ларионова то, что он пишет, так же как и то, чем он живет, не представляет ценности, осознается малым, преходящим.

Все эти жанровые определения можно рассматривать как акцентированное либо автором, либо героем «событие повествования». Это рамка, которая постоянно проглядывает в романе, но существует как будто сама по себе, независимо от «события, о котором повествуется». Во «Всех ожидает одна ночь» нет фрагментарности, небрежности в повествовании о «событии истории героя», нет указания хронологии этих событий (то есть нет присущих жанру записок/мемуаров черт), история жизни героя представлена идущей своим чередом, детство перетекает в юношество, затем следуют молодость, зрелость и старость героя. То есть история героя во «Всех ожидает одна ночь» подана по-романному: хоть и названа записками, хоть и разделена в главах-тетрадях, но линия сюжета при этом не теряется.

В этом контексте важно учесть, что произведение имеет первое название, отсылающее к переведенной цитате древнеримского философа Горация «Всех ожидает одна ночь» («Omnes una manet nox» (лат.). Квинт Гораций Флакк (лат. Quintus Horatius Flaccus; 8 декабря 65 до н. э., Венузия — 27 ноября 8 до н. э., Рим) — древнеримский поэт «золотого века» римской литературы. Его творчество приходится на эпоху гражданских войн конца республики и первые десятилетия нового режима Октавиана Августа[23]. Исторические условия эпохи Горация совпадают с условиями эпохи Александра Львовича – период войн и нестабильности в стране. Вместе с романтически настроенной интеллигенцией Гораций приходит к стоико-эпикурейской философии, проповедующей презрение к богатству и роскоши, «золотую середину», умеренность во всём, довольство малым на лоне природы, наслаждение за бокалом вина.

Такая философия определила и форму его произведений — форму разговора по образцу так называемой философской «диатрибы» — диалога с мнимым собеседником, возражения которого автором опровергаются. У Горация «диатриба» часто видоизменяется в разговор автора с определёнными лицами или, реже, в беседу разных лиц[24]. Дискурс письма в «Записках» — воплощает не что иное как разговор с мнимым собеседником, обращение к Алексею Алексеевичу, собеседнику определенному, но только возникающему в сознании автора записок Ларионова.

Таким образом, жанровая организация романов весьма сложна.

 

	«Всех ожидает одна ночь (Записки Ларионова)»	«Письмовник»
Обозначенный жанр	Записки	Письмовник – собрание писем
Указанная автором форма частей текста	Тетради	Непронумерованные главы
Содержательно чем является жанр	Мемуары	Письма
Наличие коммуникации	Отсутствует	Присутствует
Дискурс письма	Присутствует в каждой тетради	Присутствует редуцированно

 

Оба произведения в своих названиях, формах и содержании так или иначе содержат мотив письма. В «Письмовнике», в отличие от «Записок», жанровой разноплановости нет, роман представляет собой собрание писем (и формально, и содержательно), герои утверждают, что пишут письма. В «Записках» же данная разноплановость присутствует. Форма, заявленная автором, – тетради, содержательно же это мемуары, но в названии фигурирует понятие «записки». Все же в двух романах присутствует сходство в идее писем – это рассказ о своей жизни с самого детства до момента ухода из жизни (в «Письмовнике» такой финал перетекает в существование после смерти, но, согласно концепции романа, смерть тоже представляет собой не что иное, как жизнь).

Коренное различие – в сущности коммуникации героев романов и наличии/отсутствии дискурса письма. Если в «Записках» коммуникация отсутствует (автор не изображает ответов Алексея Алексеевича), то в «Письмовнике» она полностью проявляется, несмотря на то, что в обоих романах автором не дается факт чтения героями писем друг друга. Наличие/отсутствие в данных романах дискурса письма обратно пропорционально наличию/отсутствию коммуникации: в «Записках» дискурс отражен во всех проявлениях, но нет коммуникации, в «Письмовнике» же коммуникация есть, несмотря на практически отсутствие дискурса письма, что свидетельствует о более высоком уровне коммуникации.

 

Объяснение особенности коммуникации адресата и адресанта в романах

«Письмовник» — роман из сорока девяти писем, двадцать четыре из которых принадлежат Владимиру, двадцать пять – героине Саше. Восемнадцатое письмо, сообщающее о том, что Владимир умер, делит роман на две части, являясь его композиционным центром. Переписка дана не в классической форме «вопрос-ответ», это письма не только без ответа, но и не предполагающие ответ. Может показаться, что диалог всего лишь имитируется, это эпистолярный роман — но с дефектом: сообщение есть, а коммуникация отсутствует.

По форме это больше похоже на сборник писем, но тем не менее подчиненных одной тематике и представляющих собой законченное целое, так, что в одном письме угадывается ответ на вопрос, поставленный в другом письме, хоть этот вопрос и не был конкретно сформулирован. Поэтому формально – это не переписка, но содержательно таковой является. Коммуникативная картина нарушена: сообщения отправлены и хоть и не получены, но восприняты и поняты, однако формально это восприятие не выражено.

Коммуникация осуществляется на метафизическом, «духовном» уровне, герои как будто «чувствуют» друг друга. Владимир и Саша как Ego и Alter Ego друг друга (используя понятия, предложенные философом А. Назарчуком[25]): двойная контингентность, то есть двусторонняя зависимость Саши и Владимира существует, каждый как будто предугадывает мысли собеседника (Саша начинает рассказывать о своем детстве и просит рассказать Владимира о своем, и несмотря на то, что Владимир письмо не получает, он тем не менее пишет ей о своем детстве).

Особый характер коммуникации в романе воплощается подходом автора к изображению времени событий. В критике существует версия, что герои «Письмовника» вообще не могли быть знакомы друг с другом, так как существуют признаки, указывающие на существование героя и героини в разных временных рамках: «В романе «Письмовник» различные исторические эпохи не просто смешиваются, а взаимопроникают друг в друга. Главные герои романа, любящие друг друга Владимир и Сашенька, живут в разное время: начало и конец XX века. Автор переводит действие романа в надысторическое пространство – события, происходящие с героями, в какую бы эпоху они ни жили, архетипичны (взросление, любовь, разлука и т.д.)» [26].

Но точных указаний на разницу во времени жизни героев в романе не дается, и, в зависимости от интерпретации читателя, в нем угадывается время – то давно прошедшее (точно указанная автором в своих интервью война – Боксёрское восстание 1898-1900 гг.), то современность (он уходит на войну, она его ждет, влюбляется в другого, беременеет и теряет ребенка, теряет родителей – вечно актуальная история), то будущее (есть мнение критиков, что автор «проецирует прошлое на будущее: Китаю пророчат статус сверхдержавы, а значит – будет новый передел сфер влияния, и, возможно, России вновь придется объединиться с врагами-союзниками – против китайской угрозы»[27]).

Кроме того, есть некоторые трудноуловимые нюансы, признаки стыковки разных времен: «Читателю эта пара кажется вполне современной. Володя пишет, что получил нагоняй от командира за то, что потерял пилотку – стандартная для армии ситуация. И все бы ничего, но пилотки в армии нашей страны ввели лишь перед Отечественной, а наш герой попадает на войну, и война эта совсем другая – ныне забытая. Ее историческое название – Боксёрское восстание в Китае, у него есть четкие даты: 1898 – 1900». И если время жизни героя уточняется, то Саша продолжает жить вне времени: «Саша ездит на работу на трамвае (в нашей стране этот вид транспорта действует с 1892 года), читает в газете анекдот про катастрофу «Титаника» (1912 год), в той же газете на первой странице – война, а на последней – кроссворд. Войн было много, а вот кроссворд в нашей стране впервые был напечатан в 1929 году»[28].

В этом и есть уникальный прием создания Шишкиным универсального времени. Более того, в одном из своих интервью[29] он говорит о том, что события происходят «всегда и везде», время условно и над-исторично, это роман вне времени и вне истории, «метафизический» роман в письмах. Таким образом, и событие коммуникации героев приобретает надвременную форму.

В романе «Всех ожидает одна ночь» устройство коммуникации основано на том, что между адресатом и адресантом «записок» она отсутствует. Александр Львович пишет письма своему доктору, Алексею Алексеевичу, не получая от него ответа (автор не дает намека на совершение диалога между ними, не вводит речи доктора). Намек на диалог дан лишь косвенным образом – в словах Ларионова, обращенных в прошлое: «В последний раз, осмотрев меня, вы сказали, что все идет хорошо» [С.166]. Но это нельзя назвать коммуникацией, это диатриба – диалог с воображаемым лицом, но в форме монолога, рассуждения с самим собой.

В романе 1990-х гг. событие коммуникация происходит в сознании Ларионова. Никакого метафизического уровня коммуникации нет.

Таким образом, и в том, и в другом романе автор не дает читателю возможности понять судьбу писем: дошли ли они до адресатов и прочтены ли ими. Но в романе 1990-х гг. он делает это, чтобы подчеркнуть, что коммуникативные связи необратимо нарушены (см. перечеркнутую линию односторонней связи на нижней схеме), а в романе 2000-х гг. – чтобы подчеркнуть, что событие коммуникации возникает и при отсутствии всяких материальных условий (см. голубую дугу на верхней схеме):

Коммуникационные аспекты в романах М. Шишкина, с точки зрения нарратологии

Мы выделяем этот раздел для того, чтобы выявить другие аспекты коммуникации, присутствующие в романах Шишкина (автор – читатель, автор – нарратор, ).

Вольф Шмид в своей книге «Нарратология»[30] исследует сложную модель повествовательных инстанций, представленных в текстах литературных произведений. Шмид выделяет четыре основных инстанции: получатель, автор, нарратор, читатель, которые, в свою очередь, дробятся, в зависимости от многих нюансов, регламентируя четкую структуру инстанций и выполняемых ими функций.

Первый, самый высший уровень – уровень автора и читателя. Он имеется в каждом сообщении, и его инстанции не являются, по Шмиду, специфическими для повествовательного произведения. Это авторская коммуникация, к которой принадлежат автор и читатель. Эти инстанции выступают в каждом сообщении в двух разных видах, в конкретном и в абстрактном [С. ]. Конкретный автор — это реальная, историческая личность, создатель произведения, в данном случае – Михаил Шишкин. Он вне произведения. Конкретный читатель, реципиент, также существует вне читаемого им произведения и независимо от него. Собственно говоря, имеется в виду не один читатель, а бесконечное множество всех реальных людей, которые в любом месте и в любое время стали или становятся реципиентами данного произведения [С. ].

Гораздо сложнее дело обстоит с абстрактным автором и абстрактным читателем, поскольку данные категории не являются четко определенными. «Абстрактный автор» обозначает, с одной стороны, существующий независимо от всех разъяснений автора семантический центр произведения, ту точку, в которой сходятся все творческие линии текста. С другой стороны, это понятие признает за абстрактным принципом семантического соединения всех элементов творческую инстанцию, чей замысел — сознательный или бессознательный — осуществляется в произведении. Абстрактный автор — это обозначаемое всех индициальных знаков текста, указывающих на отправителя.

Абстрактный автор не является изображаемой инстанцией, намеренным созданием конкретного автора. Это – слияние нарратора (непосредственно рассказчика/повествователя) и конкретного автора произведения, то есть среднее между Шишкиным и Александром Львовичем во «Всех ожидает одна ночь» и Шишкиным и героями-авторами писем – Сашенькой и Владимиром в «Письмовнике». Кроме того, помимо писем Саши и Владимира в романе существует еще один пласт письма – пишущаяся книга Сашиного отца – «книга жизни», как он ее называет. Абстрактный автор здесь – среднее между героем – отцом Саши и Михаилом Шишкиным.

Поскольку абстрактный автор изображаемой инстанцией не является, нельзя приписывать ему ни одного отдельного слова в повествовательном тексте. Он не идентичен с нарратором, но представляет собой принцип вымышления нарратора и всего изображаемого мира. У него нет своего голоса, своего текста. Его слово — это весь текст во всех его планах, все произведение в своей сделанности. Абстрактный автор является только антропоморфной ипостасью всех творческих актов, олицетворением интенциональности произведения.

Абстрактный автор реален, но не конкретен. Он существует в произведении не эксплицитно, а только имплицитно, виртуально, на основе творческих следов-симптомов, и нуждается в конкретизации со стороны читателя [C. ]. Такая конкретизация поможет разобраться, к кому – конкретному автору или нарратору – ближе точка их схода, называемая абстрактным автором. Во «Всех ожидает одна ночь», если бы не реальный автор, можно было бы решить, что конкретный автор и есть Ларионов, следы реального автора не обнаруживаются, все пространство повествования захвачено непосредственно нарратором, поэтому абстрактный автор ближе к Александру Львовичу. В «Письмовнике» же есть вмешательство некоего образа над-персонажа – собирателя писем, роман не отдан полностью нарраторам Саше и Владимиру (и тем более Сашиному отцу), всегда есть ощущение третьего лица – посредника между Шишкиным и рассказчиками, который и есть тот самый абстрактный автор. Так как уровень его выше уровня нарраторов, абстрактный автор тяготеет к автору конкретному.

Если представить абстрактного автора как результат химической реакции между двумя атомами с разной валентностью – одного с большей, другого с меньшей, которые символизируют конкретного автора и нарраторов, то получится следующая схема, показывающая в сторону какого из реагентов идет перевес:

«Всех ожидает одна ночь»:

 

 

«Письмовник»:

 

 

С другой стороны схемы коммуникации напротив абстрактного автора внесен абстрактный читатель. Это величина еще более неопределенная, чем даже абстрактный автор и реального воплощения в текстах не имеет и не может иметь. Это понятие чисто теоретическое. Абстрактный читатель — это ипостась представления конкретного автора о своем читателе. Абстрактный автор — источник проекции абстрактного читателя. Это представление о получателе входит в совокупность свойств реконструируемого конкретным читателем абстрактного автора. Представление о получателе, как и другие свойства абстрактного автора, присутствует в тексте только имплицитно, в его фактуре. Следовательно, абстрактный читатель зависит от индивидуальной экспликации (т.е. от прочтения и понимания текста конкретным читателем) не в меньшей мере, чем сам абстрактный автор [С. ].

Абстрактный читатель принципиально никогда не совпадает с фиктивным читателем, т.е. с адресатом нарратора. Абстрактный читатель — это предполагаемый, постулируемый адресат, к которому обращено произведение, языковые коды, идеологические нормы и эстетические представления которого учитываются для того, чтобы произведение было понято читателем. В этой функции абстрактный читатель является носителем предполагаемых у публики фактических кодов и норм. Абстрактный читатель — это образ идеального реципиента, осмысляющего произведение идеальным образом с точки зрения его фактуры и принимающего ту смысловую позицию, которую произведение ему подсказывает. Таким образом, поведение идеального читателя, его отношение к нормам и ценностям фиктивных инстанций целиком предопределены произведением. Подчеркнем — не волей конкретного автора, а зафиксированными в произведении и гипостазируемыми в абстрактном авторе творческими актами.

Нарратор – достаточно конкретное и однозначное понятие у Шмида. Как он пишет, эксплицитное изображение основывается на самопрезентации нарратора. Нарратор может называть свое имя, описывать себя как повествующее «я», рассказывать историю своей жизни, излагать образ своего мышления. Согласно данным признакам нарраторы в романах – это непосредственно Александр Львович Лаиронов, Сашенька, Владимир и отец Сашеньки.

По месту, которое нарратор занимает в системе обрамляющих и вставных историй, Шмид различает первичного нарратора т.е. повествователя обрамляющей истории (коими являются Ларионов, Саша, Владимир), вторичного нарратора, повествователя вставной истории, третичного нарратора и т.д. Вторичных нарраторов во «Всех ожидает одна ночь» нет, потому что повествование принадлежит исключительно Ларионову, остальным же героям прямое слово не дается. В «Письмовнике» же вторичных нарраторов много, с этим связано такое явление как «текст в тексте».

Текст в тексте в «Письмовнике» присутствует как в письмах Саши, так и в письмах Володи. В письмах «текст в тексте» представлен в виде «книги жизни» Сашиного отца (вторичного нарратора), куда он записывал все, что было важно ему в течение своего жизненного пути, эту книгу он продолжает писать и после смерти, в том метапространстве, где оказывается он и Владимир, и в конце отец подводит всему итог: «Сейчас пойдем. Пора. Посмотри, ничего не забыли? Я заканчиваю. Все. Перо поскрипывает по бумаге, как чисто промытые волосы под пальцами. Уставшая рука спешит и медлит, выводя напоследок: счастлив бысть корабль, переплывши пучину морскую, так и писец книгу свою» [С. ].

Также в письмах Саши представлены сказками, рассказанные ее отцом (отец опять же является здесь вторичным нарратором). Для иллюстрации своих мыслей Саша использует форму рассказа в рассказе, повествуя в третьем письме о сказке, которую читал ей отец и завершая словами: «Вот это про меня. <…> И нестерпимо хочется быть с тобой! Обнять тебя, приласкаться» [С. 9, № 7]. То есть пересказы отцовских сказок пробуждают в героине осознание собственной жизненности.

Текст в тексте в письме Владимира – это рассказ в рассказе, история «вторичного нарратора» – военврача, вжившегося в переживания раненного бомжа, рассказанная Владимиру, которую он в свою очередь записывает в письме к Саше. Форма «рассказа в рассказе» помогает герою отдалить от себя ужас осознаваемых событий, страх смерти.

Система вторичных нарраторов в «Письмовник» помещена неслучайно и чрезвычайно важна для понимания мотива жизни: она иллюстрирует мысль о том, что жизнь существует над наррацией, в пространстве между нарраторами.

Нарраторов Вольф Шмид разделяет на диегетических и недиегетических: «диегетическим будем называть такого нарратора, который повествует о самом себе как о фигуре в диегесисе. Диегетический нарратор фигурирует в двух планах — и в повествовании (как его субъект), и в повествуемой истории (как объект)» [С. ]. Диегетическими нарраторами являются и Ларионов, и Саша, и Владимир, и отец Саши, когда пишет книгу-мемуары о себе, так как все эти герои находятся одновременно в двух пластах повествования: и в повествуемом, и в пласте непосредственного повествования – говорят в своих рассказах/письмах о себе: «диегетический нарратор распадается на две функционально различаемые инстанции — повествующее «я» и повествуемое «я» [С. ].

Следующая важная инстанция – это фиктивный читатель, или тот, кто получает сообщение от нарратора. «Абстрактный читатель — это предполагаемый адресат или идеальный реципиент автора, фиктивный читатель — адресат или идеальный реципиент (читатель или слушатель) нарратора» [С. ]. Получатель же, в свою очередь, распадается на две инстанции, которые, «даже если они материально или экстенсионально совпадают, следует различать с точки зрения функциональной или интенсиональной, — адресата и реципиента. Адресат — это предполагаемый или желаемый отправителем получатель, т.е. тот, кому отправитель направил свое сообщение, кого он имел в виду, а реципиент — фактический получатель, о котором отправитель может не знать. Необходимость такого различения очевидна — если письмо читается не адресатом, а тем, в чьи руки оно попадает случайно, может возникнуть скандал» [С. ].

В романе «Всех ожидает одна ночь» адресатом является Алексей Алексеевич, реципиент же не выявлен, нам неизвестно, кто непосредственно прочитал данные письма, и попали ли они адресату. В «Письмовнике» для Владимира адресатом является Саша, для Саши – Владимир, так как, судя по коммуникативному намерению, письма ими направлены именно друг другу. Реципиентов же как таковых в тексте нет, так как нет фактов чтения писем кем-либо. Но судя по получившейся коммуникативной картине, метафизическая коммуникация состоялась, и, следовательно, реципиентами на этом уровне являются Владимир и Саша.

Сашин отец, пишущий мемуары, имеет в качестве реципиента свою дочь, которая после его смерти находит его записи. Но конкретного адресата он не указывает, пишет книгу для себя, разговаривает в процессе письма с собой, то есть его книга представляет собой диалогизированный монолог. Такой же монолог представляют собой и мемуары Ларионова, хоть они и имеют адресата. Это неожиданное сближение персонажей двух романов интересно, так как позволяет увидеть, что вариант «Ларионова» отрабатывается Шишкиным и романе конца 2000-х гг., но рассматривается уже не как основной.

«Если нарратор ведет диалог с наррататором, то важно, является ли собеседник только воображаемым слушателем или же предстает как независимый, автономный персонаж первичной истории. Только во втором случае, когда собеседник обладает такой автономностью, «другостью», мы имеем дело с подлинным диалогом; в первом же случае перед нами развертывается лишь диалогизированный монолог» [С. ]. Полная диалогизированность выражена в переписке влюбленных в «Письмовнике»: «Нарратор обращается к слушателю, которого он воображает активно реагирующим. Повествование развертывается в напряжении между противоположными смысловыми позициями нарратора и адресата, подчас приобретая форму открытого диалога» [С. ].

Мемуары Александра Львовича монологичны, ответы доктора Алексея Алексеевича не получены: «Диалогичность нарратором только инсценируется, она не переходит через границы его сознания. Здесь нет реального собеседника, который мог бы вмешаться непредвиденными репликами. Для настоящего, подлинного диалога воображаемому собеседнику, взятому из собственного «я», не достает автономности, подлинной «другости». Поэтому этот квазидиалог, по существу, остается монологом».

Тем не менее в обоих текстах присутствует ориентированность нарратора на адресата. «Ориентировка относится, во-первых, к предполагаемым кодам и нормам (языковым, эпистемологическим, этическим, социальным и т. д.) адресата»: если общение Саши и Владимира сугубо приватное, коды и нормы здесь одни, языковые средства определенно личного характера, то письма Ларионова содержат элементы этикета, вежливое обращение к собеседнику, демонстрацию уважения к нему, подчеркивание социального статуса, выбор других, нежели в «Письмовнике», языковых средств.

«Подразумеваемые нормы адресата нарратор может не разделять, но он не может не пользоваться понятным для адресата языком и должен учитывать объем его знаний. Таким образом, всякий нарратив содержит имплицитную информацию о том, какое представление имеет нарратор о компетентности и нормах своего адресата».

Ориентировка также заключается в предвосхищении поведения воображаемого реципиента. Нарратор может представлять себе адресата пассивным слушателем, послушным исполнителем своих директив или же активным собеседником, самостоятельно оценивающим повествуемое, задающим вопросы, выражающим сомнение и возражающим. В этом плане Саша и Владимир – единственные, кто активно ведет диалог друг с другом. Но и Ларионов представляет своего собеседника далеко не пассивным слушателем, а заставляет воображаемого собеседника идти с ним на контакт. И даже книга Сашиного отца содержит его побуждающие к диалогу (пусть это будет и диалог с собой) реплики: «Прожитые годы должны ведь накапливать мудрость, а я, старый дурак, чего накопил?» [C. ].

Таким образом, в романе «Всех одна ночь» выделяется один нарратор – Александр Львович, это нарратор эксплицитный (проявляющийся в тексте), антропоморфный, диегетический, имеющий адресата в лице Алексея Алексеевича, но который не является его реципиентом. В романе «Письмовник» два первичных нарратора (эксплицитных, диегетических, антропоморфных) – Саша и Владимир, являющиеся друг другу и адресатами, и в определенном роде реципиентами. Также существуют в тексте романа вторичные нарраторы – отец Саши, военврач, которые являются второстепенными, неосновными рассказчиками, но играют очень важную роль в понимании концепции жизни в «Письмовнике».

Коммуникация автор – читатель. Репрезентация героев как выражение точки зрения автора

Как и героине «Письмовника» Александре, Александру Львовичу Ларионову именем предопределено защищать людей, помогать им (Александр – др.-греч. ἀλέξω — «защищаю», ἀνδρός — «мужчина», «человек»; «защитник людей»[31]. Но Александра распространяет свою заботу на всех: от близких людей до незнакомых прохожих (случай на остановке с беременной девушкой), выбирая профессию врача, она социально утверждает свое стремление оберегать и защитить. Александр Львович, наоборот, пока не родился его сын всегда обходил стороной людей, помощь которым была крайне необходима (мать, жену Нину, знакомого Ситникова).

Ларионов – от «Илларион» (др.-греч. hilarios – «веселый»[32]). Значение слова «веселый», несущее семантику радостного приятия реальной жизни, указывает, что в имени героя заложено отношение к жизни, как к тому, чему можно радоваться, получая удовольствие от того, что в данный момент имеешь. Александр Львович – полное опровержение своего имени и фамилии, в самые ответственные моменты пасует (не защищает, а «сдает» жандармам Ситникова, не вникает в просьбы жаждущих его помощи близких); не радуется, а признает жизнь бессмысленной и полной разочарований (в детстве, службе, браке, любви).

Алексей Алексеевич (др.-греч. — «защищать», «отражать», «предотвращать»[33]) –единственный человек, к которому Ларионов может обратиться и пишет на старости лет, когда остается одиноким, немощным и больным. Алексей Алексеевич – «духовный» помощник Александра Львовича, а также «защитник» его здоровья – доктор (чтобы подчеркнуть эту двойную функцию героя, автор удвоил семантику имени отчеством). Именно доктор рекомендует герою по физиологическим причинам писать мемуары. Несмотря на то, что Ларионов никогда не тяготел к процессу письма, благодаря Алексею Алексеевичу он принимает необходимость данного метода как единственно ценного для физиологического выживания. Но в своих записках и в своих письмах к доктору Александр Львович самой манерой повествования опровергает жизнеутверждающие концепции доктора.

Александра в «Письмовнике» — прототип доктора: является врачом и реализует личностно и социально заложенные в ее имени жизненные возможности . Владимир же («владеющий миром») – военный, и его социальная роль – защищать родину, но путем убийства. Александра поддерживает жизнь и, как женщина, является символом ее порождения, Владимир же жизнь уничтожает. Он социально антипод Александры, но экзистенциально таковым не является: жизнь в «Письмовнике» — это синтез рождения и распада, и распад – неотъемлемая часть жизни, без разложения она бы не существовала. Владимир по своим социальным функциям сходен с Ларионовым: оба они являются военными, объединенные целью уничтожить и научиться уничтожать (кроме того, для обоих принципиальным становится общение с врачами, объясняющими, как принять жизнь).

Предлагаемая ниже схема позволяет обнаружить скрытые параллели в авторской репрезентации главных героев двух романов. С нашей точки зрения, это подтверждает внутренний диалогизм романного творчества М. Шишкина.

Если сущность диалога Ларионова с доктором составляет диатрибу – спор (спор личностный, спор военного с доктором), то диалог Саши и Владимира – перевернутая, опровергнутая концепция диатрибы: функционально противоположные по экзистенциальным ролям герои находятся в совершенной гармонии друг с другом.

 

Содержание тетрадей в романе «Всех ожидает одна ночь» – история жизни Ларионова

История жизни автора трех тетрадей начинается с повествования о его рождении, причем Александр Львович замечает, что это был особенный, «великий» век в истории страны и особенный день: «Я родился в третий год нашего странного века, века великих изобретений, великих помыслов, великих мятежей и великого порядка. Родился на самую Пасху» [С. 9]. Пасха – древнейший христианский праздник, главный праздник богослужебного года, установлен в честь воскресения Иисуса Христа[34]. Согласно народным приметам, ребенок, родившийся на Пасху, будет здоров и счастлив^[35] – герой Шишкина отмечает, что его рождение принесло неожиданное счастье: «Пасхальное дитя и вправду принесло матушке счастье долголетнего материнства – все мои старшие братья и сестры умирали в младенчестве» [С. 9]. Данная концепция счастливого рождения соотносится с семантикой имени и фамилии героя, но все вместе это противоречит последующему развитию судьбы героя.

Век, в котором был рожден герой, представлен им как «век великих помыслов», однако ситуацию, религиозную и социальную, сложившуюся в момент его рождения, герой осмысляет в стереотипном ключе (на это указывает, например, нагнетание эпитетов «великий»), точка зрения Ларионова на события – это точка зрения обывателя, не способного осознать ценность своей жизни. Он сетует на то, что ничего не значит для истории и ничего не сделал в жизни, а между тем не замечает, что рядом с ним от армейской несправедливости гибнет солдат Трифонов, которому он мог бы помочь, что несправедливо посажен за решетку соликамский чиновник, освобождению которого он мог бы поспособствовать. Герой утрачивает ценность повседневной жизни, важность конкретного момента, устремившись в глобальный ход истории (которую мыслит стереотипно), в отличие от персонажей «Письмовника» Саши и Владимира, для которых смысл жизни кроется в мелочах.

В классическом русском романе все условия, в которых живет герой, могли способствовать становлению Александра Львовича как мыслителя, революционера, реформатора, так как это было в духе исторического времени и конкретных обстоятельств жизни такого героя. Но Шишкин подчеркивает в своем романе иное – исторические события как будто обходят героя, лишь косвенно касаясь его, во многом вследствие его страха перед свершениями, осознания себя как беспомощного и заурядного человека в глобальном потоке истории.

Первая тетрадь начинается письмом Ларионова доктору и содержит рассказ Ларионова о рождении, детстве, матери, души в нем не чаявшей ввиду того, что он был долгожданным ребенком; отце, которого часто охватывали приступы беспричинного гнева; тетке, вмешивающейся в жизнь их дома, хоть и безрезультатно, но зато настойчиво; первой любви; преподавателе точных наук Иване Ивановиче Козлове, с которым он сблизился во время учебы в гимназии. В этой же тетради рассказчик повествует о том, как закончив гимназию, он поступил на военную службу в Дворянский полк, потом был выпущен прапорщиком в Муромский пехотный полк, затем был откомандирован для набора рекрутов в Нижегородскую губернию.

Это тетрадь, посвященная политическим событиям первой половины ХIХ века, таким как создание военных поселений, смерть Александра I-го, восстание декабристов, поэтому она включает идеологическую полемику героя. Герой описывает, как пытался ввести свои преобразования, чтобы доказать, что уважительное общение с подчиненными способствует развитию культуры поведения у солдат и формирует их осознание себя личностями, что в конечном итоге будет способствовать повышению общего уровня культуры в армии, где царит атмосфера легального насилия и закон «не вы побьете вашего слугу, так он побьет вас» [c. 65] . Примечательно то, что одними из его первых преобразований были уроки чтения и письма – то есть герой осознает, что именно эти дисциплины обладают свойством приобщения человека к культуре. Это указывает, что письмо осознается героем стандартно (как дисциплина) и стереотипно (как значимое в процессе окультуривания человека). Неслучайно заканчивается пребывание Ларионова в Муромском полку банально: крушением его иллюзий и утешением в объятиях взрослой женщины Марии Николаевны, которая давно уже приняла на себя миссию выслушивать и по-бабьи отогревать разочарованных службой военных.

Первая тетрадь заканчивается описанием того, что герой уходит в отставку, устраивается чиновником в Казани и по приезде в отпуск домой в Симбирск женится на девушке Нине, воспитывавшейся в его отсутствие его матерью и теткой (попутно расторгнув намечавшийся брак Нины). В этом можно усмотреть подчеркнутую Шишкиным стандартную романную схему классической литературы, но подано это не совсем реалистически, а как концепт: сразу же в быстром темпе следует описание, что, вернувшись вновь на службу, Ларионов понял, что не любит жену, влюбившись в другую девушку, Екатерину Алексеевну, и тетрадь свою он заканчивает написанием письма жене, в котором признает, что брак их был ошибкой и к ней он возвращаться не собирается.

Вторая тетрадь – рассказ Ларионова о времени его пребывания в Казани. Сюжетно вторая тетрадь начинается с выступления на Большой Проломной казанских французов, прославляющих свершившуюся Французскую Революцию. Затем идет описание наступившей эпидемии холеры в городе, потом огромная часть тетради уделяется событиям восстания в Польше, в связи с чем вводится тема родины, России, русского народа, его обреченности из-за корыстности власти. Здесь же появляется сюжет об активисте, который полон революционных идей: Степан Иванович, так же, как и Ларионов, влюбленный в Екатерину Алексеевну, выдерживает испытание любовью.

Вторая тетрадь повествует о жизни Ларионова как среднего человека, являющегося помимо своих личных целей исполнителем воли государства во времена глобальных перемен. Две первые тетради показывают исторические события сквозь призму армейской жизни (первая половина века) и жизни чиновников (середина века) – и та, и другая структура обеспечивают функционирование государства.

Третья тетрадь – заключительная – самая короткая, но богатая на события и охватывающая большие временные рамки: с приезда еще молодого Ларионова домой до взросления его сына и собственной болезни. В этой тетради герой описывает круг своей бытовой семейной жизни: как его жена, Нина, родив сына, которого в честь отца назвали Александром, погибает при родах, как сын его вырос скрытным и обманывающим отца, как умирает его мать. Сын заканчивает гимназию и, уезжая от отца, сбегает на Кавказ вместо поступления в университет, а там погибает. После его смерти Ларионов возвращается в Казань, где проводит остатки своих дней, ютясь в маленькой комнатке, не вставая с постели, но продолжая писать в свои тетради письма, обращенные к доктору Алексею Алексеевичу. Последние строчки записок героя звучат так: «Что-то написать хотел, что-то важное, да забыл и вспомнить никак не могу. Ничего, завтра допишу» [С. 318]. Таким образом, жизнь героя заканчивается одновременно с его письмами.

Ларионов в диалоге с врачом воплощает главные мысли своих воспоминаний: опровергает то, что своей профессией защищает доктор – жизнь. Для него жизнь – не феномен, в котором, по мысли доктора, сливается телесное и духовное, а записка, заканчивающийся, обрывающийся текст. Отсюда и идея, выражающая его основную мысль: «Всех ожидает одна ночь» — всех ожидает одно и то же – смерть, небытие, поэтому жизнь бессмысленна. Бессмысленность подтверждена кольцевым сюжетом жизни Ларионова – отношение к нему его сына такое же, как отношение маленького Ларионова к его деспотическому отцу – деспотическое, резко диктаторское. Желание навязать свою волю сыну и всем окружающим у отца Александра Львовича было вызвано социальной нереализованностью и приступами внезапного беспричинного гнева в быту, у Ларионова — желанием устроить жизнь сына наилучшим образом, но демонстрируется мысль о том, что жизнь не меняется, а прокручивается (сына Александра Львовича назвали также Сашей), этим подчеркивается пустота жизненного круга — для героя все бессмысленно. Но для автора нет, и поэтому он указывает читателю на маленький луч света в небытии – на пробуждение природы перед моментом смерти героя, давая надежду на возрождение.

М. Шишкин представляет три тетради Александра Львовича как запечатлевающие три вехи жизни любого человека: первая – детство и юношество, вторая – молодость и зрелые годы, третья – отцовство и старость. Кроме того, очевидна редукция объема тетрадей, что связано с авторской концепцией жизни/письма:

– первая тетрадь – самая большая по объему (158 страниц текста) охватывает тем не менее не самый большой промежуток жизни героя, это приблизительно 20 – 25 лет (в тексте не даются точные возрастные рамки героя). Это время жизни героя рассматривается подробно не потому, что предполагает становление личности (как в классическом романе), а потому, что отражает процесс ухода героя от переживания жизни и своего участия в жизни. Шишкину важно показать отсутствие становления, отсутствие характера и индивидуальности героя – все его поступки и все происходящие исторические события, в которые он вовлечен, изображены не как живая жизнь, а как узнаваемые (известные по чужим текстам) схемы;

– вторая тетрадь (130 страниц) – затрагивает самый малый промежуток жизни героя (приблизительно 10 лет), на который приходятся события мировой и российской истории середины ХIХ века ПОЧЕМУ 130 СТРАНИЦ ВЫДЕЛЕНО НА 10 ЛЕТ???;

– третья тетрадь затрагивает возраст зрелости и старости героя, самый большой по продолжительности период, но ему автор уделяет меньше всего внимания (81 страница) – это закат жизни, здесь нет уже ни становления героя как личности (как в первой тетради), ни важных герою исторических событий, как во второй, ни сильных любовных переживаний, это период семейной жизни героя, затем – томления в одиночестве и утешения себя воспоминаниями.

 

Глава 3. Воспоминания героя

На основе сказанного выше можно отметить, что переживания, испытываемые в данный момент, и воспоминания о прошлом – главный предмет повествования в письмах, записках, дневниковых записях героев того и другого романа. Поэтому следует истолковать отношение героев к воспоминаниям – это позволит прояснить не только то, какие сферы жизни герои Шишкина выделяют как ценностно значимые, но и то что значат воспоминания для жизни человека в концепции автора.

В романе «Письмовник» воспоминания для Саши и Володи – это святая святых их памяти, на них держится их естество, только из них строится их настоящая жизнь. Герои «Письмовника» в буквальном смысле живут воспоминаниями, которые пропитывают практически каждое их письмо: рассказы о детстве, о родителях, случайных и неслучайных людях в их жизни – им важна каждая мелочь, они ухватываются за каждую деталь из прошлого, будь то запахи летнего сада, подпрыгнувшая в доме мышеловка, книжка из детства или обрывок газеты, приставший к порезу от бритья — каждая частичка прошлого — неотъемлемый атрибут настоящего, кирпичик фундамента, на котором оно держится. Кроме того, несмотря на внимание к мелочам и деталям, герои «Письмовника» всегда подчеркивают их взаимосвязь в бытии.

В «Записках Ларионова» воспоминания поданы в виде картин, сцен, эпизодов, но это осколки памяти, не составляющие целого части, так как они кажутся герою бесполезны и не нужны, он не составляет из них целой картины. Его позиция -- всего помнить невозможно, а раз так, то это уже не целая картина жизни, и толку в воспоминании рассказчик не видит: «Впрочем, что толку доставать из мешочка все эти осколки памяти и перебирать их то так, то этак. Мозаика рассыпалась, растерялась, целой картинки все равно не получится, как ни старайся, а от отдельных стеклышек какой прок? Вот помню доску, самую обыкновенную доску, которую отец, когда меня стали учить музыке, велел приладить к фортепиано над клавиатурой так, что играть можно, но нельзя видеть рук и клавишей. Помню и мои слезы, и крики отца, и заплаканные глаза матушки, тайком от него разрешавшей мне разучивать ноты без доски. А зачем я все это помню? Для чего?» [С. 18]. Александр Львович, говоря о воспоминаниях, называет память пренебрежительно «мешочком», то есть относится к ней утилитарно, прагматически – оценивая как собранные припасы впрок (авось да понадобятся). Стеклышки, мозаика – это указывает на осознание героем фрагментарности и хрупкости воспоминаний.

В «Письмовнике» и «Записках Ларионова», – несмотря на то, что предмет освещения остался один и тот же – воспоминания, отношение к ним героев кардинально изменилось, что может свидетельствовать об изменении авторского мировоззрения в целом за 17 лет, разделяющих романы.

1) Воспоминания о детстве

В романах Шишкина всегда очевидно внимание к воспоминаниям о детстве. Можно найти этому следующее объяснение. Детство – время, которое осознается взрослым человеком как абсолютно завершившееся (исчезнувшее в прошлом) событие жизни. Поэтому восприятие детства – это проявление отчужденного отношения к событию жизни вообще.

Воспоминания о детстве — один из главных пунктов в ряду прочих воспоминаний в «Письмовнике». Здесь рассказы о детстве включены в большое количество писем (вразброс) и представлены в виде длинных историй, иногда включающих в себя также другие истории, «рассказы в рассказе» (например, сказка о трех типах людей, рассказанная Саше ее отцом). Это реализует концепцию «Письмовника» о том, что все длится в бытии.

Во «Всех ожидает одна ночь» воспоминанию обо всем детстве уделяются три страницы в начале «записок» героя, видно отношение рассказчика к такого рода воспоминаниям: «Нет, оставлю поскорей детство, ибо что есть для мира чьи-то детские воспоминания, если не ложь. Спросите любого, было ли у него в жизни что-нибудь счастливое, безмятежное, и он, конечно, вспомнит свою повозочку, свою няньку, свою матушку, укутывающую его беличьим одеяльцем, вытряхнет из заветного мешочка свои, ему лишь одному драгоценные стеклышки, будет перебирать без устали» [С. 19]. Здесь не только пренебрежительное отношение к самому периоду детства, предметам из детства (уничижительное «одеяльце», «повозочку», «няньку», снова насмешливое – «заветный мешочек»), но и пренебрежительное отношение к отдельно взятой личности в общем — кому интересны какие-то личные события одного безвестного человека, это не нужно никому кроме него, да и для него самого такие воспоминания – только лишняя трата времени.

В «Письмовнике» же концепция звучит совершенно по-другому: важна каждая деталь жизни абсолютно любого человека, каждая мелочь его жизни составляет частицу, которая в свою очередь образует весь мир, все мироздание держится на мелочах каждого отдельно взятого человека.

Александр Львович пишет о бессмысленности, нелепости и необъективности таких воспоминаний: «Читать воспоминания о чьем-то детстве – что выслушивать рассказы слепца о том, как представляет он себе Божий свет. Так и грязная, вонючая изба, в которой люди живут в мерзости и пьянстве, как скоты, вспоминается кому-то как островок счастья и душевного покоя. И пусть будет вокруг него с первого крика лишь рабство да хмельное мычание, а все не вытряхнуть ему из заветного мешочка, как ни тряси, ничего, кроме разноцветных стеклышек – и будет это во всей его жизни единственный свет и покой» [С. 19].

В «разноцветных стеклышках» Ларионов не видит красоты и многогранности, не видит в них ярких красок прожитой жизни, он видит в них только ее хаотичность и бесполезность. Стеклышки для него – это хаотический набор фрагментов, жизнь – хаос. Для героев «Письмовника» такие стеклышки составляют цельную картину в ее многогранности. Для них жизнь – это тот же хаос, но соединяемый в целое. Ларионов и есть тот слепец, про которого пишет сам: доставая из своего мешочка воспоминания, а потом производя еще одну операцию – записывая их в мемуары, он не способен разглядеть в них смысл и увидеть богатство и красочность собственной жизни.

Слепец в понимании Ларионова не способен понять мир, утрачивая зрение, человек теряет контакт с миром ввиду того, что для Ларионова ничто больше не способно побудить человека к восприятию мира. В «Письмовнике» же для Владимира и Саши слепцы – это люди, которые лучше зрячих чувствуют мир. Слепота – это способность постичь мир не как обычному человеку, а как сверхчувствующей личности. Немалая часть одного из писем Владимира в «Письмовнике» посвящена слепым и описанию их жизни, когда герой бывал в доме для слепых (на работе у своей бабушки): «Помню, меня поразило, что на занятиях они должны были окунать руку в аквариум и трогать рыбок. Показалось, так здорово! Я потом, когда в комнате никого не было, подошел к аквариуму и закрыл глаза. Закатал рукав и опустил руку в воду. Прекрасная золотая рыбка на ощупь оказалась какой-то склиз-кой гадостью. И вот именно в ту минуту мне стало страшно — по-настоящему страшно, что и я могу когда-нибудь ослепнуть» [3, с. 21, 1 ч].

Слепота — символ невежества, самообмана, неосторожности «слепой ярости» или чувственной любви, в понимании же героя слепота открывает для человека новые чувственные горизонты: слепые ничуть не увечнее зрячих, так как им дано чувствовать окружающий мир на более тонком, невидимом уровне, и в этом нет ничего страшного, также слепота означает внутреннее зрение пророков и поэтов, поэтому слепые зачастую могут быть талантливее зрячих людей.

Таким образом, дискурс воспоминаний о детстве присутствует как в «Письмовнике», так и в «Записках Ларионова», и его наличие подчеркивает отношение героев исчезнувшему в прошлом событию жизни.

2) Воспоминания о родителях

Воспоминаниям о родителях герои обоих романов уделяют немало внимания.

Отец Александра Ларионова — человек деспотичный, властный, беспощадный в своем деспотизме. В поведении отца Ларионова преобладают приступы гнева и недовольства окружающими. «Отца часто охватывали приступы беспричинного гнева. Точнее, все начиналось с пустяка, например, из-за нечаянного сквозняка, или с того, что матушка, чтобы как-то развеять отца, начинала рассуждать о европейской войне, или просто он не мог найти очки. Тогда лицо вдруг наливалось кровью, глаза мутнели, рот кривился, руки дрожали. Он начинал что-то выкрикивать, бегать по комнатам, бить посуду, часто доставалось и матушке, которая пыталась его успокоить» [С. 12]. Косвенно (из рассказа о неудачном отцовском ходатайстве за сына перед петербургским вельможей) объясняются причины постоянной ипохондрии отца, он сознательно сломал свою карьеру, не захотев прислуживаться перед властью (еще одна сюжетная схема классической литературы, воплощенная Шишкиным). Но автору важно подчеркнуть. что Ларионов не понимал в детстве и не понимает до сих пор причин гнева отца (хотя все знаки, указывающие на причины, видит). Герой акцентирует физиологические (животные) черты гнева отца (социальные от него скрыты, так как никем не объяснены).

Характерно и описание поместья, в котором властвовал отец Ларионова: «Мой отец, малодушный, как тогда говорили, помещик, имел деревеньку в Барышевском уезде Симбирской губернии, который сейчас не в любви у просвещения и прогресса, а тогда и вовсе был край дикий, звериный» [С.10]. Таким образом, отец устойчиво ассоциируется у героя с диким животным поведением (на уровне автора это подчеркнуто тем, что имя отца – Лев). Отец из-за такого поведения не воспринимается сыном как авторитетный и остался на периферии его памяти.

Для Саши из «Письмовника» родители, наоборот, явились одними из главных людей, повлиявших на формирование духовных ценностей: отец воспитал Сашу на сказках (которые она впоследствии пронесла через всю свою жизнь, сквозь призму которых она видит жизнь, придумывая свои сказки), и в конце романа она близится к встрече именно с отцом.

Отношения отцов и детей не похожи в двух романах: отец Ларионова – деспот, мать Ларионова покорна – сын духовно, осознанно не близок ни тому, ни другому, но в финале жизни повторяет их модель поведения (воспитывает сына точно также, как его родители воспитывали его). Отец Саши заботливый, покорный, мать, изменив отцу, потеряла доверие и авторитет у дочери, и дочь стала противостоять матери, уйдя в строительство сказок. Родители Ларионова в его понимании и ощущениях подавляют жизнь, приводят все к собственным стандартам, родители Саши и Владимира явились для них толчком к рефлексии над жизнью.

3) Воспоминание о пережитых любовных чувствах

Воспоминаниям о любви посвящено немало места в письмах каждого из героев Шишкина, потому что любовь – одно из самых острых переживаний жизненности.

Во «Всех ожидает одна ночь» подчеркивается, что герой не раз испытал влюбленность, и всякий раз Шишкин вводит узнаваемые типы любовных историй. Первая любовь Ларионова – маленькая Дашенька – символ невинной любви, но разбившей сердце маленькому мальчику. Следующая любовь Ларионова – Мария Николаевна, напротив, старше его в два раза, в тяжелые времена армейской службы стала его наставницей как в физическом, так и в духовном плане. После того как Ларионов увидел ее взрослого сына, она тотчас же вызвала его разочарование. Жена Нина, с которой герой венчается, отвоевав ее у противника, быстро становится ему скучной и дает герою разочарование в браке. Скрываемая многолетняя любовь к казанской сослуживице заканчивается тем, что Екатерина Андреевна, несмотря на дружбу с героем, выбирает его идеологического противника Ситникова и выходит за него замуж. Месть героя сопернику (письмо-донос на Ситникова) показывает мелкость его личности и неразвитость чувств как итог всех любовных отношений.

Саша и Владимир в «Письмовнике» – первая и последняя любовь друг для друга, в линии их отношений проявлена авторская концепция вечной бесплотной (сверхфизической) любви. Чтобы стал яснее характер этого чувства, Шишкин вводит в роман и линию плотской связи героев: у Саши появляется близкий человек, от которого она желает родить ребенка, у Владимира появляется объект вожделения – медсестра в армии. Но герои все равно в конце тянутся друг к другу: поэтому Саша и теряет ребенка от женатого мужчины – это не плод подлинной любви, как любовь Володи, которая способна материализовывать живое из неживого (Сашина дочь из снега). Таким образом в «Письмовнике» акцентируется мысль, что любовь способна порождать жизнь из небытия. Жизнь – это воплощенная духовность, оживление неживого, овеществление духовного, придание ему телесной оболочки. Во «Всех ожидает одна ночь» было иное: жизнь – порождение не любви, а физиологии, поэтому новая созданная жизнь несовершенна – сын Ларионова умирает, так же, как и не рожденная дочь Саши, и не имеет будущего, что указывает на нежизнеспособность бездуховного.

4) Воспоминания о любимом учителе

Особое место в каждом романе уделено любимым учителям героев, повлиявшим на их мировоззрение в дальнейшей жизни.

В романе «Письмовник» образ любимого учителя Владимира вплетен во все возможные жизненные линии – соединяет разные аспекты существования героя. Владимир вспоминает о своем любимом учителе биологии по прозвищу Тювик (тювик – хищная птица семейства ястребиных), смерть которого прямо на уроке заставила героя впервые задуматься о смерти. Впоследствии герой часто вспоминал своего учителя, благодаря чему выбрал путь орнитолога. Учителю была дана кличка, означающая название птицы, потому что «он сам становился похож на какую-то взъерошенную птицу» – то есть в характеристике учителя подчеркнуто соединение имени и облика, а в имени подчеркнуто соединение мягкости (звучание слова «тювик») и жесткости (тювик = ястреб). Тювик – учитель биологии («био» – «жизнь»), учитель «жизни» для Владимира во всех смыслах этого слова: первый наставник, воспитатель, пример для подражания, источник знаний и воспоминаний, которые остались у героя на всю жизнь. И в финале романа именно образ Тювика становится проводником Владимира в мир, где он найдет все, что потерял, и где будут даже те виды животных, об исчезновении которых так сокрушался учитель.

У Ларионова тоже был учитель, о котором он вспоминает с восторгом: Иван Иванович Козлов, преподаватель точных наук в гимназии. Несмотря на то, что его предметом были прочные теоремы и незыблемые правила, он был поэтом, то есть своей сущностью противостоял теоремам, аксиомам и упорядоченным законам. Он утверждал, что теоремы шатки, а понятия абстрактны: «Необычайная наша симпатия друг к другу покоилась, однако, не на шатких теоремах, пустотелых цифрах и прочих абстрактных понятиях. Никакого пристрастия к своему предмету Иван Иванович не имел и заботу о воспитании в нас любви к математике полностью переложил на плечи Войтяховского, предоставляя нам самим корпеть над талмудом столичного штык-юнкера, так что все эти логарифмы и биномы вряд ли оставили в моем мозгу, не склонном к точным наукам, несколько царапин. Дело в том, что Иван Иванович был тайным поэтом» [С.20].

Шишкинская концепция чисел, математических знаков как бессмысленных, пустых