Здавалка
Главная | Обратная связь

У попа была базука, он ее любил



Юрий Бурнусов

Точка падения

 

 

Аннотация

 

Для сталкеров наступили трудные времена. После заключения целого ряда международных соглашений Периметр полностью закрыт, военные регулярно защищают прилегающую территорию, что фактически делает невозможным контакты с Зоной. Одного из прозябающих в безделье сталкеров, Упыря, нанимает приезжий профессор – изобретатель уникального и весьма полезного прибора, – имеющий заказ от высокопоставленных покровителей, способных нелегально открыть проход в Зону. Упырь с товарищами берутся за работу, но не подозревают, что волей случая окажутся там, где им оказываться вовсе не следовало, и станут объектом охоты, ради которой военные – миротворцы объединятся с Темными…

 

 

 

На миру по смерть велел Бог отбывать каждому свой оброк – любовью и добрыми делами.

Лев Толстой. Два старика

В этой стране никто ни в чем не виноват.

Бен Элтон. Попкорн

 

Глава первая

Черный сталкер

 

Мы сидели у Аспирина и пили. Без повода – по поводу только на похоронах пьют, остальное все выдумки. Начали вчера с вполне приличных жидкостей типа двенадцатилетнего шотландского виски и аутентичного мескаля с червяком-утопленником, а заканчивали – или продолжали? – банальнейшим спиртом, который стоял у Аспирина под кроватью в трехлитровой банке. Спирт почему-то пах черной смородиной, и я поначалу опасался, что это техническая гадость, от которой можно ослепнуть. Но нет, после трех по сто мы не ослепли, а потом Аспирин сообщил, что с водой ему «плохо заходит», и научил меня делать «чпоки».

Я съел червяка, вытряхнув его из мескальной бутылки, и принялся обучаться полезному.

«Чпок», чтоб вы знали, представляет собой уже упомянутый выше спирт, смешанный в стакане с уже упомянутым пивом в пропорции один к одному. Вроде бы ничего сложного, обычный ерш, но фишка в том, что это еще не все. Налив в спирт пиво (а не наоборот!), стакан нужно прикрыть ладошкой, быстро перевернуть и хлопнуть о коленку, после чего вернуть в начальное положение и незамедлительно выпить вспенившееся чудо. Входило это куда легче спирта с водой, но и вставляло совершенно не по-молодежному.

После того как очередной стакан в момент хлопка разорвался у Аспирина в руке, он решил, что надо притормозить. Я не спорил. Аспирин, залив порезанную ладонь коллоидной пленкой из пульверизатора, полез в радио слушать футбольные новости – он был дикий фанат и даже в повседневной практике иногда выражался фразами типа: «Ага, Семецкому опять красную карточку показали». Именно тут в дверь и постучали.

– Ты кого-нибудь ждешь, чува-ак? – спросил несколько протрезвевший Аспирин.

– Никого. К тому же это твоя хата. Может, ты кого-нибудь ждешь?

Аспирин подумал, в дверь снова постучали.

– Ни хрена, – не слишком уверенно сказал Аспирин. – Никого я не это… не жду…

– Тогда посмотри, кто там пришел, – предложил я.

Аспирин встал, покачался и достал из кухонного шкафчика здоровенный «глок».

– Давай я пристрелю его прям через дверь, чува-ак, а потом и посмотрим, кто там приходил, – предложил он и уже собрался исполнить свою идею, как я услышал снаружи громкое дробное икание. Так виртуозно умел икать лишь один человек – старший прапорщик Петлюра из военных сталкеров.

– Стоп! – заорал я. – Не стреляй!

Аспирин пожал плечами, бросил пистолет на койку и вернулся к своим новостям футбольных полей, а я открыл дверь.

Это действительно был Петлюра – он, видать, устал ждать, прислонился и буквально упал внутрь. Я предусмотрительно отодвинулся в сторону, и старший прапорщик обрушился на половичок. Он был пьян, как павиан, но достаточно резво встал на четвереньки и пополз в правильном направлении – к столу.

Я закрыл дверь и некоторое время наблюдал за эволюциями прапорщика, который пытался сесть на табурет, но не попадал задницей. На самом деле звали его не Петлюра, а как-то еще, но кличка привязалась еще до моего тут появления, и я даже не интересовался, откуда она взялась. Петлюра был дядька в годах, предувольнительного возраста, и трудился у военных сталкеров каптерщиком. Полезен он был многим – покупал кое-что, притащенное из Зоны, продавал кое-что, украденное с армейских складов, а главное – знал разнообразные новости из комендатуры. А раз пришел сюда незваным гостем, да еще в таком состоянии, – уж точно что-то разнюхал. Дай бог, чтобы хорошее.

Прапорщик тем временем утвердился на табуретке и потянулся к пиву. Последнее действовало на Петлюру оздоровительным образом; вот и теперь, выглотав полбутылки, он вздохнул и довольно внятно произнес:

– А я тебя, Упырь, ищу-ищу… А тебя-то нету.

– Вот же он, – заметил Аспирин и даже показал пальцем.

– А я тебя в «Штях» искал… – продолжал прапорщик, – а тебя-то в «Штях» и нету. Рыжий этот, морда, говорит, был позавчера, да ушел… Хорошо, Зюзя там сидел, он и говорит: «А иди ты, дядя Петлюра, к этому… к Анальгину…» Я и пошел…

Аспирин обиженно отобрал у прапорщика пиво, о котором тот, впрочем, сразу же и забыл.

– Чего искал-то? – спросил я.

– А искал вот чего. Тут приехал один мужичок. Пузатый такой, в костюме… ученый, сразу видать… В комендатуре зарегистрировался, все как положено: я у мужиков спросил, так у него бумаги подписаны… у-у, кем подписаны бумаги-то!

Петлюра сделал значительное выражение лица и показал пальцем вверх.

– Да их тут полно шастает, чува-ак, – сказал Аспирин. – Ученым больше, ученым меньше…

– Цього добра я много бачив. Ось кабы ты мени показав сало, ковбасу чи вареники со сметаною… – на неуклюжей мове процитировал я старый фильм.

– Полно шастает, – согласился прапорщик. – Но этот, сука, кого искал, ты думаешь?! А-а, черная морда!!! Вот то-то! Хемуля он искал, вот кого!

– Нашел? – поинтересовался я.

– Нашел. Да только Хемуль его… того… послал. Иди, говорит, мужик…

И Петлюра с чувством поведал, куда конкретно Хемуль послал приезжего пузатого ученого. Выходило так, что ученый вернется из путешествия крайне не скоро, причем за время отсутствия как минимум сменит сексуальную ориентацию и приобретет хорошие связи в среде проктологов, а уж что случится с его близкими и дальними родственниками, и подумать было страшно. Хемуль знает пожить и умеет сказать, что уж тут.

– Значит, мужик или дурак, или провокатор, – заключил я. – Раз Хемуль его послал… И к кому мужик пошел?

– Да никуда он не пошел! Сидит в гостинице… И что бы вы, ребятки, без меня делали!

Сказав это, прапорщик потянулся к банке, прикинув, что там вряд ли налита вода. Аспирин предвидел покушение и быстро банку отодвинул, а я поднялся и навис над Петлюрой.

– Ты, дядя Петлюра, на что намекаешь?! Ты что, на меня его навел?!

– Ну, не навел… Не навел. Но именно что намекнул! Тебе что, работа не нужна, Упырь? И этому… Панадолу… Сидите же без копья, спирт вон жрете…

Петлюра был прав: где-то наверху в очередной раз решили покрутить гайки, кого-то из начальства посадили за злоупотребления, все это спедалировало вниз по инстанциям, и в результате те, кто остался, плюс вновь назначенные устроили сущий террор. Там, где раньше ходили, едва ли не насвистывая, усиленные патрули положили за последнюю неделю человек пять. Менее известные тропки кое-как функционировали, но военные взяли за моду обстреливать «по принципу случайности» Периметр из систем залпового огня. Просто так – вдруг там кто-то куда-то полз. Мутантов не жалко, сталкеров – тоже, а военные экспедиции ходят по условленным маршрутам, туда для профилактики не пальнут… В результате почти вся братва сидела по домам и по кабакам, распотрошив заначки, но беда была в том, что и торговлишка заглохла. Великая Депрессия, короче говоря. Была вроде такая в Америке. Или это у нас, а в Америке – Перестройка Гласности? Один черт, главное, что хреново.

– А почему Хемуль в таком случае отказался?

– Бог его знает, Хемуля-то. Он в последнее время дерганый.

И тут не соврал старший прапорщик – Хемулю уж больно много приключений выпало в последнее время, неудивительно, что устал человек. Да и баба у него.

– А если этот мужик – провокатор? – спросил Аспирин, пытаясь пальцами достать из консервной банки кильку в томате. Банка ускользнула и покатилась на ребре по столу, разбрызгивая красный соус и рыбьи трупики.

– Да какой он провокатор. Провокаторов я не видал, что ли… – буркнул Петлюра. – Обыкновенный приезжий, чего-то ему понадобилось, аж пар из одного места, а тут такая невезуха. Короче, Упырь, ты вот что: поболтай с ним завтра в «Штях», что ли, а там хочешь – гони, хочешь – работай. Мне что главное, мне главное – процент.

– Мог бы не говорить… Знаю, что не просто так приполз.

– Бизнес. Мне на пенсию скоро.

– Как ты только дожил такой до пенсии, чува-ак… – ехидно сказал Аспирин и высморкался, испачкав нос томатным соусом. Потом он вытер пальцы о старый плакат футбольного клуба с непонятным и труднопроизносимым названием «ЦСКА» и печально вздохнул.

Прапорщик замечание Аспирина проигнорировал и встал, держась на удивление трезво. Видать, пиво его чуток взбодрило. Ничего, на улице снова накроет.

– Ладно, дядя Петлюра, – сказал я миролюбиво. – Поболтаю с твоим ученым, но если что – имей в виду, парни будут знать, что это ты меня спалил.

– Не маленький, – солидно ответил Петлюра и довольно сложным, но верным курсом заковылял к двери. Там он остановился и добавил: – Пока, Пирамидон! А ты в два, Упырь. Ага?

– Ага, – кивнул я.

Излишне говорить, что назавтра в два я сидел в самом темном уголке «Штей» и в силу некоторых особенностей организма был там совсем незаметен. Снаружи шел дождь, на столе стояла мясная острая жратва, в стакане – сто пятьдесят перцовой, в голове – пустота, изредка нарушаемая тупым постукиванием и побрякиванием где-то в самой ее глубине. Вот ведь, и не пил вчера больше… Хорошо, идти в Зону не надо – с похмелья туда волочься самое поганое дело, хотя некоторые ходят и даже возвращаются.

Народ где-то шастал, несмотря на непогоду: в баре собрались человек восемь сталкеров из числа мелюзги, парочка приезжих журналистов, которым ближе к вечеру кто-нибудь из прибывших стариканов непременно начистит рыльца, да дремал над миской с уже растаявшим в кашу холодцом мертвецки пьяный Руль. Руль пил пятый, нет, шестой день: потерял в Зоне приятеля Дулю, попал Дуля под очередную ковровую бомбардировку, а Руль спасся. А может, Руль Дулю сам зачем-то прикончил. Его дело. Никто Руля не успокаивал, никто ему не мешал – пьет себе человек и пусть пьет. К тому же если другим наливает за упокой. Такие вещи у нас приветствовались. И в любом случае оба идиоты, раз полезли под РСЗО. Сейчас сидели бы вдвоем, квасили бы за милую душу.

Я посмотрел на часы: два тринадцать. Тут входная дверь как раз отворилась, и в зал вошел пузатенький дядя в цивильном: дорогой коричневый плащ, в руке мокрая шляпа, кожаные туфли запачканы каким-то дерьмом; видать, кто-то из братвы на входе проблевался, а пузанчик не заметил и влез… А что ж, тут не Москва и не Киев, господин хороший.

Пузан тем временем благоразумно обошел по дуге восставшего из холодца Руля, с сомнением посмотрев на журналюг, миновал и их, а вот одного из мелюзги подергал за рукав. Мелюзга снизошел. Пузан чего-то спросил, мелюзга покачал головой. Пузан мягко настаивал. Мелюзга пожал плечами и показал на меня. Вот тварь, подумал я, его, кажется, Семафором звать… потом надо будет провести беседу и объяснить, что если кого-то кто-то ищет, то вот так пальцем тыкать – не дело. Он-то не знает: мало ли, кто и зачем меня ищет…

Пузанчик подошел и сел напротив, не спросив разрешения. С такими замашками он у нас долго целым не проходит. Бармен Рыжий понимающе посмотрел на меня из-за своей стойки, вопросительно поднял брови – мол, выставить дядю? Я легонько качнул головой. Выпереть всегда успеется, если надо, я и сам разомнусь.

– Здравствуйте, – сказал пузанчик дружелюбно.

От него пахло мокрой шерстью и сладковатым одеколоном. Я внимательно смотрел на гостя, постукивая вилкой о край тарелки. Он слегка смутился и пробормотал:

– Простите… э-э… ведь это вы Упырь?

– Допустим, – сказал я, потому что на самом деле был Упырем.

– Значит, мне правильно указали… – обрадовался пузанчик. – Я – Алексей Иванович Петраков-Доброголовин, доктор наук, профессор.

– Доктор каких именно наук? – лениво уточнил я, посыпая мясо молотым черным перцем.

– Биологических.

– И зачем вам понадобился Упырь, то есть я?

– Видите ли, у меня есть определенный… как бы получше выразиться… заказ. И мне порекомендовали вас как человека, который этот заказ может выполнить.

Здесь он оглушительно чихнул, и я поманил Рыжего, сделав незамысловатый знак. Тот принес еще сто пятьдесят перцовки.

– Выпейте, доктор биологических наук, – велел я. – Для профилактики простудных заболеваний. И я с вами, чтобы опохмелиться. Голова, знаете, болит.

Профессор чокнулся с моим стаканом, послушно выпил, крякнул и по-простецки занюхал сырой шляпой. За последнее действие я его немного зауважал.

– Видите ли, вначале мне порекомендовали обратиться не к вам, а к человеку, которого зовут Хемуль, – начал пузанчик, шевеля руками. – Я здесь не сам по себе, я представляю довольно серьезных людей, которые, к сожалению, не могут по ряду причин действовать через официальные структуры… Меня снабдили информацией, я приехал и сразу же нашел этого Хемуля.

– И как вам Хемуль?

– Весьма приятный молодой человек, – сказал профессор, отчего-то покраснев. Видимо, от перцовки. Вспомнив о ней, я пригубил из своего стакана, весь не осилил – не шло. Бр-р… Не сблевать бы, уроню же достоинство.

– Однако вы пришли ко мне, ибо Хемуль вас послал по матушке. Так? – спросил я, подавив рвотные позывы.

– В общем, так, – грустно согласился профессор. Вот от чего он покраснел, бедолага: вспомнил Хемулевы устные упражнения.

– Тогда быстренько рассказывайте, что вам нужно, а потом я вас тоже скорее всего пошлю, – честно сказал я. – Не так затейливо, но далеко.

– Мне нужно, господин… э-э… Упырь… Мне нужно двух бюреров.

Я удивился. Бить бюрера – заказ не слишком обычный, но и не сказать чтоб экстраординарный. Водили, били. Понятно, что Великая Депрессия и Перестройка Гласности, но…

– А что так экстренно? Подождите с месяц, тут все уладится, приедете спокойненько и постреляете своих бюреров.

– Что вы! Что вы! – всполошился Петраков-Доброголовин. – Вы меня не так поняли! Зачем же стрелять? Мне нужны живые бюреры, числом два. Мужского и женского, простите, пола.

Вот тут я действительно охренел и даже заржал. На меня стали оглядываться представители мелюзги, и даже Руль, снова опочивший в холодце, заинтересованно зашевелился. Профессор внимательно на меня смотрел и все более тревожился. Я отсмеялся, махом хлопнул оставшуюся перцовку, которая пошла как по маслу, и принялся жевать мясо. Профессор стучал короткими пальчиками по столу, но молчал. Наконец не выдержал:

– А что я сказал смешного, прошу прошения?

– Бюреров вам… А Стронглав вам, часом, не нужен?

– Кто такой господин Стронглав? – не понял Петраков-Доброголовин.

– У Хемуля надо было спросить, он с ним близко знаком… Практически приятели. Весьма приятный кровосос, если вкратце. – Я покачал головой. – Вы что, профессор, охренели? Не знаете, что мутанты вне Зоны не живут? И на кой тогда тащить сюда четыре пуда тухлятины?! К тому же я с трудом представляю, как можно изловить живых бюреров да еще волочь в клетке бог весть откуда, учитывая их возможности.

– То же самое сказал мне и господин Хемуль, только оперируя… э-э… иными терминами, – покивал профессор.

Я нахмурился – вид у пузана был довольный, явно в рукаве припрятан некий козырь. Петраков-Доброголовин продолжал:

– Однако, во-первых, бюрера из Зоны никто не выносил, а сами они – в отличие от многих других мутантов – оттуда не лезли. Насколько всем известно, бюреры представляют собой наиболее… мнэ-э… цивилизованную часть населения Зоны. Поэтому есть мнение, что они хотят своего рода независимости и самостоятельности, а вовсе не войны.

– Положим, с этим можно поспорить, – заметил я. Слыхали такие рассуждения, да. С контролером можно подружиться, зомби можно приручить, с бюрерами легко помириться… Обычно те, кто так рассуждал, долго не жил. Исключение – Болотный Доктор, да только он и сам-то не пойми кто такой. Скорее не наш, чем наш.

– Допустим, – согласился тем временем Петраков-Доброголовин. – Но что касается первого утверждения, то у меня есть даже научные обоснования, произведенные… не важно, кем произведенные. Но и в случае, если попытка закончится неудачей, вы все равно получите свои деньги. То есть если бюреры скончаются не по вашей вине.

– А как быть с телекинезом?

– Этот вопрос мы тоже решили. Существует прибор, подавляющий данную способность бюреров. Не до конца, но значительно. Он создан на базе… э-э… одного из так называемых артефактов, не важно, какого именно. Но прибор работает.

– Его проверяли на бюрерах?

– Разумеется, – расплылся в улыбке профессор.

– Не важно, кто именно?

Он расплылся еще шире.

Я крепко задумался. Прибор… Получив такую вещь в руки, грех ее не украсть. А профессора, скажем, прикончить – если он тоже собирается в Зону, что вряд ли, а если не собирается – прикончить прямо здесь. Не он первый, не он последний, к тому же – чужак. Люди гибнут, а ему, видите ли, цацки нужны для очередного открытия. Которое притом не всегда можно запатентовать, тем более на Нобелевку замахнуться – не каждый артефакт разрешен к выносу из зоны, не говоря уже о конкретном данном случае с бюрерами. С другой стороны, за живых бюреров реально отгрести хорошие деньги, а прибор еще поди пристрой куда-нибудь – карликов все же не каждый день из Зоны таскают. Начнут таскать – быстро переполнят рынок, не тушенку же из них делать…

Я поймал себя на мысли, что уже внутренне рассуждаю над предложением, хотя изначально планировал от него отказаться. А что делать? Сидеть вот так и ждать у моря погоды? Однако Хемуль-то не согласился… В чем подвох?

– А почему Хемуль в итоге не взялся, несмотря на ваш волшебный прибор?

– Он на отдыхе. Сказал, что деньги его в данный момент не интересуют.

– А сколько вы ему предложили? Точнее, сколько это все стоит? – спросил я мрачно.

Профессор огляделся по сторонам (надо же, опомнился наконец!), вынул блокнотик со спиралькой, дорогущую авторучку и быстро написал на листочке цифру. Показал мне.

– Смеетесь?! – криво улыбнулся я, хотя сумма была приличная. Да что там, сумма была неприличная даже по нынешним временам.

Профессор пожал плечами и дописал «x l,5». Увеличил, стало быть, в полтора раза.

– На всех? – уточнил я.

– А сколько… Сколько вас будет? – тихонько осведомился Петраков-Доброголовин. Глазки его горели – понял, видать, скотина, что Упырь клюнул.

– Четверо минимум. Два носильщика, два охранника. В идеале – еще пара отмычек.

– Кого? – не понял профессор. Я объяснил. Профессор про себя ужаснулся, но ничего больше не сказал. Заказчики, видимо, заблаговременно объяснили, что тут у нас не парк культуры и отдыха и не детская игровая площадка.

– Хорошо, увеличу вдвое, – вздохнув, сказал Петраков-Доброголовин.

– Вы идете с нами?

– А это необходимо?! – вытаращил он глаза.

– Вы умеете обращаться с прибором и знаете о бюрерах нечто, чего не знаю я. Конечно, вы можете провести инструктаж, но не факт, что в нужный момент я нажму ту самую кнопку или вставлю батарейки плюсом-минусом куда нужно.

– Там нет батареек, – вяло пробормотал профессор.

– …Значит, не идете. И слава богу, – сказал я. – Энд последний вопрос: что делать с регулярным усиленным патрулированием, артобстрелами и ковровыми бомбометаниями?

– У меня будет график, – подавленным тоном сказал Петраков-Доброголовин. – Там указаны все паузы и точки поражения. График подлинный, не сомневайтесь.

– Вот это в самом деле хорошо, – сказал я с дружеской улыбкой. – Принесите мне его как можно раньше – я должен продумать маршрут.

А еще – продать сведения хорошим людям, которые меня за них отблагодарят. Видать, у пузатого в самом деле отличные связи наверху, раз он добыл такие сведения.

– Разумеется, – кивнул профессор. – Значит, я так понимаю, что вы согласились?

Я кивнул:

– Завтра в это же время здесь же с графиком. Идет?

– Да-да…

Я видел, что профессор мнется и желает спросить что-то еще.

– Если остались вопросы, я жду, – сказал я.

– Простите… Так вы и есть тот самый Черный Сталкер, о котором так много говорят?

Я вздохнул, неопределенно махнул рукой и пошел к стойке просить у Рыжего хорошую дозу перцовки. Не напиться сегодня явно не получилось…

 

Глава вторая

Заговор обреченных

 

Из личного дела №3598-66СС OAK , Особый архив комендатуры

«Пупырев Константин Михайлович («Упырь»). 36 лет, рост 186, вес 83, телосложение нормальное, глаза карие, нос прямой, с горбинкой, губы пухлые, мясистые, подбородок квадратный. Особые приметы: афроамериканец. (Вы совсем одичали тут! Афроамериканец - это в Америке, а значит, пишите просто - «негр»! – Прим. инсп. ГШ миротворческих сил).

Отец – Принс Сувенир М'Бами, Малави, в настоящее время проживает на родине, род занятий неизвестен. Мать – Ирина Сергеевна Пупырева, в настоящее время проживает в г. Сумы, инженер-экономист строительной организации.

Образование: Харьковский университет, факультет кинематографии (не кончил). Во время учебы неоднократно привлекался к административной ответственности за незаконные торговые операции с так называемыми артефактами. Подозревался в убийстве в Харькове гражданина Республики Азербайджан Мамедова Д.М. – О. (превышение необходимых пределов самообороны), однако на три года исчез из поля зрения правоохранительных органов МВД Украины. В дальнейшем обвинение снято заочно за недостаточностью улик. (Разобраться, при возможности – возобновить! - Прим. инсп. ГШ миротворческих сил).

В зоне ведения комендатуры с 20… года. Двенадцать административных задержаний, три административных штрафа. Т.н. свободный сталкер, действующие кланы официально не поддерживает. Местные контакты (наиб. близк. и пост.): торговцы (клички по базе OAK) – Сидорович, Бубна, сталкеры (клички по базе OAK) – Хемуль, Патогеныч, Аспирин, Даун, Пауль, Гусь, Муха, Котейка, Повар, Гапон, Соболь, Теща, Джим, Змеевик, Матюха.

Примечания (по данным источника «Плюх»): аномальное отсутствие реакции на «ржавые волосы» и «жгучий пух». Аномальная способность обнаруживать гравиконцентраты типа ГК-0754 (т.н. «жадинка») на значительном расстоянии. (Уточнить возможность использования в качестве военного сталкера. - Прим. инсп. ГШ миротворческих сил)».

 

Конечно же, этой бумаги я раньше не видел, хотя и представлял, что в комендатуре обо мне всё знают. Листок ксерокопии лежал передо мной на столе, а профессор наслаждался произведенным эффектом.

– А зачем вы это вообще принесли? – спросил я, потому что и в самом деле не понимал, зачем он мне это принес. Я не просил.

– Было в общем пакете документов, – сказал Петраков-Доброголовин. – Прицепилось, скажем так.

Сегодня чокнутый профессор выглядел куда увереннее, чем в прошлый раз. Заказчики его, что ли, напрягали, вот он и обрадовался несказанно, раз дело выгорело. Хотя я бы не спешил так утверждать. Не нравилась мне вся эта история, и Аспирину не нравилась, а Аспирину я доверял. Не всегда – всегда тут никому доверять нельзя, – но часто. Чаще, чем кому-то. Даже ветеранам типа Хемуля доверять не стоит… да если честно, им как раз нужно меньше доверять, чем другим: у них совершенно иная мораль, которую со стороны не разобрать. Может, потому и живы до сих пор, пока другие моралисты или косточками в Зоне гниют, или совсем… не к ночи будет сказано…

Я еще раз пробежал текст глазами, потом скомкал его и медленно сжег в пепельнице. Аспирин и Пауль смотрели на меня понимающе; я оценил то, что в листок они заглянуть не пытались. А вот график обстрелов и патрулей сразу же схватили и принялись совсем по-детски вырывать друг у друга их рук.

– Ну, чё ты, чува-ак! – пыхтел Аспирин, хищно шевеля усами. – Я тока гляну и отдам!

– Юра, нельзя так! Не мороси! – увещевал Пауль, возвышаясь над столом. Добрейшей души человек, он обладал огромным ростом и ужасающим телосложением – не толстый, нет, а попросту здоровенный. Человек-гора. Его и Аспирина я решил включить в команду сразу: Аспирин был мой постоянный напарник, а Пауль стоил двоих как грузопереносчик, да и Зону знал вполне на уровне. Главное – не давать ему много бухать. Иначе кранты.

Профессор посмотрел на них с сомнением.

– А кто остальные двое… то есть четверо? И эти… фомки?

– Вы забыли посчитать меня, – поправил я. – А отмычек – отмычки, не фомки! – брать не будем. Меньше народу – больше кислороду, как в школе говорили… Так что нам нужен всего-то один чел. Ну или два. Для гарантии успеха.

Я повернулся к напарникам.

– Так, мужики. Потом будете бумагу драть, прикинем лучше, кого берем с собой.

– Аут, аут… Из толковых предлагаю Соболя, – сказал Аспирин, возвращая график.

– А Даун чем занят?

– Ты что, не в курсах?! Даун на сафари сгинул, – со скорбным видом поведал Пауль.

– На каком еще сафари?!

– Я думал, ты знаешь, чува-ак… – развел руками Аспирин. – Слышал, в Пакистане год тому примерно выбух был?

– Какой выбух? Вы мне голову морочите, что ли?

– Он же газет не читает, – пояснил Аспирину Пауль (я и в самом деле не читал всю эту гадость, секрета не делая) и продолжил, обращаясь уже ко мне: – Короче, в Пакистане чего-то взорвалось лет пять тому. То ли атомную бомбу они там делали, чурбаны, то ли еще чего-то клепали, но какие-то проводки соединили неправильно – они ж там дикие все, – и так шарахнуло, что приличной части Пакистана теперь нету. А через несколько месяцев пошел слух, что там своя маленькая Зона образовалась в пустыне. То есть мутанты появились, артефакты какие-то, непонятно, короче, ни хрена. Вроде не как у нас. Народец туда потихоньку стал нос совать, несмотря на сильную радиацию… Кто-то пропал, кто-то вылез обратно, интересные штуки рассказывали, но поди пойми, чего они сбрехали, а что – правда… Фишка в том, что место в любом случае примечательное. Вот Даун и рванул туда типа на сафари – подстрелить кого, найти чего…

– И не вернулся?

– Не-а. Сгинул. Хотя ты его знаешь – вот вернемся, а он бухой в «Штях» веселится…

– Дай-то бог, с Дауном я выпить никогда не отказывался. Сафари, блин… Ишь… Ладно, тогда кто вместо Дауна? А тогда Соболь, стало быть… Хорошо, ищем Соболя. А еще двое?

– Да с этими проще. Только свистни – сами прибегут. Без работы народ, режутся со скуки. Вчера у речки Бошу красную карточку показали, двенадцать ножевых. Жесть, чува-ак, – поведал Аспирин.

Профессор слушал с вытаращенными глазами, дикие местные нравы его, видать, напрягали.

– Боша завалить не вопрос, – сказал Пауль. – Боша и я бы завалил.

– Ты не констатируй, – попросил я. – Завалил бы он… Ты дело советуй. Вот Змей. Змея, может, взять?

Аспирин со вкусом почесал усы.

– Можно и взять, – согласился он. – Совершенно не вижу, почему нам не взять Змея.

– А Гапона?

Гапон был очень толковый сталкер, кстати, бывший мент-гаишник.

– И Гапона можно. Он, правда, ребро сломал.

– Это еще где?! – удивился я.

– Да не в Зоне, то-то и фигня. На охоту пошел с мужиками, в обычный лес, и в колодец упал. Колодец там брошенный был.

– В Зоне ему мало охоты?! – еще более удивился я.

– Какая там охота, чува-ак: грязное все, активное… – пробурчал Аспирин.

– Соболя я вчера видел, – неожиданно сказал Пауль. – Ружье он покупал.

Новость удивительной не была. Ружей у Соболя имелось немерено: почему-то к такому типу оружия, а именно охотничьему, он был особенно неравнодушен. Он и за Периметр таскал с собой, помимо (а зачастую и вместо) обычного автомата, какую-нибудь «видал, какая вертикалка?!» или «а вот из этого слона завалить можно!». Слона, допустим, в Зоне не найти, а вот псевдогиганта он при мне однажды завалил. С первого выстрела. Потому я относился к его коллекции весьма серьезно, пусть даже остальные считали, что стрелять нужно чем больше и быстрее, тем лучше.

– Вот. Стало быть, Соболь. Кто второй?

Коллеги замолчали, Чокнутый профессор перебирал короткими волосатенькими пальчиками.

– Так, – сказал я. – Заминка. Нужен мозговой штурм.

Не успел я оглянуться в сторону стойки, как Рыжий приволок выпить и закушать. Закушать сегодня была селедка с лучком, картошкой и подливкой (горчица плюс соевый соус), а выпить – что-то белое. Перцовка, видать, кончилась, иначе как бы Рыжий не принес мне за столик перцовки? Непременно принес бы.

Поступление приняли с радостью. Макая селедочный хвост в подливку, Аспирин тут же пораскинул мозгами и предложил:

– А вот же про Змея мы говорили, чува-ак.

– А где Змей?

– В Ростове. Но можно позвонить.

– Что же… как же?! – напугался профессор. – У нас сроки… график вот…

– Отбой со Змеем, – развел я руками. – Черт, последнего найти сложнее всего. Может, Бармаглота?

– Бармаглота… – скривился Пауль. – Уверен?

Я не был уверен в Бармаглоте, и парни это знали. Для отмычки Бармаглот был слишком хорош, а для серьезного сталкера – странен. Отпустил раненую псевдоплоть. Чуть не завалил туриста, который хотел шпокнуть свежего зомби. А уж слепых собак так вообще любил, ну, не любил, но неравнодушен к ним был как минимум… Но это же и польза, разве нет? Собаки к Бармаглоту тоже относились уважительно, они же в башку смотрят, видят, что про них думают. А у нас как? У нас увидел собаку – стреляй, не думай. И собака к тебе так же.

– Я «за», – сказал вдруг Аспирин. – Бармаглот толковый чувак.

– Ну и порешим же на том, – сказал я, разливая белое. Профессор хотел было добавить нечто высокое, но смутился и просто выпил. Закашлялся, покраснел, болезный. Заел лучком.

– Я забыл добавить, – сказал он наконец, прокашлявшись и прожевав.

– Что еще? – спросил я, ожидая недоброго.

– Я тут подумал… Я все же пойду с вами, – торжественно и в то же время виновато заявил Петраков-Доброголовин.

 

Что говорить, в Зону народ ходил по сотне различных причин. Хорошо, не по сотне – по дюжине.

Ходили по делу – таких больше всего, вопрос только в том, у кого какое дело. Один-два контейнера «соплей» наберет или мешок того же «пуха», другой – попрется едва ли не к энергоблокам за невесть чем. В основном же что собирали, что попадется, потому что любая фигня – хабар, а хабар денег стоит.

Ходили по работе. Это, само собой, военные сталкеры, которых, между нами, тоже никто не неволил. Стало быть, у людей была нужная жилка, да и много кого я знал из толковых парней, кто к военным перешел. Главная их беда – на технику слишком рассчитывали. А техника в Зоне это вовсе не то, что твой собственный нюх. Ты ведь как: ползешь через подлесок, а сам нюхом… да что там, яйцами, жопой чувствуешь – нельзя вот сюда ползти. Вон туда, между чахлыми березками, – можно, хотя вроде бы по правилам неписаным нельзя между такими близкими деревьями… А вот сюда – нельзя, пусть даже там травка зеленая, прогалинка и даже птичка какая-то сидит, клюет чего-то… Про птичку соврал, конечно, какие в Зоне птички, окромя ворон.

А один раз видел, как человек в «карусель» поперся. В последний момент свернул – и проскочил. То ли обманка была, а не настоящая «карусель» – есть и такие, только кто ж их проверяет на работоспособность, – то ли везение какое сработало. Потому что нюхом чуял. Яйцами. И жопой.

Ходили в Зону с группами. Группа – понятие весьма растяжимое, есть туристы, которым хочется страшненькое посмотреть, впечатлиться, обгадить кальсоны, а потом дома показывать всем дешевенький артефакт и рассказывать, как в жутких условиях он его добывал. Фотографий наделать: «Я и мертвая псевдоплоть». Есть люди, что идут за серьезными конкретными вещами, они много платят, но много и хотят. Могут сами сталкеров завалить, чтобы потом не рассчитываться. И сами потом выходят обратно, без проводника и отмычек, были такие прецеденты. Есть и те, кто вообще невесть что хочет в Зоне найти. Разное рассказывают, но не стоит сейчас об этом. Вон Хемуля спросите, если встретите. Он скорее всего в дыню впаяет, но может и рассказать.

Еще в Зону ходят фанатики, которые ищут там Хозяев, инопланетян, Господа Бога, мертвых родственников, которых когда-то там похоронили и теперь надеются, что они в виде зомби побегут к ним в объятия… Есть те, кто уходит навсегда – живут там они вроде. В смысле, там много кто живет, те же сталкеры или ученые, но эти – на хуторах, в заброшенных поселках. С башкой у них, конечно, не в порядке. Да и у кого с башкой в порядке? У кого в порядке, тот в Зону не лезет. Сидит дома, жрет котлеты и смотрит реалити-шоу по телику, а жена ему пятки чешет.

Так вот, живут такие в Зоне, и жители эти очень непростые. Помню, шли мы с Тещей и Матюхой, в очень нехорошем состоянии шли – четвертый наш, Уголь, спекся. Там на дороге стоит грузовичок, «уазик» такой, внедорожник старенький. Стоит себе и стоит, никто на него сроду внимания не обращал. А тут Уголь чуток спирта хлебнул на радостях, что назад идем целые (а нельзя, нельзя радоваться, вот вам и подтверждение!), и говорит: «Пацаны, чую я, там тайничок! Удобное какое место – у дороги, примелькалось, не полезет никто…» И не успели мы его придержать, как он скок на подножку и голову в кабину сует. Так назад и повалился – без головы. Словно стеклом отрезало, только не было там никакого стекла. Я даже болт кинул – упал внутрь кабины, стукнулся обо что-то железное. А на срезе шеи-то – словно огнем прижжено, кровь даже не пошла.

Так вот, прикопали мы кое-как Угля безбашенного, а сами решили заночевать – не успевали засветло. В Зоне без надобности незачем на ночь оставаться, но устали, несли много… Мне как раз говорил не столь давно Бубен, что в лесу домик есть. Лесник жил, что ли, или какой метеоролог – мало ли, что у них там было при нормальной-то жизни. Подошли – домик как домик, целый с виду, в огороде зелень растет, лук там, петрушка, укроп-самосейка… Вошли – пусто. Но видно, что жил кто-то. Потому что постель из тряпок, посуда грязная довольно свежая на столе, а на полках – черепа. И что самое страшное – в основном маленькие, детские то есть. С полсотни, не меньше, некоторые еще с остатками кожи, волос… Кто там жил, где он их взял, зачем выставку устроил – не знаю. Только мы подожгли этот домик и шли в ночи, пока до дома не дошли.

Кстати, вот зомби по Зоне почем зря ходят, а почему зомби-детей нету? А женщин? Впрочем, говорил кое-кто, что видел и тех, и других, но верить в это не хочется. Да ладно, в Зоне во многое верить не хочется, а оно – есть.

Я внимательно посмотрел на Петракова-Доброголовина и сказал, постукивая в такт словам по столику стаканом:

– Вы, уважаемый, никуда не пойдете. Я в прошлый раз вас спросил насчет этого именно с надеждой, что откажетесь. И был весьма рад, когда отказались. У вас, простите, комплекция не та. Ну посмотрите вы на себя… Физкультурой когда в последний раз занимались?

– Простите, я каждое утро трусцой бегаю! – возмутился профессор.

– Да хоть прыгай. Это же несерьезно, чува-ак! – поддержал меня Аспирин. – Вот прикинь, лежишь ты в траве, от мародеров хоронишься или там солдат. Так у тебя же задница холмиком торчит! Знай только целься.

– Прошу мою… э-э… задницу оставить в покое! – покраснел Петраков-Доброголовин.

Аспирин пожал плечами.

– Твое дело. Только прикинь, вальнут тебя в Зоне, куда нам хабар девать? Хоть адресок оставь или там телефончик.

Петраков-Доброголовин задумался.

– Вы в самом деле считаете, что мне не стоит идти с вами? – спросил он наконец.

– Конечно, не стоит, – сказал я.

– А прибор? Вы говорили, можете не справиться с прибором…

– Уж с приборами мы всегда справляемся, чува-ак! – заржал Аспирин, явно имея в виду совсем иные приборы.

– Вы же сами сказали – там нет ничего сложного. А отремонтировать его в полевых условиях, если что-то случится, и вы не сумеете, – заметил я.

– Тогда… тогда давайте завтра в самом деле проведем консультацию, – сказал печальный профессор. – Время поджимает, знаете ли. И решим все наши оставшиеся вопросы.

– Знаем, – кивнул я. – Время всегда поджимает.

– Вот именно, чува-ак!!! – заключил Аспирин, и с этого момента переговоры закончилась, и началась обычная пьянка.

 

Глава третья

Пикник на обочине

 

Семецкий не умирал второй день, и это было дурной приметой. На что еще нужен Семецкий, в конце концов? Плюс к тому у меня сломалась почти совсем новая кофеварка, а прямо возле дома я встретил лейтенанта Альтобелли из комендатуры.

– Привет, Упырь, – сказал Альтобелли. Он вылез из открытого армейского «хаммера», в котором сидели еще три рожи с автоматами. Почтил вниманием, специально машину остановил…

– Кому Упырь, а кому Константин Михайлович, – сказал я.

– Куда собрался?

– Следую Конституции.

– Не понял, – нахмурился лейтенант.

– В Конституции сказано, что все граждане имеют право на свободу передвижения. Вот я им и пользуюсь.

– Шутим, – покивал лейтенант. – Прямо покойный Петросян.

Я не знал, что за веселого армянина имел в виду Альтобелли; может, и был такой сталкер, поэтому смолчал. Лейтенант тоже вроде бы не знал, как продолжить разговор.

Некоторое количество времени провели в тишине.

– Мент родился, – сказал я наконец.

– Что?!

– Мент родился, говорю. Есть такая примета, когда люди сидят и неловко молчат.

– Ясно, – кивнул Альтобелли.

– У вас что-то ко мне есть? – спросил я.

– Да слух один нехороший, – сказал лейтенант, ковыряя носком ботинка асфальт. – Ты куда собрался, сталкер? Неприятности нужны?

– Вы о чем, господин лейтенант? – осведомился я с мирным видом. Со стороны мы, наверное, напоминали парочку идиотов, и потому кто-то из уродов в «хаммере» коротко заржал. В принципе Альтобелли был вполне нормальный офицер, не фанатик и не мразь. Работал в меру сил, не усердствовал, попусту не приставал. Зону малость знал, не гнушался туда лазить, тогда как остальные на Периметре жопы грели. Короче, в комендатуре процентов восемьдесят офицерья было куда большими сволочами.

– Ладно, сталкер, иди, – неопределенно пробормотал Альтобелли. Он залез в «хаммер», что-то сказал своим уродам, после чего они помрачнели. Видимо, посоветовал не хихикать над начальством. Правильно, так их. Ишь, рожи.

Профессор не решился нести свой магический аппарат в «Шти». В принципе верно: вдруг какая облава, объясняй потом, что за штука, зачем она, где взял. Даже если у профессора все документы выправлены на уровне, до глубины души поразившем прапорщика Петлюру, еще не значит, что прибор не конфисковали бы. Человек – одно, непонятная машинка – совсем другое. Особенно неподалеку от Зоны. Ко всяким научным штучкам здесь относились подозрительно, а военные, к слову, могли просто перепродать потом хитроумную штуку «легальным» ученым.

Я шел к условленному месту, где Петраков-Доброголовин в автомобиле должен был меня встретить. В другом месте нам следовало подцепить Бармаглота, а остальные прибывали своим ходом. Встречу мы решили оформить под пикник – на травке, благо погоды стояли замечательные. Опять же и смыться легко, место выбрали с хорошим кругозором, да и зачем смываться – спрятал нужное, сел сверху задницей и продолжай пить-хавать. Не запрещено. Собственно, там уже должен быть Аспирин, с шашлыками заморачиваться. Я выкатил Петракову-Доброголовину авансовый счет на предстоящее мероприятие. Мол. в ваших же интересах – конспирация и все такое. Профессор, не торгуясь, отвалил на пикник нужную сумму с запасом. Мне такой подход понравился. Значит, есть надежда, что и остальные суммы мы получим, как полагается. Хотя чего заранее загадывать. И на сегодня расклад неплохой.

Профессор сидел в большом белом джипе. Арендовал, что ли? Нарядился же он при этом не в пример вчерашнему: никакого давешнего лоска, наоборот – защитного цвета кацавейка, из-под которой виднелся ворот простого свитера, неприметная кепочка… В общем, выглядел он не столько владельцем хорошей машины, сколько слегка разъевшимся шофером. Впрочем, такой его образ мне как-то больше импонировал. Я одобрительно хмыкнул про себя, влез на переднее сиденье, пожал теплую пухлую руку и сказал:

– Давайте прямо по улице, потом возле парикмахерской направо и три квартала опять прямо. Там скажу.

Петраков-Доброголовин послушно завел двигатель и включил радио. Я радио тут же выключил. Профессор покосился, но ничего не сказал. Потом не выдержал.

– Любите тишину?

– Не люблю радио, – сказал я.

Ходили нехорошие слухи, что иногда Зона посылает радиосигналы. Обычно из нее редко что лезет за Периметр, а вот радиосигналы – опять же по слухам – проходят свободно. И далеко. Притом специально их поймать не получится: они сами переплетаются с вполне официальными частотами и тихонько проникают в мозг. А уж что они там нашептывают, на что намекают – этого никто не знал, хотя и говорили разное.

Я как-то болтал с ученым, толковым дядькой-евреем, которого звали Иосиф Шумахер. Так этот Шумахер утверждал, что в принципе идея с радиоволнами вполне жизнеспособна. Хотя сам он лично ничего такого поймать не смог, пусть и старался.

– Мы никогда не узнаем, что умеет Зона, – говорил Иосиф, кушая в «Штях» окрошку на простокваше.

Ученая братия со сталкерами предпочитала общаться уже на территории Зоны либо очень приватно в потаенных местах. Шумахер болтался в «Штях», хлопал всех по плечу, встревал в чужие беседы. Его считали малость чокнутым и потому не трогали, да и дядька он был хороший, добрый. Пропал в свое время вместе с группой военных сталкеров где-то на Милитари. Никто не знает, что там случилось. И следов-то не нашли…

– Зона показывает нам только то, что мы хотим видеть! – говорил Шумахер, отламывая кусочек хлеба. – Не исключено, что мы сами фабрикуем весь этот кошмар, а Зона просто услужливо нам предоставляет производственные мощности…

С ним соглашались, с ним спорили, но Шумахеру на самом деле было наплевать – он не искал себе паству, он просто излагал. Так вот, добрый Иосиф Шумахер утверждал, что Зона постоянно изменяется и не факт, что она не ищет новые способы влияния на окружающий мир. То, что Периметр постоянно расширяется, а выбросы порождают новых мутантов, еще ни о чем не говорит.

– Это мелочи, ерунда! – кричал Шумахер, брызгая изо рта простоквашей. – Вот когда Зона поймет, что есть радио, телевидение, спутники, компьютерные сети… Когда она научится в них входить… Представьте, что станет с планетой!

В Хозяев Зоны Шумахер не верил, представляя Зону единым организмом наподобие амебы.

– Зоне Хозяева не нужны. Она сама себе хозяин. Вот вы, Упырь, почему верите в Хозяев?

Я угрюмо отмалчивался, хотя мог рассказать десятки историй и призвать очевидцев, но Шумахер, как уже было сказано выше, и не нуждался в ответах. Он приводил обширные цитаты из научных трудов каких-то неведомых исследователей, опубликованных в заповедных журналах, на пальцах пытался показывать кривые и графики, а напившись или обозлившись, предрекал всем скорую и мучительную смерть. За такое вполне могли побить и, случалось, били смертно, но Иосифа не трогали.

А потом он пропал. Пауль даже выдвинул теорию, что Шумахера вместе с другими учеными из группы и военными сталкерами во время очередной вылазки забрали Хозяева в наказание за то, что не верил. Может, и так. Бес их ведает…

Профессору я рассказывать про теории Шумахера и про радио не стал, чтобы не вступать в ненужную полемику. Тем более на ближайшем перекрестке нас остановил регулировщик. Я напрягся – неужто шмон? Однако регулировщик мирно отвернул свою рожу, и мимо нас поперла колонна гусеничных машин с тяжело покачивающимися коробами ракетных систем залпового огня. Меняли дислокацию, чтобы обстрелять очередной сектор и накрыть каких-нибудь бедолаг. Хотя, насколько я знал, уже даже самые распоследние идиоты вроде Руля в Зону не собирались. Расхристанного вида ракетчики сидели на своих смертоносных колымагах, как фермеры на возах; один жрал початок вареной кукурузы, другой читал спортивную газету, третий спал на броне, свесив ноги… На работу ребята едут.

Нас обогнал давешний «хаммер» и проехал чуть вперед, затем сдал обратно и остановился рядом. Лейтенант Альтобелли хмуро смотрел на меня. Вернее, смотрел он на тонированное стекло и меня внутри джипа не видел.

– Зачем они это делают? – тоскливо спросил профессор.

– Что именно?

– Обстреливают Периметр и Зону. Я понимаю, превентивные меры…

– Очень идиотские превентивные меры, согласитесь, – перебил я. – По-моему, кто-то бабло отбивает на военных поставках. Представьте, сколько они бомб и ракет в землю всаживают ежедневно… Или просто списать нужно было устаревшее оружие со складов, вот и устроили карнавал на Периметре. Да сколько угодно вариантов можно придумать, кроме разумных. Хотя, в самом деле, и со сталкерством могут бороться такими методами. Военные и политики достаточно тупы, чтобы сочинить такой способ.

– Но неужели нельзя бороться как-то цивилизованно?

– Послушайте, – сказал я, – цивилизованно здесь можно было все устроить с самого начала. Если бы Зона появилась в Германии или там в Китае, черта с два народец таскал бы оттуда хабар. Оцепили бы, окружили, обставили автоматическими системами, которые любого зайца засекут и порвут в клочья крупным калибром. А у нас… Представляете, сколько людей кормится вокруг Зоны? И не только те, кто здесь живет. За тысячи километров. Вот вы – приехали, со связями, с нужными телефонными номерами, с деньгами, с уникальным прибором… По-хорошему, вас бы взять да расстрелять. Во-он у той стены, – я показал налево, на обшарпанный кирпичный забор, за которым торчали засохшие яблони.

– Я ученый, – возразил профессор. – Меня нельзя.

– Можно, – ласково сказал я. – Всех можно. А ученых так даже нужно. Меньше было бы разных бед. Вам же на месте не сидится, вам дай придумать что-то такое, от чего побольше народу подохнет.

– Я никогда не занимался подобными разработками, – обиделся, кажется, Петраков-Доброголовин.

– Бросьте. Вам – ну, не вам, а вашим боссам – нужны бюреры. Что интересного в бюрере? А в бюрере интересен телекинез. А зачем он нужен, к чему пригоден?

– Я могу назвать вам массу областей народного хозяйства, в которых… – начал было профессор, но тут я заржал столь неприлично, что он даже не стал продолжать. Бюреры, перемещающие бетонные блоки на стройке… Бюреры, занимающиеся погрузкой в порту и лихо покрикивающие: «Вира помалу!..» Бюреры, дистанционно доящие коров…

Установки РСЗО миновали перекресток, регулировщик отчаянно замахал своей палкой, и мы поехали дальше, обогнав комендатурский «хаммер» с лейтенантом на борту. Профессор что-то думал, пожевывая губами.

– Тут во двор, – велел я.

Бармаглот сидел на лавочке и листал цветной журнал с голыми бабами. В ногах у него стоял картонный ящик пива – вклад в дело пикника.

– Забирайся! – крикнул я ему, опустив стекло. Бармаглот подхватил ящик и влез вместе с ним на заднее сиденье. Журнал оставил лежать на лавочке – видимо, бабы не впечатлили или закончились.

– Это господин Петраков-Доброголовин, доктор биологических наук, – представил я профессора. – А это – господин Бармаглот, наш спутник и соратник.

– Ты мне еще ничего не объяснил, чтобы спутником и соратником обзывать, – покачал головой Бармаглот. – Я не подписываюсь ни на что заочно, даже с тобой, Упырь. А этого доктора вообще в первый раз вижу. От докторей все несчастья, разве нет?

– Затем мы и собираемся, чтобы все обсудить, – мягко сказал я. Профессор если и обиделся, виду не подал. Он частенько реагировал непредсказуемым образом, как я заметил.

Бармаглот был прав: заочно подписываться я бы и сам не стал ни с кем. Разве что кроме случаев, когда реально нужно было вписаться за своих. Тут без вопросов. Но когда за бабки – не тот случай. За бабки всегда нужно обговорить детали, потому что человек, который тебе что-то платит, в ключевой момент может задуматься: а что, если списать наемника и забрать бабки себе? Экономика должна быть экономной – так говорил, кажется, Путин. Был такой генеральный президент у русских.

 

Пикник выглядел благостно. На мангале из кирпичей жарились шашлыки – отличные, на косточке, без всякого уксуса, пролежавшие ночь в кастрюле в компании с базиликом и прочими травами. В ящиках стояло пиво, обложенное сухим льдом, который приволок практичный Соболь. Чуть поодаль обретались бутылки с водкой, тоже во льду. Аспирин, хищно поводя усами, вскрывал консервные банки, на большом пластиковом блюде лежали стога зелени, вареные яички, малосольные огурцы, оранжевые сладкие помидорчики, в трехлитровых баллонах краснел клюквенный морс, который все тот же Соболь прикупил у неведомой бабки-умелицы.

Аспирин ухватил яйцо, очистил, посолил и запихал в рот.

– Помню, был я в Абхазии, – сказал он, жуя, – так зашли в один дом. Там народ гостеприимный, чува-ак! Дед говорит: о, солдатики! Садитесь! А сам тащит жратву всякую… Как расставил на столе – у-у! И винище! Мамалыга всякая, мясо… Короче, мы вышли оттуда с во-от такими пузами!

Аспирин показал руками примерно девятый месяц беременности у женщины, собравшейся рожать как минимум четверню.

Пауль же был мрачен, даже еда и выпивка его не радовали.

– Ты чё, чува-ак? – спросил Аспирин, нацеливаясь на второе яйцо.

– Прикинь, сидел вчера дома, пил чай для похудания, – уныло поведал Пауль. – На вкус обычный каркаде! Так что мне кажется, разводят так людей. Причем сделан в Польше! Какой там чай?! Откуда?! Она, конечно, страна сельскохозяйственная. Ну, там, шпикачки всякие знаю, водку «Гросовку» и «Краковскую» пил. Но, блин, чай для похудания?! Жесть какая-то!

Пауль в сердцах схватил бутылку пива, зубами сорвал крышечку и выпил залпом. Рыгнул и лег на спину, уставившись в небо и злясь на поляков, которые его развели с чаем.

Даже на месте дуболомов из комендатуры я не заподозрил бы неладное – уж слишком все было пасторально, несмотря на наши гадкие рожи. Выйди из-за кустов бузины пастушок с дудочкой и белоснежными козочками, я бы не удивился. Но вот профессор выглядел беспокойно, я никак не мог понять, что ему не по душе. Вокруг никого, водка-закуска, наливай да пей. Но и на водку профессор посматривал как-то с опаской. Я уж было подумал, что, может, у нас профессор сверхчувствительный, и Зона его аж тут достает. Потом отогнал эту мысль, как глупого комара, и решил Петракова-Доброголовина как-нибудь расслабить.

– Выпьем? – предложил я, не церемонясь.

Профессор дернулся, посмотрел на меня испуганно и промямлил:

– Мы же… вы же… собирались научиться прибором управлять. А если мы выпьем… вы выпьете, то когда же?..

Ах вот оно что! Я быстренько прокрутил в голове окончание вчерашней пьянки и сообразил, что для человека, непривычного к сталкерским аппетитам насчет спиртного, все это кажется диким. Я не подал вида и серьезно сказал:

– Хорошо, профессор, давайте о деле. И, кстати, где ваш замечательный прибор?

– Лично мой замечательный прибор всегда со мной, чува-ак! – сказал Аспирин, и все заржали. Нет, профессор не заржал. Он подошел к джипу и достал из багажника небольшую спортивную сумку.

– Собирайтесь, девки, в кучу, – велел слегка повеселевший от пива Пауль. – Инструктаж. Попалим, что там принес ученый человек.

Ничего особенного, надо сказать, ученый человек не принес. С виду прибор был похож на кофеварку: ту самую, которая у меня сломалась с утра. Из черной пластмассы, с рукоятью сбоку, несколькими сенсорными кнопками, подобием колбы из небьющегося, как я надеялся, стекла. Весил больше, чем казалось на первый взгляд, – килограмма три.

– Похож на кофеварку, чува-ак, – подтвердил мои опасения Аспирин.

– Немного похож, согласен. Собственно, все просто, – сказал профессор. – Вот кнопка включения. Элементов питания должно хватить на все время похода, к тому же у меня есть запасные, а еще он немного подзаряжается от солнца – видите, вот эта матовая пластина? – но лучше экономить энергию. Кнопка включения запускает только батареи, а нейтрализатор включается так.

Он ткнул пальчиком в другой кругляшок, и все отшатнулись от «кофеварки». Петраков-Доброголовин испуганно обвел нас взором.

– Ты что, с-сука?! – прошипел Соболь.

– А… – понял профессор. – На людей прибор никак не действует. Абсолютно никак.

– Уверен?

– Я же держу его в руке, – выразительно сказал Петраков-Доброголовин, приложив руку к сердцу.

– Да мне на тебя посрать, – буркнул Аспирин. – Мне, чува-ак, главное, чтобы я сам был цел. Мало ли чего он у меня нейтрализует. Вот я вечером проверю, если что не так сработает – я тебе этот прибор всуну знаешь куда?!

– Успокойтесь, – нервно сказал профессор. – Я же говорю – на людей не действует.

– Не моросите, братва, – поддержал Петракова-Доброголовина Пауль. Видимо, заинтересовался всерьез.

Мы придвинулись поближе, профессор еще раз показал, где включать питание, а где – нейтрализатор.

– А другие кнопки зачем? – подозрительно спросил Бармаглот. – И я вообще пока не понял, что это за фигня.

– Эта фигня нейтрализует бюрера, – пояснил я на правах старшего и знающего.

– И хули? Вырубает, что ли? Так его можно из ствола шлепнуть… – сказал Соболь.

– Нейтрализует, – повторил за мной Петраков-Доброголовин. – То есть бюрер теряет свои способности, пока прибор включен. Этот может нейтрализовать двух-трех бюреров, а нам больше и не нужно.

– Ага, – понял Пауль. – То есть перед нами уже не телекинетик, а просто кусачий карандух. Взял за жопу – и в мешок.

– Так, – подвел черту Аспирин. – Значит, мы приходим себе к бюрерам – кстати, я тут местечко знаю, где они недавно обжились, их там негусто пока, говорили мне, – включаем эту штуку, ловим двоих и уносим.

– Примерно так, – закивал профессор.

– Заказчику нужна пара, – добавил я, внимательно глядя на Бармаглота. Остальные в общих чертах уже знали, он – нет. И мало ли что мог придумать.

– Они ж сдохнут, – сказал Бармаглот, начиная, видимо, заранее жалеть бюреров.

– Нет. Бюреры вне Зоны живут, причем достаточно долго, – возразил Петраков-Доброголовин. – Это проверенный факт, другое дело, что никто об этом пока не писал.

– Хорошо. Я с вами, – сказал Бармаглот, откупоривая себе пиво.

Еще бы он отказался.

Бутылки стремительно пустели, никто уже особо не заботился тем, насколько прожарен шашлык – горячее сырым не бывает. Пауль и вовсе бросил закусывать, только методично и молча вливал в себя попеременно водку и пиво. Профессор подобрался ко мне поближе и робко потянул за рукав:

– Господин Упырь?

Бармаглот, услыхав этот лингвистический изыск, согнулся пополам от смеха. Ржал он так, что аж задохнулся и закашлялся. Соболь невозмутимо похлопал его по спине и сказал наставительно:

– Поучился бы лучше хорошим манерам у интеллигентного человека.

Профессор покосился на Соболя подозрительно, но решил не вступать в полемику. Поскольку он настойчиво тянул меня за рукав, пришлось среагировать.

– Чего? – кратко и невежливо спросил я.

– Вы же обещали мне, что завтра с утра… У меня нет возможности еще раз запрашивать информацию…

Я уставился на профессора недобрым взглядом:

– У вас какие-то проблемы, Петраков-Доброголовин?

– У меня – нет! – испугался профессор. – Но вы… вы же не в состоянии будете завтра… после такого количества… Да еще два дня подряд…

Вся компания грохнула дружным смехом. Я незаметно подмигнул Аспирину и, взяв профессора за верхнюю пуговицу его кацавейки, начал крутить ее, глядя мутными глазами куда-то в сторону.

– Ты вот что… прохвессор… ты бы выпил, а? А то сидишь букой, не кушаешь. Нехорошо. Сталкеров не уважаешь?

Я нарочито растягивал слова и добавил голосу угрожающих интонаций. Профессор заметно струсил, беспомощно оглянулся вокруг. Ребята, подыгрывая мне, скроили мрачные рожи и придвинулись поближе. Петраков-Доброголовин заволновался уже не на шутку.

– Господин Упырь! – взвизгнул он. – Вспомните о том, что я ваш заказчик!!!

Я отпустил его пуговицу и миролюбиво сказал трезвым голосом:

– Допустим, господин Петраков-Доброголовин, вы мне пока еще не заказчик. Я от вас, господин хороший, еще пока не получил ни аванса, ни…

– Как это не получали, – заверещал профессор, – а это что?

Профессор обвел обеими руками остатки пикника. Он был настолько возмущен, что забыл о том, что секунду назад нас боялся. Петраков-Доброголовин рванулся от меня, оставив в моей руке пуговицу, с мясом, между прочим, и с обидой в голосе продолжил:

– Вот это все, вы хотите сказать, ничего не значит? А графики прохода в аномальную зону? А личное дело из архива?! «Пупырев Константин Михайлович, Упырь, 36 лет…»

– Стоп! – прервал я его.

Профессор, к его чести, тут же заткнулся.

– Ты что это, шантажировать меня удумал? – спросил я его.

Профессор уставился на меня круглыми от ужаса глазами и почти прошептал:

– Нет. Я… нет… вы меня не так поняли, господин Упырь.

– Не так, говоришь? – спросил я с веселым любопытством, которое напугало его гораздо больше, чем что-либо.

Профессор побелел, оглянулся беспомощно и вдруг, когда я уж было подумал, что он бросится бежать, выкатил грудь колесом и с достоинством сказал:

– Думайте что хотите, господин Пупырев Константин Михайлович. Но я обратился к вам с серьезным заказом за серьезные деньги. И мне хотелось бы быть уверенным, в том, что исполнители меня не подведут.

– Ишь! – уважительно крякнул Соболь.

Я прищурился и ответил профессору в его же духе:

– Вы бы, господин Петраков-Доброголовин, лучше беспокоились о том, чтоб ваши серьезные деньги были готовы к нашему возвращению. А уж то, как будет выполнен заказ, а уж тем более – сколько и как пьют сталкеры – так то не ваша забота.

– Хорошо, – легко согласился профессор. Видать, дошла до него наконец метаморфоза с Упырем, который был в зюзю пьяный, а теперь внезапно сделался сильно трезвый. – Только вы прибор, пожалуйста, приберите. А то напьетесь да забудете…

Мы снова дружно заржали. А я подумал, что профессор наш не так прост. Не так он прост, этот профессор, точно…

 

Глава четвертая

Большая прогулка

 

Не соврали волшебные профессорские бумажки. Периметр был чист, и с учетом постоянных обстрелов регулярные патрули, видимо, утратили бдительность и то ли спали, то ли дулись в карты, то ли вообще привели баб. Военные вполне могли себе такое позволить, пока их начальство пишет очередную реляцию в ООН или куда они там их обычно пишут: «За истекший период для санации Периметра израсходовано столько-то тонн боеприпасов…» И просит привезти еще.

Теплый сыроватый воздух словно звенел в тишине вместе с комарами, в избытке висящими над головой, и я услышал, как вдали открылась металлическая дверь капонира.

Услышали и остальные – притихли, вжались в траву.

Зазвенела бодрая струя – кто-то из вояк мочился на железяку. Потом громко выпустил газы, удовлетворенно крякнул и, снова лязгнув дверцей, скрылся внутри. Жизнь у людей была хорошая, наполненная смыслом и мелкими радостями.

– Может, ну его нах, чуваки-и? – спросил Аспирин, думая, видать, примерно о том же. – А завтра на рыбалку лучше… Лягуху обдерем, раков наловим, сварим с укропчиком… Пивка возьмем…

– Хорош гундеть, – пробормотал Соболь. Он, как я и предрекал, явился с двумя ружьями из коллекции, о которых по обыкновению прочел нам краткую лекцию перед выходом. Первое было охотничьим ружьем фирмы «Зауэр» «Три кольца». Сделано в Германии в 1937 году.

– Крупповская сталь! – особо отметил Соболь, вздымая палец. – А «Три кольца» – фирменный знак крупповской ствольной стали выпуска довоенных лет.

Привез ружьишко в 1945 году прадед или прапрадед, победивший немецких фашистов. По слухам (которые, как признался Соболь, сам дед и распускал, туманно намекая на какую-то операцию в районе охотничьих угодий Геринга), ружье сие было из коллекции самого рейхсмаршала, который до охоты был большой любитель и имел большую коллекцию ружей. На это Аспирин спросил, кто такой был Геринг, но Соболь лишь уничижающе посмотрел на него и ничего не ответил. Я, признаться, и сам-то помнил со времен школы лишь то, что Геринг был толстый плюс какой-то начальник у немецких фашистов, на которых вероломно напали советские. Или они напали на советских? Ладно, не важно.

– Двенадцатый калибр, – говорил Соболь, любовно поглаживая ствол. – Патронники семьдесят миллиметров – распространенный патрон. С боеприпасами нет проблем! В общем, служило людям почти сотню лет и еще столько же прослужит! Немало кровососов уложит!

Потом он взял вторую свою дуру и поведал:

– А это ружье цкибовское, то есть создано Центральным конструкторским исследовательским бюро спортивно-охотничьего оружия. Тульское.

– У меня девка из Тулы была года три тому, – вспомнил Бармаглот.

– Штучная вещь! – продолжал Соболь, сверкая глазами.

– Точно! – обрадовался Бармаглот.

– Я про ружье, – сухо уточнил Соболь и продолжал: – Ружья ЦКИБа всегда отличались хорошей подгонкой, живучестью и приличным боем. Итак, это цкибовское ружье модель МЦ-111-12. Горизонтальное расположение стволов. Запирание стволов – тройное, с помощью оси шарнира, подствольных крюков и рамки запирания. Стволы – демиблок, обеспечивающие повышенную прочность. Ударные механизмы – полные замки, расположенные на отделяемых боковых досках. Съемное цевье имеет кнопочную защелку, расположенную перед цевьем. Спусковой механизм изготавливается в варианте с двумя спусковыми крючками. Цевье и ложа с пистолетной или прямой формой шейки изготавливаются из высококачественной ореховой древесины. Для обеспечения высокой безопасности обращения ружье оснащено предохранителем, расположенным на шейке приклада, и интерсепторами, а также указателями взведения курков, расположенными на боковых досках. Калибр – двенадцать. Патронник – семьдесят миллиметров.

– То есть патроны от твоего «зауэра» подходят легко, – сказал тогда я.

– Еще бы, – заулыбался практичный Соболь.

А вот сейчас он выглядел отчего-то сумрачно. Хотя кто выглядит особо радостно, отправляясь в Зону… К тому же с таким диковатым заданием и в такое диковатое времечко.

– А ты чего грустный? – спросил я Пауля. – Опять поляки надули с чаем для похудания?

– Не, – сказал Пауль отрешенно. – Прикинь, пошел, в общем, я в субботу купить морковки и луку на рынок. В общем, стою на рынке, трещу с пацанами с валюты. Тут идет мимо Месье, подозрительно такой радостный, и тащит меня с собой. Я ему – да мне лук надо купить, то, се. Он и говорит – заходи в «Зубр».

– В тошниловку? – удивился Соболь.

– Да нормальное место. В общем, пошел я за луком, потом зашел в «Зубр» на минутку, а там сидит уже теплая кампания во главе с пьяным Месье. Он сразу обрадовался, состав был вполне квалитетный… Короче, все уже почти в скам, а за соседний стол села какая-то компания, как раз когда все курили на улице. И эти люди подрезали наш стул! Вот им предлагают вежливо его вернуть, они идут в отказ. Тут встает Месье и говорит им: «Щас будет драка







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.