Главная | Обратная связь

Старый друг хуже новых двух

Я порадовался, что недавно сходил в туалет. Иначе, наверное, оконфузился бы при всем честном народе... или нет, народу и любом случае было бы не до меня. Потому что перед нами находился не кто-нибудь, а один из легендарных персонажей Зоны: кровосос по имени Стронглав. Я его раньше не видел, бог мило­вал, но слыхал о Стронглаве многократно и сразу догадался, что это именно он по чудовищным размерам и огромной коллекции шрамов на груди, морде и голове, большую часть из которых ос­тавил Хемуль, когда бесчинствовал на заводе «Росток». Вряд ли в Зоне водился второй такой урод.

Я не представлял, что Стронглав здесь может делать. Обыч­но кровосос обитал в корпусах упомянутого завода «Росток», где Темные его холили и лелеяли, периодически подбрасывая ему жертву в рамках Большого Испытания. Испытание на моей па­мяти прошел только Хемуль с бригадой, меня в тот момент как раз в городе не было, грел задницу в Крыму... Жалко, что он то­гда не прикончил эту сволочь. И не стоял бы передо мной ог­ромный кровосос, здоровенная падла двух с лишним метров ростом, и не таращился бы с любопытством на наше шествие.

Шествие, надо сказать, оцепенело, только Пауль суматошно вталкивал детишек куда-то за спины, как будто это им могло помочь…

Кровосос не торопился. Он прекрасно понимал, что перед ним вовсе не боевой отряд сталкеров, а какая-то мелкая шушера, с которой можно разделаться с шутками и прибаутками. Видимо, из «Ростка», из своего жуткого Лабиринта, Стронглав попросту сбежал. Надеюсь, перед этим он сожрал всех Темных, кто там вертелся в означенный момент. А может, его просто отпустили погулять...

Стронглав стоял, поглядывая на меня весьма хитро. Если бы он мог улыбаться — бля буду, улыбался бы.

Я в принципе всегда подозревал, что в Зоне самые умные шири — именно кровососы, а не общепринятые контролеры или мореры. Последние притворялись умными спасения своего ради в экстренных ситуациях, а кровососы жили так, чтобы им не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Стронглав исключением не был, а скорее являлся даже показательным эле­ментом. Хотя я бы отдал левое яйцо за то, чтобы не встречать его па своем пути. Никогда, а уж сегодня — тем более...

Стронглав стоял и смотрел. Это было уже страшно, потому что взгляд кровососа — нечто неописуемое. Неразумный разум разумно на вас пялится — каково, а?!

- Это что за падла? — спросил сзади старенький генерал.

- Кровосос, — сказал я, передергивая затвор автомата.

- Кровь, что ли, сосет? — уточнил дедушка.

- Все сосет, — сказал я.

Старик заперхал, это он так смеялся.

- То-то у него пасть такая рабочая... — пробормотал он. — И что дальше?

- Да, похоже, ничего уже дальше, товарищ генерал, — сказал я, не сводя глаз со Стронглава. Черт, что ж творилось сей­час в головах у бедных пассажиров... Чудовище вида ужасного, щупальца болтаются, пошевеливаясь, да еще и здоровый, как автопопогрузчик. Если мы его встретим плотным огнем... Да ничего не будет, если мы его встретим плотным огнем. Из подствольника дать — отскочит... Скомандовать пассажирам врас­сыпную? Кто-то удерет, но толку? Все равно в одиночку не выживут.

- Убить-то его можно? — спросил генерал деловито.

- Убить всех можно. Этого — очень трудно.

Стронглав поднял левую лапу, задержал ее на уровне груди, словно задумался, потом вяло уронил. Может, ему лень с нами возиться? Попугает и уйдет. Ага, Упырь, утешай себя. Кого-то кровосос попугал и ушел. Тем паче — Стронглав.

- Места уязвимые есть?

- Есть. Глаза. Башка. Но у него череп такой крепкий, что на­до в упор из гранатомета, например...

Стронглав снова поднял лапу, почесал висок.

- Вот где он чешет — там у него в кости есть дырки, — зачем-то продолжал я объяснять генералу Дубову анатомию кровососа. — Мозг почти ничем не прикрыт, только оболочкой вроде плекси­гласа... Но не попасть ведь никак.

- Башка. В упор, говоришь, — задумчиво произнес генерал. — Эх, ноги-то болят как... Загребся я идти уже, если честно. Дай-ка мне, боец, пару гранат.

- Что?! — переспросил я.

- Пару гранат дай, — сердито зыркнув на меня, сказал дед. — Осколочные у тебя? Вот и давай.

- Зачем?!

- Сейчас увидишь. Русские офицеры не сдаются. — Дед бы­стро обмахнул себя крестом. — Давай уже, сука!

Я безропотно подал ему две осколочные «феньки».

- Чеки вынь, — приказал дед.

- Что?!

- Чеки. Вынь.

Я вынул чеки, они беззвучно упали в траву. Дед зажал грана­ты в кулаках и пошел навстречу гигантскому кровососу, прихрамывая на левую ногу. На полпути он обернулся и ласково так сказал:

- Удачи, черножопище. Выведи остальных.

В очередной раз в жизни я не обиделся на такие слова. Осо­бенно после того, как Стронглав с готовностью схватил подхо­дящего к нему старичка, сжал огромной лапой (мне казалось, что я слышу треск сломанных ребер) и потащил к алчно шевелящим­ся щупальцам. Тут-то и сработали гранаты, которые дед выставил перед собой. Стронглав пошатнулся и взвыл: от нижней части его морды остались лишь кровавые лохмотья, да и сам череп как-то раздулся — наверное, ударная волна раздвинула кости. Мозг уце­лел, но кровососу пришлось несладко. Уронив то, что осталось от старенького генерала, он по-старушечьи всплеснул лапами и по­пытался собрать голову, как было, но не очень преуспел, и в этот момент заработали наши автоматы, а Соболь ахнул из своего ру­жья. Стронглав задергался, по-прежнему больше обращая вни­мания на израненную морду, нежели на попадания, потом заво­пил еще сильнее и бросился прочь не разбирая дороги. Я надеял­ся, что он вскочит на ходу в хорошую аномалию, но Стронглав успешно преодолел голый участок и скрылся за кривыми осина­ми и березками; его истошные вопли слышались и после того, как кровосос исчез из поля зрения.

Я мысленно пообещал себе поставить выпивку всем «Штям» за упокой души генерал-полковника Дубова, если получится в эти самые «Шти» вернуться. Дед помер красиво: на моей памяти даже многие лучшие сталкеры так не помирали.

Подходить и смотреть, что там с Дубовым, я не стал — видно было и отсюда. Две осколочные, как-никак. Да и хоронить не­когда.

- Дедан — молоток... — сказал Аспирин, выщелкивая пустой магазин. — Жалко.

Сзади кто-то громко плакал, то ли женщины, то ли педики, то ли все вместе — я не стал оглядываться.

- Идем скорее отсюда на хрен. Вдруг вернется.

Пауль был прав — в самом деле, кровосос, да еще таких раз­меров и способностей, как Стронглав, вполне мог вернуться, чтобы страшно отомстить. Подвывания, правда, утихли вдали, но это не показатель. Повреждения ему нанесены серьезные, но да­леко не смертельные, я вообще не знаю, что нужно сделать, что­бы угробить эдакую сволочь. Отделения челюстно-лицевой хи­рургии, конечно, поблизости нет, но Стронглав и сам справится с его-то способностью к регенерации. Не ровен час еще к Болот­ному Доктору пойдет на прием. Доктор чокнутый, он вылечит. Приходи ко мне лечиться и корова, и волчица, и... что там риф­муется с «кровосос»? Утконос?

- Быстро, быстро! — очнувшись, заорал я, словно фашист­ский надзиратель на лагерных узников в старых русских фильмах про войну. —Детей на руки! Уходим отсюда!

Мы трусцой двинулись вперед. Все молча, пыхтя и сопя, то­ропились покинуть жуткое место. Мелькнула мимолетно мысль, куда ж делась псевдоплоть и не схавал ли се Стронглав, но тут же закатилась куда-то в мозговой лабиринт — не до нее теперь, са­мим бы уйти без потерь.

- Вокруг смотрим! — крикнул Пауль.

Рядом с ним довольно спортивно двигалась капитан Заяц, держа мой пистолет в опущенной вдоль тела руке. Я поискал гла­зами снайпера, который лейтенант ФСБ (фамилию я уже забыл). Не успел найти, как он едва не врезался мне в спину.

- Аккуратнее! — рявкнул я.

- Извините.

Лейтенант, хоть и щуплый, темп держал не хуже капитана За­яц. Он явно что-то хотел сказать, и я подбодрил:

- Чего молчишь, офицер? Вижу, имеешь вопрос.

- Я вот что... Я, по идее, должен написать рапорт, когда мы вернемся.

- По поводу?

- Обо всем, что происходит. Разумеется, я подробно изложу все о подвиге... о поступке господина Дубова. Но я должен буду мл писать все и о вас. В то время как ваша группа, насколько я понимаю, действует здесь совершенно незаконно. Я постараюсь, само собой, изложить все события объективно, но...

- На здоровье, — сказал я. — Ты сначала выйди отсюда, а потом я тебе сам вручу тетрадку и авторучку: пиши, родной. Хоть в стихах. Только - я не понял, зачем ты мне все это гово­ришь?

- Я просто считал своим долгом предупредить... — Лейте­нант на мгновение остановился и вскинул ружье. Выстрел бахнул к полуметре от моего левого плеча, я инстинктивно метнулся в противоположную сторону, сообразив, что снайпер не на меня покушался, а кого-то снял. Все заозирались.

- Простите, — сказал лейтенант виновато. — Мелькнул кто-то.

- Кто?!

- Не знаю. Я на движение среагировал.

- А если там человек был? — спросил я скорее интереса ра­ди, потому что в Зоне правило «Стреляй, потом разглядывай» спасло не одну сотню сталкеров. Впрочем, убило это правило столько же.

- Н-не знаю... — нервно буркнул лейтенант. — Давайте по­смотрим?

Мы поотстали, я крикнул Соболю, чтобы шли потихоньку дальше, нагоним. Осторожно осматриваясь, мы с Воскобойниковым вошли в подлесок. Он аккуратно отвел рукой ветку, под­ломил, чтобы она не шлепнула меня по роже, и сказал с облег­чением:

- Не человек.

- Действительно, это был не человек. Зомби, достаточно по­тасканный, в ватных штанах и одном резиновом сапоге красного цвета. На груди — татуировка в виде заходящего солнца, морских волн с торчащей из них рубкой подводной лодки и надписи «Ба­лаклава». Может, служил там. Или отдыхал.

- Зомби? — спросил деловито Воскобойников.

- Разбираешься, офицер. Он самый, — кивнул я. Пнул зомбака ногой, но тот не шевельнулся. Снайпер попал прямо в лоб, снес всю верхнюю часть головы, на траве была рассыпана скользкая каша — то, что осталось от мозгов... Кстати, вовсе не гарантия шлепнуть зомби, снеся ему голову. Это только в филь­мах ужасов такое показывают, а я несколько раз наблюдал, как мертвец и без башки гонится, даже если не видит, куда идет. На­тыкается падает, но преследует. Попозже, правда, подыхает окончательно, но зрелище очень неприятное. Наверное, не в башке у них главное. Или не у всех в башке. Я сплюнул и повернулся к лейтенанту:

- Давай догонять. А про свой рапорт — забей. Чего хочешь, то и пиши, хоть смертной казни для всех требуй. Только давай сначала выберемся и людей выведем.

Мы вернулись на дорогу — или дорожку, если угодно — и по­спешили вслед нашему крестному ходу.

- Кстати, про людей... — снова несмелым тоном заговорил лейтенант, стараясь идти со мной в ногу. — Вы серьезно возьмете деньги с этого... с газовика?

- А ты как думаешь, офицер?

- А я почему-то думаю, что не возьмете, — сказал он.

Я остановился и внимательно посмотрел на снайпера. Похо­жий на прилежного выпускника школы, пригласившего девушку в театр, он сумел сохранить костюм и во время аварии, и в про­цессе движения через Зону. Туфли, правда, были все в глине и траве, а поверх пиджака он надел толстую кожаную куртку, най­денную среди раскиданного багажа. Сейчас куртка (размера на два больше, чем надо) была расстегнута, и из-под нее смешно свисал галстук.

- Слушай, офицер, — сказал я. — Деньги я с этого типа, ра­зумеется, возьму. Потому что у него их в любом случае много, а у меня - мало. В сравнении с ним, конечно. Совершенно не вижу, почему бы мне не заработать, раз такая удача подвернулась. Все равно девать их ему некуда — яхту себе купит, замок или остров... или даже путевку космического туриста. А у меня, знаешь, кофе­варка недавно сгорела.

- Значит, я ошибся, — сказал Воскобойников. Я мог по­клясться, что в его тоне и глазах проскользнуло разочарование. Вероятно, я представлялся снайперу этаким благородным лес­ным разбойником, который только и занят тем, что бродит по Зоне и ищет, кого бы бескорыстно спасти. Потому он меня и честно предупредил, что обязан все изложить. Мол, тоже бла­городный.

- Значит, ты ошибся, — подтвердил я с готовностью. — Кстати, Соболь с тебя еще сдерет за амортизацию ружья. Шутка. Давай догонять, а то мало ли что там без нас случится.

Но без нас не случилось ничего. Ни Стронглав, ни заду­шевная наша подруга-псевдоплоть, ни еще кто-либо на отряд не напал, зато он уткнулся в кладбище и ожидал, пока мы вер­немся.

- Что делать? — спросила капитан Заяц, опередив шагнув­шего навстречу нам Аспирина. — Погост можно обойти, а можно пройти насквозь. Без вас не решились...

- Спокойно, капитан, — сказал я. — Сейчас мы сходим и по­смотрим, что там за погост и кто на нем обитает.

Я, конечно, подустал, но пошел сам, с Соболем. Аспирин ос­тался руководить возможной обороной и сожрать что-то из авиа­ционных припасов, что все равно испортилось бы без холодиль­ника. Он даже шампанское с собой попер, не поленился. Уцелело несколько бутылок при падении...

А ведь придется жрать ворон или крыс, подумал я, откры­вая слабо скрипнувшую металлическую дверь. Не хватит при­пасов.

Оградка у кладбища была что надо: ковали ее, видно, с лю­бовью, на века сработали. Чугунная оградка, с шишечками и гербами. И гербы все разные — не гербы бывших союзных рес­публик, видел я такие не раз, а настоящие, геральдические. Щиты, мечи, все как надо. Девятнадцатый век? Такую никакими катаклизмами не сломить. Даже будочка сторожа торчала у входных ворот, вернее, ее остов. Само кладбище было гораз­до запущеннее. Памятники еле проглядывали из-за разросше­гося бурьяна, низкие кресты и вовсе не заметишь, пока ногой не врежешься.

В глубине кладбища сохранилось несколько часовен, чудом сохранилось, ибо, судя по датам на них, кладбищу было лет две­сти, не меньше. Одна была особенно примечательна: беленькая такая, из мрамора, что ли, над входом — барельеф ангелочка и эпитафия: «Остановись, прохожий, не обижай мой прах и помни, что я дома, а ты — в гостях». С ятями и ерами допотопными. Цве­точки какие-то голубенькие перед входом. Сзади над часовенкой нависал огромный дуб, весь усыпанный желудями. А по бокам земля обвалилась на метр примерно. Получается, часовенка эта на корнях дуба только и держалась непонятно как. А вот там, где земля обвалилась, сквозь сплетение корней виднелись целые ку­чи костей. И журчало что-то. Странная такая братская могила с ангелочком... хотя, может, чума какая была, да и схоронили пол­деревни под это дело...

Дальше пришлось продираться сквозь крапиву и розовые кусты, которые, видимо, кто-то посадил в незапамятные време­на, а они разрослись на благодатной почве со страшной силой. За кустами роз открывалось страшное зрелище: здесь словно маро­деры прошли — все могилы поразрыты, кости валяются...

Один скелет кто-то разложил аккуратно, заботливо обул в ка­лоши резиновые. А рядом — вот оно, награбленное из могил — целая куча! Какие-то перстни, кольца обручальные, цепочки с крестиками, лежат себе на каменной плите чьей-то, а над ними... Эти деревья были какие-то неприятные, неправильные ка­кие-то деревья. Сразу даже и не дошло, что не то. А когда допер­ло, то аж мурашки по коже побежали — они все вверх ногами, тьфу, то есть корнями росли. В принципе, если дерево зимой, к примеру, выдернуть из земли и перевернуть — то вроде разница невелика будет. Но это теоретически. А на деле... на деле корни что нависали сверху: страшные, голые, с мелкими нитевидными корневыми отростками, белесого цвета, мертвого такого. И самое мерзкое, что все эти личинки и прочие твари, которые там в кор­нях под землей водятся, все они вместе с корнями переехали на­верх и кишели над головой всеми своими розовато-сизыми хити­нами, ползали, оставляя склизкие следы.

- Херня-то какая, — сказал Соболь. — Пошли отсюда. Клад­бище и обычное-то лучше не посещать, а уж такое... Рыжье брать не будем?

- Ну его к чертовой матери. Идем. Хотя... Погоди. — Я при­слушался. Точно, через такие же розовые кусты, что остались у нас за спиной, кто-то пробирался. Примерно так к северо-вос­току. Мутант?

Соболь развернул свое орудие, я предостерегающе поднял руку.

- Тс-с!

Сквозь треск доносилось бормотание, но это был не словес­ный понос псевдоплоти или говорящего зомби. Человек затейли­во матерился, причем не просто так, а к месту: например, уко­ловшись о шипы, выдал очень сложное построение, которое ус­лышал даже Соболь.

- Эй, там! Обзовись! — крикнул он.

В кустах затихло, потом тихий голос еще раз выругался и спросил:

- Мужики, вы, что ли, живые? Настоящие?

- Какие надо, — ответил я. — Тебе велели — обзовись. Иначе стреляем.

- Не стреляйте, мужики! — завопило в кустах. — Это же я, Скунс!!!

Мы с Соболем переглянулись и поняли, что сюрпризы для нас никогда не закончатся.

 

Глава двадцатая

Явление Скунса

Человек сидел на вывороченном могильном камне и, бук­вально трясясь, жевал питательный соево-зерновой батончик, презентованный Соболем. Изредка он опасливо посматривал по сторонам, благодарно — на нас, шумно глотал и откусывал новый кусок.

Это был редкий обитатель Зоны по кличке Скунс. Редок Скунс был не тем, что чересчур вонюч (хотя и это было правдой, мылся он редко); дело было в другом — Скунс являлся бродячим торговцем. Он таскался по более-менее спокойным местам, если таковые в Зоне вообще имелись, и покупал-продавал-менял все, что попадалось. Курс у Скунса был свой, малопонятный — мог приобрести буквально валяющийся под ногами артефакт за вну­шительную сумму, а мог на какую-то редкость покачать головой — дескать, не надо нам такого добра.

Вместе со Скунсом обычно передвигались двое телохраните­лей. Иногда они менялись, в последний раз я видел рыжего коро­тышку по прозвищу Ганс и здоровяка, именуемого Гицель. Чет­вертым членом команды был носильщик — на редкость тупое существо, прозываемое Промокашка. Любопытно, что в обычном мире Промокашка в свое время занимал какую-то довольно вы­сокую должность: уверяли, что он был директором крупной пти­цеводческой фабрики, но крупно проворовался и подался в бега. По своей уже упомянутой невероятной тупости и трусости в сталкеры он не попал, но его пригрел Скунс, питавший неясную страсть ко всяческим уродам. Промокашка таскал на .себе весь Скунсов груз, а остальные двое его оберегали.

Но сейчас Скунс был совершенно один. Более того, голод­ный, оборванный, малость израненный и совершенно перепу­ганный.

- Упырь... — пробормотал он с идиотской улыбкой. — Упы-рик... Черненький ты мой...

Я, между нами, вовсе не против, если меня называет Упыриком или Черненьким кто-то из городских танцовщиц, женском» обслуживающего персонала комендатуры и прочих служб плкк гостей нашего города опять же женского пола. Они такие забавные — им всегда интересно, все ли у меня черненькое...

Но чтобы Скунс...

- Давай теперь целоваться, — буркнул я, но Скунс не уловил иронии. Он проглотил последний кусок батончика и действи­тельно полез с объятиями. Я его отпихнул. Скунс не обиделся.

- Ты чего здесь делаешь?! — спросил Соболь.

- Прятался, потом не смог больше, вышел. Думал, к Темным пойду, черт с ними, — объяснил Скунс, запоздало приводя себя в порядок. Его комбинезон буквально висел клочьями, потому он не особо преуспел.

- От кого прятался-то?

- В последний раз — от снорка. Еле-еле отогнал... патроны кончились, но он ушел.

- А где автомат твой? — спросил я.

- Там, в трубе валяется... — махнул рукой Скунс.

- В какой трубе?

- Так я в трубе прятался. Ну, такая... под шоссе. Бетонная. Говно по ней всякое стекает.

- И долго?

- А я считал? Посижу-посижу, задремлю... зашуришт чего — вскинусь... Темно — значит ночь, светло — день, а там черт его знает. Припасы кое-какие были... Кончились... А ребят моих то­го... Положили... И Ганса, и Гицеля... и Промокашка сгинул... хотя он, кажется, меня бросил и удрал, собака худая. Ладно, с
ним-то я и потом разберусь.

- Кто положил-то?! — опешил я. Скунса при всех его омер­зительных чертах принято было не трогать, вроде как юродивого, вместе со всей командой.

- Суки какие-то... — вздохнув, сказал Скунс. — Бандиты. А может, Темные и положили. С них станется. Еще и ПДА не работает, связи никакой... Ложись и помирай. Я и вылез: пойду, думаю, к ним, лучше пускай добьют, чем так вот, в трубе...

Скунс утерся рукавом и снова тяжело вздохнул. Печально эдак, с театральным надрывом.

- Пошли, ладно. А то там наши волнуются, — сказал Соболь.

- Какие еще ваши?! Так вы не вдвоем?! — удивился Скунс.

- Если бы... — мрачно проворчал Соболь.

Мы прошли обратно тем же путем, мимо скелета в щеголь­ских калошах, мимо братской могилы, мимо руин будочки сто­рожа. Место, где валялось золотишко, я на всякий случай запом­нил — вдруг так и пролежит, а я потом подберу, когда буду посвободнее. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!

Скунс приободрился, топая рядом, но когда увидел, сколь­ко народу сидит возле входа на кладбище, выдал очередную матерную тираду. Я хотел было сказать, что здесь дети, но не стал — они по пути уже и не такого наслушались, пусть привы­кают.

- Это еще кто?! — спросил Скунс.

- Это еще кто?! —- спросила начальственным тоном капитан Заяц. Судя по всему, за мое недолгое отсутствие она нацелилась в комиссары отряда.

- Человек божий, — сказал я. — Обшит кожей.

- Здорово, Скунс! — радостно заорал Аспирин, оттеснив ка­питана. — Здорово, чува-ак! Ты чего тут?

- Да попал, бля... Потом расскажу. Прятался вот, видишь. Хорошо, на вас натолкнулся, — пояснил Скунс, неодобрительно разглядывая пассажиров. Один из гомиков заулыбался и привет­ливо помахал ему рукой, что Скунса окончательно добило.

- Ты где этот балаган насобирал?! — спросил он вполголоса. — Упырь, ты чё?!

- Самолет тут неподалеку упал, — скучным голосом сказал я. — Вот они все выжили. Веду их к Периметру.

- На хрена?!

- За бабки.

- А-а... — Скунс несколько успокоился. Решил, наверное, что с головой у меня более-менее в порядке, раз про деньги помню.

- Прятался, говоришь?! А жрал чего? — спросил Аспирин с неподдельным интересом. Жратва старину Аспирина всегда привлекала; прилети к нам инопланетяне на звездолете и попа­дись Аспирину на глаза, он в первую очередь поинтересовался бы, чего они жрали по пути и что жрут обычно дома. И нет ли у
них чего пожрать с собой, а то он как раз малость проголодался.ьИ Аспирина пригласили бы в звездолет, накормили, и он спус­тился бы по трапу «с во-от таким пузом!», и так человечествоустановило бы контакт. А еще скорее инопланетяне свалили быс Земли, прикинув, что таких братьев по разуму хрен прокор­мишь.

- Чего я только не жрал, — развел руками Скунс. — Оголо­дал совсем...

Аспирин тут же протянул пластиковый контейнер с самолет­ным салатом. Скунс оторвал защитную пленку и зачерпнул салат пальцами, по которым потек майонез.

Некоторое время все смотрели, как Скунс ест; большинст­во с отвращением или интересом, Аспирин — с умилением. Вот, мол, как хорошо человек кушает! Во-от с таким пузом щас станет!

- Да, спросить хотел... — промямлил Скунс, облизывая ла­донь. — Чего ПДА не работают?! А то я забрел куда-то, сам не понимаю куда, а посмотреть негде... Сломался, что ли? Дайте на секундочку свой,а?

- Не мороси. Звездец ПДА, — коротко объяснил Пауль. Скунс не удивился, выскреб пальцем зелененькую горошинку из уголка контейнера.

- Ничего, если я с вами? — спросил он. — Вы-то небось знаете, куда идете...

- Куда ж тебя девать... Все, привал окончен! Кладбище обхо­дим! — велел я.

Все стали собираться, капитан Заяц подошла ко мне и поин­тересовалась:

- А что там такое? Ну, на погосте?

- На самом деле ничего, кладбище и есть кладбище. Но ме­сто неприятное. Лучше обойти.

- Послушайте, как вы здесь вообще ходите, в этой Зоне? Это, наверное, очень опасно... Не каждый решится, нужно быть, наверное, особенным человеком, да?

Елки, да она со мной заигрывает! Определенно заигрывает! Если пацан-снайпер видел во мне благородного спасителя си­рых и убогих, то капитанша, судя по всему, обаятельного банди­та, который зубами рвет кровососов и соблазняет спасенных красавиц.

- Сегодня в Зоне довольно спокойно, если вам интересно, — сказал я. — И еще — вы не в моем вкусе, капитан. Не ценю я женщин в теле. Да и некогда, если честно.

- Вы о чем?! — изумилась она.

- Если я ошибся — прошу прощения. В любом случае про­ехали.

Заяц возмущенно фыркнула, поправила одеяния и отошла в сторону.

Обойти кладбище оказалось делом нелегким — тропинок никаких вокруг не было, сплошь заросли крапивы, в которых валялись ржавые остовы давно истлевших венков, фрагменты могильных оградок, всякий кладбищенский мусор типа бес­цветных пластиковых цветов и битой стеклопосуды. Пробирать­ся через эту полосу препятствий пришлось хитро: впереди Па­уль, на время передавший бюреров профессору, и Скунс, выну­жденный отрабатывать жратву и защиту, чистили дорогу. Далее следовали Соболь и Воскобойников, прикрывающие их в случае беды огнем, затем — пассажиры и следом все остальные, в том числе я.

Хотелось спать. От крапивы пахло солнцем, борщом и ле­том, деревья успокаивающе шумели, и я большим усилием воли отгонял дремоту, пытаясь представить, куда идти дальше и где остановиться на ночлег. Необходимо было найти какое-то зда­ние, хоть сарай... Все-таки женщины, дети и раненый — сами-то мы под любым кустом можем, дело привычное. Тем более я чувствовал, что нам светит выброс. И, видимо, скоро. Я это еще возле упавшего авиалайнера почуял, а теперь предчувствие уси­ливалось...

Интересно, как там Бармаглот? Сейчас я ему даже позавидо­вал слегка: лежит себе в уютном домике, дрыхнет небось... Водяру потягивает. О ком ему беспокоиться, кроме себя? О нас разве что.

Ладно, господь с ним, с Бармаглотом. Надо думать, где квар­тировать. Отсутствие ПДА очень сильно мешало — местность вроде бы и знакомая, но кладбище это... Не помнил я тут никако­го кладбища. Конечно, я не претендовал на стопроцентное зна­ние Зоны и тем более этой ее части, но кладбище не припомина­лось.

Я посовещался с Аспирином.

- Слушай, чува-ак... — сказал тот задумчиво. — Кладбище ятоже не помню, ну и черт с ним, может, внимания не обращал, оно ж заброшенное еще до Зоны было. Но мне лично кажется, что тут деревенька была. К тому же кладбище далеко от жилья не делают, чува-ак.

- Это я и без тебя знаю, — досадливо отбрасывая повисший на крапиве букет пластмассовых ромашек, сказал я. — Вопрос в том, в какой стороне эта деревенька. Мы-то по дороге шли от ов­рага, по пути ничего не было даже отдаленно похожего.

- Дома вижу! — крикнул Соболь, прекратив тем самым наши рассуждения.

Мы вышли ко второму входу на кладбище. Он выглядел более цивилизованно — за забором угадывались довольно свежие мо­гилы, в смысле, не допотопные-дореволюционные. А от ворот полого уходила вниз поросшая травой, но вполне угадываемая дорога, ведущая к утопающим в зелени крышам, ярко освещен­ным садящимся солнцем.

Понятное дело, что там, где человек долго не живет, всегда стремится поселиться что-нибудь иное. К тому же слишком жиз­нерадостным своим видом деревенька доверия вовсе не внушала. Крыши проваленные, телеграфные столбы — покосившиеся, как и полагается, но все равно она выглядела... слишком ярко, что ли. Чересчур приветливо. И ночевать в этой деревеньке мне не хотелось, ой как не хотелось. Даже с братьями-сталкерами не пошел бы я туда ночевать. Не то что с этим передвижным народ­ным театром.

Что-то подобное испытывали и остальные.

Там что же, неужели люди живут? — осторожно спросилБерн штейн.

- Жили. А может, и сейчас живут. Только уже не люди, — ответил Пауль. — Есть тут городок Припять, там такие на черто­вом колесе катаются. И в кинотеатры ходят.

- То есть? — не понял Бернштейн. — Что вы имеете в виду?

- Нет там людей, — отрезал я. — Но деревня эта мне не нра­вится.

- Мне тоже, — покачал головой Пауль, снова принявший от профессора клетку с бюрерами. Я отметил, что Скунс с любопыт­ством косится на брезент и прислушивается к исходящим оттуда неприятным звукам, но спросить пока стесняется.

- Но нам ведь нужно где-то ночевать, — сказал Бернштейн.
Его поддержала капитанша:

- Люди устали, Константин. У нас раненый, им необходимо серьезно заняться. На ходу всего не сделаешь.

- Я разве сказал, что мы не будем ночевать? — спросил я. — Вон там. Там будем.

Все уставились на кирпично-бетонную коробку чуть правее деревеньки, в низине. Черт их знает, что они там собирались строить до катастрофы — может, подстанцию какую, или коровник, или насосную станцию... Я не очень разбирался в аграрной архитектуре, но построить успели много, и здание выглядело внушительно, крепко. Стены, крыша, что еще нужно. Рядом сто­ял накренившийся бульдозер, чуть дальше — вагончик, в которых обычно живут строители, рядом с вагончиком — «КамАЗ» с бето­номешалкой.

- Это же руины, — скривилась Заяц.

- Это не руины, а вполне приличное укрытие. Отелей с кон­диционерами, гидромассажем и рестораном здесь нет. Если вам не нравится, отправляйтесь вон в деревню. Только оставьте мне адрес родных, я им потом напишу.

Мои слова если и не вразумили, то как минимум заткнули капитаншу.

- Ждите тут, — сказал я, но Аспирин замахал руками.

- Чува-ак! Ты гонишь! Дай-ка мы сходим вон с Паулем, а ты посиди, отдохни, постереги.

- Ага, — поддержал Пауль. — Не мороси, Упырь. На-ка тебе, чтобы не скучно было.

С этими словами он вручил мне клетку. Я пожал плечами и сел, прислонившись спиной к воротному столбу и слушая, как бурчат под брезентом бюреры. Остальные тоже стали распола­гаться на мини-привал, опасливо посматривая вокруг. Ко мне подошел профессор, опустился на корточки. Как-то я его поте­рял из виду в последнее время, да и неудивительно — слишком много народу вокруг, я к такому в Зоне не привык. Не успеваешь всех в голове и тем более в поле зрения удерживать.

- Как они там? — спросил заботливый Петраков-Доброголо-вин, щелкнув толстым пальцем по брезенту.

Я заглянул внутрь — на меня уставились четыре злобных гла­зика.

- Живы.

- Хорошо, — сказал профессор. — Это хорошо. Может быть, их покормить пора?

- Потерпят, — махнул я рукой. — Не сдохнут.

- А кто там у вас? - не выдержал Скунс, прислушивавшийся к нам. — А кофеварка зачем прикручена?

- Не твое дело, — сказал я.

- Да ладно тебе, Упырь! Вижу ведь, поймали кого-то. Сдох­нут же.

- Не сдохнут.

- Как хочешь, - обиделся Скунс и вроде бы задремал. Я и сам прикрыл глаза. Стало тихо, спокойно, садившееся за холмы солнце приятно пригревало, совсем рядом еле слышно перешеп­тывались спасшиеся пассажиры... Все это убаюкивало, и я встряхнул головой. Потом достал флягу, отвинтил крышечку, сделал несколько глотков. И напрасно: видимо, эти пятьдесят граммов спирта стали той соломинкой, которая сломала спину верблюда. Стоило мне снова всего на мгновение закрыть глаза, как я погрузился в сон. И спал, казалось, долго-долго, пока меня не разбудил истошный визг.