Главная | Обратная связь

Из «Военного дневника» генерала Гальдера 16 страница

– У вас очень требовательная дочь.

– Теперь пошли обувать тебя. – Сергей подхватил Лену под руку и чуть ли не силой повёл к отделу, торговавшему женской обувью. Девчонка пыталась возражать, мол, Золушке уже купили хрустальные туфельки, хватит вводить в расходы доброго фея, но он не захотел ничего слушать: – Я забочусь о себе. Не дай бог, ты простудишься. И я лишусь удовольствия гулять с тобой по столице. Так что выполняй команду.

– Какой вы хитрый! – возмутилась девушка. Генерал довольно улыбнулся. Его тайный стратегический замысел сработал.

Елене удалось подобрать симпатичные ботиночки с меховой подкладкой. Пока Радость мерила обувь, Марков любовался маленькими изящными стопами, которые не могли изуродовать даже толстые вязаные носки.

Из магазина вышли с объёмистыми пакетами и коробками с сапогами Маркова и старыми Ленкиными ботинками.

– Ну что, – спросил Марков, – забросим барахло ко мне и посидим где‑нибудь в ресторане?

Девушка серьёзно посмотрела в глаза мужчине и сказала с непонятной интонацией:

– Завезём.

Через двадцать минут генерал отпер дверь своей квартиры, включил свет в прихожей и сделал приглашающий жест.

Лена смело шагнула через порог и принялась разуваться.

– Оставь, – сказал Марков. Он, не разворачивая, сунул пакеты в полупустой шкаф.

– Всё, Радость, можем ехать.

Девушка даже не пошевелилась. Она стояла чуть запрокинув голову, глубоко засунув руки в карманы пальто и смотрела на Сергея.

– Господи, какой же я дурак, – подумал Марков, сделал шаг вперёд, взял в ладони Ленкину голову, медленно наклонился к лицу и поцеловал её в сухие губы.

Вряд ли можно считать излишне романтичным человека, который с пятнадцати лет участвовал в Гражданской войне, посвятил себя военному искусству, то есть сделал профессией уничтожение живой силы противника, читай – убийство; видел допросы, тюрьмы, лагеря – и своды самых высоких кабинетов. Во всяком случае, сам Сергей Петрович Марков мог бы назвать себя Гильгамешем, «всё повидавшим», если бы знал о таком мифическом персонаже.

Но в отношениях с противоположным полом он был романтиком, чтобы не сказать хуже. Психоаналитик заявил бы, что идеалом для Маркова была тургеневская девушка: сплошные духовные искания, тонкая организация внутреннего мира и полное отсутствие телесных страстей и желаний. Это при том, что романы Ивана Сергеевича Марков терпеть не мог (прочитал еще в отрочестве «Дворянское гнездо» и не то «Дым», не то ещё что‑то). И никаким образом подобный образ не совпадал с эталоном молодой строительницы социализма – передовика производства, типа трактористки Паши Ангелиной, могучей комсомолки с картин Дейнеки, вполне годящейся на роль заряжающей в гаубичной батарее.

Личный опыт ограничился общением с бывшей супругой, на которой тогда ещё подполковник Марков женился скорее по недоразумению. Этот брак воистину был заключён на небесах, только не церковных, а коммунистических, потому как предприимчивая бабёнка уже через неделю «близких отношений» пригрозила пожаловаться комиссару, если Сергей не пожелает «расписаться». Так что даже арест имел свою хорошую сторону – помог избавиться от этой обузы.

Но возможности скорректировать свои представления о женской душе с реальностью у Сергея были минимальные.

Потому, когда Лена почти силой затащила Маркова в постель, генерал был поражён и даже шокирован. По его представлениям, он должен был добиваться этого счастья месяцами платонических ухаживаний. Хотя с бывшей женой у него вышло точно так же: два совместных похода в кино, ресторан – и в койку.

Всё получилось слишком быстро. На то, что его Радость совсем даже не девушка, Сергей внимания не обратил, просто никогда, с самой Гражданской, с «девушками» дела не имел.

Не успели они прийти в себя, как в дверь позвонили.

– Нет, – вскрикнула Лена, но тут же торопливо начала натягивать платье прямо на голое тело.

– Ага! Никого нет дома, – согласился Марков, одеваясь, как по тревоге. Это же мог быть посыльный из штаба, мало ли что?

– Иди туда, – указал он на дверь соседней комнаты, направляясь в коридор.

Осторожно выглянул в глазок, будто боялся, что его могут увидеть снаружи. На площадке переминался Лось, в гимнастёрке без ремня, в галифе и домашних шлёпанцах.

Марков облегчённо вздохнул и почти на цыпочках вернулся в комнату. Звонок прозвенел ещё три раза и смолк.

Сергей вошёл в комнату, где спряталась Лена, и застыл, словно соляная статуя. Девушка стояла перед зеркалом совершенно обнажённая и медленно поворачивалась, осматривая себя со всех сторон. Лицо у неё было совершенно незнакомым – ничего от той почти девчонки, какой она старательно прикидывалась. Довольная собой и сознающая свою красоту юная женщина. Великолепная гармоничная фигурка, крепкие, торчащие вверх и в стороны груди, подтянутый живот, очень даже соразмерные ноги, и изгиб бедра вполне изящно выписан. Голову она чуть откинула назад и улыбалась.

– Ты… ты потрясающая, Радость, – хрипло проговорил Сергей. – К тебе даже страшно прикоснуться…

– Прикоснулся же, и ничего, – засмеялась Елена Прекрасная, как назвал её Сталин. – Пойдём, – взяла она генерала за руку и потянула за собой. – Ты так спешил, что я даже ничего почувствовать не успела…

В постели он принялся целовать её лицо, глаза, упругую грудь, гладить и сжимать пальцами сильные бёдра. Через несколько минут Радость задышала прерывисто и часто, застонала:

– Хочу. Хочу тебя, – выгнулась и с неожиданной силой обхватила плечи любовника. – Ну, давай, давай скорее, не могу‑у…

На этот раз страсть была куда более бурной и долгой. Девушка выгибалась, запрокидывая голову, то вскрикивала, то вдруг начинала низким грудным голосом повторять нечто совсем неприличное, но сейчас эти слова из девичьих уст совсем не шокировали Сергея, наоборот, ещё больше возбуждали.

Потом они лежали обнявшись. Девушка удобно устроилась на его груди. Марков боялся вздохнуть во всю силу лёгких, чтобы не потревожить райскую птичку, случайно залетевшую в его жизнь. Он был полон нежности к этой прелестной, хулиганистой, удивительной девчонке. Да какой там девчонке, никогда он даже мысленно не произнесёт этого слова. Афродита какая‑то. Ну и студентки нынче пошли!

Лена вдруг резко села, откинула волосы со лба.

– Тебе было хорошо? Мне тоже. Сейчас я бы с удовольствием хорошенько подкормилась. Но сначала – в душ.

Когда едва прикрытая полотенцем Лена появилась на кухне, она с усмешкой изрекла пришедшую на ум во время купания фразу:

– Они жили долго и счастливо и умерли в один день.

– Что? – переспросил от неожиданности Сергей.

– Жизнь сказочно прекрасна, – засмеялась Ленка, – и большую её часть я предпочла бы провести в постели. С тобой.

Марков подумал, в обычном для нормального мужчины после такого дела настроении, что это наверняка было бы невыносимо скучно. И даже мучительно. Но не сказал ничего, только улыбнулся и кивнул.

На кухне Лена, не переставая восхищаться достижениями буржуйской науки и техники, а также доступным красным командирам изобилием, соорудила роскошный по полуголодным московским временам холодный полуобед‑полуужин. Из горячего у неё кое‑как получилась яичница, да Сергей, подключившись, вывалил на сковородку банку говяжьей тушёнки с гречневой кашей.

– На тарелки перекладывать или прямо из сковородок будем есть?

– Еще лишнюю посуду мыть, – шутливо возразил Марков. Действительно, самому ему этим заниматься не хотелось, а гостью в первый раз заставлять – неудобно.

– Мне нравится ход ваших мыслей, – засмеялась хулиганка, раскладывая вилки и ножи.

– А как трапеза прямо со сковородок сочетается с заветами вашей баронессы? – ехидно осведомился Сергей.

– Важен в поэме стиль, отвечающий теме, – показала язык Радость. – Не вижу здесь аристократического общества. Ты как в анкете пишешь?

– Из сельского пролетариата…

– Ну вот. Какие в селе тарелки? Глиняные миски разве…

Генерал достал из холодильника початую бутылку водки, из буфета – закупоренные с коньяком и массандровским мускатом.

– Надо бы отметить… знакомство.

Лена опять фыркнула:

– А у нас в институте говорят: «Постель – это ещё не повод для знакомства»…

– Нравы там у вас…

– Свободные, революционные. По заветам товарищей Коллонтай и Рейснер… А ты против?

– Да мне‑то что. Раз революционные – тогда водки. Мускат тоже буржуазный пережиток.

Марков налил в зеленоватые гранёные рюмки ледяной жидкости.

– Говорите тост, – приказала Ленка.

– Тосты – тоже буржуазный пережиток…

В дверь снова позвонили.

 

Любовники поставили непригубленные посудины на столешницу.

– Это Володя Лось, – тихо сказал Марков. – Он не отступится, я его знаю.

В подтверждение раздался голос из коридора:

– Открывай, Сарожа. Пришла пора показать нам твою девушку.

Ленка и Сергей метнулись в спальню. Мужчина впрыгнул в чёрные сатиновые трусы, натянул новые брюки, рубашку. Девчонка надела платьице прямо на голое тело. Торопливо подбежали к двери, хозяин отпер и впустил Лося и Люсечку.

Владимир держал в руке бутылку коньяка «Арарат».

– И не думай кого‑то с кем‑то знакомить, пока не сядем за стол, – громыхал он, по‑свойски проходя прямо на кухню. Люсечка явилась с корзиной, из которой на стол тут же были выставлены винегрет домашнего приготовления, свиное жаркое, горячая отварная картошка. Ленкину стряпню отставили на печку. Блондинка пошарила по шкафам, отыскала тарелки, вилки и ножи. Мужчины за это время успели только опрокинуть внутрь невыпитую водку, выставить ещё пару стопок да наполнить все четыре коньяком. Все приготовления совершались в полнейшем молчании. Только когда стол был готов к трапезе и участники вечери расселись, Лось произнёс:

– И как зовут прелестную незнакомку?

Ленка здраво рассудила: где что лежит, стоит и вообще хранится, она в этой квартире не знает и во время гастрономического аврала будет только зря путаться под ногами. Потому всеобщую суету девчонка переждала, прислонившись к стене у окна. Несколько раз она ловила на себе взгляды Люсечки, не то чтобы недоброжелательные, скорее пристально изучающие. Так снайпер смотрит на возможную мишень. Как на объект будущей работы. Ненавидеть его при этом не обязательно.

Услыхав вопрос Владимира, она шагнула к столу, изобразила книксен и представилась:

– Лена Корлюченко, третий курс филологии ИФЛИ.

– Люба нам Лена, – улыбнулся Лось.

Девушка подошла и уселась рядом с Сергеем.

– Это – Люсечка. – Марков улыбнулся фарфоровой подружке приятеля. – А это мой лучший друг. Любить его я тебя не прошу, ревновать буду, а жаловать надо.

Церемонно чокнулись и опрокинули сосуды. У Ленки от ароматной крепкой жидкости перехватило горло.

– Подруга, ты быстрее закусывай, – прощебетала Люсечка.

Компания накинулась на еду. Марков перебрасывал кусок мяса от одной щеки к другой, пытаясь разжевать его качающимися зубами, и разглядывал девушек. Ленка и Люсечка, примерно одного роста, одинаково красиво сложенные, были противоположностями. Нежное, мягкое лицо голубоглазой блондиночки контрастировало с резкими чертами и острым носом смугловатой Ленки. Люсечка выглядела прелестной кошечкой. Радость была похожа на экзотическую птицу, невесть как очутившуюся в заснеженной Москве.

– Второй тост у нас всегда один, – крепко держал бразды правления застольем Володя. – За мудрого вождя и учителя, товарища Сталина. – И Лось поднялся во весь свой почти двухметровый рост. За ним вспорхнула Люсечка. Встал, отодвигая стул, Марков. Ленка присоединилась, держа вновь наполненную стопку. Выпили.

– Иосиф Виссарионович показался мне очень милым и добрым человеком, – сказала Елена, когда все вновь уселись. Похоже, коньяк ударил девчонке в голову.

– А ты видела Сталина, подруга? – недоверчиво спросила Люсечка. – Когда и где?

– Сергей, – студентка замялась. Отчества Маркова она не помнила, а называть просто по имени стеснялась, – пригласил меня на приём. Там ещё была Орлова. И Эйзенштейн, и Пудовкин!

Блондинка выразительно глянула на Лося. Тот развёл руками.

– Меня на приёмы Хозяин не зовёт.

– Созрел тост, – вмешался Марков. Он заметил ревниво‑завистливый блеск в голубеньких глазках Володиной пассии и решил снять напряжение. – За прекрасных дам, которые освещают своим присутствием это убогое помещение.

Гигант быстро налил и поддержал друга: «За баб‑с!» Наградой ему стали возмущённые взгляды и Белоснежки, и Смуглянки. Но вроде бы неизвестно откуда возникшее напряжение чуть ослабло.

– А музыка в этом доме есть? – слегка заплетающимся языком вымолвила, отправив в рот кусочек свинины, Люсечка.

Хозяин квартиры галантно вскочил:

– Прошу! – И, показав, рукой направление, провёл компанию в соседнюю комнату, где и было установлено чудо капиталистической техники. Дамы и Лось озадаченно глядели на огромный, более чем в половину роста Маркова, резной деревянный шкаф. Дней пять назад точно так же пялился на него и сам Сергей. Зато сейчас он небрежным движением открыл дверцу и продемонстрировал приёмник, приспособление для проигрывания пластинок, сами диски.

Леночка, ойкнув, присела и принялась перебирать яркие пакеты.

– Элла Фицджеральд, – вскрикнула она, – Глен Миллер! Даже Сэчмо есть.

– А ты что, по‑иностранному читаешь, подруга? – со странной интонацией спросила Люсечка.

– У нас кафедра английского, знаешь, какая сильная, – ответила студентка, не отрываясь от изучения неожиданно открывшихся богатств. Она повернула голову к Маркову: – Можно?

Владелец с улыбкой кивнул. Девчонка вынула из бумажного «платья» чёрный блин, аккуратно сдула с него невидимую пыль, щелкнула каким‑то рычажком. Завертелась подставка, покрытая бархатной тканью. Радость осторожно опустила на неё диск, ловко попала на край толстой лапой. Раздалось шипение, и вдруг громко грянул сладенький дуэт из фильма «Серенада Солнечной долины» «Знаю я, и знаешь ты».

Люсечка ловко крутанулась и пригласила Сергея. Генерал танцевать не умел. Хотя он и был без обуви, наступить на ногу хрупкой «фарфоровой куколке» опасался. Блондинка тесно прижималась к мужчине, двигала бёдрами. Маркову даже стало чуть‑чуть неловко перед Володей.

Впрочем, Лось уже пригласил Ленку. Они сразу же «притёрлись» друг к другу, двигались легко, красиво. Девушка просто танцевала, не пытаясь, в отличие от Белоснежки, демонстрировать какие‑то «сексуальные моменты». И всё равно Марков ощутил дуновение ревности. Никаких причин для этого не было. Но…

– Вы посмотрите, – шутливо возмутилась Люсечка, – я тут из платья вон вылезаю, а он всё равно со своей красавицы глаз не сводит. Всё, вперёд танцую только с тобой, Володечка. Ты, надеюсь, возражать не будешь, – Лось расплылся в блаженной улыбке.

Было уже около полуночи, когда Люсечка прекратила веселье.

– Всё, народ, завтра на службу. Не выспимся, будут головы болеть, и работать не сможем.

Марков и Ленка проводили гостей. Мужчины пожали друг другу руки, девочки расцеловались.

Закрыв за Лосем и Белоснежкой дверь, Радость прислонилась спиной к полотнищу.

– Ой, ноги не держат.

Марков подхватил девушку на руки.

– Поехали отдыхать.

Ленка обхватила его за шею и шепнула на ухо:

– А вы так устали, что собираетесь сразу спать?

 

– Интересно мне, где твой дружок‑корешок нашёл эту поблядушку? – осведомилась Люсечка, поднимаясь по лестнице.

– Ну зачем ты так, по‑моему, симпатичная девчушка, – примирительно пробасил Владимир. – Студентка.

– Знаем мы этих студенток, – ядовито прошипела блондинка. – Каждая девка норовит попасть под полковника. А эта умудрилась сразу под генерал‑полковника подлезть. И сразу она у Самого на приёме подолом вертит, и с Орловой она уже чуть ли не в подружках. А тут лямку тянешь всю жизнь, из шкуры вылезаешь, и что?

– Перестань. Ну, понравилась Серёже смугляночка, он хвост и распушил…

– А ты заметил, чем она ему понравилась?

– Все вы, бабы, мужикам одним нравитесь, – ухмыльнулся Лось.

– А ты заметил, что у неё под платьем ничего не было?

– Я с нею танцевал, ничего не понял, а ты… Ну, подруги, – почесал в затылке гигант.

 

Естественно, утром они проспали. Ленка одевалась со скоростью бывалого сержанта и ругалась почти так же:

– Первая лекция – декана. Ох, он мне устроит!

– Не суетись, – смеялся Марков, – моя вина, мне и исправлять. Довезу. Где этот твой ИФЛИ?

– В Ростокино.

Алексей снял трубку и набрал номер адъютанта.

– Я задержусь минут на сорок. Сверхсрочного ничего? Хорошо, предупредите товарищей.

Проехав Сокольнический парк, автомобиль остановился у входа в большой деревянный дом по адресу Большой Трубецкой переулок, 18. Сергей открыл дверцу, выпуская свою даму.

– Позвонишь мне, Радость?

– Обязательно, – ответила девчонка, стремительно выскочила из салона и… Подвели новые ботинки, привыкнуть к которым не было времени, – шлёпнулась на мокрый снег, чуть ли не под ноги мужчине в чёрном пальто с каракулевым воротником, цыгейковой шапке и туфлях с галошами.

– Ой, здравствуйте, Николай Каллиникович, – выпалила студентка, села и приняла вид пай‑девочки. Марков бросился поднимать Ленку. Преподаватель ожидал, пока закончатся спасательные работы, он только переложил из руки в руку объёмистый портфель. Когда Сергей поставил студентку на ноги, каракулевый воротник сухо произнёс:

– Здравствуйте, Корлюченко, – неодобрительным взглядом окинул чёрную «Эмку» и генерала со всеми его знаками различия и направился к двери. Ленка сделала страшные глаза, одними губами шепнула: «Сам» и метнулась ко входу.

Она вихрем пронеслась мимо крепкого парня лет тридцати в чёрном кожане, галифе, офицерских сапогах, но с непокрытой головой, который стоял на крыльце. В выражении лица, в спортивной фигуре, в свободных, даже чуть нагловатых манерах этого человека читалась принадлежность его к «органам».

– Товарищ Гудзий? – обратился он к мужчине с портфелем. Тот остановился:

– Да.

– Хрусталёв моя фамилия. Это я вам звонил.

– Что вы все сразу навалились, – не сдержал вспышки раздражения филолог. И тут же взял себя в руки: – Что же, – произнес декан, – прошу, – и пропустил гостя вперёд.

 

Проводив Радость взглядом, Марков сел в машину и приказал:

– На службу.

 

Полковник Шкарбут, помощник Маркова и хозяин просторной приёмной перед кабинетом командующего Московским военным округом, вскочил из‑за стола и вытянулся «во фрунт». Обычно Филипп Максимович ограничивался вставанием и уставным приветствием, без парадировок. Значит, сейчас в комнате присутствовал кто‑то чужой?

Сергей Петрович обвёл взглядом помещение. В дальнем углу, у окна, появился ещё один стол, увенчанный огромной пишущей машинкой. Из‑за металлической каретки виднелась вороная шевелюра приданной к аппарату дамы. Так вот почему полковник устраивает цирковое парад‑алле: перед новой сотрудницей. Товарищ Шкарбут большой ходок, ни одну юбку своим вниманием не оставит.

Пишбарышня тоже вскочила. Марков увидел красивое смуглое лицо, красную розу над правым ухом. «Кармен».

– Товарищ командующий военным округом, – отрапортовала вчерашняя знакомая, подружка Люсечки, сюрприз. – Спецмашинистка Добросклонова прибыла для прохождения службы.

– Татьяна… – генерал‑полковник замялся.

– Сергеевна, – подсказала брюнетка.

– Почему же вы вчера не сказали, что прикомандированы ко мне?

– Во‑первых, вы не спрашивали, вы так спешили, – сверкнула улыбкой девушка. – А во‑вторых, до сегодняшнего утра я и сама не знала, куда направят. Но не беспокойтесь, у меня скорость больше пятидесяти знаков в минуту, знаю три языка. И имею допуск третьего уровня секретности. – Тата сделала паузу и добавила совсем тихо, чтобы не услышал Шкарбут: – Я так счастлива, что меня направили именно к вам. Я вчера… Если бы мы не выпили перед вашим приходом шампанского, я никогда бы не осмелилась признаться. – Девушка тряхнула густой чёрной гривой, закусила нижнюю губу и посмотрела в глаза Маркову. Он с изумлением увидел, как влажная чёрная радужка изменила цвет, превратилась в тёмно‑синюю. Не очи, а бездонные омуты. – Я, правда, заочно влюбилась в вас. По рассказам Люськи. Прямо по Шекспиру – «она его за муки полюбила…».

«Какой ещё Шекспир, что за муки», – с досадой подумал Сергей. Никогда он не считал какими‑то страданиями ни годы Гражданской, ни арест, ни лесоповал. Было негодование на тупость энкавэдэшников, убивающее ощущение бессмысленно уходящего времени. Но строить из себя страстотерпца? Бред какой‑то. А глаза у девчонки изумительные… Но. Только вчера её настойчиво «рекомендовала» Люсечка, сегодня Татьяна оказывается личной машинисткой. Почему эту Карменситу так грубо подводят к генералу? Прямо навязывают.

– А у моего предшественника была спецмашинистка? – спросил командующий округом.

– А как же, – воскликнул Шкарбут. – Положена по штатному расписанию для оформления секретных документов, а также для перевода разведдонесений и материалов, касающихся армий возможных противников из открытых и закрытых источников. Только свою Машеньку предыдущий командующий округом с собой забрал, – и Филипп Максимович горестно вздохнул, бросив взгляд на Татьяну.

– Хорошо, – сказал Сергей Петрович. – Зайдите ко мне.

Помощник прихватил папку с вновь поступившими документами и поспешил за командиром.

– Решение о прикомандировании этой женщины принято сегодня?

– Никак нет, ещё неделю назад. А прислали её из спецотдела нынче утром, – удивлённо отрапортовал Шкарбут и перешёл на свойский тон: – А что, Сергей Петрович, девчонка вам не нравится? Роскошный бабец. Ух, цыганочка!

– Ладно, – махнул рукой Марков. – Пусть трудится.

В конце концов, мало ли какие совпадения рождаются в не подвластных уму лабиринтах бюрократии. Может, и впрямь, случайность. Не может же, на самом деле, так грубо работать всесильная контрразведка.

 

Иван Васильевич Хрусталёв довольно легко, несколькими телефонными звонками, выяснил, что в среде серьёзных историков библиотека Ивана Грозного, план тайных кремлёвских переходов и прочие экзотические сюжеты считаются не вполне приличными. Вроде как изучение похождений знаменитых пиратов, флибустьеров и каперов – занятие либо для подростков, либо для авторов развлекательных романов.

Однако в каждом стаде найдётся паршивая овца. Таким изгоем оказался профессор Игорь Васильевич Киселёв. Вроде настоящий учёный, автор солидных монографий о классовой сути политики Василия Шуйского. И на тебе, «заболел» темой подземных сооружений в русских монастырях, принялся разыскивать якобы оставленный Аристотелем Фиораванти, проходимцем‑фрязином, который начал возводить на Руси каменные храмы, план хитрой системы скрытых комнат и ходов, которые якобы были проложены в зданиях Московского Кремля. Чтобы не совсем потерять лицо в глазах коллег, Игорь Васильевич утверждал, будто работает над приключенческой повестью.

Потому профессору Киселёву и предоставили мизерную должность старшего преподавателя, причём не на историческом факультете, а на филологии.

Пока доцент Гудзий вел Хрусталёва к своему кабинету. Они шли по длинному прямому коридору, который впадал в расширения – рекреации, насквозь пронзал большой актовый зал и превращался в тёмный узкий ход без окон. В сумеречном освещении следовало свернуть налево, подняться по узкой лесенке на второй этаж, оказаться в лекционной аудитории со скамьями, поставленными амфитеатром, просочиться невидимыми за последним, самым высоким рядом сидений и выйти в другой актовый зал, поменьше, но украшенный сценой с красным бархатным задником и кулисами. Здесь стояла трибуна, стол президиума и большой мраморный бюст Сталина. Декан отодвинул левую кулису. За нею обнаружилась деревянная дверь. Гудзий вынул из внутреннего кармана пальто ключи, отпер и сделал приглашающий жест.

Кабинет Николая Каллиниковича располагался в чулане площадью около шести квадратных метров. Небольшой письменный стол, сейф, книжный шкаф и два стула полностью съедали пространство. Учёный снял пальто, боком протиснулся к своему месту, предложив Хрусталёву занять место посетителя.

– Какие у вас лабиринты, – широко улыбнулся Иван Васильевич. – Побродишь по ним и поневоле поверишь в потайные ходы и в фамильные привидения.

– Здание старое, приспособленное, – сухо пояснил Гудзий. – Извините, у меня сейчас лекция. Если можно, приступим к делу.

– Меня интересует профессор Киселёв и его исследования, – сказал сотрудник службы охраны.

Декан удивлённо посмотрел на него:

– Игорь Васильевич Киселёв год назад арестован вместе с двумя его аспирантами и с группой из пятнадцати студентов по обвинению в создании троцкистской ячейки.

Хрусталёв мысленно обругал себя за торопливость. Нужно было сначала собрать более полную информацию об этом хреновом исследователе.

– Надо думать, архивы…

– Естественно, все бумаги были изъяты, – подтвердил Гудзий. – Мы обсудили эту позорную историю на открытом партсобрании, разработали план деятельности коммунистов по противодействию уклонистам. Отдельную политически‑воспитательную работу ведёт комсомольская организация. Показать стенограммы и перечень индивидуальных поручений членам ВКП (б) и Ленинского Союза молодёжи?

– Не стоит. Подумайте, не могли ли у кого‑то сохраниться копии конспектов лекций Киселёва, неопубликованные статьи. В конце концов, он же писал книжку. Может, друзья, любимые ученики забыли сдать какие‑то подготовительные материалы или варианты текста?

– Друзей у Игоря Васильевича в этих стенах не было. Особенности характера, знаете ли. Его за глаза называли Кися Лёв. От мурлыкания к неудержимому гневу без перехода. Мог коллегу обозвать неучем или вообще полным кретином. Так что, извините, предположение о каких‑то забытых рукописях маловероятно.

– Запишите мой номер телефона, – предложил Хрусталёв. – Если, паче чаяния, что‑либо всплывёт, сообщите.

Декан кивнул. И тут Иван Васильевич вспомнил о мгновенной вспышке гнева Гудзия и непонятной, а потому странной фразе, вырвавшейся у Николая Каллиниковича в самом начале встречи.

– Ваши слова про то, что мы «все сразу навалились», относятся к следственным мероприятиям по делу троцкистской группы Киселёва? – равнодушно спросил он.

Руководитель филфака замялся:

– Я подписал…

– Вы же понимаете, что на моих коллег и меня ваша подписка о неразглашении не распространяется, – успокоил Хрусталев.

– Позавчера и вчера приходили люди от вас.

– От кого – «от нас»?

– Ну, из органов.

– Они интересовались трудами Киселёва? – насторожился агент Лося.

– Отнюдь. Дела давно минувших дней занимают только вас. Эти, вчерашний и позавчерашние, задавали вопросы о настроениях студентов, об их образе жизни, о знакомствах. У меня создалось впечатление, будто они пытались пристально, но незаметно собрать информацию о ком‑то из наших воспитанников.

– О ком? – в лоб спросил Иван Васильевич.

– Не могу поручиться с полной ответственностью… – замялся Гудзий.

– Ну, – почти угрожающе буркнул сотрудник службы охраны. Он и сам не мог бы объяснить, почему затеял расспросы о чужой операции, явно не имеющей касательства к его заданию. Сработал инстинкт опера – раз здесь топчутся соседи, значит, что‑то припрятано.

– Есть у нас девушка – Елена Корлюченко. Вполне себе заурядная, крупного филолога из неё, убеждён, не получится. Но расспросы в конечном счете приводили к её окружению и к её персоне.

– И ради ничем не блещущей студентки сотрудники НКВД приходили дважды?

– Видите ли, – Николай Каллиникович потрогал узел галстука и бросил умоляющий взгляд на замучившего вопросами страшного молодого человека, – у меня сложилось впечатление, возможно ошибочное, что то были люди из разных организаций. Хотя удостоверения у всех были одного образца – НКВД. Но они вели себя не одинаково, каждый ставил вопросы по‑иному.

Хрусталёв задумался. Предположим, в круг зрения ГУГБ попала какая‑то заурядная девка. Собирать о ней сведения, двигаясь на цыпочках? Генералов и маршалов просто брали за кадык и тащили на цугундер. А вокруг соплячки спляшем танец краковяк с чечёткой?

А чтобы ничем не блещущая ссыкушка заставила красться секретные службы, такого Иван Васильевич, не первый год пахавший каменистые поля сыска, просто не мог себе представить. В любом случае об этом следовало доложить начальству.

– Напишите мне справку об этой вашей Корлюченко, – приказал он. Гудзий бросил отчаянный взгляд, губы задрожали. – Справку только об этой девице. Всё, что о ней известно. Об интересе органов к данной фигурантке можете не писать.

– Я вам дам копию характеристики, которая подготовлена для… – декан замялся, подбирая слово, – предшественников.

– Давайте, – кивнул Хрусталёв. – И напишите ещё одну, включите туда всё, что посчитали неважным для… предшественников. А если обнаружится что‑то связанное с профессором Киселёвым, тут же позвоните.

У самого выхода сотрудник охраны вдруг ощутил позыв. Будь ты гений или идиот, будь даже функционером НКВД, каждые несколько часов приходится спускаться с государственных высот на грешную землю и посещать туалет. Иван Васильевич остановил пробегавшего мимо очкарика. Тот указал нужное направление – в пристройке первого этажа.