 |
|
Дипломатическая интерлюдия 2 страница
Будущая тёща ещё пару минут сидела неподвижно, осмысляя услышанное. Потом спохватилась, потянулась к графинчику:
– Выдалась вам планида. Прямо роман. Давайте‑ка ещё за здоровье. И за товарища Сталина!
Водка полилась в стопки. В этот момент раздался голос Ленки:
– О, да тут пьянка. Третьей – буду!
Девчонка вошла незамеченной и теперь стояла прислонившись спиной к дверному косяку. Пальто она расстегнула, под ним виднелось серое платье покроя «ампир» с талией под самой грудью. Марков почувствовал, как при взгляде на Лену участилось его дыхание.
– Ну что ты орёшь как последняя босячка? – досадливо прошептала‑прошипела мать, указывая куда‑то за стену. – Хочешь, чтобы соседка решила: мы алкоголики?
– Ага, и каждый вечер устраиваем дебоши, – хохотала девчонка.
– Ты бы лучше с гостем поздоровалась, – сменила тему Зинаида Петровна.
– А это твой гость, – дерзко бросила дочь, но всё же подошла к Маркову, протянула ладошку лодочкой: – Здравствуйте, Сергей Петрович.
То ли Елена Ивановна устала, то ли была на последней стадии нервного напряжения, но девчонку как подменили. Будто Радость пыталась изображать совсем другая девушка, хотя бы Зинка.
– Сядь, поешь блинов, – предложила мать, – ты же целый день голодная.
– Не хочу я ничего. И вообще, от мучного толстеют. Особенно на ночь.
– А мне Сергей Петрович рассказывал про свою жизнь, – словно оправдываясь в чём‑то, проговорила Корлюченко‑старшая. – Такая судьба – можно книгу написать.
– Она его за муки полюбила, – насмешливо процитировала босячка. Она постепенно оживала и становилась самой собой.
– А он её за состраданье к ним, – завершил Сергей.
– Знание классиков – похвально, – удовлетворённо сказала Ленка и показала генералу остренький розовый язык. Потом повернулась к матери, махнула рукой: – Пропадай, моя фигура! Давайте ваши блины. Только и водки налейте. Чтобы было оправдание перед собой: обожралась на сон грядущий в состоянии алкогольного опьянения.
Мать метнулась к шкафу за третьей стопкой.
Уплетая мучное, девушка рассказывала, как устроили комсомольское собрание по поводу надписи на стене.
– И что же там высказали? – усмехнулся Сергей Петрович. Он готов был услышать высказывание в духе лучших кавалерийских традиций, такое, от чего кобылы краснели и смущённо ржали.
– А мы – умы, а вы – увы, – сообщила студентка.
– Как? – удивился командир. – И что обсуждать‑то целых три часа?
– Николай Калинникович, наш декан, вы его видели, помните, когда… – Ленка покосилась на мать и чуть покраснела, – сказал, что это – враждебный выпад с целью вбить клин в единство пролетариата и колхозного крестьянства. Этот лозунг так квалифицировали компетентные органы, – передразнила она кого‑то из выступавших. – Ребята пытались объяснить – Коля Майоров, Кульчицкий, – так их чуть из комсомола не выгнали. Наш секретарь, Сашка Шелепин, вопил: «Вы противопоставляете город деревне, это на руку фашистам, потому что разрушает единство советского народа!» Сволочь.
– Ну, ты хоть, надеюсь, молчала? – строго спросила Зинаида Петровна.
– Ага, – саркастически сказала оторва. – Брошу я своих пацанов. Мы там большую бучу затеяли, почти уже доказали… А потом вылез этот… сволочь комсомольская… И всех… и меня…
– Что ж ты у меня такая дурища! – горестно вздохнула мать. – Выгонят тебя из альма‑матер, в официантки пойдёшь, да?
Марков с изумлением увидел, как наливаются слезами глаза хулиганки Ленки.
– И пусть в официантки, – шмыгнула она носом. – А всё равно так нельзя. Николай, Пашка – какие они враги? «Уже опять к границам сизым составы громкие идут, и коммунизм опять так близок, как в восемнадцатом году», – процитировала девчонка. – Разве такие стихи враг напишет?
– Да что стишки какие‑то, – вскрикнула Зинаида Петровна. – С тобой‑то что сделают?
Ленка зарыдала в голос.
– До официанток дело, я думаю, не дойдёт, – мягко сказал генерал. – И до исключения из института тоже. Но так говорить о комсомольском вожаке тоже нельзя. Не дай бог, кто чужой услышит.
Он вынул белоснежный платок, протянул девушке. Та оттолкнула руку дающую, потом взяла тряпицу, аккуратно промокнула глаза, подумала и деликатно высморкалась. Смутилась:
– Извините, я постираю, отглажу и верну.
Сергей усмехнулся – однако, традиция.
На добрую минуту в комнате повисла напряжённая тишина. Марков подумал, что пора раскланиваться. Неуместное и нелепое желание пооткровенничать – ну, чисто деревенская бабка на завалинке с товарками – прошло. Голова была тяжёлой, как после вчерашней пьянки, но не болела. Только думалось тяжело и хотелось на морозный воздух. В тот же миг Ленка заявила:
– Пожалуй, я сегодня буду ночевать у отца. Ты не против, мамуля?
И, не дожидаясь ответа Зинаиды Петровны, обратилась к гостю:
– Вы меня проводите?
– А машину вызвать нельзя? – попросила будущая тёща. Конечно, всё она поняла, не маленькая, но приличия соблюдены, Ленка деваха взрослая, её не остановишь. И поддержка командующего Московским военным округом в любой ситуации – штука полезная.
Сергей Петрович подумал, не дай бог, опять какие приключения. С башкой, набитой несвежей ватой, воевать не рекомендуется. Дома открою окно, покурю на холодке – и пройдёт. Он вышел в пустынный коридор, снял чёрную трубку и набрал номер дежурного.
* * *
Александр Николаевич Поскрёбышев уточнял список ответственных товарищей, вызванных на сегодня к Хозяину. Как обычно, секретарь пытался понять, какие вопросы сегодня признаны первоочередными, и составить для себя стратегический план действий на ближайшее время, чтобы быть готовым к любому распоряжению начальника. Сталин ценил это качество помощника даже выше, чем личную преданность.
Зазвонил второй телефон, тот, номер которого мог сообщить только сам Вождь. Потому этот аппарат оживал нечасто. Поскрёбышев снял трубку.
– Здравствуйте, – прозвучал в мембране женский голос, – мне надо поговорить с товарищем Сталиным. Это очень важно.
– Как о вас доложить?
– Корлюченко. Зинаида Петровна.
Кто такая эта Кор… как там её… ченко, Александр Николаевич вспомнить не сумел.
– Извините, а откуда вам известен этот номер?
– Мне его сообщил сам товарищ Сталин, – с гордостью произнесла Зинаида Петровна.
Обалдевший Поскрёбышев прикрыл ладонью трубку и по внутренней связи доложил:
– Товарищ Сталин, вам звонит Корлюченко.
– Кто такой этот Корлюченко? – после короткой паузы спросил генсек.
– Это женщина. Говорит, будто номер ей дали вы лично. Утверждает, что имеет сообщение чрезвычайной важности. Зинаида Петровна.
– Зинаида Петровна, – протянул Хозяин, припоминая. – А‑а, ладно, соединяйте.
Иосиф Виссарионович взял трубку:
– Здравствуйте, Зинаида Петровна! – В голосе Вождя звучали искренняя приязнь и расположение.
– Здравствуйте, товарищ Сталин! Извините, что беспокою, но у меня крайне важное сообщение.
– Слушаю вас.
– Вас собираются убить.
– Опять, – вздохнул Иосиф Виссарионович. – Что за сезон такой.
– Я узнала об этом от Сергея Петровича Маркова.
– Говорите. Я слушаю очень внимательно. – Теперь голос Сталина звучал сухо и требовательно.
– У него есть друг, который вас ненавидит. А вы сделали его чуть ли не начальником охраны. Товарищ Сталин, дорогой Иосиф Виссарионович, вы меня простите, нельзя же быть таким доверчивым! Не дай бог, что… – женщина осеклась. – Нет, я атеистка, просто так говорят.
– Ничего, Зинаида Петровна. Со мной Господа поминать можно. Я сам в семинарии учился. Вот если приведётся беседовать с товарищем Ждановым…
– Ой, я отвлеклась. Этого, который, ну, злоумышляет, зовут Лось. А Сергей Петрович Марков отказался соучаствовать. Хотя они друзья.
– Спасибо, Зинаида Петровна. Ни о чём не беспокойтесь. Мы уже приняли меры. Очень надёжные меры. Но всё же, расскажите всё поподробнее.
Пока Корлюченко‑старшая передавала всё, что услышала сегодня от Маркова, вождь прижал трубку плечом и принялся крошить папиросы над пепельницей. Когда женщина стала рассказывать о покушении на Маркова и упомянула Заковского, Иосиф Виссарионович хмыкнул. Собеседница тут же осеклась.
– Что‑то не так, товарищ Сталин? – встревожилась Зинаида Петровна.
– Всё в порядке, – успокоил Хозяин. – Тут у меня табак просыпался.
– Вы бы курили поменьше, Иосиф Виссарионович. Берегите здоровье, оно нужно народу.
Сталин поморщился, помолчал, что‑то обдумывая или припоминая.
– Как дела у вашей девочки, Лены, правильно?
– Спасибо, Иосиф Виссарионович. Елена учится хорошо. Правда… – Женщина замялась.
– Что‑то случилось, – констатировал вождь. – Рассказывайте.
– В институте провели сегодня комсомольское собрание. На стене написали такую фразу: «А мы – умы, а вы – увы». Кто‑то из органов…
– Откуда?
– Из НКВД или из ГУГБ, точно не знаю, усмотрел в предложении идеологическую диверсию. Студенты по молодости и глупости стали спорить. Теперь их могут исключить из комсомола, соответственно, и из ИФЛИ.
– Борцы за чистоту идеи, – хмыкнул Хозяин. – Суслики. Ладно, товарищ Корлюченко, не беспокойтесь напрасно. У вас хорошая девочка, скажите ей, пусть занимается наукой и не отвлекается на всякую мелкую ерунду.
– Я вам так благодарна, товарищ Сталин…
– Это я вам признателен за сообщение и ещё больше за заботу. Если возникнут затруднения, звоните. А сейчас извините, меня ждут товарищи.
– Конечно, конечно, – заговорила Зинаида Петровна, но в ушах уже звучало короткое злое попискивание.
Опустив трубку на рычажки, Вождь целую минуту раздумывал. Потом приказал Поскрёбышеву: «Берия» и через пятнадцать секунд уже раздражённо говорил:
– Лаврентий, твоим людям совсем нечего делать? Что за охоту на ведьм они устроили в ИФЛИ? Мне голову не морочь, я знаю, кому звонить, Меркулову или тебе. Вот именно, разберись и доложи. – Потом распорядился: – Александр Николаевич, найдите ректора Института философии, литературы и истории.
– Карпова, – раздалось в трубке. – Кто говорит?
– Сталин говорит.
– Внимательно слушаю вас, Иосиф Виссарионович.
– Что в вашем институте за история с политическими перегибами и чистками по этому поводу, товарищ Карпова?
– Меня зовут Анна Самойловна. Я член партии большевиков с 1904 года. И я своей партийной совестью ручаюсь: пока я руковожу ИФЛИ, ни один студент по политическим соображениям исключён не был и не будет.
– Не горячитесь, Анна Самойловна. Мой партийный стаж, в том числе и дореволюционный, немного больше вашего. Вы руководите высшим учебным заведением. Ваши выпускники не станки будут делать. Хотя и для машиностроителя важно правильно понимать смысл происходящих событий. А ваши студенты завтра будут разъяснять политику партии. Со страниц газет, с институтских кафедр. Можно ли терпеть в такой среде скрытых или открытых, не скажу – врагов, просто людей, не до конца убеждённых в нашей правоте? Думаю, только такая постановка вопроса является истинно партийной. Это первое.
Второе. Я хочу разобраться, имеем мы сейчас дело с настоящими противниками или с излишней самодеятельностью некоторых чересчур подозрительных сотрудников. Потому что обижать и отталкивать от себя одарённую молодежь, убеждённых патриотов, коммунистов по духу, это хуже, чем преступление. Это ошибка.
– Извините, товарищ Сталин, – заговорила Карпова, – конечно, я погорячилась. Но поймите меня. В подавляющем большинстве наши студенты – дети рабочих и трудового крестьянства. Отбор ведётся самым строгим образом, ведь кроме прочих качеств ИФЛИ требует таланта. И когда некоторые люди, не понимающие этой специфики, раздувают шумиху вокруг дела, не стоящего выеденного яйца…
– Вы полагаете, что в данном случае мы столкнулись с головокружением некоторых товарищей от мнимых успехов?
– Убеждена в этом, товарищ Сталин.
– Ну что же, в нашей партийной бюрократии, да и не только в ней, этот недуг распространён. Спасибо, товарищ Карпова. Думаю, в этой ситуации мы поддержим вашу позицию. Спокойной ночи. – Вождь положил трубку.
Сталин не был бы Сталиным, если бы не спросил себя, а почему он решил беседовать с какой‑то заурядной околонаучной кандидатшей, этой Зинаидой Корлюченко, вмешиваться в процесс прочистки мозгов возомнившим о себе соплякам. Подумаешь, поэты они. Сплошные Пушкины вперемежку с Лермонтовыми. И это в ситуации, когда дел невпроворот, когда Вождь взвалил на себя обязанности главы правительства, и нужно ждать ответного хода противников, а завтра война, и наркомы три дня ждут приёма по важнейшим государственным делам, и буквально только вчера сама жизнь Хозяина была подвешена на тончайшем волоске.
– Так почему же мы теряем время на эту ерунду, Иосиф? – спросил он сам себя.
– Может быть, чтобы выслушать ловко завербованного информатора, – осторожно предположил Иосиф.
– Мене текел, уфарсин. Объяснение взвешено, измерено и признано легковесным. Я всё‑таки не жандармский полковник Зубатов, чтобы самому возиться со стукачами. Я – Сталин.
– Тогда ради ещё одной проверки честности фигуранта один. Он – немаловажная фигура в игре.
– Думаешь, товарищу Сталину что‑то ещё не понятно?
– Тогда… Тогда остаётся только одно, – промямлил Иосиф.
– Говори!
Собеседник помялся и рубанул сплеча:
– Девочка понравилась.
– Что‑о?
– Девочка понравилась, – повторило «второе я».
– А ведь ты прав, – развеселился Вождь. – Товарищ Сталин делает глупости, потому что ему девочка понравилась. Значит, товарищ Сталин ещё на такое способен! Замечательно.
Хозяин вспомнил, как два с половиной года назад, нет, уже почти три, в июле и августе 38‑го, вдруг обнаружилось, что он не может быть с женщиной. Не дожив до шестидесяти, что за возраст для кавказца, он перестал быть мужчиной.
Иосиф впал в ужас и тоску. Где‑то в глубине сознания зашевелилась мысль о том, чтобы… Но это нельзя, это уничтожило бы всё, что сделано за шестнадцать лет.
Лекари говорили умные слова, мол, менопауза; объясняли неудачи напряжённым графиком работы, усталостью. Хитромудрые братья Коганы даже принялись намекать на возраст. Мол, не мальчик уж, пора и честь соблюдать. Муд‑даки!
Хуже всего, что эти ослицы карабахские, Вера Давыдова и Женька Ежова, не удержали за зубами свои поганые языки. Женьку он потом наказал. А Веру пожалел. Не потому, что она прекрасно пела в Большом. Если бы не он, не Хозяин, так бы и осталась она на вторых ролях в своей «Мариинке». Даже не потому, что Давыдова славилась редкостной красотой. Красивых баб в России много. Главное, от неё било, как током, сексуальностью. Не случайно все его товарищи даже страх перед товарищем Сталиным теряли. Каждый, каждый из них, от жирного идиота Зиновьева до старого педофила Калинина, не говоря уж о Ежове, Тухачевском и прочих гусарах‑перехватчиках, пытался уложить Давыдову в свою постель.
В эти тяжёлые для Иосифа Виссарионовича дни и оказался в самых доверенных людях Лихарев. Да, Валентин. Этого «рафинированного», слегка надменного парня, за сто шагов видно, что из «офицериков», подвёл к нему Менжинский. Откуда он взялся сначала – ему было не особо интересно, и против «честных военспецов» он ничего не имел. А потом вдруг почёл за благо лишних вопросов не задавать. Нет, товарищ Сталин не испугался. Товарищ Сталин ничего не боится, он за свою жизнь такое видел, что приснись кому другому, тот описался бы и поседел. Но лишних вопросов задавать не надо. Бывают такие ситуации, когда молчание дороже, чем золото.
Помощник помощника выпросил трёхминутную аудиенцию. Попал, стервец, под настроение, когда всё из рук валилось и даже стальная воля Вождя не могла привести его в рабочее состояние. Сообщил, что бабские сплетни о недомогании Иосифа Виссарионовича дошли до Си Ай Си.
– Сволочь, – подумал тогда Хозяин о Лихареве, – и этот туда же. Уничтожу.
Очевидно, Валентин предвидел такую реакцию. И явно испугался, когда увидел, как сужаются зрачки Сталина и глаза становятся полностью жёлтыми, как у тигра, когда тот прыгает на добычу. Порученец торопливо выпалил своё предложение. И вождь задумался. Он был мастером византийских интриг, и хитроумную идею Лихарева оценил.
По личным каналам (откуда у такого стригунка «личные каналы»? И с кем они связывают, с английской разведкой? Любого другого стёрли бы в пыль, возникни только тень подозрения в контакте со спецслужбой Альбиона. Но что вождю оставалось делать, вывернуться наизнанку перед собственными чекистами?) он направил ещё пару сообщений. Первое сообщение о бессилии Сталина имело ссылку на Евгению Ежову. Лихарев добавил информацию, идущую от имени Давыдовой. Верка болтала меньше и гораздо осторожнее, потому и веры ей было больше. И ещё одну, якобы от человека, весьма приближённого к Хозяину.
Как и предсказывал Валентин, лорды Адмиралтейства обратились за консультацией по этому щекотливому вопросу к Фрейду. Отец психоанализа разразился целой статьёй, слава богу, не подлежащей опубликованию, где доказывал: великие политики проявляются в коротком промежутке между началом климакса и наступлением маразма. Значит, в ближайшие три‑четыре года от Сталина можно ждать какой‑нибудь дьявольской комбинации.
Черчилль и Даладье всегда посматривали на Кремль с подозрением, а с того момента стали рассматривать каждый шаг московских дипломатов сквозь три увеличительных стекла, выискивая скрытое коварство «восточного деспота».
Иосифу Виссарионовичу очень не хотелось, чтобы британцы возродили Антанту. Тогда они навсегда заперли бы Гитлера в тесной клетке – Германии. Нет, этот хищник должен был получить свободу. В планах вождя фюреру была предписана роль пугала, опасаясь которого европейские державы и, возможно, даже Северо‑Американские Соединённые Штаты станут поддерживать Советский Союз техникой, продовольствием, новейшими научными разработками.
Нарком иностранных дел Литвинов принялся активно предлагать проекты коллективной европейской безопасности. Может быть, какой‑то из них и был бы принят. Если бы не засевшие в памяти слова самого Фрейда о «дьявольской комбинации». Так немецкий волк получил возможность резать европейских ягнят. Без выстрела присоединилась к Рейху Австрия. Сталин предложил свою помощь Чехословакии. Во время Судетского кризиса он приказал сосредоточить на границе с Чехословакией 30 пехотных, 10 кавалерийских дивизий, один танковый корпус, три отдельные танковые бригады и 12 авиационных бригад. Более того, был демонстративно проведён призыв 330 тысяч резервистов. Поставленные между двух огней чехи открыто предпочли Гитлера. Армия, вооружённая не в пример лучше вермахта, сдалась без сопротивления. Мировые державы забеспокоились: Гитлер набирал силу и наглел. Срочно понадобился сильный враг, которого нацисты опасались бы. Как и рассчитывал Хозяин, на эту роль коварные буржуазные демократии постановили назначить Кремль. И открыли для Советов свои закрома.
А что касается менопаузы… Тот же Лихарев убедил Иосифа Виссарионовича, что дело просто в непомерной усталости, и предложил попробовать гипноз. Вождь усмехнулся. Перед ним оказался бессильным даже Мессинг. Но Валентин настаивал. Он объяснил, что придуман аппарат, усиливающий даже слабый магнетизм. Надо только надеть эту штуку на руку, как обычные часы, и не снимать, пока будет длиться сеанс – все пятнадцать минут. Сталин согласился.
В результате он драл Верку так, что она изоралась, даже охрипла. Пришлось заменить её в спектакле. Петь Давыдова на следующий вечер не могла.
И щекотливых проблем с того времени и по сей день не возникало. Молодец, Лихарев.
– Вот так, Иосиф, – довольно сказал сам себе Вождь. – Товарищ Сталин ещё орёл.
Хозяин вышел в приёмную. Поскрёбышев с удивлением услышал, что шеф мурлычет себе под нос «Сулико». Ещё больше изумило Александра Николаевича то, что Иосиф Виссарионович улыбался.
О злополучном комсомольском собрании в ИФЛИ больше никто никогда не вспоминал. Анну Самойловну Карпову отстранили от должности ректора через две недели после телефонного разговора с Вождём.
Конечно же, Марков и Ленка приехали на Якиманку. Как только Сергей запер дверь, девушка, не сняв даже пальто‑шинели, закинула руки ему на шею и принялась целовать. Стаскивая ставшую лишней одежду, торопливо добрались до кровати…
Ночью Маркову приснилось, будто он стоит на пригорке, под ярким солнцем. Лёгкий ветерок играет шевелюрой, щекочет шею. Хорошо.
Мужчина проснулся. Он лежал почти в полной темноте на левом боку. На кровати в своей квартире. Лёгкие прикосновения ерошили волосы на виске и затылке.
Он обернулся. Радость сидела за его спиной и гладила, перебирала пальчиками густые, давно не стриженные пряди. Поглядев в глаза Маркова, Ленка виновато улыбнулась:
– Я не хотела вас будить.
Сергей притянул девчонку к груди и замер. Сердце колотило в ребра так, словно пыталось взломать грудную клетку.
– Ты моя последняя в жизни любовь, – произнёс генерал.
– Что… почему ты так сказал? – прошептала девушка.
– Не знаю, – пожал плечами Марков, – само сказалось.
И только потом заметил.
– «Пустое «вы» сердечным «ты» она, обмолвясь, заменила?» – Он сделал ударение на: «Обмолвясь».
Радость вместо ответа поцеловала Сергея в губы.
Они лежали обнявшись. За окнами слышны были странные звуки. Как будто кто‑то скрёб по асфальту металлом.
– Что это? – прислушался Марков.
– Дворники. Они скалывают лёд, сгребают в кучи, потом растапливают в котлах. Так каждую ночь.
– Никогда не слышал, – удивился генерал.
– Значит, спите как убитый, – сказала Ленка. И тут же поправилась: – В смысле, крепко.
Она всё равно продолжала называть Сергея на «вы».
Из «Военного дневника» генерала Гальдера:
4 апреля 1941 года
Войска 4‑й линии для операции «Барбаросса» (26 дней) могут быть переброшены приблизительно с 20.5 по 20.6. График ускоренного движения эшелонов. Введение его в этот период, даже по мнению руководителей экономики, неопасно, поскольку весенние трудности будут уже преодолены.
Доклад о положении в России: Отдел «Иностранные армии – Восток» теперь признаёт, что численность русских сухопутных войск в Европейской части России следует считать большей, чем предполагалось до сих пор. (Это уже давно утверждали финны и японцы.) Предполагается, что войска русских насчитывают 171 стрелковую дивизию, 36 кавалерийских дивизий и 40 мотомеханизированных бригад.
Вновь сформированный танковый корпус в составе трёх дивизий дислоцируется, очевидно, в районе Ленинграда.
Вагнер (генерал‑квартирмейстер):
а. Раздел «С» особых распоряжений по операции «Барбаросса».
б. Предложение о предоставлении исполнительной власти командующим танковыми группами и командирам корпусов отклонено.
в. Приказ ОКВ о подсудности в оккупированных областях. Военная администрация предусмотрена лишь на территории старой Сербии.
г. Потребность в горючем для операции в Сербии соответствует двухнедельной потребности в горючем для операции «Барбаросса».
К 20.4 Румыния сосредоточит на границе с Россией 15 пехотных дивизий и 2/3 моторизованной дивизии. Из числа немецких дивизий одна будет переброшена в пограничные районы Буковины, одна – в район излучины Прута. Танковые дивизии – перед Плоешти.
Влияние «Операции‑25» на операцию «Барбаросса». Взято шесть пехотных дивизий и два управления корпусов из 2‑го и 3‑го эшелонов войск, предназначенных для операции «Барбаросса», и три пехотные дивизии из резерва ОКХ. Из этих дивизий шесть первых можно будет заменить из резервов ОКХ (3‑й эшелон). Два управления корпусов 3‑го эшелона (49‑го и 52‑го) можно будет заменить управлениями 42‑го и 55‑го корпусов из резерва ОКХ.
Из двадцати одной дивизии резерва ОКХ двенадцать останутся в нашем распоряжении, включая те пять дивизий, которые можно снять с Запада (подвижный резерв).
Подвижные соединения: против Югославии направлено три корпусных штаба подвижных дивизий (семь танковых и две моторизованные), не считая лейбштандарта «Адольф Гитлер» и соединений, действующих против Греции.
Расчёт времени: Если будет возможно использовать железную дорогу через Прешов, то к 20.5 можно перебросить на Восток семнадцать пехотных дивизий и тринадцать управлений корпусов, а затем до 1.6 – девять дивизий 4‑го эшелона (график ускоренного железнодорожного движения). И, наконец, к 23.6 возможна переброска двадцати четырёх подвижных соединений и пяти корпусных штабов.
Далее, подвижные соединения, действующие в Сербии, следует к 1.6 пополнить и привести в порядок в районах отдыха (Вена и окрестности), для чего им надо закончить операцию к 30.4. Десять дней – на марш в районы отдыха. Три недели – на отдых и пополнение.
Глава 2
Совещание проводили в большом кабинете Сталина. Хозяин ещё не вошёл, приглашённые рассаживались за длинным столом согласно неписаному, но строжайшим образом соблюдавшемуся распорядку. Все были в парадных мундирах нового образца. С золотистыми шевронами на красном подкладе выше обшлагов рукава, в петлицах сияли по три‑четыре золотых звёздочки. У двоих в петлицах сияли даже по пять золотых звёздочек.
«Не командиры, а бутылки с коньяком», – подумал Марков. Он всё ещё не привык к званиям и форме, введённым Указом Президиума Верховного Совета СССР в мае прошлого года. В СТОНе все носили одинаковые робы, и изменениям это обмундирование не подлежало. Потому к нынешним знакам различия Сергей относился прохладно. Уж больно отчётливо пованивало стремлением Вождя восстановить в СССР царские порядки. Сначала звания, потом эти мундиры, а там и до погон с эполетами, «превосходительств» и «ваших сиятельств» дойдёт[22]. Подобная перспектива Маркова отчего‑то отнюдь не радовала.
Генерал не знал, что Вождь любил, когда военные являлись по вызову в парадной форме. Иосифу Виссарионовичу нравилось появляться в скромном кителе без знаков различия на фоне сияющих алым и золотым высших чинов армии. Скромность одеяния только подчёркивала особое положение и главную роль Хозяина.
«Пятизвёздные» сели по правую руку от места Сталина, оставив пустым ближний к нему стул. Генералы «меньшей выдержки» располагались за ними. Несколько человек, обладавшие скромными ромбами и даже «шпалами» в чёрных инженерных и зелёных интендантских[23]петлицах, которым шикарных мундиров не полагалось, просто шерстяные зелёные гимнастёрки, устроились в середине, по левую руку от вождя, оставляя между ним и собой с десяток свободных стульев.
Марков узнал Тимошенко, Жукова. Увидев командующего Московским военным округом, Георгий Константинович отвернулся. Зато подошёл Павлов, пожал руку, стал говорить, как он рад счастливой перемене судьбы генерала, потянул за собой, подальше от «вольтеровского» кресла, твёрдого, с высокой спинкой, предназначенного для Хозяина. Но по правой стороне стола.
Сталин вошёл из комнаты отдыха, бесшумно ступая мягкими ичигами по ковру. В двух шагах за ним следовала свита. Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, в отличие от коллег, похоже, после пьянки у Вождя так и не переоделся, оставался в том же наряде «а ля Первая Конная», хотя следовало надеть если не маршальский мундир, так тёмный штатский костюм поприличнее. Ещё в кабинете присутствовал почти никому не знакомый молодой человек, тщательно подстриженный и причёсанный, одетый в элегантный, явно заграничный светло‑серый костюм не совсем по сезону. В руке он держал тяжёлый, раздутый и перетянутый ремнями кожаный портфель.
Этот «товарищ» с первого же взгляда вызвал раздражение у многих «соратников». У тех, кто не догадывался о его должности, воинском звании (обычно Лихарев носил форму с ромбиком бригвоенинженера в чёрных петлицах) и реальном месте в негласной иерархии. Чересчур «кричащий» костюм выделял его, ставил вровень со Сталиным и Ворошиловым, сразу превращая всех остальных в униформированную, грязновато‑чёрную толпу. Обычно непривычно броский вид человека, не принадлежащего к клану писателей или артистов, вызывал у Вождя раздражение, которое могло повести к большим неприятностям не только «виновника», но и любого, подвернувшегося под руку. Этого, видимо, подобная перспектива не пугала. Но самое главное крылось в другом: неизвестный следовал за Вождём народов, будто прогуливается сам по себе. Вот Климент Ефремович вышагивал так, что сразу было понятно: преданный подчинённый сопровождает руководителя.
Командиры дисциплинированно встали, приветствуя Иосифа Виссарионовича. Тот остановился в торце стола, обвёл взглядом собравшихся:
– Здравствуйте, товарищи, – выслушал ответное: «Здравжлав, товарищ Сталин», – и сделал знак садиться.
– В работе нашего совещания примет участие инженер товарищ Лихарев, – представил штатского Сталин. – Остальные товарищи, думаю, друг друга неплохо знают. Давайте послушаем нашего гостя.
Вождь извлёк из кармана френча короткую трубку, сжал её в левой руке и принялся ходить вдоль торца стола.
– Уважаемые товарищи, – произнёс, вставая, «инженер». – Ни для кого не секрет, что в ближайшее время может начаться война с Германией. Точнее – она весьма вероятна, и мы должны учитывать эту возможность. Группа инженеров, которую я представляю, разработала новые образцы оружия, предназначенного для полевого усиления непосредственно стрелковых подразделений. Оружия принципиально нового, способного действовать в боевых порядках и в определённых условиях полностью заменяющего артиллерию, танки, штурмовую авиацию… Например, при внезапном боестолкновении с вырвавшимися на оперативный простор танковыми группировками противника…