Главная | Обратная связь

Нарушение частных владений 10 страница

– …твоей… не та… другая сестра…

– Кто‑кто? – прокричала Кристал.

Заткнув пальцем свободное ухо, она протискивалась туда, где потише.

– Даниэлла, – проговорил чистый и отчётливый женский голос. – Матери твоей сестра.

– А‑а‑а, – разочарованно протянула Кристал.

«Сучка понтовитая», – каждый раз повторяла Терри при упоминании её имени. Кристал не была уверена, встречалась ли когда‑нибудь с ней.

– Я насчёт прабабки.

– Кого‑о‑о?

– Насчёт бабули твоей, – с раздражением бросила Даниэлла.

Кристал остановилась на балконе, выходившем во двор торгового центра; приём здесь был намного лучше.

– Чё случилось? – спросила Кристал.

У неё словно перевернулось нутро, как бывало в детстве, когда она раскачивалась на перекладине вроде той, на которую опиралась сейчас. В тридцати футах внизу кишели покупатели с пластиковыми пакетами, тележками и упирающимися детьми.

– Да в Юго‑Западной она. Уж неделю как. Её удар хватил.

– Неделю? – переспросила Кристал. – Чё ж нам‑то не сказали?

– У неё, это, язык плохо ворочается, но тебя два раза по имени звала.

– Меня? – опять переспросила Кристал, крепко сжимая мобильный.

– Ну да. Вроде как хочет тебя видеть. Похоже, дело плохо. Говорят, уже не поднимется.

– В какой она палате? – У Кристал включился ум.

– В двенадцатой. Отделение интенсивной терапии. Посещение с двенадцати до четырёх и с шести до восьми. Всё поняла?

– А там…

– Некогда мне. Я только сообщить хотела – вдруг ты соберёшься её проведать. Всё, пока.

Связь прервалась. Кристал опустила мобильный и, глядя на экран, стала нажимать большим пальцем на кнопку, пока не увидела «номер заблокирован». Тётка внесла её в чёрный список.

Кристал вернулась к Никки и Лианне. Они сразу поняли, что у неё неприятности.

– Тебе нужно её навестить. – Никки проверила время на своём мобильном. – Часа в два там будешь. Дуй на автобус.

– Угу, – рассеянно сказала Кристал.

Сначала она хотела забежать за матерью, взять с собой и её, и Робби, но в прошлом году мать с бабулей Кэт жутко расплевались и с тех пор не разговаривали. Кристал подумала, что мать придётся долго уламывать, да и бабушка, скорее всего, не слишком ей обрадуется.

Похоже, дело плохо. Говорят, уже не поднимется .

– У тебя на билет‑то хватит? – Они втроём спешили к автобусной остановке, и Лианна стала на ходу шарить в карманах.

– Угу. – Кристал проверила. – До больнички скоко стоит – один фунт, не больше?

В ожидании двадцать седьмого автобуса они успели выкурить одну сигарету на троих. Никки и Лианна стали махать ей на прощанье, как будто она отправлялась отдыхать. В последний момент Кристал сдрейфила и чуть не крикнула: «Айда со мной!», но автобус уже отъехал от тротуара; Никки с Лианной отвернулись и стали трепаться.

Сиденье было обтянуто потёртой, жёсткой, вонючей обивкой. Автобус продребезжал мимо полицейского участка и, свернув направо, оказался на оживлённой улице, где располагались все шикарные магазины. В животе у Кристал шевелился зародыш страха. Конечно, бабуля Кэт состарилась и одряхлела, но Кристал смутно надеялась, что она оправится, вернётся к своим лучшим временам, которые, кстати, были долгими, что волосы у неё опять почернеют, спина распрямится, а память сделается такой же острой, как язык. У Кристал даже в мыслях не было, что бабуля, твёрдая как кремень, может умереть. Если Кристал и замечала у неё признаки старости, то лишь впалую грудь да ещё бесчисленные морщины на лице, но выглядели они как почётные шрамы, полученные в победной битве за выживание. У Кристал никто из близких не умирал от старости.

(Из окружения матери смерть забирала молодых: тех, чьи тела и лица не успели сморщиться и усохнуть. Тот мертвец, которого Кристал в возрасте шести лет нашла в ванне, был видным парнем, белым и ладным, как памятник, – во всяком случае, так ей запомнилось. Но воспоминания иногда путались. Трудно было разобраться, чему можно верить, а чему нет. Многие вещи, услышанные ею в детстве, взрослые потом отрицали. Она могла бы поклясться, что Терри ей тогда сказала: «Это папка твой был». Но потом, много позже, мать стала отпираться: «Не дури. Папа твой не умер, он в Бристоль уехал, понятно?» И ей пришлось волей‑неволей смириться с тем, что это был Хахаль – так все называли человека, про которого говорили, что он ей отец.

А где‑то на заднем плане всегда маячила бабуля. Кристал только потому и не отдали в приёмную семью, что в Пэгфорде у неё была бабуля Кэт, надёжная, хотя и неласковая палочка‑выручалочка. Бранясь и кипя от злости, она смешивала с грязью и Терри, и комиссию из органов опеки, а потом забирала правнучку, такую же злюку, к себе домой.

Кристал не смогла бы ответить, хорошо ей жилось в том домишке на Хоуп‑стрит или плохо. Там было тесно, грязновато и воняло хлоркой. Но зато там она была в безопасности, в полной безопасности. Бабуля Кэт пускала на порог только проверенных лиц. А на краю ванны стояла склянка с пенными кубиками, такая древность.)

А вдруг в больничке у бабулиной кровати окажутся незнакомые люди? Половину своей родни Кристал в глаза не видела и страшилась чужаков, связанных с ней кровными узами. У Терри были сводные сёстры – плоды любвеобильности её отца, которых даже Терри никогда не видела, однако баба Кэт старалась не бросать ни одну, упрямо поддерживая большое и недружное потомство, которое наплодили её сыновья.

Когда Кристал бывала у бабули, к той в дом приходили какие‑то незнакомые родственники. Они, как считала Кристал, смотрели на неё искоса и что‑то нашёптывали прабабке; Кристал делала вид, будто ничего не замечает, а сама не могла дождаться их ухода, чтобы бабуля Кэт опять безраздельно принадлежала ей. Особенно противно ей было думать, что в бабулиной жизни есть ещё какие‑то дети.

(«А это кто?» – спрашивала Кристал, когда ей было девять лет, ревниво тыча пальцем в стоявшую на комоде у прабабки обрамлённую фотографию двух мальчиков в форме средней школы «Пакстон».

«Правнуки мои, – отвечала бабуля Кэт. – Это Дэн, а это Рикки. Они тебе троюродные братья».

Кристал не хотела никаких троюродных, тем более если они стояли у бабы Кэт на комоде.

«А это?» – допытывалась она, указывая на девочку с золотистыми локонами.

«Это Майкла моего доченька, Рианнон зовут, тут ей пять годиков. Красивая была, видишь? А потом взяла да за чернявого замуж выскочила», – объясняла бабуля Кэт.

Фотографии Робби у прабабки никогда не было.)

Ты хоть знаешь, кто отец? Вот потаскуха! Всё, я умываю руки. С меня хватит, Терри, я сыта по горло; сама разбирайся, как хочешь .

Автобус тащился через весь город, мимо прохожих с воскресными покупками. Когда Кристал была маленькая, Терри чуть ли не каждую неделю возила её по выходным в центр Ярвила и по мере надобности силком запихивала в детскую коляску, из которой дочка давно выросла: в коляске удобно было заныкать краденое – под детскими ножками или среди пакетов, сложенных в сетке под сиденьем. От случая к случаю Терри брала с собой подельницу, Черил, единственную из сестёр, с кем она поддерживала отношения; Черил была замужем за Шейном Талли. Жила она в Полях, в четырёх улицах от Терри; когда сёстры ругались, а случалось это нередко, воздух раскалялся докрасна. После этого Кристал переставала понимать, не западло ли ей разговаривать с отпрысками семьи Талли, но в последнее время плюнула и спокойно трепалась с Дейном при каждой встрече. Однажды, в четырнадцать лет, распив бутылку сидра, они перепихнулись. Но об этом оба помалкивали. Кристал подозревала, что с двоюродным братом не положено. Никки что‑то такое говорила: вроде бы нельзя.

Автобус остановился напротив главного входа в Юго‑Западную больницу, ярдах в двадцати от огромного прямоугольного здания из бетона и стекла. Перед входом зеленели аккуратные островки травы и молодые саженцы; с ними соседствовал целый лес указателей.

Выйдя на остановке вместе с двумя старушками, Кристал сунула руки в карманы спортивных штанов и огляделась. Она успела забыть, какое отделение назвала ей Даниэлла; помнила только номер палаты: двенадцать. С небрежным видом, как бы случайно, Кристал подошла к ближайшему столбику и прищурилась: тарабарщина какая‑то, строчка на строчке, слова такие, что язык сломаешь, и стрелки – налево, направо, наискось. Читала Кристал еле‑еле; печатные знаки в большом количестве вызывали у неё смятение и враждебность. Исподтишка разглядев стрелки, она поняла, что на них вообще нет ни одной цифры, и двинулась следом за старушками‑попутчицами к двойным стеклянным дверям.

В вестибюле толпились люди; здесь вообще невозможно было сориентироваться. Она увидела оживлённый магазинчик за стеклянной перегородкой; ряды пластмассовых стульев, сплошь занятых, как ей показалось, людьми, жующими сэндвичи; в углу – кафе без единого свободного места, а в середине – вроде как шестигранный прилавок, где перед мониторами сидели женщины, отвечавшие на вопросы посетителей. К ним и направилась Кристал, не вынимая руки из карманов.

– Двенадцатая палата где? – хмуро спросила она.

– На третьем этаже, – в тон ей ответила женщина.

Самолюбие не позволило Кристал задать уточняющие вопросы; она отошла в сторону, увидела в дальнем конце вестибюля лифты и вошла в тот, который отправлялся наверх. Палату она искала минут пятнадцать. Почему, спрашивается, не написать на стрелках цифры вместо этих идиотских длинных слов? Когда она, поскрипывая кроссовками по линолеуму, шла вдоль нескончаемой стены салатного цвета, кто‑то окликнул её по имени:

– Кристал?

Это была её тётка Черил, рослая, широкая в кости, с чёрными у корней волосами, крашенными в бананово‑жёлтый цвет, одетая в джинсовую юбку и тесную белую маечку. Толстые руки от костяшек пальцев до плеч покрывала татуировка; в каждом ухе болталось множество золотых обручей, похожих на кольца для занавесок. В руке она держала банку кока‑колы.

– А эта, стало быть, не соизволила? – спросила Черил, широко, как часовой, расставив голые ноги.

– Кто?

– Терри. Не пожелала прийти?

– Да она не в курсах. Я и сама токо услыхала. Мне Даниэлла позвонила.

Черил откупорила банку и начала заглатывать кока‑колу; поверх жестянки за Кристал следили крошечные глазки, утонувшие в широком плоском лице; покрытая белыми крапинками кожа напоминала свиную тушёнку.

– Это я ей сказала тебе позвонить. Мать честная, старуха трое суток лежала пластом, и ни одна сволочь к ней не заглянула. Представляю, каково ей было. Чёрт‑те что.

Кристал не спросила, почему сама Черил не прошла два шага до Фоули‑роуд, чтобы известить Терри. Как видно, сёстры опять расплевались. Отследить их отношения не было никакой возможности.

– Где её палата? – спросила Кристал.

Черил повела её за собой, громко шлёпая по линолеуму резиновыми босоножками без задников.

– Да, – спохватилась она. – Мне тут журналистка какая‑то звонила, насчёт тебя.

– Честно?

– Номер оставила.

Она и рада была бы расспросить подробнее, но они уже вошли в мертвенно‑тихую палату, и Кристал вдруг испугалась. Её поразил запах.

Бабуля Кэт изменилась почти до неузнаваемости. Одну половину её лица жутко перекосило, как будто мышцы стянуло проволокой. Рот свело; один глаз вроде как ввалился. К ней пластырем крепились какие‑то трубочки, а в руку была вставлена игла. Когда прабабка лежала, её изуродованная грудная клетка особенно бросалась в глаза. Одеяло вздымалось и проседало в неожиданных местах, как будто нелепая голова на цыплячьей шее торчала из бочки.

Когда Кристал присела рядом, бабуля не шевельнулась. Она смотрела в никуда. Одна щуплая рука слегка подрагивала.

– Она не разговаривает, но вчера вечером позвала тебя по имени, два раза, – мрачно сказала Черил поверх края жестяной банки.

У Кристал спёрло дыхание. Она хотела взять бабулю за руку, но боялась сделать ей больно. Стала подвигать пальцы к её ладони, но остановилась на простыне, в паре дюймов.

– Рианнон приходила, – сообщила Черил. – Джон тоже был, и Сью. Сью хочет с Анной‑Мари связаться.

– А где она щас? – спросила Кристал, приободрившись.

– Где‑то во Френчи, что ли. Тебе известно, что она родила?

– Да, слыхала, – ответила Кристал. – Кто у неё?

– Без понятия. – Черил отхлебнула из банки.

Кто‑то в школе ей сказал: «Слышь, Кристал, твоя сестрица‑то с пузом!» Её взволновало это известие. Она, значит, будет тётей, даже если никогда не увидит этого младенца. Всю свою жизнь Кристал грезила об Анне‑Мари, которую забрали у матери, когда Кристал ещё не было на свете, и перенесли в другое измерение, словно сказочную фею, прекрасную и таинственную, как тот мертвец у Терри в ванне.

Бабуля Кэт шевельнула губами.

– Чего? – переспросила Кристал, склоняясь над ней в полуиспуге‑полурадости.

– Хочешь чё‑нибудь, баба Кэт? – громогласно спросила Черил, и на них стали оглядываться другие посетители.

Кристал слышала только хрипы и постукивания, но баба Кэт явно силилась что‑то выговорить. Черил нависла над ней с другой стороны, придерживаясь рукой за металлические прутья в изголовье кровати.

– Ох… мм… – вырвалось у бабули.

– Чего? – в один голос переспросили Кристал и Черил.

Кристал уловила движение глаз – слезящихся, мутных глаз, направленных на её гладкое юное лицо с раскрытым ртом, склонившееся над прабабкой: озадаченное, выжидательное, боязливое.

– …реб‑лей… – выдавил надтреснутый старческий голос.

– Бредит, – объявила Черил, обращаясь через плечо к робкой супружеской паре у соседней кровати. – Трое суток на полу пластом лежала, шутка ли дело?

Но у Кристал навернулись слёзы. Палата с высокими окнами растворилась в тенях и искусственном свете; ей привиделась тёмно‑зелёная вода и яркая солнечная вспышка, разбитая всплеском вёсел на бесчисленные сверкающие осколки.

– Да, – шепнула она бабуле Кэт. – Да, я занимаюсь греблей, ба.

И соврала, потому как мистер Фейрбразер умер.

 

VI

 

– Где портрет разукрасил? Опять с велосипеда навернулся? – спросил Пупс.

– Нет, – ответил Эндрю. – Сай‑Мой‑Зай приложил. Я пытался объяснить этому уроду, что он всё не так понял насчёт Фейрбразера.

Они с отцом были в сарае – грузили дрова в две корзины, чтобы отнести в гостиную и поставить по обеим сторонам камина. Саймон ударил Эндрю поленом по голове, тот упал на поленницу и ободрал прыщавую щёку.

Считаешь, ты умней меня, засранец паршивый? Если кому‑нибудь сболтнёшь, что говорится у нас в доме… я покамест… я с тебя шкуру заживо спущу, понял? С чего ты взял, что Фейрбразер не был в доле? И что погорел только один козёл, у кого ума не хватило отмазаться?

А после этого – то ли от гордыни, то ли всем назло, то ли от невозможности расстаться с мечтой о шальных деньгах, которую не пошатнули даже факты, Саймон выставил свою кандидатуру. Позор, за который предстояло расплачиваться его семье, стал неизбежен.

Саботаж . Это слово не шло у Эндрю из головы. Он хотел столкнуть отца вниз с тех высот, куда его занесла жадность, причём сделать это (по возможности не поплатившись за победу жизнью) таким способом, чтобы Саймон никогда не догадался, кто его утопил.

Он не рассказывал об этом ни одной живой душе, даже Пупсу. Секретов от Пупса у него, считай, не было, а отдельные умолчания касались глобальных тем, занимавших почти всё его внутреннее пространство. Одно дело – сидеть у Пупса в мансарде и торчать от видео «девушки с девушкой», найденного в Сети, и совсем другое – признаваться в своём мучительном желании заговорить с Гайей Боден. Очень просто забиться в «каббину» и обзывать отца мудаком, но невозможно описать, как холодеют руки и к горлу подступает тошнота, когда Саймон впадает в ярость.

Но вот настал час, который всё изменил. В начале была тяга к никотину и красоте. Дождь наконец‑то кончился, и бледное весеннее солнце заиграло на рыбьей чешуе грязных окон школьного автобуса, который дребезжал по закоулкам Пэгфорда. Эндрю сидел сзади, откуда ему не видно было Гайю, которая устроилась рядом с Сухвиндер и осиротевшими двойняшками Фейрбразер, недавно опять приступившими к занятиям. Он тосковал по Гайе весь день и теперь предвидел совершенно пустой вечер, а в качестве утешения – только старые фотографии из «Фейсбука».

На подъезде к Хоуп‑стрит Эндрю как ударило: предков всё равно нет дома, никто не заметит его отсутствия. Во внутреннем кармане лежали три сигареты, полученные от Пупса, а Гайя уже вставала с места, крепко держась за поручень над спинкой сиденья и готовясь выходить вместе с Сухвиндер Джавандой.

Почему бы и нет? Почему бы и нет?

Он тоже встал, перекинул рюкзак через плечо, дождался остановки автобуса и быстро двинулся по проходу вслед за двумя девочками.

– Увидимся дома, – бросил он на ходу удивлённому Полу.

Он спрыгнул на солнечный тротуар, и автобус, ропща, отъехал. Эндрю раскуривал сигарету, исподтишка наблюдая за Гайей и Сухвиндер поверх сложенных щитком рук. Девочки направились не к дому Гайи, а в сторону Центральной площади. Затягиваясь и слегка хмурясь на манер самого беззастенчивого из всех известных ему людей – Пупса, Эндрю последовал за ними, наслаждаясь зрелищем рассыпавшихся по спине Гайи бронзово‑каштановых волос, а также её летящей юбочки, под которой покачивались бёдра.

У площади девочки замедлили шаг и свернули к зданию «Моллисон энд Лоу», выделявшемуся среди других своим внушительным фасадом: над входом красовалась сине‑золотая вывеска и крепились целых четыре кашпо. Эндрю крался сзади. Девочки ненадолго задержались у витрины нового кафе, изучили приклеенный к стеклу листок и исчезли в дверях магазина деликатесов.

Эндрю сделал круг по площади, мимо «Чёрной пушки» и отеля «Георг», а потом остановился у той же витрины. В ней было вывешено рукописное объявление, предлагавшее работу в выходные.

Мучительно чувствуя свои прыщи, которых, как назло, высыпало больше обычного, он загасил сигарету, вернул в карман вполне ещё годный окурок и нырнул следом за Гайей и Сухвиндер.

Девочки стояли возле столика, где высились стопки коробок с овсяным печеньем и крекерами, и не сводили глаз с необъятного человека в охотничьей шляпе, который через прилавок беседовал с престарелым покупателем. Гайя обернулась на звон колокольчика.

– Привет. – У Эндрю пересохло в горле.

– Привет.

Ослеплённый собственной дерзостью, Эндрю подошёл поближе и задел рюкзаком вертящуюся стойку с путеводителями по Пэгфорду и экземплярами кулинарной книги «Традиционная кухня Юго‑Западных графств». Торопливо остановив и выровняв стойку, он снял рюкзак с плеча.

– Ты насчёт работы? – тихонько спросила Гайя с волшебным лондонским выговором.

– Ну да, – сказал он. – А вы?

Она кивнула.

– Разместите это на страничке предложений, Эдди, – грохотал Говард. – Отправьте на сайт, а я по вашему запросу включу это в повестку заседания. В одно слово: «pagfordcouncil», дальше точка, «co», точка, «uk», косая черта, «suggestionpage». Или же пройдите по ссылке: «pagford…» – он медленно повторил, видя, что старичок трясущейся рукой записывает карандашом на бумажке, – «council»…

Говард скользнул глазами по троице подростков, терпеливо ожидающих возле солёного печенья. На них была безликая форма школы «Уинтердаун», допускавшая столько вольностей и вариаций, что едва ли могла рассматриваться как форма (то ли дело в школе Святой Анны: аккуратная клетчатая юбочка и блейзер). При всём том белая девочка – просто загляденье: алмаз тонкой огранки, особенно рядом с дурнушкой Джавандой (как её по имени, Говард не знал) и невзрачным прыщавым юнцом.

Покупатель со скрипом потащился к дверям; звякнул колокольчик.

– Вам помочь? – спросил Говард, не отводя взгляда от Гайи.

– Да. – Она сделала шаг вперёд. – Хотела спросить… Насчёт работы. – Гайя указала на листок объявления.

– Ах вот оно что, – просиял Говард. Официантка, подрядившаяся к нему на выходные, поступила некрасиво: пару дней назад плюнула на кафе и устроилась в супермаркет. – Да‑да. Желаешь подработать официанткой? Оклад у нас минимальный, работа с девяти до полшестого по субботам и с двенадцати до полшестого по воскресеньям. Открываемся через две недели; если опыта нет – научим. Сколько тебе лет, прелесть моя?

Идеальный, просто идеальный вариант: свеженькая, фигуристая; он сразу представил её в облегающем чёрном платье с белым кружевным передничком. Он её научит управляться с кассой, покажет, где и что в подсобке; с такой и пошутить приятно, а если дела пойдут на лад, не грех и премию дать.

Боком выбравшись из‑за прилавка и не обращая внимания на Эндрю и Сухвиндер, он взял Гайю под ручку и повёл в соседнее помещение. Столы и стулья ещё не завезли, но стойка уже была на месте, а за ней – изразцовое панно, чёрное с бежевым, изображавшее Центральную площадь в старые времена. Там гуляли дамы в кринолинах и кавалеры в цилиндрах; четырёхместная карета стояла у вполне узнаваемого здания «Моллисон энд Лоу», к которому прижималось трогательное кафе «Медный чайник». На месте военного мемориала воображение художника поместило живописный фонтан.

Эндрю и Сухвиндер, оставшись вдвоём, неловко и неприязненно переминались с ноги на ногу.

– Да? Вам помочь?

Сутулая женщина с чёрным, как вороново крыло, начёсом возникла неизвестно откуда. Эндрю и Сухвиндер пробормотали, что они ждут знакомую девочку, и тут из‑под арки появились Говард и Гайя. Завидев Морин, Говард отпустил локоть Гайи, за который рассеянно держался всё то время, что рассказывал о работе официантки.

– Кажется, я нашёл нам подмогу, – сообщил он.

– Неужели? – Морин перевела хищный взгляд на Гайю. – Опыт работы есть?

Но Говард её заглушил, решив объяснить Гайе, что их кулинария – это в некотором роде лицо города, местная достопримечательность.

– Магазину тридцать пять лет, – уточнил Говард, с царственно‑пренебрежительным жестом отмахнувшись от панно. – Юная леди совсем недавно переехала к нам в город, Мо, – добавил он.

– А вы тоже работу ищете? – Морин вспомнила про двух других.

Сухвиндер помотала головой; Эндрю неопределённо пожал плечами. Но Гайя, глядя на подругу, сказала:

– Давай. Ты ведь хотела спросить.

Говард пригляделся к Сухвиндер: этой, конечно, узкое платье с воздушным фартучком противопоказано, однако его быстрый и гибкий ум работал на перспективу. Комплимент её отцу… какой‑никакой рычаг воздействия на мать… непрошеное одолжение… кроме эстетики, есть и другие резоны.

– Что ж, если у нас дела пойдут так, как мы рассчитываем, можно будет обеих взять, – сказал он, почёсывая свои подбородки и сверля глазами отчаянно красневшую Сухвиндер.

– Я ещё не… – начала она, но Гайя не дала ей договорить:

– Давай вместе.

Сухвиндер, совсем побагровев, чуть не плакала.

– Но я…

– Соглашайся, – шепнула Гайя.

– Я… попробую.

– В таком случае мы вам назначим испытательный срок, мисс Джаванда, – объявил Говард.

Сгорая от ужаса, Сухвиндер едва дышала. Что скажет мама?

– А вы, юноша, видимо, рассчитываете на должность подсобного рабочего? – громогласно спросил Говард, обращаясь к Эндрю.

Подсобный рабочий?

– Нам нужен человек, способный поднимать тяжести, друг мой, – уточнил Говард.

Эндрю смешался: на листке объявления он прочёл только верхнюю строчку, написанную крупным почерком.

– Разгружать товар, поднимать из подвала ящики с молочными бутылками, выносить мешки с мусором. Настоящая физическая работа. Тебе это по плечу, как ты считаешь?

– Да, – ответил Эндрю.

Только будут ли у них с Гайей совпадать часы работы? Вот что главное.

– Приходить надо будет рано. Часам к восьми. Ну, в крайнем случае к половине девятого, а дальше посмотрим. Испытательный срок – две недели.

– Да, я согласен, – сказал Эндрю.

– А зовут тебя как?

Услышав ответ, Говард вздёрнул брови:

– Твой отец – Саймон? Саймон Прайс?

– Да.

Эндрю задёргался. Как правило, отцовское имя оставалось для людей пустым звуком.

Говард назначил девочкам прийти на инструктаж в воскресенье после обеда, когда установят кассовый аппарат; он был явно не прочь ещё потрепаться с Гайей, но тут пришла покупательница, и подростки, воспользовавшись удобным случаем, выскользнули на улицу под звяканье колокольчика.

Пока Эндрю соображал, что бы такое сказать, Гайя беззаботно бросила ему «Пока» и стала удаляться вместе с Сухвиндер. Эндрю закурил новую сигарету (окурок сейчас был бы явно не к месту), что дало ему повод оставаться на месте, и стал смотреть ей вслед.

– Почему этого парня зовут Арахис? – спросила Гайя, когда они с Сухвиндер отошли на достаточное расстояние.

– У него аллергия, – объяснила Сухвиндер, которая в ужасе думала, как ей оправдаться перед матерью. Она не узнавала собственный голос. – В первом классе он чуть не умер: кто‑то угостил его зефириной, в которую засунули арахис.

– А я‑то думала, – сказала Гайя, – что у него член размером с арахис.

Она захохотала; Сухвиндер тоже посмеялась, хотя и через силу: шуточки ниже пояса ей изрядно надоели.

Не таясь, подружки со смехом оглянулись, и он понял, что они перемывают ему кости. Это обнадёживало: может, он и плохо разбирался в девочках, но такие вещи понимал. Ухмыляясь в прохладный воздух, он с рюкзаком на плече и сигаретой в руке направился через площадь в сторону Чёрч‑роу; оттуда было сорок минут в гору до Хиллтоп‑Хауса.

В сумерках живые изгороди терновника, покрытые белыми цветками, казались призрачно‑бледными; кромка бальзамина поблёскивала мелкими сердцевидными листочками. Аромат цветов, сигаретный дымок, перспектива еженедельных встреч с Гайей… жизнь налаживалась; Эндрю в облаке блаженства и красоты поднимался по склону. Когда в следующий раз Саймон к нему пристанет: «Нашёл работу, Пицца‑Тупица?» – он сможет ответить «да». Он нашёл не просто работу, а возможность проводить выходные рядом с Гайей Боден.

А вдобавок он теперь точно знал, как вонзить анонимный нож в отцовскую спину.

 

VII

 

Когда первый порыв злости прошёл, Саманта раскаялась, что позвала на ужин Гэвина и Кей. В пятницу она всё утро перешучивалась со своей продавщицей о предстоящем кошмаре, но, когда вышла из магазина «Идеальные чашки для пышной милашки» (это название в своё время так насмешило Говарда, что у него от хохота случился приступ астмы, а Ширли, слыша его, всякий раз морщилась), настроение испортилось окончательно. Она спешила проехать через Пэгфорд до наступления часа пик, а там забежать за продуктами и встать к плите. Утешало лишь то, что можно будет забросать Гэвина каверзными вопросами. Например, полюбопытствовать, почему они до сих пор не съехались с Кей; да, это неплохо.

По дороге домой, нагруженная пакетами от «Моллисон энд Лоу», она столкнулась с Мэри Фейрбразер, стоявшей у банкомата, встроенного в стену банка, где служил Барри.

– Мэри… добрый день. Как ты?

У Мэри, исхудавшей и бледной, под глазами пролегли серые тени. Разговор получился до странности натянутым. После той поездки в больницу они не общались, если не считать кратких неловких соболезнований на похоронах.

– Всё собиралась к вам зайти, – сказала Мэри, – вы были ко мне так добры… хотела поблагодарить Майлза…

– Не стоит, – бестактно возразила Саманта.

– Но мне бы хотелось…

– Тогда, конечно, пожалуйста, заходи…

Когда Мэри отошла, у Саманты осталось жуткое чувство, что та восприняла её приглашение буквально и заявится прямо сегодня.

Дома, бросив пакеты на пол, она принялась звонить мужу на работу, чтобы поделиться своими опасениями, но только ещё больше взбеленилась, когда Майлз вполне благосклонно принял известие о возможном приходе вдовы.

– Не вижу препятствий, – сказал он. – Мэри необходимо развеяться.

– Но я ей не сказала, что у нас будут Гэвин и Кей.

– У Мэри с Гэвом нормальные отношения, – заметил Майлз. – Причин для беспокойства нет.

Нарочно тупит, решила Саманта; не иначе как мстит за отказ идти с ним в Суитлав‑Хаус. Повесив трубку, она задумалась, не позвонить ли Мэри, чтобы попросить её сегодня не приходить, но побоялась обидеть и понадеялась, что Мэри сама поймёт, насколько нежелательно её появление. Зайдя в гостиную, Саманта на полную громкость включила DVD Либби, чтобы из кухни слушать бой‑бэнд, разобрала покупки и принялась готовить ужин: рагу с овощами и свой фирменный шоколадный пай «Миссисипи». Она бы охотно купила большой торт в «Моллисон энд Лоу», чтобы сэкономить время, но об этом тут же прознала бы Ширли, а она и без того не упускала случая отметить, что Саманта чересчур увлекается полуфабрикатами и готовыми блюдами.

Саманта уже наизусть знала содержание диска и за работой легко представляла себе картинку. На неделе, когда Майлз уходил в свой кабинет или беседовал по телефону с Говардом, она ставила бой‑бэнд много раз. В переднике, рассеянно облизывая перемазанные в шоколаде пальцы, она пришла из кухни к телевизору при первых аккордах того трека, где мускулистый паренёк в расстёгнутой рубашке идёт по пляжу.