Здавалка
Главная | Обратная связь

Спи спокойно, мама. 2 страница



Припарковав машину на подъездной дорожке, как он столько раз делал при жизни Барри, Гэвин зашагал к дому и на ходу отметил, что кто‑то недавно подстриг лужайку. Не успел он позвонить, как Мэри ему открыла.

– Привет, как… Мэри, что с тобой?

Лицо её было мокрым, в глазах алмазами блестели слёзы. Она всхлипнула, покачала головой, и Гэвин, сам не зная, как это произошло, прямо на пороге заключил её в объятия.

– Мэри? Что‑то случилось?

Гэвин почувствовал, как она кивнула. Им совершенно ни к чему было оставаться на виду, и он ненавязчивым манёвром переместил её в прихожую. Она была такой маленькой и хрупкой, отчаянно цеплялась за него пальцами, прятала лицо у него на груди. Он с величайшей осторожностью опустил на пол свой кейс, но она всё равно отпрянула и накрыла губы руками.

– Прости… Прости… Боже мой, Гэв…

– Что стряслось?

У него изменился голос: в нём появился властный нажим, прямо как у Майлза, когда в конторе случались неприятности.

– Кто‑то воспользовался… Я не… кто‑то воспользовался именем…

Она жестом позвала его в домашний кабинет, загромождённый, небогатый и уютный, где на полках стояли гребные кубки Барри, а на стене висела большая фотография восьмерых вскинувших кулачки девочек‑подростков с медалями на лентах. Дрожащим пальцем Мэри указала на экран монитора. Гэвин прямо в плаще опустился в кресло и увидел перед собой сайт Пэгфордского совета.

– Утром я з‑забежала в кулинарию, и Морин Лоу сказала, что на сайт пришло множество соболезнований… Я решила написать слова б‑благодарности. И вот… п‑посмотри…

Он увидел это, прежде чем она договорила. «Саймону Прайсу не место в совете». Отправитель: «Призрак Барри Фейрбразера».

– Боже правый, – ужаснулся Гэвин.

Мэри опять расплакалась. Гэвин хотел её обнять, но не отважился сделать это в кабинете, где всё дышало присутствием Барри. В качестве компромиссного жеста он взял её за тонкое запястье и повёл по коридору в кухню.

– Тебе надо выпить, – сказал он на удивление твёрдым, начальственным голосом. – К чёрту кофе. Где у тебя крепкое?

Но он и сам уже вспомнил. При нём Барри не раз доставал бутылки из кухонного шкафа; Гэвин смешал для неё немного джина с тоником – насколько он помнил, ничего другого она до ужина не пила.

– Гэв, сейчас всего четыре часа.

– Кому какое дело? – возразил Гэвин своим новым голосом. – Выпей.

Её рыдания прервал нервный смешок; она взяла у него стакан и пригубила. Гэвин подал ей бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо и глаза.

– Ты такой добрый, Гэв. Может быть, ты тоже что‑нибудь выпьешь? Кофе… или пиво? – предложила она с очередным слабым смешком.

Он взял для себя бутылку из холодильника, снял плащ и сел напротив неё за кухонную стойку. Выпив порцию джина почти до дна, Мэри успокоилась и опять стала собой.

– Как по‑твоему, кто это сделал?

– Какой‑то законченный негодяй, – сказал Гэвин.

– Сейчас началась драка за вакансию в совете. Как все гда, склока разгорелась из‑за Филдса. А он тут как тут: не преминул высказаться. Призрак Барри Фейрбразера. Может, это и вправду он отправил?

Гэвин точно не знал, можно ли считать это шуткой, и лишь чуть‑чуть изогнул губы.

– А знаешь, мне приятно думать, что он о нас тревожится – обо мне, о детях. Но это вряд ли. Если он о ком и тревожится, то о Кристал Уидон. Знаешь, что он, скорее всего, сказал бы, будь он с нами?

Она осушила свой стакан. Гэвин считал, что коктейль был совсем не крепким, но у неё на щеках проступили пятна румянца.

– Нет, не знаю, – осторожно произнёс он.

– Он бы сказал, что у меня есть поддержка. – К своему изумлению, Гэвин услышал в её голосе недовольные нотки. – Да‑да, он бы, скорее всего, сказал: «У тебя есть родня, наши общие друзья, дети, и это большое утешение, а Кристал, – Мэри заговорила на тон выше, – Кристал никому не нужна». Знаешь ли ты, чем он занимался в день нашей с ним годовщины?

– Нет, не знаю, – повторил Гэвин.

– Писал для местной газеты статью про Кристал. Про Кристал и про Филдс. Про этот чёртов Филдс. Век бы о нём не слышать. Хочу ещё джина. Мне полезно.

Не веря своим ушам, Гэвин, как робот, взял её стакан. Брак Мэри и Барри всегда казался ему идеальным, в полном смысле слова. У него и в мыслях не было, что Мэри может одобрять не каждую затею, не каждую кампанию вечно занятого Барри.

– По вечерам тренировал гребную восьмёрку, по выходным вывозил их на соревнования, – говорила она под звяканье кубиков льда, которые Гэвин бросал в стакан, – а ночами просиживал за компьютером, вербовал себе новых филдсовцев и проталкивал нужные пункты в повестку дня. И все приговаривали: «Какой прекрасный человек, какой бескорыстный, как много делает для других». – Она отхлебнула свежего джина с тоником. – Да, всё правильно. Он был прекрасным человеком. Это его и убило. В день нашей годовщины он с утра пораньше уселся за компьютер, чтобы успеть к сроку. А статью до сих пор не напечатали.

Гэвин не мог отвести от неё глаз. От гнева и алкоголя она разрумянилась. Впервые за эти дни распрямила спину.

– Это его и убило, – отчётливо повторила она, и голос её даже отдался эхом от кухонных стен. – Он делал всё и для всех. Кроме меня.

Гэвина со дня похорон Барри не покидало чувство собственной неполноценности: он размышлял о том, насколько незначительную брешь оставит его смерть в обществе. Но, глядя на Мэри, он склонялся к мысли, что лучше было бы оставить огромную брешь в одном сердце. Неужели Барри не брал в расчёт её чувства? Неужели не понимал, насколько ему повезло?

С лязгом отворилась входная дверь; по голосам, шагам, глухому стуку сбрасываемых ботинок и рюкзаков Гэвин понял, что это пришли все четверо детей.

– Привет, Гэв, – сказал восемнадцатилетний Фергюс, поцеловав Мэри в макушку. – Мам, ты никак выпиваешь?

– Это моя вина, – вступился Гэвин. – Меня и ругай.

До чего же хорошие выросли у Фейрбразеров дети! Гэвину нравилось, как они обращаются с матерью, как её обнимают, как болтают друг с дружкой и с ним. Открытые, вежливые, забавные. Ему вспомнилась Гайя: её злобное шипение, колючее молчание, ворчливость.

– Гэв, мы даже не поговорили о страховке, – вспомнила Мэри, когда кухню наводнили голодные дети.

– Ничего страшного, – поспешил с ответом Гэвин и тут же поправился: – Может быть, перейдём в гостиную или?..

– Да, пошли.

Когда Мэри слезала с высокого кухонного табурета, её немного качнуло, и он успел подхватить её под руку.

– Останешься с нами поужинать, Гэв? – окликнул его Фергюс.

– Если хочешь, оставайся, конечно, – поддержала сына Мэри.

Гэвина захлестнула теплота.

– Я с удовольствием, – сказал он. – Спасибо.

 

IV

 

– Прискорбно, – изрёк Говард Моллисон, слегка раскачиваясь на носках перед камином. – Очень прискорбно.

Морин только что рассказала ему о смерти Кэтрин Уидон; эту историю она услышала от своей подруги Карен, которая в тот вечер дежурила в регистратуре и приняла жалобу от родственников Кэт Уидон. Морин скроила злорадную гримасу; её физиономия сморщилась, как грецкий орех, – так подумала пребывавшая в дурном настроении Саманта. Майлз охал и сокрушённо цокал языком, как полагается в таких случаях, а Ширли воздела глаза к потолку: она терпеть не могла, когда Морин первой приносила новости.

– Моя мама давно знала их семью, – сказал Говард Саманте, которая сто раз это слышала. – Жили по соседству на Хоуп‑стрит. Видишь ли, Кэт была в некотором смысле довольно приличной женщиной. Дом содержала в безупречной чистоте, работала лет чуть ли не до семидесяти. Да, труженица была Кэт Уидон, не то что её отпрыски. – Говард порадовался собственной объективности. – Муж её остался без работы, когда закрыли сталелитейный завод. Пил страшно. Натерпелась она на своём веку, эта Кэт.

Саманта уже изнывала; тут, к счастью, опять вклинилась Морин.

– А газета ополчилась на доктора Джаванду! – проскрипела она. – Представляете, как она бесится, что её пропечатали! Родственники покойной такую бучу подняли… но их можно понять: старушка трое суток в доме одна пролежала. Ты ведь знаешь эту семью, Говард? Кто такая Даниэлла Фаулер?

Ширли, которая не снимала фартучка, ушла на кухню. Саманта заулыбалась и хлебнула вина.

– Дай подумать, дай подумать, – протянул Говард. В Пэгфорде он знал практически всех и гордился этим, но нынешнее поколение Уидонов большей частью кантовалось в Ярвиле. – Это не дочка, потому что у Кэт было четверо сыновей. Очевидно, внучка.

– Так вот, она требует расследования, – продолжила Морин. – Ну что ж, всё к тому шло. Это носилось в воздухе. Одного не понимаю: почему люди только сейчас опомнились. Доктор Джаванда отказалась прописать антибиотики сыну Хаббардов, и бедняга угодил в больницу с приступом астмы. Ты, случайно, не знаешь, она в Индии училась или?..

Помешивая на кухне соус, Ширли прислушивалась к разговору; как всегда, её раздражало, что Морин старается доминировать – по крайней мере, Ширли для себя называла это именно так. Она решила не возвращаться в гостиную, пока Морин не закроет рот, и перешла в кабинет, чтобы проверить, не заявил ли кто‑нибудь из членов совета о своей неявке на ближайшее заседание; она, как секретарь, контролировала процедурные вопросы.

– Говард… Майлз… скорее сюда!

Голос Ширли, всегда мягкий и певучий, сделался визгливым.

Говард заковылял в кабинет; за ним поспешил Майлз, который так и приехал к родителям в официальном костюме. Покрасневшие, с обвисшими веками, густо накрашенные глаза Морин хищно впились в пустоту дверного проёма; её любопытство стало почти осязаемым. Она теребила узловатыми, пятнистыми пальцами обручальное кольцо и распятие на своей неизменной цепочке. От уголков рта к подбородку сбегали глубокие морщины, которые всегда наводили Саманту на мысль о кукле чревовещателя.

«Что за радость – вечно торчать у Говарда и Ширли? – хотела крикнуть ей Саманта. – Меня озолоти – я б не стала по доброй воле сюда таскаться».

Отвращение подступило к горлу, как тошнота. Ей хотелось сплющить эту жаркую, загромождённую комнату, чтобы королевский фарфор, газовый камин и портреты Майлза в золочёных рамочках разлетелись вдребезги, а потом утрамбовать ненужные обломки, включая усохшую, размалёванную, болтливую Морин, и с размаху запустить в закатное небо. Раздавленная гостиная с обречённой старушонкой внутри уже летела в воображении Саманты к безбрежному небесному океану, а сама она одиноко витала в неизбывной тишине Вселенной.

День прошёл отвратительно. Сначала бухгалтер в который раз отравил ей настроение своими выкладками, да так, что Саманта не помнила, как доехала из Ярвила домой. Можно было бы отыграться на муже, но тот, едва переступив через порог и со стуком опустив на пол кейс, ослабил галстук и прямо из прихожей крикнул:

– Ты ещё ужин не готовила?

И тут же, нарочито принюхавшись, сам себе ответил:

– Нет, не готовила. И правильно, потому что мама с папой приглашают нас к себе. – Не дав ей возразить, Майлз резко добавил: – Это не имеет отношения к совету. Они хотят обсудить, как отметить папино шестидесятипятилетие.

Злость почти что принесла облегчение или, во всяком случае, отодвинула на второй план все тревоги и страхи. Саманта пошла за Майлзом к машине, лелея своё неудовольствие. И когда Майлз в конце концов, уже на углу Эвертри‑Кресент, сообразил поинтересоваться, как у неё прошёл день, она ответила: «Офигительно».

– Интересно, что же там такое? – проскрипела Морин, нарушив тишину гостиной.

Саманта пожала плечами. Ширли верна себе: крикнула своих драгоценных мальчиков, а женщин оставила в подвешенном состоянии. Но Саманта не собиралась любопытствовать и тем самым потакать свекрови.

От слоновьей поступи Говарда под коврами заскрипели половицы. Морин в нетерпении раскрыла рот.

– Ну и дела, – прогремел Говард, вваливаясь в гостиную.

– Я решила проверить, нет ли на сайте предупреждений о неявке… – семенившая за ним Ширли с трудом переводила дыхание, – на очередное заседание…

– Кто‑то выложил на сайте обвинения против Саймона Прайса, – сообщил Майлз жене, протиснувшись мимо родителей и взяв на себя роль глашатая.

– Обвинения в чём? – не поняла Саманта.

– В скупке краденого, – решительно перехватил инициативу Говард, – и в махинациях за спиной у начальства.

Саманта была даже рада, что это ей до лампочки. Кто такой Саймон Прайс, она представляла весьма смутно.

– Отправитель взял себе псевдоним, – продолжал Майлз, – причём дурного тона.

– Неприличный какой‑нибудь? – уточнила Саманта. – Гигантский Член Совета?

Хохот Говарда едва не обрушил стены; Морин издала негодующий писк; Майлз нахмурился; Ширли скривилась.

– Очень близко, Сэмми, но не совсем, – сказал Говард. – Он называет себя «Призрак Барри Фейрбразера».

– Ох, – выдохнула Саманта, помрачнев.

Ей стало не по себе. Как‑никак она находилась в машине «скорой помощи», когда в неподвижное тело Барри загоняли иголки и трубки; у неё на глазах он умирал под кислородной маской, а Мэри со стонами и рыданиями цеплялась за его руку.

– Ну, это ни в какие ворота, – удовлетворённо прокаркала Морин. – Это неслыханно. Вкладывать слова в уста покойника. Всуе употреблять имя. Это неэтично.

– Да‑да, – согласился Говард. Будто бы рассеянно он прошагал через всю комнату, взял бутылку вина и вернулся к Саманте, чтобы наполнить её опустевший бокал. – Однако нашлись люди, которых, очевидно, этика не волнует, им лишь бы выбить Саймона Прайса из предвыборной гонки.

– Если мы с тобой подумали об одном и том же, папа, – сказал Майлз, – то они должны были бы взяться за меня, а не за какого‑то Прайса, ты согласен?

– А почему ты так уверен, что они не взялись за тебя, Майлз?

– О чём ты? – порывисто спросил Майлз.

– А вот о чём: пару недель назад мне прислали на тебя анонимку, – провозгласил Говард, светоч их глаз. – Ничего конкретного. Ты, дескать, не достоин претендовать на место Барри. Не удивлюсь, если анонимка пришла из того же источника, что и этот пост. Тема Фейрбразера и тут и там, понимаешь?

Саманта слишком решительно наклонила бокал, и вино каплями потекло у неё с подбородка – именно теми дорожками, где со временем обещали появиться борозды куклы чревовещателя. Она утёрлась рукавом.

– Где письмо? – спросил Майлз, старательно пряча испуг.

– Я его уничтожил. Анонимные письма не рассматриваются.

– Дорогой, мы не хотели тебя расстраивать. – Ширли погладила Майлза по плечу.

– В любом случае у них на тебя ничего нет и быть не может, – заверил своего сына Говард, – а то на тебя бы уже вылился ушат грязи, как на Прайса.

– У Саймона Прайса очаровательная жена, – с мягким сожалением сказала Ширли. – Не могу поверить, что Рут была в курсе махинаций своего мужа, если у него действительно рыльце в пушку. Нас с нею сблизила работа в больнице, – добавила Ширли для сведения Морин. – Она медсестра.

– Жёны часто не замечают, что творится у них под носом, – заметила Морин, кроя голые факты козырем житейской мудрости.

– Какая низость – использовать имя Барри Фейрбразера, – сказала Ширли, пропуская мимо ушей слова Морин. – Хоть бы подумали о его вдове, о детях. Люди готовы на всё во имя своих корыстных целей; ничем не гнушаются.

– Вот какими средствами ведётся борьба, – сказал Говард и в задумчивости почесал складку живота. – Стратегически грамотный ход. Я с самого начала предвидел, что Прайс оттянет на себя часть голосов профилдсовцев. Но Бен‑Задиру не проведёшь: она тоже это поняла и хочет его устранить.

– Постойте, – сказала Саманта, – откуда такая уверенность, что здесь замешана Бен‑Задира со своей бандой? Пост мог отправить совершенно незнакомый нам человек, кому Саймон Прайс перешёл дорогу.

– Ах, Сэм, – звеня колокольчиками смеха, выговорила Ширли, – сразу видно, что политика для тебя – тёмный лес.

«Отвянь, Ширли».

– Откуда в таком случае всплыло имя Барри Фейрбразера? – Майлз воспринял в штыки предположение Саманты.

– Так ведь этот пост размещён на сайте, правда? И там же – информация о вакансии, освободившейся после Фейрбразера.

– Кому нужно за таким лазать по нашему сайту? Нет, это кто‑то из своих, – мрачно заключил Майлз, – кто обитает рядом.

Кто обитает рядом… Либби как‑то рассказала Саманте, что в одной капле воды из пруда обитают тысячи микроорганизмов. Посмотрели бы на себя, думала Саманта; сидят тут на фоне памятных тарелочек Ширли с таким видом, будто заседают на Даунинг‑стрит; можно подумать, эта местная сплетня выросла до размеров организованной кампании; можно подумать, в этом есть какой‑то смысл.

Сознательно и демонстративно Саманта от них абстрагировалась. Глядя в окно на чистое вечернее небо, она думала о Джейке, мускулистом парне из любимой группы Либби. Сегодня в обеденный перерыв Саманта отправилась за бутербродами и принесла с собой музыкальный журнал, в котором было напечатано интервью с Джейком и остальными участниками группы. В журнале было множество их фотографий.

– Это для Либби, – объяснила она своей продавщице.

– Ух ты, надо же. Я бы с таким из постели не вылезала, – оживилась Карли, разглядывая оголённый торс, запрокинутую голову и мускулистую, крепкую шею Джейка. – Эх, тут сказано, ему всего лишь двадцать один год. Нет, я с младенцами не связываюсь.

Карли было двадцать шесть. Высчитывать разницу в возрасте между Джейком и собой Саманта не стала. Жуя свой бутерброд, она читала интервью и рассматривала снимки. Вот Джейк подтягивается на турнике: все мускулы под чёрной футболкой напряжены; вот Джейк в белой рубахе нараспашку: мышцы брюшного пресса чётко прорисовываются над свободным поясом джинсов.

Прикончив купленное Говардом вино, Саманта неотрывно смотрела поверх чёрной живой изгороди на небо, тронутое мягкими нежно‑розовыми лучами заката, – точно такого же оттенка были когда‑то её соски, пока не потемнели и не вытянулись от беременности и кормления грудью. Она воображала себя, девятнадцатилетнюю, рядом с Джейком, которому исполнился двадцать один: к ней вернулись упругие, округлые в нужных местах формы, тонкая талия и плоский живот, подчёркнутый белыми шортиками едва ли не детского размера. Саманта ещё не забыла, какое это ощущение, когда сидишь в белых шортиках у парня на коленях и под голыми бёдрами у тебя нагретая солнцем шершавая джинсовая ткань, а на гибкой талии – большие ладони. Ей грезилось дыхание Джейка, и она поворачивалась к нему, чтобы заглянуть в эти голубые глаза над высокими скулами, рассмотреть эти сжатые, чётко очерченные губы…

– …В приходском зале собраний; всё обслуживание поручим фирме «Бакнолс», – делился планами Говард. – Мы пригласили всех: Обри и Джулию, всех. Если повезёт, отметим сразу два события: твоё избрание в совет и очередной год моей молодости.

Саманта захмелела и разгорячилась. Кормить‑то здесь будут? Она заметила отсутствие Ширли и понадеялась, что та вот‑вот подаст на стол.

У локтя Саманты зазвонил телефон, и она вздрогнула. Никто и шелохнуться не успел, как Ширли стрелой влетела в комнату. На одной руке у неё была надета прихватка в цветочек, а другой она сжала трубку.

– Два‑два‑пять‑девять? – пропела Ширли с восходящей интонацией. – Ах… здравствуйте, Рут, дорогуша!

Говард, Майлз и Морин обратились в слух. Со значением повернувшись к Говарду, Ширли глазами словно транслировала голос Рут прямиком в сознание мужа.

– Да, – ворковала Ширли. – Да…

Саманта, ближе всех находившаяся к телефону, слышала голос в трубке, но не разбирала слов.

– Ах вот оно что…

Морин снова разинула рот; она смахивала на доисторического птенца, на детёныша птеродактиля, жаждущего отрыгнутых новостей.

– Да, дорогуша, я понимаю… ну, это как раз не страшно… нет‑нет, я передам Говарду. Совершенно не за что.

Маленькие карие глазки Морин не отрывались от больших выпученных голубых глаз Говарда.

– Рут, дорогуша, – проговорила Ширли. – Рут, не хочу вас огорчать, но вы сегодня заходили на форум совета?.. Понимаете… всё это очень неприятно, но, мне кажется, вы должны знать… кто‑то прислал отвратительное сообщение о Саймоне… ну… думаю, лучше вам самой прочесть, я бы не хотела… ну ладно, дорогуша. Ладно. Надеюсь, в среду увидимся. Да. Пока‑пока.

Ширли нажала на рычаг.

– Она не знала, – заключил Майлз.

Его мать согласно кивнула.

– А зачем тогда звонила?

– Насчёт своего сына, – сказала Ширли, обращаясь к Говарду. – Твоего нового работника. У него аллергия на арахис.

– Самое то для продуктовой лавки, – усмехнулся Говард.

– Она спрашивала, можно ли на всякий случай положить к тебе в холодильник его адреналиновый инъектор, – сказала Ширли.

Морин фыркнула:

– Дети нынче – сплошь аллергики.

В свободной руке Ширли всё ещё сжимала трубку. Подсознательно она надеялась, что по проводу пробежит трепет.

 

V

 

Рут застыла в освещённой торшером гостиной, продолжая сжимать телефонную трубку, только что опущенную на рычаг.

Хиллтоп‑Хаус был небольшим и компактным. Голоса, звуки шагов и хлопанье дверей в старом доме всегда безошибочно указывали, где находится каждый из четырёх членов семьи. Рут знала, что муж сейчас в ванной: из‑под лестницы доносилось шипение и потрескивание бойлера. Она выждала, пока Саймон не включил воду, и только тогда стала звонить Ширли, опасаясь, что даже вопрос об адреналиновой шприц‑ручке «Эпипен» будет расценен мужем как братание с врагами.

Семейный компьютер стоял в углу гостиной: так Саймону было сподручней следить, чтобы никто понапрасну не вводил его в расход. Опустив телефонную трубку, Рут бросилась к клавиатуре.

Сайт Пэгфордского совета загружался целую вечность. Рут трясущейся рукой водрузила на нос очки для чтения и стала просматривать страницы. Наконец она нашла форум. С экрана вызывающе, чёрным по белому, кричало имя её мужа:

 

САЙМОНУ ПРАЙСУ НЕ МЕСТО В СОВЕТЕ

 

Двойным щелчком открыв сообщение, она прочла его целиком. У неё поплыло перед глазами.

– Боже мой, – прошептала она.

Потрескивание бойлера смолкло. Должно быть, Саймон надевал пижаму, которую заранее положил на батарею. А до этого он задёрнул шторы в гостиной, включил торшер и зажёг камин, чтобы можно было сразу развалиться на диване и посмотреть новости.

Рут понимала, что не сказать ему нельзя. Молчать, ждать, пока он выяснит сам, было бессмысленно: она знала, что не посмеет такое скрывать. Её терзало чувство вины и ужаса, только непонятно отчего.

На лестнице затопали быстрые шаги, и Саймон в синей байковой пижаме появился в дверях.

– Сай, – прошептала она.

– Ну что ещё? – спросил он, внезапно разозлившись.

Ему уже стало ясно, что какая‑то досадная мелочь сейчас отравит долгожданный вечер у телевизора.

Рут указала на монитор и глупо, по‑детски зажала рот ладонью. Страх передался и ему. В несколько шагов он оказался перед компьютером и грозно взглянул на экран. Читал он обычно медленно. Слово за словом, строчку за строчкой, усердно и внимательно.

Закончив, он обмер, соображая, кто же мог на него настучать. Он вспомнил вечно жующего жвачку парнягу из типографии, которого бросил в Филдсе, когда они забирали компьютер. Подумал о Джимми и Томми, с которыми они вместе подхалтуривали на левых заказах. Наверняка волна пошла с работы. Внутри у него заклокотали гнев и ярость, а затем последовал взрыв.

Он подскочил к лестнице и задрал голову:

– А ну, спускайтесь оба! Живо!

Рут по‑прежнему сидела, зажимая рот. У него возникло садистское желание с размаху ударить её по руке, чтобы не распускалась: ведь это он, чёрт возьми, оказался в дерьме.

Первым в комнату вошёл Эндрю, за ним – Пол. Эндрю сразу увидел, что на экране светится герб Пэгфордского совета, а мать, сидя перед компьютером, зажимает рот рукой. Шагая босиком по лысому ковру, он словно падал в шахту лифта.

– Кое‑кто, – начал Саймон, сверля сыновей взглядом, – разболтал, что говорилось у нас дома.

У Пола в руках была тетрадка по химии, которую он не сообразил оставить наверху и теперь держал, как Псалтырь. Эндрю не спускал глаз с отца, пытаясь одновременно изобразить замешательство и любопытство.

– Кто‑нибудь где‑нибудь трендел, что у нас дома палёный компьютер? – спросил Саймон.

– Я – нет, – ответил Эндрю.

Пол тупо уставился на отца, пытаясь переварить вопрос. Эндрю хотелось, чтобы брат заговорил. Почему он такой тормоз?

– Ну? – рявкнул Саймон на Пола.

– Не помню, чтоб я…

– Ты не помнишь? Сам себя не помнишь?

– Не помню, чтоб я говорил…

– Интересно. – Саймон расхаживал взад‑вперёд перед Полом. – Интересно.

Размахнувшись, он выбил из рук сына тетрадь.

– Соображай, придурок, – прорычал он. – Шевели мозгами, чёрт тебя дери. Это ты растрезвонил, что у нас палёный компьютер?

– Почему палёный, – выдавил Пол. – Я такого не говорил… Я вообще никому не рассказывал, что у нас новый компьютер.

– Так‑так. Все сами допёрли, да?

Он тыкал пальцем в монитор.

– Языком вздумал трепать, гадёныш! – заорал он. – Вон, с‑с‑сука, в интернете висит! Увидишь, что с тобой будет… если… я… теперь… потеряю… работу!

С каждым из последних пяти слов на голову Пола обрушивался отцовский кулак. Пол съёжился и пригнулся; из левой ноздри закапала тёмная жидкость: несколько раз в неделю у него шла носом кровь.

– А ты? – Саймон вспомнил о жене, которая неподвижно сидела перед компьютером, тараща глаза за стёклами очков и, словно чадрой, прикрывая рот ладонью. – Сплетничала с бабьём?

Рут опустила руку.

– Нет, Сай, – зашептала она. – Ну то есть я только Ширли рассказала, что у нас новый компьютер… но она никогда…

«Ты, дура, дура, кто тебя тянул за язык?»

– Кому ты рассказала? – тихо переспросил Саймон.

– Ширли, – простонала Рут. – Но я не говорила, что он краденый, Сай. Я просто сказала, что ты скоро привезёшь домой…

– Выходит, это ты меня сдала! – заорал Саймон, срываясь на визг. – У неё же сын баллотируется, она только и ждёт, чтоб меня с говном смешать!

– Да нет же, Сай, я сама от неё узнала, только что, она бы никогда…

Он подскочил к ней и ударил по лицу, прямо как мечтал с того самого момента, когда она поджала хвост.

Её очки взлетели в воздух и разбились о книжный шкаф; Саймон снова ударил, и она упала на компьютерный стол, который сама с такой гордостью купила с первой зарплаты в Юго‑Западной больнице.

Эндрю давно дал себе обещание; он двинулся вперёд, как в замедленной съёмке, и всё вокруг стало холодным, липким и будто ненастоящим.

– Не бей её! – потребовал он, загораживая собой мать. – Не смей…

Кулак Саймона рассадил ему губу, и Эндрю упал прямо на мать, растянувшуюся поверх клавиатуры; Саймон продолжал сыпать ударами, которые попадали Эндрю по рукам, закрывавшим лицо; Эндрю пытался подняться со своей несчастной, скорчившейся матери, но Саймон, как бешеный, снова и снова колотил обоих, не оставляя живого места.

– Будешь знать, как меня учить… будешь знать, трусливый щенок, засранец прыщавый…

Упав на колени, Эндрю попытался отползти, но Саймон стал бить его ногами по рёбрам. До слуха Эндрю донеслась мольба Пола:

– Не надо!

Саймон снова нацелился под рёбра Эндрю, но тот сумел увернуться, и Саймон, ударившись ногой о кирпичный камин, неожиданно взвыл от боли как юродивый.

Пока Саймон, схватившись за стопу, прыгал на месте и визгливо матерился, Эндрю откатился в сторону, а Рут, приглушённо рыдая, сползла на вращающееся кресло. Чувствуя вкус собственной крови, Эндрю поднялся с пола.

– Кто угодно мог разболтать про компьютер, – с трудом выговорил он, не теряя бдительности; от побоев он расхрабрился: лучше уж так, чем трястись и смотреть, как Саймон выпячивает челюсть и накачивает себя злобой. – Ты же сам сказал: охранника вырубили. Кто угодно мог разболтать. Не мы это…

– Ах ты… щенок вонючий… я из‑за тебя палец сломал! – задохнулся Саймон, повалившись в кресло и не отпуская стопу. Он, видимо, ждал сочувствия.

Эндрю представил, как берёт ружьё и стреляет Саймону в голову – только мозги по комнате разлетаются.

– А девочка Полина‑то у нас опять потекла! – издевательски бросил Саймон младшему сыну, который пытался унять капающую сквозь пальцы кровь. – Пшёл вон с ковра! Пшёл вон, сопляк!

Пол шмыгнул за дверь. Эндрю прижал край футболки к разбитой губе.

– А твоя халтура? – всхлипнула Рут, у которой от удара горела щека, а по лицу текли слёзы. Эндрю невыносимо было видеть её унижение, но в нём закипала неприязнь оттого, что она сама напросилась, хотя ежу было ясно… – Там про левые заказы написано. Ширли не могла о них знать, правда же? Это кто‑то из типографских. А ведь я тебе говорила, Сай, я тебе говорила, чтобы ты не связывался с этими делами, я места себе не находила…

– Да заткнись ты! Блеешь, как коза, а денежки‑то любишь тратить! – завопил Саймон, снова выпячивая челюсть.

Эндрю хотелось прикрикнуть на мать, чтобы та не распускала язык: любой дурак бы допёр, когда нужно говорить, а ко гда помалкивать, но эта за свою жизнь ничему не научилась – до сих пор дальше своего носа не видит.







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.