 |
|
Спи спокойно, мама. 5 страница
Колин энергично кивал, пока Кей показывала ему статистику рецидивов в «Беллчепеле».
– Надо довести это до сведения Парминдер, – сказал он. – Непременно сделаю для неё копию. Да‑да, это действительно очень важно.
Тессу слегка затошнило; пришлось взять четвёртую печенину.
X
По понедельникам у Парминдер был вечерний приём, а поскольку Викрам день и ночь пропадал в больнице, трое их детей сами готовили и накрывали на стол. Иногда ссорились, изредка смеялись, но сегодня каждый был погружён в собственные мысли, и работа шла на редкость слаженно, почти в полной тишине.
Сухвиндер не рассказала ни брату, ни сестре, как пыталась прогулять занятия и как Кристал Уидон грозилась её побить. С недавних пор она полностью замкнулась в себе. Сухвиндер вообще боялась выдавать свои тайны: её пугало, что от этого перевернётся её мир, тот мир, в который Пупс вломился с ужасающей лёгкостью. И всё же она понимала, что последние события рано или поздно выплывут на свет. Тесса сказала, что позвонит Парминдер.
– Я позвоню твоей маме, Сухвиндер, так полагается, но я собираюсь объяснить ей, что толкнуло тебя на этот поступок.
Сухвиндер почти тепло относилась к Тессе, притом что это была мать Пупса Уолла.
Хотя она ужасно боялась маминой реакции, внутри зажёгся маленький лучик надежды от мысли, что Тесса за неё заступится. Если мама поймёт, до какой крайности доведена Сухвиндер, может быть, она в конце концов смягчит своё суровое осуждение, разочарование, бесконечные ледяные упрёки?
Когда наконец открылась входная дверь, она услышала, как мать разговаривает по мобильному на пенджаби.
– Ох, опять эта чёртова ферма, – простонала Ясвант, навострив уши.
Их семье принадлежал фамильный участок земли в Пенджабе, который Парминдер, как старшая, унаследовала от отца ввиду отсутствия у него сыновей. Ферма эта занимала определённое место в семейном сознании; даже Сухвиндер и Ясвант иногда обсуждали её между собой. К их немалому удивлению, кое‑кто из старейшин рода лелеял надежду, что когда‑нибудь вся семья переедет туда жить. Отец Парминдер до самой смерти перечислял деньги на содержание фермы. Её арендовали и обрабатывали троюродные братья и сёстры, угрюмые и озлобленные. Ферма постоянно становилась объектом споров среди родни матери Парминдер.
– Мама снова за своё, – подытожила Ясвант.
Парминдер немного учила старшую дочь пенджаби, но ещё больше Яс почерпнула от своих двоюродных братьев и сестёр. Сухвиндер из‑за тяжёлой дислексии не могла учить два языка, поэтому её оставили в покое.
– …Харприт всё ещё хочет отрезать кусок земли и продать под строительство дороги.
Сухвиндер услышала, как Парминдер сбросила туфли. Сегодня ей, как никогда, хотелось, чтобы маму не беспокоили по поводу фермы: от этого у неё всегда портилось настроение. А когда кухонная дверь распахнулась и Сухвиндер увидела мамино непроницаемое, как маска, лицо, мужество окончательно ей изменило.
Поприветствовав Ясвант и Раджпала лёгким взмахом руки, мать указала Сухвиндер на кухонный стул, что означало: «Сиди и жди окончания телефонного разговора».
Ясвант и Раджпал унеслись наверх. Повинуясь молчаливому приказу матери, Сухвиндер неподвижно сидела на стуле, придвинутом к той стене, на которой были развешены фотографии, демонстрировавшие всему миру её никчёмность. Телефонный разговор мог продлиться до бесконечности, но в какой‑то момент Парминдер всё же распрощалась и повесила трубку.
Когда она повернулась к дочери, Сухвиндер сразу же, без единого слова, поняла, что надежды не оправдались.
– Ну, – сказала Парминдер. – Мне на работу звонила Тесса. Полагаю, ты знаешь, в какой связи.
Сухвиндер кивнула. Язык стал ватным.
Ярость Парминдер неудержимой волной обрушилась на Сухвиндер, сбивая с ног и не давая подняться.
– Почему? Ну почему? Ты снова пытаешься подражать этой девочке из Лондона – хочешь произвести на неё впечатление? Яс и Радж никогда себя так не ведут, никогда… а ты почему? Что с тобой такое? Ты гордишься своей ленью и неряшливостью? Думаешь, это круто – строить из себя хулиганку? Как, по‑твоему, я себя чувствовала, когда Тесса мне это рассказывала? Чтобы мне на работу звонили из школы… какой позор… мне смотреть на тебя противно, слышишь? Мы недостаточно тебе даём? Мы недостаточно помогаем? Что с тобой такое, Сухвиндер?
В отчаянии Сухвиндер попыталась вставить хоть слово в эту тираду – и упомянула Кристал Уидон.
– Кристал Уидон! – вскричала Парминдер. – Эта дурища! Зачем ты её слушаешь? Ты не сказала ей, как я пыталась вытащить её бабку с того света? Не сказала?
– Я… Нет…
– Если будешь слушать таких, как Кристал Уидон, можешь поставить на себе крест! Или это твой потолок, а, Сухвиндер? Хочешь прогуливать уроки, прислуживать в кафе и остаться без образования? Этому ты научилась, махая веслом в одной команде с Кристал Уидон, – опускаться до её уровня?
Сухвиндер вспомнила, как Кристал со своей шайкой выжидала момент, чтобы перебежать дорогу. Как же мама не понимает? Час назад у Сухвиндер ещё теплилась надежда её переубедить, по крайней мере насчёт Пупса Уолла…
– Вон с моих глаз! Иди! Я ещё с отцом поговорю, когда он вернётся… Иди прочь!
Сухвиндер поднялась наверх. Ясвант спросила из своей комнаты:
– Что за крики?
Сухвиндер не ответила. Она прошла к себе, закрыла дверь и опустилась на край кровати. Что с тобой такое, Сухвиндер? Мне смотреть на тебя противно. Ты гордишься своей ленью и неряшливостью?
Чего она ожидала? Распростёртых объятий и утешений? Когда вообще Парминдер обнимала её или прижимала к себе? От лезвия, спрятанного в плюшевом кролике, и то больше утешения. Но желание порезать себя до крови, перерастающее в потребность, нельзя было утолить при дневном свете, когда вся семья бодрствовала, а отец ещё только направлялся домой.
Глубокое море отчаяния и боли, захлестнувшее Сухвиндер и готовое выплеснуться наружу, запылало огнём, будто на поверхности вспыхнула нефть.
«Пусть знает, каково это».
Она встала, в несколько шагов пересекла свою спальню и, плюхнувшись на стул, замолотила по клавиатуре.
Сухвиндер, как и Эндрю Прайс, заинтересовалась, когда тот непутёвый временный преподаватель информатики попытался пустить им пыль в глаза своими знаниями. В отличие от Эндрю и нескольких других мальчишек Сухвиндер не задавала учителю вопросов о хакерах; она спокойно пошла домой и отыскала всё, что нужно, в интернете. Практически каждый современный веб‑сайт имел защиту от внедрения SQL‑кода, но, услышав, как мать обсуждала анонимный взлом веб‑сайта совета, Сухвиндер подумала, что защита на этом дурацком старом сайте минимальна.
Ей всегда было легче печатать, чем писать от руки, проще читать компьютерный код, чем длинные цепочки слов. Найти сайт с чёткими инструкциями по самому простому внедрению SQL‑кода не заняло много времени. Теперь можно было приступать к делу.
Взлом сайта занял пять минут, и то потому, что сперва она опечаталась при наборе кода. К её изумлению, выяснилось, что администратор сайта – где они только такого взяли? – не убрал информацию о пользователе «Призрак Барри Фейрбразера» из базы данных, а только удалил его пост.
Отправить сообщение под тем же именем, похоже, не составляло труда.
Гораздо сложнее было сочинить текст. Сухвиндер долгие месяцы вынашивала тайное обвинение – с Нового года, когда она во время празднования жалась в углу и без десяти двенадцать с изумлением поймала выражение лица матери. Печатала Сухвиндер медленно. Спелчекер исправлял ошибки.
Она не боялась, что Парминдер проверит её компьютерную историю; мать так мало её знала, так мало интересовалась тем, что происходит за дверью её комнаты, что никогда бы не заподозрила свою ленивую, глупую, неряшливую дочь.
Сухвиндер нажала на кнопку мыши, будто спустила курок.
XI
Во вторник утром Кристал не повела Робби в детский сад; она собиралась взять его с собой на похороны бабушки Кэт. Натягивая на него почти нерваные штанишки, из которых он, правда, вырос, она пыталась растолковать ему, кто такая бабуля, но её старания были напрасны. Робби не помнил бабу Кэт; он вообще не понимал, что значит «бабушка»: в его представлении родня ограничивалась матерью и сестрой. А кто был его отец – этого не знала даже Терри, хотя она и потчевала Кристал изменчивыми байками и намёками.
Кристал услышала на лестнице материнские шаги.
– Не трожь! – прикрикнула она на Робби, когда тот потянулся за пустой жестянкой от пива, закатившейся под излюбленное кресло Терри. – Пошли.
Она потащила его в прихожую. Терри спустилась по лестнице босиком, в пижамных штанах и засаленной футболке.
– Переодевайся давай, – напустилась на неё Кристал.
– Не поеду я, – сказала Терри, протискиваясь в кухню мимо сына и дочери. – Передумала.
– Да ты чего?
– Неохота, – сказала Терри, прикуривая от газовой конфорки. – Чё я там забыла?
Робби раскачивался, повиснув на руке сестры.
– Все поедут, – сказала Кристал. – И Черил, и Шейн – все.
– А мне‑то что? – огрызнулась Терри.
Кристал как чувствовала, что мать в последний момент пойдёт на попятную. Терри не улыбалось сталкиваться с родной сестрой Даниэллой, которая делала вид, что её не существует, да и с другими родственниками, воротившими от неё нос. Но на похороны могла приехать Анна‑Мари. Бессонными ночами, когда Кристал оплакивала бабу Кэт и мистера Фейрбразера, это был лучик надежды.
– Надо поехать, – сказала Кристал.
– Не, не поеду.
– Ты чего? Мы ведь бабу Кэт хороним.
– А мне‑то что? – повторила Терри.
– Она для нас столько сделала, – не отступала Кристал.
– Кто? Она? – взвилась Терри.
– Ну да. – Кристал разгорячилась и сжала ручонку Робби.
– Для тебя, может, и сделала. А для меня – шиш. Езжай‑езжай, хоть обревись у неё на могиле. А я дома посижу.
– Почему ты так?
– Это моё дело.
Между ними вновь пролегла семейная тень.
– Никак Оббо нарисовался?
– Это моё дело, – повторила Терри с жалким подобием достоинства.
Кристал повысила голос:
– Надо пойти на похороны.
– Вот и катись.
– Не вздумай колоться. – Голос Кристал поднялся ещё на октаву выше.
– Не больно надо, – бросила Терри, а сама отвернулась и стала глядеть сквозь грязное окно на замусоренный, поросший сорняками клочок земли, называвшийся задним двором.
Робби вырвался от Кристал и побежал в комнату. Засунув кулаки в карманы штанов и расправив плечи, Кристал задумалась. От мысли, что она не проводит бабулю в последний путь, ей хотелось плакать, но, с другой стороны, на кладбище придётся терпеть злобные взгляды, которые порой обжигали её в доме бабы Кэт. Она и злилась на мать, и, как ни странно, принимала её сторону. Ты хоть знаешь, кто отец? Вот потаскуха! Хотелось, конечно, познакомиться с Анной‑Мари, но было страшно.
– Ладно, я тоже дома останусь.
– А чего? Хочешь – езжай. Мне пофигу.
Но Кристал, в полной уверенности, что к матери заявится Оббо, решила остаться. Оббо неделю с лишним пропадал неизвестно где – обтяпывал свои грязные делишки. Кристал желала ему подохнуть, лишь бы только больше его не видеть. От нечего делать она взялась за уборку и разок затянулась последней самокруткой, которой поделился с ней Пупс Уолл. Это курево ей не нравилось – просто было в кайф, что оно от Пупса. Самокрутки она хранила в пластмассовой шкатулке Никки, там же, где часики Тессы.
Она думала, что тогда, на кладбище, у них с Пупсом было в последний раз, потому что на обратном пути он почти всё время молчал, а на прощание только сказал «пока», но нет, после они с ним ещё ходили в парк. Ему – она сразу поняла – в этот раз больше понравилось: они не подкуривали, и продержался он дольше. Потом он лежал рядом с ней на траве под кустами, курил, а когда она ему рассказала, что у неё умерла бабушка, он объяснил, что мать Сухвиндер Джаванды дала ей неправильное лекарство или типа того, подробностей он не знал.
Кристал ужаснулась. Значит, баба Кэт могла ещё жить и жить в своём опрятном домике на Хоуп‑стрит и Кристал по‑прежнему находила бы у неё прибежище с чистыми простынями, крошечной кухонькой, где полно еды и разномастных чашек, и маленьким телевизором в углу гостиной: «Не хочу смотреть эти гадости, выключи, Кристал».
Кристал хорошо относилась к Сухвиндер, но мать Сухвиндер угробила бабу Кэт. А во вражеском стане все едины. Кристал во всеуслышанье объявила, что уроет Сухвиндер, но тут вмешалась Тесса Уолл. Подробностей их беседы Кристал не запомнила, но вроде как Пупс что‑то переврал или напутал. Кристал нехотя пообещала Тессе не трогать Сухвиндер, но в том неистовом, переменчивом мире, где обитала Кристал, такие обещания давались, чтобы только отвязаться.
– Не трожь! – Кристал увидела, как Робби пытается открыть крышку жестянки из‑под печенья, где Терри хранила свои торчковые принадлежности.
Кристал выхватила у него банку, словно живое существо, готовое драться за жизнь и страшно отомстить за свою смерть. На крышке была выгравирована картинка: по снегу летит гружёная карета, запряжённая четвёркой лошадей, а кучер в цилиндре держит в одной руке почтовый рожок. Пока Терри курила на кухне, Кристал отнесла банку к себе наверх. Следом увязался Робби.
– Гулять хочу.
Иногда она водила его в парк, качала на качелях и сажала на карусель.
– Сегодня не пойдём, Робби.
Он скулил, пока она на него не цыкнула.
Когда стемнело – уже после того, как Кристал накормила Робби бульоном с вермишелью и выкупала, после того, как похороны давно закончились, – в дверь забарабанил Оббо. Кристал, увидев его из окна спальни Робби, поспешила вниз, но Терри её опередила.
– Всё путём, Тер? – Оббо без приглашения шагнул через порог. – Я слыхал, ты на той неделе меня обыскалась.
Хотя Кристал приказала Робби сидеть в комнате, он побежал за ней вниз. От его волос пахло шампунем; теперь к этому примешивался исходивший от потрёпанной кожаной куртки Оббо дух застарелого пота и окурков. Когда Оббо осклабился, Кристал обдало пивным выхлопом.
– Всё путём, Оббо? – сказала Терри со своей обычной интонацией: примирительной, угодливой, предполагающей, что у него в их доме есть права. – Куда ездил?
– В Бристоль, – ответил он. – Сама‑то как, Тер?
– Ей ничего не нужно, – вклинилась Кристал.
Он поморгал сквозь толстые стёкла очков. Робби с такой силой сжимал ногу Кристал, что его ноготки впивались ей в кожу.
– Это кто ещё такая? – спросил Оббо. – Мама твоя?
Терри засмеялась. Кристал испепелила его взглядом; Робби не отпускал её ногу. Осоловелый взгляд Оббо упал на ребёнка.
– Как мой мальчик?
– Он не твой, – огрызнулась Кристал.
– А ты почём знаешь? – преспокойно ухмыляясь, спросил Обби.
– Проваливай. Ей ничего не надо. Скажи ему. – Кристал почти кричала на мать. – Скажи сама, что тебе ничего не надо.
Пришибленная, зажатая между двумя характерами, куда более сильными, чем её собственный, Терри забормотала:
– Да он только повидаться зашёл…
– Нет, не только, – бросила Кристал. – Чёрта с два. Скажи ему. Скажи, что тебе ничего не надо. – Кристал перевела яростный взгляд на ухмыляющуюся физиономию Оббо. – Она уже не первую неделю в завязке.
– Это правда, Терри? – Оббо всё так же ухмылялся.
– Да, правда, – сказала Кристал, понимая, что Терри не ответит. – Она в «Беллчепел» на реабилитацию пошла.
– Это ненадолго, – сказал Оббо.
– Заткнись, – взвилась Кристал.
– Так ведь закрывают их, – пояснил Оббо.
– Чё, правда? – Терри вдруг запаниковала. – Придумал, небось?
– Делать мне больше нечего, – сказал Оббо. – Им деньги урезали, понятно?
– Ври больше, – сказала ему Кристал. – Фигня это, – повернулась она к матери. – Вам бы объявили, правда?
– Деньги урезали, – повторил Оббо, похлопывая себя по оттопыренным карманам в поисках сигарет.
– У нас же пересмотр дела будет, – напомнила Кристал матери. – Тебе никак нельзя сейчас колоться. Никак нельзя.
– Это ты о чём? – спросил Оббо, щёлкая зажигалкой, но его не просветили.
Терри встретилась взглядом с дочерью, но тут же опустила глаза на макушку Робби, одетого в пижаму и не отпускающего ногу Кристал.
– Ладно, пойду я спать, Оббо, – сказала она, не глядя в его сторону. – В другой раз как‑нибудь.
– Я слышал, у вас Кэт умерла. Мне Черил рассказала.
Лицо Терри исказилось мукой; она вдруг постарела, как баба Кэт.
– Спать пора. Пошли, Робби. Идём со мной, Робби.
Робби не хотел отпускать Кристал, пока рядом стоял Оббо. Терри протянула руку‑клешню.
– Иди, Робби, – подбодрила его Кристал. Терри порой брала его на руки, как плюшевого медвежонка; пусть уж лучше сына в руках держит, чем дозу. – Ступай. Иди с мамой.
Что‑то в голосе Кристал убедило Робби, и он позволил Терри увести себя наверх.
– Бывай, – сказала Кристал, не глядя на Оббо, и пошла в кухню, где достала из кармана последнюю самокрутку Пупса и наклонилась к плите, чтобы прикурить.
Услышав, как хлопнула входная дверь, она возликовала. Пошёл он к чёрту.
– Миленькая у тебя попка, Кристал.
Она так вздрогнула, что смахнула на жирный пол одну из немытых тарелок, которая разлетелась вдребезги. Значит, он не ушёл, а прокрался за ней. Теперь он пялился на её грудь, обтянутую тесной футболкой.
– Отвали, – сказала Кристал.
– Какая большая девочка, а?
– Отвали.
– Я слыхал, ты бесплатно даёшь, – сказал Оббо, подходя ближе. – А могла бы зарабатывать поболее мамаши.
– Кому говорю, отва…
Его рука стиснула ей левую грудь. Она хотела его оттолкнуть, но он перехватил её запястье другой рукой. Её зажжённая сигарета обожгла ему лицо, и он дважды ударил Кристал в висок; тарелки посыпались на грязный линолеум. Отбиваясь, Кристал поскользнулась и упала затылком на пол; Оббо мгновенно навалился сверху и сдёрнул с неё спортивные штаны.
– Нет, гад, не смей!
Упираясь суставами пальцев ей в живот, он расстегнул ширинку. Кристал вскрикнула, но он залепил ей пощёчину. Его запах не давал ей дышать. Оббо прорычал ей в ухо:
– Пикнешь – порежу.
Он грубо проник к ней внутрь; она слышала его хрип и свой тихий писк, которого стыдилась – такая перепуганная, такая маленькая.
Оббо кончил, слез с неё и поднялся на ноги. Мгновенно натянув штаны, она вскочила и оказалась с ним лицом к лицу; у неё текли слёзы; он глумливо ухмылялся.
– Я скажу мистеру Фейрбразеру, – услышала Кристал свой голос, прерываемый рыданиями.
Она сама не знала, откуда взялись эти слова. Надо же было сморозить такую глупость.
– Это что ещё за хрен? – Оббо подтянул молнию и неторопливо закурил, преграждая ей дорогу. – Ты ему тоже даёшь? Мочалка поганая.
Вразвалочку пройдя по коридору, он исчез.
Кристал трясло, как никогда прежде. Она думала, её сейчас вырвет; от всего тела разило его запахом. В затылке стучало; внутри горела боль; в штаны стекала липкая жидкость. Кристал бросилась из кухни в гостиную, обхватив себя руками, чтобы унять дрожь; вдруг на неё накатил ужас оттого, что он может вернуться, и она побежала запереть входную дверь.
Вернувшись в комнату, она раскопала в пепельнице окурок подлиннее и закурила. Втягивая дым, дрожа и плача, она упала на любимое кресло Терри – и тут же вскочила, потому что на лестнице послышались шаги: на пороге появилась Терри, смурная и настороженная.
– Что с тобой такое?
Кристал давилась словами.
– Чего?
– Оббо… он меня…
– Он не такой.
Терри всегда инстинктивно открещивалась от изнанки жизни: он не такой, нет, быть не может, нет, я не виновата .
Кристал набросилась на неё и толкнула в грудь; тщедушная Терри с визгом и бранью отлетела назад в коридор. У запертой двери Кристал трясущимися руками не сразу сумела отпереть замок. Всхлипывая, она пробежала ярдов двадцать по тёмной улице, но испугалась: там мог подкарауливать Оббо. Тогда Кристал рванула напрямик через соседский сад и зигзагами, переулками помчалась в сторону дома Никки; всё это время у неё в штанах растекалась сырость, и Кристал думала, что в следующий миг её стошнит.
Она понимала: то, что он с ней сделал, – это изнасилование. Такое случилось со старшей сестрой Лианны на парковке у ночного клуба в Бристоле. Кое‑кто побежал бы, Кристал знала, в полицию, но если мать у тебя – Терри Уидон, полицию к себе в жизнь впускать опасно.
Я скажу мистеру Фейрбразеру .
Её рыдания участились. Она могла бы сказать мистеру Фейрбразеру. Он знал жизнь. У него один из братьев отсидел в тюрьме. Мистер Фейрбразер сам рассказывал Кристал истории из своей юности. У него была не такая юность, как у неё, – понятное дело, так низко никто не падал, – но примерно такая, как у Никки, как у Лианны. Денег вечно не хватало; его мать выкупила в собственность свой муниципальный дом, а потом не смогла выплачивать по займу, и они какое‑то время жили в прицепе, одолженном у брата матери. Мистер Фейрбразер улаживал любые дела, во всём мог разобраться. Как‑то раз он пришёл к ним домой, чтобы поговорить насчёт её занятий спортом, потому что она поругалась с Терри и та отказывалась подписывать заявление, без которого Кристал не могла поехать с командой на регату. Он не испытал отвращения; ну, по крайней мере, не подал виду, что в принципе одно и то же. Терри, которая никому не симпатизировала и не доверяла, сказала: «Нормальный вроде» – и поставила свою подпись.
Однажды мистер Фейрбразер ей сказал: «Тебе придётся труднее, чем другим ребятам, Крис; мне тоже было труднее. Но ты сможешь пойти дальше. Тебе не обязательно повторять мой путь». Он имел в виду учёбу и всё такое, но учиться ей поздно, да и потом, это фигня полная. Допустим, умела бы она читать получше. А толку‑то?
«– Как мой мальчик?
– Он не твой.
– А ты почём знаешь?»
Сестра Лианны тогда приняла такую специальную таблетку, которую глотают на следующий день. Кристал собиралась расспросить об этом Лианну. Вдруг у неё будет ребёнок от Оббо? Эта мысль наполняла её омерзением.
Надо уносить ноги.
Она мельком вспомнила Кей, но тут же выбросила её из головы: рассказать инспектору ненамного лучше, чем заявить на Оббо в полицию. Если Кей пронюхает, она тут же заберёт у них Робби.
Отчётливый, чистый голос в голове у Кристал заговорил с мистером Фейрбразером – единственным из взрослых, с кем она могла обсуждать всё, что вздумается, не то что с миссис Уолл, правильной и зашоренной, не то что с бабой Кэт, не желавшей слушать правду.
«Робби тоже здесь не место. Как мне отсюда выбраться? Надо уносить ноги».
Единственное убежище, домик на Хоуп‑стрит, уже захватила склочная родня…
Под фонарём она ускорила бег, а потом оглянулась через плечо и убедилась, что Оббо за ней не гонится.
И ответ пришёл к ней сам собой, будто подсказанный мистером Фейрбразером.
Если она забеременеет от Пупса Уолла, ей дадут муниципальное жильё. Тогда, если Терри опять сядет на иглу, Кристал сможет забрать у неё Робби и будет растить двоих: его и младенца. И Оббо никогда, никогда в жизни не переступит её порога. Дверь у неё будет запираться на засовы, цепочки и замки, а в доме будет чистота – чистота и порядок, как у бабушки Кэт.
Кристал замедлила бег; в уличной темноте она немного успокоилась.
Уоллы, наверное, помогут деньгами. Они такие. Кристал представила, как некрасивое, озабоченное лицо Тессы склоняется над детской кроваткой. Кристал родит им внучку.
Пупса она, конечно, потеряет, как только забеременеет; все они одинаковы; у себя в Полях Кристал убеждалась в этом не раз. А может, ему даже интересно будет; странный он всё‑таки. Но ей без разницы. Он по‑любому её уже порядком достал – просто без него сейчас не обойтись. Ей нужен был ребёнок, причём не просто для достижения намеченной цели. Она любила детей, и Робби всегда любила. С ней малыши будут в безопасности; она для них станет такой, как бабуля Кэт, только моложе, добрее и лучше.
А там, глядишь, и Анна‑Мари к ней наведается, прослышав, что она съехала от Терри. Их детишки будут двоюродными. Терри явственно представила себя рядом с Анной‑Мари: как они стоят у калитки пэгфордской школы Святого Фомы и машут вслед двум маленьким девочкам в голубых платьицах и носочках.
В доме у Никки, как всегда, горел свет. Кристал опять припустила бегом.
Часть четвертая
Безумие
5.11 В соответствии с нормами общего права идиоты пожизненно лишены права голоса, тогда как душевнобольные имеют право голоса в периоды вменяемости.
Чарльз Арнольд‑Бейкер
Организация работы местного совета
7‑е изд.
I
Саманта Моллисон теперь сама купила все три DVD, выпущенные любимым бой‑бэндом Либби. Она прятала их в ящике для носков и колготок, рядом с противозачаточным колпачком. У неё была готова легенда на тот случай, если их заметит Майлз: это подарок для Либби. Иногда в рабочее время, если торговля шла вяло, она искала в интернете фотографии Джейка. И вместе с очередным уловом – Джейк в костюме, но без рубашки, Джейк в джинсах и белой майке – выудила информацию о том, что через две недели группа выступает на стадионе «Уэмбли».
В Уэст‑Илинге жила её университетская подруга. Можно было бы остановиться у неё и представить это Либби как приключение, как возможность провести время вместе. С самым искренним за последнее время волнением Саманта купила два очень дорогих билета на концерт. Вернувшись в тот вечер домой, она вся сияла от восхитительной тайны, как будто пришла со свидания.
Майлз, всё ещё в костюме, расхаживал по кухне с телефонной трубкой в руке. Он уставился на жену отстранённым, непонятным взглядом.
– Что? – с некоторым вызовом спросила Саманта.
– Не могу дозвониться до папы, – сказал Майлз. – Всё время занято; что за чертовщина? Появилось ещё одно сообщение.
В ответ на её озадаченный взгляд он с некоторым раздражением объяснил:
– Призрак Барри Фейрбразера! Очередное сообщение! На сайте совета!
– А, – сказала Саманта, разматывая шарф. – Понятно.
– Встретил сейчас на улице Бетти Росситер; она только об этом и говорила. Я проверил на форуме, но ничего не нашёл. Наверное, мама уже удалила – чёрт, надеюсь, что удалила, на неё ведь посыплются все шишки, если Бен‑Задира пойдёт к адвокату!
– Стало быть, очередь дошла до Парминдер Джаванды? – спросила Саманта нарочито равнодушным тоном.
Она не уточняла, в чём состояли обвинения: во‑первых, не хотела уподобляться Ширли и Морин, любопытным старым сплетницам, а во‑вторых, считала, что и так знает: из‑за Парминдер умерла престарелая Кэт Уидон. Через пару секунд она даже слегка оживилась:
– Говоришь, на твою маму все шишки посыплются?
– Как администратор сайта она обязана удалять клеветнические или потенциально клеветнические сообщения. Не уверен, что они с папой понимают, какие могут быть последствия.
– Если что, выступишь её защитником, она будет довольна.
Но Майлз не услышал; он повторно набирал номер и хмурился, потому что мобильный его отца по‑прежнему был занят.
– Это уже серьёзно, – сказал он.
– Вы все потирали руки, когда грязью облили Саймона Прайса. В чём же разница на этот раз?
– Если ведётся кампания против какого‑либо члена совета или кандидата…
Саманта отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Значит, он волновался вовсе не из‑за Ширли.
– Но тебе‑то бояться нечего, правда? – невинно спросила она. – У тебя нет никаких позорных тайн.
«Да откуда они возьмутся у такого зануды?»
– А как же то письмо?
– Какое письмо?
– Господи… родители говорили, что обо мне поступило письмо, анонимное! В нём говорилось, что я недостоин занять место Барри Фейрбразера!
Распахнув холодильник, Саманта принялась изучать малоаппетитное содержимое, чтобы за отворённой дверцей скрыть от Майлза свою злорадную гримасу.
– Не думаешь ли ты, что у кого‑то есть на тебя компромат? – спросила она.
– Нет… но я как‑никак адвокат, правда? У кого‑то могут быть ко мне претензии. Не думаю, что анонимки… Я хочу сказать, меня это пока не задело, но может быть и продолжение… Не нравится мне всё это.
– Ну, это политика, Майлз, – сказала Саманта, больше не скрывая усмешки. – Грязное дело.
Майлз удалился из кухни, но ей было всё равно; мыслями она уже вернулась к точёным скулам, разлёту бровей и подтянутому упругому прессу. Теперь она могла подхватить большинство песен. Надо бы купить футболку с изображением группы – и для Либби тоже. Джейк будет от неё совсем близко. Давненько у неё не бывало такого праздника.
Говард тем временем прохаживался туда‑сюда по закрытой кулинарии, прижимая к уху мобильный телефон. Шторы были опущены, внутри горел свет, а за проёмом в стене суетились Ширли и Морин, готовясь к открытию кафе; они распаковывали фарфор и стекло, взволнованно переговаривались и краем уха слушали односложные реплики Говарда.