Здавалка
Главная | Обратная связь

ФАНТАЗИИ ЗАМДИРЕКТОРА



Один из тех, кто намерен представлять интересы горожан в местном совете, – Колин Уолл, заместитель директора средней общеобразовательной школы «Уинтердаун». Избирателям будет небезынтересно узнать, что мистер Уолл, строгий поборник дисциплины, живёт весьма необычными фантазиями. Мистер Уолл до такой степени боится, что кое‑кто из учащихся обвинит его в неподобающем сексуальном поведении, что зачастую берёт больничный, чтобы успокоиться. Правда ли, что мистер Уолл щупал первоклассницу, Призрак может только гадать. Но как показывает фатальный фонтан фантазий замдиректора, если это и не правда, то навязчивое желание.

 

«Это Стюарт», – пронеслось в голове у Тессы.

В свечении монитора лицо Колина было мертвенно‑бледным. Случись у него инсульт, думала Тесса, он бы выглядел именно так.

– Фиона Шоукросс разболтала, не иначе, – прошептал он.

Катастрофа, которой он всегда страшился, грянула. Это конец. Он давно решил для себя, что наглотается снотворных таблеток. Вопрос только, наберётся ли в доме достаточное количество.

Тесса, на мгновение ужаснувшись при мысли о директрисе, забормотала:

– Фиона не стала бы… да и потом, она не знает…

– Она знает, что у меня ОКР[21].

– Пусть так, но она же не в курсе, какие у тебя… чего именно ты опасаешься.

– Она в курсе, – сказал Колин. – Я сам ей сказал, когда в прошлый раз собирался взять больничный.

– Зачем? – взвилась Тесса.

– Хотел объяснить, почему мне важно посидеть дома, – почти смиренно выговорил Колин.

У Тессы возникло неудержимое желание на него наорать. Только сейчас она с отвращением поняла, почему Фиона слегка брезгливо говорила как с ним, так и о нём; Тесса не питала к директрисе добрых чувств, считая её жёсткой и беспощадной.

– Всё равно я не думаю, что Фиона к этому…

– Напрямую, может, и непричастна, – перебил её Колин, вытирая ладонью пот с верхней губы. – Но Моллисон же откуда‑то пронюхал.

«Это не Моллисон. Это Стюарт, я знаю». В каждой строчке Тесса узнавала сына. Её даже поразило, что Колин ничего не видит, не связывает это сообщение со вчерашним скандалом, когда поднял руку на сына. «Даже от аллитерации не удержался. Наверняка он и предыдущие написал. О Саймоне Прайсе. О Парминдер». Тессу охватил ужас.

Но Колин даже не думал о Стюарте. Он вспоминал мысли – яркие, как память, как чувственные впечатления, буйные, отвратительные: рука, хватающая и сжимающая, в густой толпе юных тел; крик боли, искажённое детское лицо. И всё тот же вопрос, снова и снова: он и вправду это сделал? Ему понравилось? Ответов не было. Он знал только, что постоянно возвращается мыслями к тому мгновению, видит его, чувствует. Мягкая плоть под тонкой хлопковой блузкой; захват, сжатие, боль, потрясение: насилие. Сколько раз? Он и этого не знал. Часами пытался прикинуть, скольким учащимся это могло стать известно, ползут ли слухи у него за спиной и когда ждать разоблачения.

Не доверяя самому себе, он взял за правило перед выходом в коридор занимать руки стопками бумаг и папок. Перед ним кишело детское стадо, а он громогласно требовал дать дорогу, не путаться под ногами, отходить в сторону при его появлении. Ничто не действовало. Отбившись от этого стада, кто‑нибудь вечно летел прямо на него, но руки его теперь были заняты, однако это не исключало других одиозных касаний: поспешно отставив локоть, задеть девчоночью грудь; шагнув в сторону от одного ребёнка, случайно прижаться к другому; выставив колено, будто бы нацелиться на детский лобок.

– Колин, – окликнула его Тесса.

Но большое неуклюжее тело вновь содрогнулось от рыданий, и когда Тесса, обняв мужа, прижалась к нему щекой, слёзы её потекли по его лицу.

На расстоянии нескольких миль, в Хиллтоп‑Хаусе, Саймон Прайс сидел в гостиной за новёхоньким компьютером. Видя, как Эндрю умчался на работу к Говарду Моллисону, и терзаясь оттого, что этот компьютер пришлось брать в магазине, за полную стоимость, Саймон злился так, будто его в очередной раз опустили. С той самой ночи, когда палёный компьютер был выброшен в реку, Саймон ни разу не заходил на сайт местного совета, но сейчас, сложив одно с другим, решил проверить, уж не висит ли там до сих пор эта фигня, стоившая ему работы, – ведь её могли увидеть потенциальные работодатели.

Сообщения уже не было. Саймон не знал, что это заслуга жены: Рут побоялась признаться, что звонила Ширли – пусть даже для того, чтобы попросить её стереть этот пост. Приободрившись, Саймон поискал сообщение насчёт Парминдер, но и оно исчезло.

Уже собравшись закрыть страницу совета, он вдруг заметил новое послание, под темой «Фантазии замдиректора».

Саймон дважды прочёл текст и в одиночку расхохотался утробным победным смехом. Он терпеть не мог этого дёрганого, лобастого дылду. Пустяк, а приятно; выходит, он, Саймон, ещё легко отделался.

На пороге с робкой улыбкой появилась Рут; она обрадовалась, что муж повеселел: после увольнения он ходил чернее тучи.

– Что там пишут смешного?

– Знаешь Пупсова папашу? Уолл его фамилия, замдиректора школы. Вот гад – педофил, однако!

Улыбка сползла с лица Рут, и она ринулась вперёд, чтобы прочесть текст.

– Я в душ, – бодро объявил Саймон.

Дождавшись, когда он выйдет, Рут стала звонить своей приятельнице Ширли, чтобы предупредить её о грядущем скандале, но у Моллисонов было занято.

Ширли наконец‑то смогла дозвониться мужу в магазин. В этот час она ещё была в халате; Говард расхаживал по тесной подсобке.

– …Но к тебе не пробиться…

– Мо висела на телефоне. И что там сказано? Помедленней.

Ширли с расстановкой, как диктор, стала читать сообщение о Колине. Но муж её перебил:

– Ты это сохранила или как?

– Что, прости? – не поняла она.

– Ты читаешь с экрана? Это до сих пор висит на сайте? Или ты удалила?

– Как раз сейчас этим занимаюсь. – Ширли занервничала и начала изворачиваться. – Хотела сперва тебе…

– Удали сию же минуту! Господи, Ширли, это уже переходит все границы… мы не имеем права держать на сайте такие вещи!

– Но мне казалось, ты должен…

– Сотри немедленно, я с тобой ещё дома поговорю!

Говард перешёл на крик.

Ширли негодовала: никогда в жизни они не повышали друг на друга голос.

 

VI

 

Следующее заседание местного совета, первое после смерти Барри, должно было определить исход неутихающей битвы за Поля. Говард отказался перенести голосование по вопросам наркологической клиники «Беллчепел» и передачи предместья Филдс под юрисдикцию Ярвила. Поэтому Парминдер предложила Колину и Кей непременно встретиться перед заседанием, чтобы наметить стратегию.

– Но ведь Пэгфорд не имеет права в одностороннем порядке изменить административные границы, верно? – спросила Кей.

– Не имеет, – терпеливо начала Парминдер (понятно, что Кей ещё не освоилась в городе), – но совет округа запрашивал мнение совета Пэгфорда, а уж Говард из кожи вон вылезет, чтобы все проголосовали так, как выгодно ему.

Встреча проходила в гостиной дома Уоллов, поскольку Тесса мягко надавила на мужа и тот пригласил двоих других к себе – туда, где она могла присутствовать при их беседе. Тесса подала им бокалы с вином, водрузила на журнальный столик большую вазу с чипсами и молча откинулась на спинку кресла, не вмешиваясь в разговор.

Она была до предела измотана и раздражена. Анонимный пост спровоцировал у Колина острую паническую атаку – один из тех приступов, которые подтачивали его изнутри, – причём настолько жестокую, что он оказался не в состоянии пойти в школу. Парминдер не могла не знать, насколько он нездоров, она сама выписала ему больничный – и тем не менее привлекла его к этой дискуссии, нимало не беспокоясь, что вечером на Тессу обрушится очередной выплеск мучительной паранойи.

– Вне всякого сомнения, в нашем обществе зреет недовольство действиями Моллисонов, – напыщенно и авторитетно вещал Колин, будто бы и не ведал параноидальных страхов. – Они вообразили, что могут говорить от имени всего города, и, с моей точки зрения, это настраивает людей против них. Да, именно такое впечатление сложилось у меня в период предвыборной агитации.

Неплохо было бы Колину, с обидой думала Тесса, и ради неё время от времени брать себя в руки. Когда‑то ей льстила роль единственной хранительницы его тайн, утешительницы, избавительницы от страхов, но это время давно прошло. Сегодня с двух ночи до полчетвёртого утра он не давал ей спать: сидя на краю кровати, раскачивался взад‑вперёд, стонал и плакал, призывал смерть, жаловался, что не в силах долее бороться, что напрасно ввязался в эту гонку и теперь совершенно раздавлен… Тесса услышала на лестнице шаги Пупса и насторожилась, но сын прошествовал на кухню мимо их открытой двери, ограничившись убийственным взглядом на Колина, который утопал в кожаном пуфе перед камином, отчего колени у него оказались на уровне груди.

– Может быть, притязания Майлза на случайную вакансию действительно оттолкнут людей, даже тех, кто традиционно поддерживал Моллисонов? – предположила Кей.

– Вполне возможно, – кивнул Колин.

Кей повернулась к Парминдер:

– Думаете, совет и в самом деле проголосует за выселение «Беллчепела»? Я понимаю, людям неприятно, когда под ногами валяются использованные шприцы, а по улицам слоняются наркоманы, но ведь до клиники отсюда не одна миля… какое до неё дело Пэгфорду?

– Рука руку моет – это я о Говарде и Обри, – объяснила Парминдер, осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами. (Завтра именно ей предстояло идти на заседание совета, чтобы без поддержки Барри поставить на место Говарда Моллисона с его приспешниками.) – Сейчас грядёт урезание расходов на уровне округа. Если Говард вышвырнет клинику из дешёвого здания, которое она сейчас занимает, содержать её станет гораздо дороже; тогда Фоли сможет заявить, что затраты возросли и финансировать её из средств городского бюджета нецелесообразно. А потом Фоли из кожи вылезет, чтобы Филдс отошёл к Ярвилу.

Устав растолковывать очевидное, Парминдер сделала вид, что изучает принесённую Кей новую кипу документов о клинике «Беллчепел», и устранилась от беседы.

«Зачем мне это надо?» – спрашивала она себя.

Могла бы остаться дома и сидеть на диване рядом с Викрамом, который, когда она уходила, смотрел по телевизору какую‑то комедию вместе с Ясвант и Раджпалом. Её покоробило, что они хохотали; когда она сама в последний раз смеялась? Почему она здесь, почему пьёт отвратительное тёплое вино, почему бьётся за клинику, которая ей самой сто лет не нужна, и за какое‑то предместье, населённое, по её сведениям, сомнительными личностями, которых она в глаза не видела? Она не просветлённый Бхай Канхайя, не делавший разницы между душами друзей и врагов; её восприятию недоступен божественный свет, исходящий от Говарда Моллисона. Ей важнее увидеть поражение Говарда, нежели сохранить за детьми из Полей право учиться в «Сент‑Томасе», а за взрослыми – обращаться в «Беллчепел», хотя, если трезво рассуждать, это, конечно, благие дела…

(На самом деле она знала причину. Она хотела победить в память Барри. Он рассказывал ей, как много значила для него учёба в школе Святого Фомы. Одноклассники приглашали его в гости, и он, ютившийся с матерью и двумя братьями в автомобильном прицепе, благоговел от тёплых, аккуратных домиков на Хоуп‑стрит и трепетал перед солидными викторианскими особняками на Чёрч‑роу. Он даже побывал на дне рождения в том самом «доме бычком», который впоследствии купил для своей жены и четверых детей.

Барри влюбился в Пэгфорд с его рекой, полями и основательными домами. Он мечтал, чтобы у него тоже был сад, где можно играть, дерево, на которое можно повесить качели, и чтобы вокруг – куда ни глянь – было зелёное раздолье. Насобирав в школьном дворе каштанов, он привез их в Поля. Начальную школу он окончил первым учеником, а годы спустя первым из всей своей родни поступил в университет. «Любовь и ненависть, – подумала Парминдер, немного убоявшись собственной честности. – Любовь и ненависть, вот что привело меня сюда…»)

Она перевернула очередную страницу, делая вид, что внимательно читает.

Кей была польщена таким вниманием доктора, потому что эти бумаги стоили ей уйму времени и нелёгких раздумий. Она верила, что любой прочитавший подготовленные ею материалы сразу же проникнется убеждением, что клинику «Беллчепел» трогать нельзя.

Но за всеми статистическими данными, анонимными клиническими случаями и личными свидетельствами Кей видела «Беллчепел» исключительно через призму единственной пациентки – Терри Уидон. Кей чувствовала, что Терри переменилась, и это внушало ей гордость и страх одновременно. Терри начала делать слабые попытки управлять собственной жизнью. За последнее время она дважды говорила Кей: «Робби я им не отдам, хоть убей, не отдам» – и это были уже не бессильные проклятья в адрес судьбы, но некое заявление о намерениях.

«Намедни сама его в садик отвела, – сообщила она Кей, которая допустила профессиональную ошибку, выказав изумление. – Чё вытаращилась? Или я уже не гожусь сыночка в сад водить?»

Кей знала наверняка: если путь в «Беллчепел» будет для Терри заказан, та шаткая конструкция, которую они выстраивали из обломков её жизни, разлетится вдребезги. Похоже, Терри испытывала перед Пэгфордом какой‑то нутряной страх, чего Кей понять не могла.

– Чтоб ему провалиться, – заявляла Терри, когда Кей вскользь упоминала городок.

Помимо того что в Пэгфорде проживала покойная бабка её подопечной, Кей не знала, какую роль сыграл город в судьбе Терри, но опасалась, что от еженедельных поездок в Пэгфорд её самоконтроль пойдёт прахом, а вместе с ним и едва установившееся хрупкое благополучие семьи.

После Парминдер слово взял Колин и принялся рассказывать историю Филдса; Кей, изнывая, кивала, говорила «мм», но мыслями была далеко. Колина грело, что эта привлекательная молодая женщина ловит каждое его слово. С тех пор как он прочёл то злополучное сообщение, ему ни разу не было так спокойно, как нынешним вечером. Ни одного из тех катаклизмов, которые он ночами напролёт рисовал в своём воображении, не произошло. Его не выгнали с работы. Под дверью не бушевала разъярённая толпа. Никто не требовал его ареста или заключения под стражу – ни через сайт городского совета Пэгфорда, ни где‑либо ещё в интернете (он не раз искал «Гуглом»). Мимо открытой двери гостиной снова прошёл Пупс, на ходу зачерпывая ложкой йогурт. Он заглянул в комнату и на краткий миг встретился глазами с Колином. Тот сразу же сбился с мысли.

– …И… ну, в общем, вкратце как‑то так, – беспомощно закончил он.

Колин глазами искал поддержки у Тессы, но жена остановившимся взглядом смотрела в никуда. Колин был немного уязвлён; он‑то надеялся, что Тессе будет приятно видеть, как улучшилось его состояние, как он взял себя в руки после мучительной бессонной ночи. В животе зашевелились щупальца страха, но ему было спокойнее оттого, что рядом находилась Парминдер – его сестра по несчастью и жертва несправедливости – и ещё миловидная дама из социальной службы, которая внимательно и сочувственно его слушала.

Если кто и ловил каждое его слово насчёт законного права Филдса оставаться в составе Пэгфорда, то не Кей, а Тесса. По её мнению, доводам мужа недоставало убеждённости. Ему хотелось верить в то, во что верил Барри; ему хотелось одолеть Моллисонов потому, что к этому стремился Барри. Сам Колин терпеть не мог Кристал Уидон, но Барри относился к ней с теплотой, а потому Колин допускал, что в ней есть нечто такое, что остаётся за гранью его понимания. Тесса знала, что характер мужа представляет собой странную смесь высокомерия и смирения, непоколебимой убеждённости и неуверенности.

Как же глубоко они заблуждаются, думала Тесса, глядя на эту троицу, погружённую в созерцание диаграммы, которую Парминдер извлекла из материалов Кей. Они считают, что смогут повернуть вспять шестьдесят лет неприязни и обид с помощью нескольких листков с цифрами. Среди них нет такого, как Барри. Он был живым примером тому, что они предлагают в теории: от нищеты пробился к богатству, от унизительного бессилия – к заметному месту в обществе. Неужели они сами не чувствуют, что по силе убеждения в подмётки не годятся человеку, которого уже нет в живых?

– Людей определённо раздражает, что Моллисоны пытаются заправлять всем единовластно, – повторил Колин.

– Я уверена, – заявила Кей, – они больше не смогут разглагольствовать о бесполезности клиники, когда эти материалы будут преданы огласке.

– В совете ещё не все забыли Барри, – добавила Парминдер чуть дрогнувшим голосом.

Тесса вдруг поняла, что её скользкие от жира пальцы шарят в пустоте. Под шумок она в одиночку прикончила чипсы.

 

VII

 

Стояло ясное, благоуханное утро, но по мере приближения большой перемены в компьютерном классе школы «Уинтердаун» становилось душно; проникающий через грязные окна свет игривыми солнечными зайчиками дрожал на пыльных мониторах. Хотя ни Пупса, ни Гайи рядом не было, Эндрю Прайсу всё равно не удавалось сосредоточиться. Он не мог думать ни о чём другом, кроме ненароком подслушанного вчера вечером разговора родителей. Они на полном серьёзе обсуждали переезд в Рединг, где жила сестра Рут с мужем. Повернувшись ухом в сторону открытой кухонной двери, Эндрю затаился в тесной, тёмной прихожей и ловил каждое слово: похоже, отцу светила работа – или перспектива работы – благодаря их дяде, которого Эндрю и Пол почти не знали, потому что Саймон его на дух не выносил.

– Платить будут сущие гроши, – говорил Саймон.

– Это ещё неизвестно. Он же не сказал…

– К бабке не ходи. А жизнь там дороже…

Рут пробормотала что‑то уклончивое. Эндрю боялся дышать; одно то, что мать не бросилась поддакивать Саймону, означало, что она жаждет уехать.

Эндрю не мог представить своих родителей ни в каком другом жилище, кроме Хиллтоп‑Хауса, и ни в каком городе, кроме Пэгфорда. Для него само собой разумелось, что они останутся здесь навсегда. Это он, Эндрю, когда‑нибудь уедет в Лондон, а Саймон и Рут будут доживать свой век на этом холме, как вросшие в склон деревья.

Он украдкой поднялся к себе в спальню и стал будто впервые смотреть из окна на мерцающие огни Пэгфорда, лежащего в глубокой чёрной лощине между холмами. Где‑то там, внизу, Пупс курит сейчас в своей мансарде и наверняка смотрит порнушку на компе. Гайя тоже в той стороне: исполняет загадочные девичьи ритуалы. До Эндрю вдруг дошло, что она пережила то же, что предстояло ему: её с корнем вырвали из знакомого места и пересадили на новое. Из‑за этого между ними возникала некая глубинная общность; такие мысли доставили Эндрю подобие меланхолического удовольствия. Но она не хотела для себя такой пересадки. Эндрю в смятении схватил мобильник и набил сообщение Пупсу: «СМЗ предлагают работу в Рединге. М. б. согласится».

Пупс так и не ответил, и Эндрю до сих пор с ним не виделся, потому что у них были разные уроки. Вообще они не встречались целых две недели – Эндрю теперь подрабатывал в «Медном чайнике». Их самый длительный за последнее время разговор касался поста насчёт Кабби, который Пупс выложил на сайте местного совета.

– Думаю, Тесса подозревает, – небрежно бросил Пупс. – Всё время косится на меня проницательно.

– И что ты ей скажешь? – перепугался Эндрю.

Эндрю знал, что Пупс жаждет славы и признания, что размахивает правдой, как грозным оружием, но соображает ли он, что ни под каким видом не должен обмолвиться о роли Эндрю, который, собственно, и дал жизнь Призраку Барри Фейрбразера? Пупс и раньше плохо понимал, что значит иметь отцом Саймона, а в последнее время втолковать что‑либо Пупсу становилось почему‑то всё труднее.

Выпав из поля зрения учителя информатики, Эндрю набрал в строке интернет‑поиска слово «Рединг». По сравнению с Пэгфордом Рединг был огромен. Там ежегодно проходил музыкальный фестиваль. Оттуда было всего сорок миль до Лондона. Эндрю изучил расписание поездов. Возможно, он по выходным будет ездить в столицу точно так же, как сейчас ездит на автобусе в Ярвил. Но по большому счёту ему казалось, что это дохлый номер: он не знал ничего, кроме Пэгфорда; он так и не сумел представить себе их семью в каком‑нибудь другом месте.

На большой перемене Эндрю без проволочек ушёл из школы и отправился на поиски Пупса. Скрывшись от посторонних глаз, он сразу же закурил и, привычным жестом засовывая зажигалку в карман, услышал девичий голосок:

– Привет.

С ним поравнялись Гайя и Сухвиндер.

– Всё путём, – откликнулся он, выдыхая дым в сторону от милого личика Гайи.

У их троицы в последние две недели установились особенные отношения – как ни у кого. Подработка в кафе связала их тонкой нитью. Они уже знали набор дежурных шуточек Говарда и стойко терпели нездоровый интерес Морин к тому, что творится у них в семьях; они потешались при виде её старческих коленок, торчащих из‑под слишком короткого форменного платья, и, словно купцы в чужой земле, обменивались драгоценными крупицами личных сведений. Так девочки узнали, что отца Эндрю уволили; Эндрю и Сухвиндер стало известно, что Гайя устроилась на эту работу, чтобы скопить на железнодорожный билет и вернуться в Хэкни, а Эндрю и Гайя узнали, что мать Сухвиндер категорически против её работы на Говарда Моллисона.

– Где же твой дружок Жирдяй? – спросила Гайя, когда они втроём приноровились идти в ногу.

– Без понятия, – бросил Эндрю. – Он мне не попадался.

– Невелика потеря, – отозвалась Гайя. – Сколько ты выкуриваешь за день?

– Не считал. – Эндрю окрылил её интерес. – Хочешь сигаретку?

– Нет, – отказалась Гайя. – Я против курения.

Он тут же задался вопросом, распространяется ли её отвращение к курению на поцелуи с курильщиками. Нив Фейрбразер не возражала, когда на школьной дискотеке он обшарил языком её рот.

– А Марко не курит? – поинтересовалась Сухвиндер.

– Нет, у него вечно тренировки, – сказала Гайя.

К этому времени Эндрю уже почти свыкся с мыслью о Марко де Луке. Было своё преимущество в том, что Гайя, так сказать, хранила верность человеку со стороны. Тягостное впечатление от вывешенных на её страничке в «Фейсбуке» фотографий, на которых они с Марко были запечатлены вместе, со временем притупилось. Эндрю не обманывался тем обстоятельством, что послания, которые Гайя и Марко оставляли друг другу, становились всё более редкими и менее тёплыми. Есть ведь ещё телефон, есть электронная почта, но он знал одно: при упоминании о Марко у Гайи вытягивалось лицо.

– А вот и он, – сказала Гайя.

Но перед ними возник не красавчик Марко, а Пупс Уолл, который около газетного павильона трепался с Дейном Талли.

Сухвиндер застыла, но Гайя вцепилась ей в руку выше локтя.

– Ты имеешь право ходить где угодно, – сказала она, осторожно подталкивая подругу вперёд; её зелёные глаза с карими крапинками сужались по мере приближения к тому месту, где курили Пупс и Дейн.

– Всё путём, Арф, – окликнул Пупс, когда троица подошла совсем близко.

– Пупс, – отозвался Эндрю.

Во избежание неприятностей и в первую очередь наездов на Сухвиндер в присутствии Гайи он спросил:

– Получил мою эсэмэску?

– Которую? – спросил Пупс. – А, да… насчёт Сая? Уезжаешь, что ли?

Его снисходительную небрежность можно было объяснить разве что присутствием Дейна Талли.

– Возможно, – ответил Эндрю.

– А куда? – поинтересовалась Гайя.

– Моему старику предлагают работу в Рединге, – сказал Эндрю.

– Ничего себе, там мой папа живёт! – изумилась Гайя. – Можно будет вместе потусоваться, когда я туда приеду. Фестиваль там просто обалденный. Слышь, Винда, хочешь сэндвич?

Эндрю настолько поразило её добровольное предложение встречи, что он замешкался с ответом, и она исчезла в недрах газетного павильона. На миг эта заплёванная автобусная остановка, сам газетный павильон и даже задрипанный, раз рисованный татуировками Дейн Талли в заношенной фут болке и тренировочных штанах озарились почти небесным светом.

– Ладно, у меня дела, – заявил Пупс.

Дейн прыснул. Пупса как ветром сдуло: Эндрю даже не успел ничего сказать или напроситься к нему в компанию.

Пупс не сомневался, что Эндрю будет удивлён и обижен таким равнодушием, и это его радовало. Он не спрашивал себя, что же в этом такого радостного и почему в последние дни им овладело непреодолимое желание ранить других. Не так давно он решил, что копаться в мотивах своих поступков неаутентично, и в результате его личная философия стала удобнее в использовании.

По дороге в Поля он вернулся мыслями к вчерашнему разговору с матерью: впервые после того дня, когда Кабби его ударил, она зашла к нему в комнату.

(– Насчёт сообщения про твоего отца на сайте совета, – начала она. – Я должна… я хочу… спросить у тебя, Стюарт: это ты написал?

Чтобы набраться смелости предъявить ему обвинение, ей потребовалось несколько дней, и Пупс подготовился.

– Нет, – ответил он.

Возможно, более аутентично было бы сказать «да», но с какой стати он должен оправдываться?

– Не ты? – переспросила она тем же тоном.

– Нет, – повторил он.

– Понимаешь, очень и очень ограниченное число людей знает про папины… что его беспокоит.

– Это не я.

– Сообщение появилось в тот самый вечер, когда вы повздорили и папа тебя…

– Сказал же, это не я.

– Стюарт, ты ведь знаешь, он болен.

– Ты много раз говорила.

– Да, я много раз говорила, потому что так оно и есть! Он ничего не может с собой поделать… у него тяжёлое психическое расстройство, которое причиняет ему бесчисленные страдания и беды.

У Пупса запищал мобильник: пришла эсэмэска от Эндрю. Пупса словно ударили под дых: Арф уезжает навсегда.

– Стюарт, я с тобой разговариваю…

– Знаю… что?

– Все эти сообщения… про Саймона Прайса, про Парминдер, про папу… эти люди тебе знакомы. Если за всем этим стоишь ты…

– Говорю тебе, это не я.

– …то ты наносишь людям огромный вред. Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням, Стюарт.

Пупс пытался представить себя без Эндрю. Они знали друг друга с четырёх лет.

– Это не я, – сказал он.)

Тяжкий, непоправимый вред человеческим жизням.

Сами виноваты, с презрением размышлял Пупс, сворачивая на Фоули‑роуд. Жертвы Призрака Барри Фейрбразера погрязли во лжи и лицемерии, а тут их вывели на чистую воду. Безмозглые тараканы, бегущие от яркого света. Они понятия не имеют, что такое реальная жизнь.

Пупс увидел хибару, перед которой на траве валялась лысая автомобильная покрышка. Он заподозрил, что это и есть жилище Кристал, и, проверив номер дома, понял, что не ошибся. Сюда его занесло впервые. Ещё пару недель назад он ни за что не согласился бы увидеться с ней в этой лачуге во время школьного перерыва на обед, но теперь обстоятельства изменились. Он сам изменился.

Поговаривали, что у Кристал мать – проститутка. А уж наркоша – на все сто. Кристал сказала, что дома никого не будет: мать пойдёт в «Беллчепел» на очередной укол метадона. Не замедляя шага, Пупс прошагал по садовой дорожке, но неожиданно его обуяло беспокойство. Из окна спальни Кристал следила за его приближением. Она закрыла все двери на нижнем этаже, чтобы он не увидел ничего, кроме прихожей, и заранее перенесла весь хлам частью в гостиную, частью на кухню. Грязный ковёр был местами прожжён, обои – в пятнах, но тут уж она ничего не могла поделать. Хвойный аэрозоль закончился, но Кристал нашла какой‑то отбеливатель и побрызгала на пол в ванной и на кухне, где воняло сильней всего.

Когда Пупс постучал, она сбежала вниз. У них было мало времени; к часу могли вернуться Терри и Робби. Но долго ли умеючи детей строгать?

– Салют, – сказала она, открывая дверь.

– Всё путём? – Пупс выпустил дым через ноздри.

Он сам не знал, что ожидал здесь увидеть. На первый взгляд дом изнутри показался ему закопчённой пустой коробкой. Мебели не было вовсе. Закрытые двери впереди и слева имели зловещий вид.

– Мы здесь одни? – уточнил он, перешагивая через порог.

– Ага, – сказала Кристал. – Пошли наверх. В мою комнату.

Она повела его за собой. Чем дальше они углублялись в дом, тем гаже становилась вонь: коктейль из гнилья и хлорки. Пупс старался абстрагироваться. На лестничной площадке тоже были закрыты все двери, кроме одной. Туда и вошла Кристал.

Пупс обещал себе ничему не удивляться, но в комнате не было ничего, кроме матраса, накрытого простынёй и одеялом без пододеяльника; в углу кучей валялись шмотки. К стенке скотчем крепились фотографии, вырванные из таблоидов: портреты знаменитостей и поп‑звёзд.

Кристал сделала этот коллаж накануне, вдохновившись видом стены в спальне Никки. Готовясь к приходу Пупса, она решила придать своей комнате более гостеприимный вид. Задёрнула тонкие занавески. Они окрашивали дневной свет в голубоватый оттенок.

– Дай посмолить, – попросила она. – Страсть как хочется сигаретку.

Он дал ей прикурить. Раньше он не видел, чтобы она так психовала; ему больше нравилось считать её дерзкой и многоопытной.

– Время поджимает, – напомнила она и принялась раздеваться, не вынимая изо рта сигарету. – Скоро мама придёт.

– Она в «Беллчепел» пошла, да? – уточнил Пупс, стараясь мысленно вернуть Кристал её жёсткий облик.

– Угу, – подтвердила Кристал, сидя на матрасе и стаскивая спортивные штаны.

– А что будет, если клинику закроют? – спросил Пупс, снимая пиджак. – Ходят такие разговоры.

– Без понятия, – сказала Кристал, но ей стало страшно; материнская сила воли, хрупкая и уязвимая, как неоперившийся птенец, могла сломаться от малейшего толчка.

Кристал уже разделась до нижнего белья. Снимая ботинки, Пупс заметил нечто рядом с кипой одежды: маленькую пластмассовую шкатулку с откинутой крышкой, а внутри – свернувшиеся кольцом знакомые часы на ремешке.

– Это часы моей мамы? – изумился он.

– Ты чё? – Кристал задёргалась. – Нет, – соврала она. – Они мне от бабушки достались. Не тро…

Но он уже вытащил часы из шкатулки.

– Мамины, – подтвердил Пупс, узнав ремешок.

– Ни фига!

Кристал пришла в ужас. Она уже почти забыла, как у неё оказались эти часики. Пупс умолк, и это ей не понравилось.

Часы, которые Пупс держал на ладони, одновременно были для него и вызовом, и упрёком. Он попеременно представил, как выходит отсюда, небрежно засовывая часы в карман, или, пожав плечами, возвращает их Кристал.

– Это мои, – не сдавалась она.

Ему не хотелось изображать из себя полицейского. Он хотел быть выше закона. Но вопрос решился сам собой, когда он вспомнил, что это подарок матери от Кабби: вернув часы Кристал, он продолжил раздеваться. Красная как рак, Кристал сдёрнула лифчик и трусики и голая нырнула под одеяло.

Оставшись в одних трусах‑боксерах, Пупс подошёл к ней с запечатанным презервативом в руке.

– Это нам без надобности. – У Кристал сел голос. – Я пилюли глотаю.

– Да ну?

Она подвинулась, освобождая для него место на матрасе. Пупс забрался под одеяло. Стягивая с себя трусы, он гадал, не врёт ли она про пилюли, как врала насчёт часов. Но ему хотелось разок попробовать без резинки.

– Давай, – прошептала она и, вытащив у него из пальцев серебристый квадратик, швырнула тот на скомканный рядом школьный пиджак.

Пупс представил, что Кристал от него забеременела; какие, интересно, лица будут у Тессы и Кабби, когда это выплывет наружу. У него ребёнок в Полях, его плоть и кровь. Кабби такое и не снилось.

Он залез на Кристал; вот это – он знал – и есть реальная жизнь.

 

VIII

 

В половине седьмого Говард и Ширли Моллисон вошли в пэгфордский приходской зал собраний. У Ширли руки были заняты бумагами; у Говарда на груди красовалась положенная по должности регалия – цепь с бело‑голубым гербом Пэгфорда.

Доски пола жалобно скрипели под весом грузного тела Говарда, когда он направлялся к своему месту во главе шеренги исцарапанных столов. Говард любил этот зал почти так же сильно, как собственный магазин. По вторникам в этом зале собирались девочки‑скауты, а по средам здесь функционировал Женский институт. В нём также устраивались благотворительные распродажи, юбилейные торжества, свадьбы и поминки; здесь годами копились запахи кофейников и поношенной одежды, домашних пирогов и мясных салатов, пыли и человеческих тел, но в первую очередь – старого дерева и камня. С потолочных балок на толстых чёрных шнурах свисали кованые латунные светильники, а путь на кухню проходил через резную дверь красного дерева.

Ширли хлопотала вокруг стола, раскладывая бумаги. Она обожала заседания местного совета. Помимо гордости и удовольствия, с которыми она наблюдала, как председательствует Говард, её не могло не радовать и отсутствие Морин; как лицо неофициальное, Морин довольствовалась теми крохами, которыми одаривала её Ширли.

Члены совета прибывали по одному и парами. Говард громогласно приветствовал каждого, и голос его эхом отдавался от перекрытий. В совете редко бывал полный кворум из шестнадцати человек; сегодня ожидались двенадцать.

Когда половина мест уже была занята, в своей обычной манере вошёл Обри Фоли: он словно двигался навстречу штормовому ветру, слегка сутулясь, наклонив голову вперёд, излучая невольную мощь.

– Обри! – радостно воскликнул Говард, впервые сдвинувшись с места навстречу вновь прибывшему. – Как дела? Как Джулия? Вы получили моё приглашение?

– Простите, я не совсем…

– На празднование моего шестидесятипятилетия. Здесь же… в субботу… на следующий день после выборов.

– Да, как же, как же. Говард, снаружи ожидает молодая женщина… говорит, из газеты «Ярвил энд дистрикт». Элисон… как там дальше?

– Странно, – заметил Говард. – Ведь я только что отослал ей свою статью – знаете ли, мой ответ Фейрбразеру. Наверное, в связи с этим… Пойду узнаю.

Терзаемый смутными предчувствиями, он зашаркал к дверям. У порога на него едва не натолкнулась Парминдер Джаванда: как всегда хмурая, она даже не поздоровалась, и Говард впервые не стал спрашивать: «Течёт ли жизнь мирно у нашей Парминдер?»

На тротуаре поджидала молодая светловолосая женщина, невысокая, крепко сбитая, излучавшая неистребимую жизнерадостность, за которой Говард мгновенно распознал решимость, подобную его собственной. Держа в руках блокнот, она запрокинула голову, чтобы разглядеть вензель семейства Суитлав, вырезанный на двустворчатых входных дверях.

– Здравствуйте, здравствуйте! – У Говарда слегка перехватило дыхание. – Элисон, если не ошибаюсь? Говард Моллисон. И вы проделали такой путь, чтобы сообщить мне, что писака я никудышный?

Одарив Говарда лучезарной улыбкой, журналистка пожала его протянутую руку.

– Вовсе нет, ваша статья нам понравилась, – заверила она. – Просто события принимают такой интересный оборот, что мне захотелось поприсутствовать на заседании. Не возражаете? Насколько я знаю, представителям прессы вход разрешён. Я ознакомилась с правилами.

С этими словами она двинулась к дверям.

– Да‑да, прессе вход разрешён. – Говард, идя сзади, галантно придержал для неё дверь. – Если только нам не придётся разбирать конфиденциальные вопросы.

Журналистка оглянулась; даже при тусклом свете он видел её зубы.

– Например, анонимные обвинения, которые пришли к вам на форум? От Призрака Барри Фейрбразера?

– Батюшки мои, – прохрипел Говард, улыбаясь ей в ответ. – Какие ж это новости? Пара сплетен, вывешенных в Сети!

– Разве их была только пара? Знакомые рассказали мне, что бо́льшую часть этих сообщений с форума удалили.

– Нет‑нет, ваши знакомые не так поняли, – сказал Говард. – Насколько мне известно, сообщений было всего два или три. Какая‑то бессмыслица. Лично я считаю, – он принялся импровизировать, – это детские шалости.

– Детские?

– Ну, вы понимаете. Подросток развлекался.

– Какое дело подросткам до членов местного совета? – Улыбка не сходила с её лица. – Кстати, один из пострадавших, говорят, лишился работы. Скорее всего, в результате обвинений, выдвинутых против него на вашем сайте.

– Впервые слышу, – покривил душой Говард.

Накануне Ширли встретила в больнице Рут, а потом всё ему доложила.

– У вас в повестке дня, – продолжила Элисон, когда они входили в ярко освещённый зал, – стоит вопрос о клинике «Беллчепел». В своих материалах и вы, и мистер Фейрбразер представили сильные аргументы с обеих сторон. На статью мистера Фейрбразера пришло множество откликов. Главный редактор был доволен. Если читатели пишут в газету…

– Да, я просматривал, – сказал Говард. – Никто особо не превозносил эту клинику, верно?

Советники, расположившиеся за столом, не сводили с них глаз. Элисон Дженкинс отвечала невозмутимой улыбкой.

– Позвольте предложить вам место.

Говард немного запыхался, повозившись со штабелем составленных друг на друга стульев и усадив Элисон футах в двенадцати от стола.

– Спасибо.

Она подвинула стул футов на шесть вперёд.

– Леди и джентльмены, – объявил Говард, – сегодня мы удостоились внимания прессы. Мисс Элисон Дженкинс из «Ярвил энд дистрикт».

Некоторые члены совета с интересом и радостью встретили появление Элисон, но большинство насторожилось. Говард тяжело прошествовал к председательскому месту, откуда встретился с вопросительными взглядами Обри и Ширли.

– Призрак Барри Фейрбразера, – пояснил он вполголоса, с опаской усаживаясь в пластиковое кресло (в позапрошлый раз такое кресло под ним развалилось). – И «Беллчепел». А вот и Тони! – выкрикнул он, да так, что Обри вздрогнул. – Входи же, Тони… Если не возражаете, подождём ещё пару минут – должны прийти Генри и Шейла.

За столом переговаривались чуть тише обычного. Элисон Дженкинс что‑то строчила в блокноте. Говард со злостью думал: «Всё из‑за этого дьявола, из‑за Фейрбразера». Никому другому не пришло бы в голову позвать на заседание прессу. На долю секунды Говард отождествил Барри с Призраком: два смутьяна – живой и мёртвый.

Как и Ширли, Парминдер принесла на заседание целую кипу бумаг; поверх них сейчас лежала повестка дня, которую с притворным вниманием изучала Парминдер, чтобы только ни с кем не разговаривать. Но мысли её были заняты этой женщиной, усевшейся почти напротив неё. Именно «Ярвил энд дистрикт» поместила заметку о коллапсе Кэтрин Уидон и о претензиях её родных в адрес врача общей практики. Имя Парминдер не называлось, но, без сомнения, журналистка её узнала. Вероятно, Элисон наслышана об анонимном посте насчёт самой Парминдер.

«Может, успокоишься? Не уподобляйся Колину».

Говард уже принимал извинения и спрашивал, будут ли поправки к предыдущему протоколу, но у Парминдер так шумело в ушах, что она его почти не слышала.

– Если нет возражений, – сказал Говард, – в первую очередь рассмотрим пункты восемь и девять, поскольку советник мистер Фоли располагает информацией по этим вопросам, но должен будет нас покинуть…

– …в половине девятого, – уточнил Обри, посмотрев на часы.

– Да‑да, если возражений нет – никто не возражает? – вам слово, Обри.

Обри изложил дело просто и без лишних эмоций. Грядёт очередной пересмотр административных границ; в связи с этим определённые круги за пределами Пэгфорда впервые потребовали передачи Филдса под юрисдикцию Ярвила. Эти круги готовы взять на себя относительно небольшие расходы, которые сейчас несёт Пэгфорд, с тем чтобы присоединить антиправительственно настроенный электорат к Ярвилу и таким способом обеспечить перевес сил на предстоящих выборах, тогда как в Пэгфорде эти голоса погоды не сделают: Пэгфорд с середины пятидесятых годов прошлого века стабильно голосует за консерваторов. Границы административного деления несложно будет пересмотреть под видом упрощения и рационализации: Ярвил и так несёт основное бремя расходов на нужды Филдса.

В заключение Обри подчеркнул, что полезно было бы сформулировать мнение Пэгфорда для передачи в Ярвилский областной совет.

– …Конкретные, чётко изложенные тезисы, – говорил он, – и на этот раз, по моему глубокому убеждению…

– Раньше это не помогало, – высказался под одобрительный ропот один из его прихвостней.

– Поймите, Джон, раньше никто не интересовался нашей позицией, – вмешался Говард.

– Может быть, имеет смысл вначале самим определиться с нашей позицией, а потом уже делать публичные заявления? – ледяным тоном спросила Парминдер.

– Конечно, – вкрадчиво произнёс Говард. – Открывайте дискуссию, доктор Джаванда.

– Не знаю, все ли прочли статью Барри, – начала Парминдер. Под взглядами советников она старалась не думать об анонимной клевете и о журналистке, сидящей напротив. – Я считаю, в ней вполне отчётливо изложены доводы за сохранение Филдса в составе Пэгфорда.

Парминдер заметила, как Ширли, деловито ведущая протокол, криво улыбнулась своей авторучке.

– И главный довод – что нужно заботиться о таких, как Кристал Уидон? – спросила пожилая дама по имени Бетти, сидевшая в дальнем конце стола.

Парминдер её не переваривала.

– Главный довод – что в Филдсе тоже живут люди и они тоже члены общества, – ответила она.

– Они считают себя жителями Ярвила, – заявил другой подпевала. – Так было всегда.

– Я прекрасно помню, – продолжала Бетти, – что эта Кристал Уидон на загородной экскурсии столкнула одного ребёнка в реку.

– Ничего подобного, – жёстко возразила Парминдер, – это было на глазах у моей дочери… двое мальчиков затеяли драку… впрочем, неважно…

– А я слышала, что это сделала Кристал Уидон, – повторила Бетти.

– Слышали звон, да не знали, где он! – сказала, точнее, выкрикнула Парминдер.

Все собравшиеся были поражены. Она и сама себе поразилась. В старых стенах загудело эхо. У Парминдер перехватило горло; опустив голову, она уставилась в повестку и услышала издалека голос Джона:

– Лучше бы Барри говорил за себя, а не за эту девицу. Ему очень много дала школа Святого Фомы.

– Беда в том, – заметила одна из женщин, – что Барри – один, а всяких отморозков – толпы.

– Они ярвилцы, и точка, – заявил мужской голос. – И место им – в Ярвиле.

– Это неправда. – Парминдер специально понизила голос, но все притихли в ожидании её крика. – Это искажение фактов. Взять хотя бы тех же Уидонов. В статье Барри ясно сказано. Предки этой семьи издавна жили в Пэгфорде, но…

– …но перебрались в Ярвил, – подхватила Бетти.

– Здесь не было жилья, – Парминдер с трудом держала себя в рамках, – ведь вы же сами не допустили застройки городских окраин.

– Вы, конечно, извините, но вас здесь не было. – Бетти порозовела и демонстративно отвела взгляд от Парминдер. – Вы не знакомы с историей здешних мест.

Тут заговорили все разом: собравшиеся разделились на маленькие группки, и Парминдер ничего не могла разобрать. У неё застрял ком в горле; ей не хватало духу поднять глаза.

– Ставлю вопрос на голосование! – загремел Говард, и вновь воцарилась тишина. – Кто за то, чтобы сообщить областному совету о нашей поддержке переноса границ и вывода Филдса из состава Пэгфорда?

Опустив руки на колени, Парминдер стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Вокруг неё зашуршали рукава.

– Очень хорошо! – победно возгласил Говард, и его ликование отразилось от сводов зала. – Итак, сейчас мы с Тони и Элен набросаем проект решения, пошлём по кругу, чтобы все смогли ознакомиться, – и делу конец. Очень хорошо!

Два‑три человека зааплодировали. У Парминдер потемнело в глазах; она несколько раз моргнула. Повестка расплывалась. Молчание оказалось таким долгим, что она наконец подняла глаза: возбуждённый успехом, Говард схватился за свой ингалятор, и советники озабоченно следили за его движениями.

– А теперь, – прохрипел побагровевший, но сияющий Говард, откладывая ингалятор, – если нет никаких добавлений, – секундная пауза, – переходим к пункту девять. «Беллчепел». По этому поводу Обри тоже хочет нам кое‑что сообщить.

«Барри бы этого не допустил. Он бы вступил с ними в спор. Сумел бы рассмешить Джона, и тот проголосовал бы с нами. Он должен был говорить за себя, а не за Кристал… Я его подвела».

– Благодарю, Говард, – начал Обри, и кровь колоколом застучала у Парминдер в ушах, и она ещё глубже вонзила ногти в ладони. – Как вы знаете, нас ждёт весьма радикальное сокращение финансирования на уровне округа…

Пока я был жив, она меня любила и выдавала это каждым взглядом…

– …и «Беллчепел» – одно из учреждений, о котором необходимо поговорить в связи с этим, – продолжал Обри. – Я подумал, что сейчас стоит взять слово мне, ведь здание, как вам известно, принадлежит Пэгфорду…

– …а срок аренды истекает, – подхватил Говард.

– Совершенно верно.

– Но это ветхое здание, по‑видимому, никого не заинтересовало? – спросил бухгалтер, а ныне пенсионер, сидевший в дальнем конце стола. – Мне говорили, оно находится в аварийном состоянии.

– Ну, нового арендатора найти не проблема, – миролюбиво сказал Говард. – Но это в данный момент несущественно. Сейчас мы должны решить, насколько эффективно…

– Вот уж это в данный момент тем более несущественно, – перебила его Парминдер. – Не в компетенции местного совета судить об эффективности работы клиники. Мы не финансируем работу медиков. Они нам не подчиняются.

– Но здание у нас в собственности, – проговорил Говард, всё ещё улыбаясь, всё ещё сохраняя вежливость. – А посему вполне естественно, с моей точки зрения, обсудить…

– При рассмотрении фактов, касающихся работы клиники, необходимо соблюдать взвешенный подход, – сказала Парминдер.

– Очень прошу меня извинить, – вмешалась Ширли, моргая глазами в сторону Парминдер, – но вынуждена просить вас, доктор Джаванда, не перебивать председателя. Ужасно трудно вести протокол, когда люди не дают высказаться другим. Ох, я и сама перебила, – улыбнулась она. – Виновата!

– Видимо, совет хочет и впредь получать доход от этого здания, – продолжала Парминдер, не обращая внимания на Ширли. – Насколько мне известно, арендаторы пока что не выстраиваются в очередь. Почему же мы так торопимся расторгнуть договор аренды?

– Наркоманов там не лечат, – заявила Бетти. – А наоборот, ещё больше накачивают наркотиками. Я жду не дождусь, когда эту клинику выселят.

– Областной совет вынужден принимать очень трудные решения, – сказал Обри Фоли. – Правительство ждёт от органов местного самоуправления более миллиарда фунтов экономии. Мы больше не можем оказывать услуги в прежнем объёме. Таковы сегодняшние реалии.

Парминдер трясло от того, как члены совета прогибались перед Обри, с жадностью ловя каждый звук хорошо поставленного низкого голоса и согласно кивая. Она прекрасно знала, что некоторые из них называют её Бен‑Задира.

– Исследования показывают, что наркомания возрастает во время экономических кризисов, – сказала Парминдер.

– Это их личный выбор, – не унималась Бетти. – Никто же не заставляет их употреблять наркотики.

Она огляделась, ища поддержки. Ширли ей улыбнулась.

– Порой мы вынуждены принимать непростые решения, – вещал Обри.

– Значит, вы с Говардом, – не дала ему договорить Парминдер, – приняли решение выдавить клинику из здания, чтобы окончательно её погубить.

– Чем поощрять всякий сброд, лучше придумать более достойные способы распределения средств, – вмешался бухгалтер.

– Лично я урезала бы им все пособия, – заявила Бетти.

– Я был приглашён на это заседание с тем, чтобы ввести вас в курс происходящего на уровне округа, – мягко проговорил Обри. – Только и всего, доктор Джаванда.

– Прошу вас, Элен, – обратился Говард к женщине, которая уже давно тянула руку, чтобы получить слово.

Её выступления Парминдер не слышала. Она совершенно забыла о документах, накрытых повесткой дня, – Кей Боден корпела над ними не одну неделю: статистические данные, случаи успешной реабилитации, разъяснение преимуществ метадона перед героином, анализ последствий героиновой зависимости, как материальных, так и социальных. Зал вдруг сделался каким‑то жидким, нереальным; она уже чувствовала, что находится на грани взрыва, равного которому у неё не случалось, но места для сожаления не было, как не было возможности себя остановить; оставалось только смотреть на себя со стороны; поздно, слишком поздно…

– …Культура распределения, – говорил Обри Фоли. – Эти люди буквально ни дня в своей жизни не работали.

– Давайте признаем, – сказал Говард, – что проблема решается легко. Прекратите употреблять наркотики! – С примирительной улыбкой он повернулся к Парминдер. – У них есть такое понятие – «ломка», правильно, доктор Джаванда?

– Так вы считаете, что наркозависимость – это их частное дело, а им надо просто взять и изменить своё поведение? – спросила Парминдер.

– Если коротко – да.

– Пока они не обошлись государству ещё дороже.

– Вот имен…

– А знаете ли вы, – во весь голос произнесла Парминдер на волне беззвучного взрыва, – во сколько десятков тысяч фунтов обошлись государству вы, Говард Моллисон, вследствие своей полной неспособности прекратить обжорство?

От шеи к щекам Говарда поползло густое винно‑красное пятно.

– Задумались ли вы о стоимости шунтирования, медикаментов, длительного пребывания в стационаре? – гремела Парминдер. – Об услугах врачей, к которым вы обращаетесь со своей астмой, повышенным давлением и мерзкой сыпью – исключительно потому, что не желаете расстаться с лишним весом?

Когда Парминдер сорвалась на крик, другие члены совета запротестовали; Ширли вскочила. Но Парминдер пошла вразнос: она по‑прежнему кричала, судорожно сгребая бумаги, разлетевшиеся по столу от её отчаянной жестикуляции.

– А как же врачебная тайна? – взвизгнула Ширли. – Возмутительно! Просто возмутительно!

Из дверей Парминдер сквозь собственные яростные всхлипывания услышала, как Бетти требует её немедленного исключения из совета; она почти выбежала из зала, понимая, что вызвала катастрофу, и хотела лишь одного: навеки провалиться в темноту.

 

IX

 

Газета «Ярвил энд дистрикт» проявила осторожность в освещении самого бурного заседания Пэгфордского местного совета на памяти нынешнего поколения. Это мало что изменило: выхолощенный репортаж, подкреплённый красноречивыми свидетельствами участников, только дал пищу новым слухам. Масла в огонь подлила статья на первой полосе, в подробностях описавшая интернет‑нападки от имени покойника, которые, по выражению Элисон Дженкинс, «стали причиной домыслов и озлобленности. Читайте репортаж полностью на с. 4». Хотя имена обвиняемых и детали их предполагаемых преступлений в газете не разглашались, появление в прессе таких выражений, как «серьёзные обвинения» или «преступная деятельность», обеспокоило Говарда, пожалуй, даже сильнее, чем первоначальные сообщения.

– Надо было поставить защиту на сайт сразу после того, как появился первый пост. – Говард сидел у искусственного камина, адресуя свои сетования жене и партнёрше по бизнесу.

Беззвучный весенний дождик окропил окно, а чёрная лужайка заискрилась красными булавочными точками света. Говарда знобило, и он всем телом впитывал тепло, исходившее от фальшивых углей. Вот уже несколько дней чуть ли не каждый посетитель магазина и кафе заводил разговоры об анонимных посланиях, о Призраке Барри Фейрбразера и о скандале, устроенном Парминдер Джавандой на заседании совета. Говард содрогался, когда гадости, которые она выкрикивала ему в лицо, прилюдно мусолили все, кому не лень. Впервые в жизни ему стало неуютно в собственном магазине, и он забеспокоился по поводу своего, прежде незыблемого, положения в Пэгфорде. Выборы на замещение случайной вакансии, открывшейся по факту смерти Барри Фейрбразера, должны были состояться на следующий день, но вместо душевного подъёма и оживления Говард испытывал только тревогу и досаду.

– Это нам сильно повредило. Очень сильно, – повторял он.

Рука сама тянулась почесать брюхо, но Говард её отдёргивал и с видом мученика терпел зуд. Он бы дорого дал, чтобы выкинуть из головы слова, которые доктор Джаванда выкрикивала в присутствии советников и прессы. Они с Ширли уже навели справки в Генеральном медицинском совете, переговорили с доктором Крофордом и подали официальную жалобу. После того заседания Парминдер на работу не выходила и наверняка уже раскаивалась. А Говарду всё не удавалось избавиться от зрелища её гневного лица. Он был потрясён тем, что вызвал к себе такую ненависть.

– Всё перемелется, – уверяла его Ширли.

– Я в этом не уверен, – отвечал Говард. – Далеко не уверен. Мы выглядим не лучшим образом. Это заседание. Скандал на глазах у прессы. В наших рядах все увидели раскол. Обри сказал, что наверху нами недовольны. Эта история дезавуировала наше заявление насчёт Филдса. Публичная перепалка, грязь… Со стороны трудно поверить, что совет выступает от имени города.

– Но ведь это так, – усмехнулась Ширли. – Никому в Пэгфорде этот Филдс не нужен – ну, почти никому.

– Из‑за этой статьи создаётся впечатление, будто мы преследуем сторонников Филдса. Пытаемся их запугать. – Не в силах бороться с искушением, Говард что есть мочи зачесался. – Разумеется, Обри знает, что нашей вины тут не было, но эта щелкопёрка всё переиначила. Вот что я тебе скажу: если Ярвил выставит нас в неприглядном свете… не один год они только и ждут, как бы подмять нас под себя.

– Этому не бывать, – тотчас же ответила Ширли. – Этому не бывать.

– Я думал, вопрос закрыт, – рассуждал Говард, не обращая внимания на жену; все мысли его были только о Полях. – Я полагал, мы всё решили. Я думал, мы от них избавились.

Призрак Барри Фейрбразера и скандальная выходка Парминдер заслонили собой статью, над которой Говард трудился не жалея сил, чтобы каждому стало ясно, почему Поля и «Беллчепел» – позорные пятна на репутации Пэгфорда. Говард начисто забыл, как радовался обвинениям в адрес Саймона Прайса, и даже не подумал их удалить, пока об этом не попросила миссис Прайс.

– Из областного совета пришёл мейл, – повернулся он к Морин, – со множеством вопросов насчёт нашего сайта. Спрашивают, какие меры были приняты против клеветников. Там считают, что у нас недостаточная защита.

Услышав в его словах упрёк в собственный адрес, Ширли холодно процедила:

– Говард, я же говорила, что разобралась с этим вопросом.

Накануне, пока Говард был на работе, знакомая супружеская пара прислала к ним своего племянника‑студента, будущего программиста. Тот посоветовал Ширли «снести» сайт, который может «крякнуть» любой хакер, даже «чайник», а потом пригласить кого‑нибудь, «кто в этом шарит», и создать новый.

Ширли поняла хорошо если одно слово из десяти. Ясно, что «хакер» означало «взломщик», и, когда студент закончил нести свою тарабарщину, Ширли прониклась смутным ощущением, что Призрак каким‑то образом смог узнать чужие пароли – возможно, выведав их у людей в непринуждённой беседе.

Поэтому Ширли разослала сообщение с требованием сменить пароль и никому не сообщать новый. Именно это она имела в виду, заявив, что «разобралась с этим вопросом».

Что же касается рекомендации удалить сайт, хранительницей и опекуншей которого была сама Ширли, тут она никаких шагов не предприняла, но Говарду об этом не обмолвилась. Ширли боялась, что сайт с высокой степенью защиты, о которой говорил тот продвинутый юноша, окажется за пределами её управленческих и технических навыков. Она и так исчерпала свои способности, но твёрдо решила держаться за должность администратора.

– Если Майлза выберут… – начала Ширли, но Морин перебила её своим низким голосом:

– Будем надеяться, что эта гнусная история не выбила его из колеи. Будем надеяться, она пройдёт для него бесследно.

– Люди поймут, что Майлз не имеет к этому никакого отношения, – прохладно сказала Ширли.

– Ой, поймут ли? – усомнилась Морин, и Ширли тут же вспыхнула ненавистью.

Как она смеет, сидя в гостиной у Ширли, противоречить ей? Хуже того, Говард кивал Морин в знак согласия.

– Вот об этом я и беспокоюсь, – сказал он, – а Майлз нам сейчас нужен позарез, чтобы вернуть совету былую сплочённость. После выступления Бен‑Задиры поднялась такая буря, что мы даже не поставили на голосование второй вопрос – «Беллчепел». Майлз нам просто необходим.

Говард ещё не договорил, а Ширли уже вышла из комнаты в кухню, не в силах видеть, как он потакает Морин. Закипая от бешенства, она взялась заваривать чай, а сама прикидывала, не вынести ли только две чашки, чтобы Морин неповадно было.

Наперекор всему и всем Ширли до сих пор восхищалась Призраком. Его обвинения вскрыли правду о людях, которых она не любила и презирала за их разрушительные действия и упрямство. Она не сомневалась, что электорат Пэгфорда с ней согласится и отдаст свои голоса за Майлза, а не за отвратительного Колина Уолла.

– В котором часу пойдём на выборы? – Позвякивая чайным подносом, Ширли вернулась в комнату и подчёркнуто обратилась с вопросом не к Морин, а к Говарду (ведь не чей‑нибудь, а их родной сын должен получить галочку в бюллетене напротив своей фамилии).

Но к её вящему раздражению, Говард предложил им пойти втроём, после закрытия магазина.

Майлз Моллисон не меньше отца опасался, что беспрецедентно нездоровая атмосфера вокруг предстоящих выборов подорвёт его шансы. С утра пораньше он наведался в газетный павильон за площадью и услышал обрывок разговора между владелицей, которая сидела за кассой, и старичком‑покупателем.

– …Моллисон всегда мнил себя королём Пэгфорда, – говорил старичок, не замечая, как каменеет лицо хозяйки. – А Барри Фейрбразер мне очень нравился. Такая трагедия. Настоящая трагедия. Кстати, Моллисон‑младший оформлял наши завещания и выказал, как я считаю, крайнее самодовольство.

Тут у Майлза сдали нервы, и он, залившись краской, словно школьник, незаметно выскользнул из павильона. Что, если этот говорливый старикашка и был автором анонимного письма? Благодушная уверенность Майлза в собственном обаянии пошатнулась, и он раз за разом пытался представить, каково это будет, если завтра его прокатят на выборах.

Вечером, раздеваясь перед сном, Майлз наблюдал за безмолвной женой через отражение в зеркале трюмо. В последнее время любое упоминание мужа о выборах Саманта встречала в штыки. Этим вечером, как никогда, ему хотелось ободрения и поддержки. А ещё больше – женской ласки. Давненько у них не было близости. Он припомнил, что в последний раз спал с женой в ночь перед скоропостижной смертью Барри Фейрбразера. Сэм была тогда немного подшофе. С недавних пор она без этого не ложилась с ним в постель.

– Что нового на работе? – спросил он, видя в зеркале, как она расстёгивает лифчик.

Саманта ответила не сразу. Она почесала глубокие красные борозды, оставленные тесным бюстгальтером, и произнесла, не глядя на Майлза:

– На самом деле я как раз собиралась с тобой поговорить.

Ей до смерти не хотелось признаваться. Она тянула уже с месяц.

– Рой советует закрыть магазин. Дела идут неважно.

До какой степени неважно – Майлзу лучше было не знать. Она и сама потеряла дар речи, когда бухгалтер открытым текстом описал положение дел. Саманта, как ни странно, была к этому и готова, и не готова. Умом понимала, а сердцем не принимала.

– Подумать только, – сказал Майлз. – Но интернет‑бизнес вы не бросите?

– Нет, – ответила она. – Интернет‑бизнес мы не бросим.

– Это правильно, – подбодрил её Майлз и почтил минутой молчания гибель бутика. А затем спросил: – Ты сегодняшнюю газету, видимо, не читала?

Саманта потянулась за ночной сорочкой, лежащей на подушке, и он с удовольствием взглянул на её грудь. Секс определённо поможет ему расслабиться.

– Какая жалость, Сэм. – Пока Саманта облачалась в неглиже, Майлз пополз на её сторону кровати. – Это я про бутик. Отличное было местечко. Ты ведь долго там заправляла – лет десять?

– Четырнадцать, – ответила Саманта.

Она видела его насквозь. Не сказать ли мужу, чтобы отымел себя сам; не уйти ли спать в гостевую комнату, размышляла она, но проблема заключалась в том, что ей совершенно не нужен был конфликт, потому как больше всего на свете она жаждала поехать с Либби в Лондон, где они, надев одинаковые футболки, проведут целый вечер подле Джейка и его бой‑бэнда. Нынче эта поездка оставалась для Саманты средоточием счастья. Кроме всего прочего, секс мог смягчить растущее неудовольствие Майлза по поводу её отсутствия на предстоящем юбилее Говарда. Сев на мужа верхом, Саманта закрыла глаза и вообразила, что это Джейк, что они одни на пустынном белом пляже, что ей девятнадцать, а ему – двадцать один. Она взмыла к вершинам блаженства, представив, как Майлз вдалеке крутит педали катамарана и бесится, подглядывая за ними в бинокль.

 

X

 

В день выборов Парминдер вышла из Олд‑Викериджа и пошла по Чёрч‑роу к дому Уоллов. Постучав в дверь, она довольно долго ждала, пока наконец ей не открыл Колин.

Вокруг его покрасневших глаз пролегли тени; кожа под скулами казалась тонкой, как пергамент, а одежда вдруг стала велика. Он так и не приступил к работе. Весть о том, что Парминдер прилюдно разгласила всю историю болезни Говарда, отбросила назад и без того неуверенное выздоровление Колина; тот Колин, который ещё несколько дней назад с бодрым видом сидел на кожаном пуфе и рассчитывал на победу, канул в прошлое.

– Всё в порядке? – настороженно спросил он, запирая за ней дверь.

– Да, всё отлично, – сказала она. – Я подумала, ты захочешь проводить меня до зала собраний, чтобы я проголосовала.

– Я… нет, – вяло проговорил он. – Прости.

– Мне понятны твои чувства, Колин, – негромко, но твёрдо проговорила Парминдер. – Однако, устранившись от выборов, ты подаришь победу им. Я не допущу, чтобы они победили. Я пойду на избирательный участок и проголосую за тебя, но при этом хочу, чтобы ты меня сопровождал.

Парминдер отстранили от работы. Моллисоны подали жалобы во всевозможные инстанции, и доктор Крофорд посоветовал Парминдер взять отгулы. К её огромному удивлению, она вдруг почувствовала себя свободной.

Но Колин только покачал головой. Ей даже показалось, что у него навернулись слёзы.

– Не смогу, Минда.

– Сможешь! – воскликнула она. – Сможешь, Колин! Ты обязан дать им отпор! Думай о Барри!

– Я не смогу… прости… я…

Шмыгнув носом, он разрыдался. Колин и раньше плакал у неё на приёме, отчаянно рыдал под бременем страха, который носил с собой каждый день своей жизни.

– Будет тебе. – Ничуть не смутившись, она взяла его под руку и отвела в кухню, где сунула ему рулон бумажных полотенец и позволила выплакаться до икоты. – Где Тесса?

– На работе, – всхлипнул он, промокая глаза.

На кухонном столе лежало приглашение на шестидесятипятилетний юбилей Говарда Моллисона; кто‑то аккуратно порвал его надвое.

– Я получила такое же, – призналась Парминдер. – До того, как на него наорала. Послушай, Колин, проголосовать необходимо…

– Я не могу, – прошептал Колин.

– …чтобы показать, что они нас не одолели…

– Но на самом‑то деле всё наоборот, – сказал Колин.

Парминдер расхохоталась. Увидев её с раскрытым ртом, Колин тоже решил посмеяться и зашёлся громким нелепым гоготом, похожим на лай мастифа.

– Допустим, они лишили нас работы, – сказала Парминдер, – допустим, ни один из нас не хочет выходить из дому, но во всём остальном мы на недосягаемой высоте.

Сняв очки, Колин вытер мокрые глаза и усмехнулся.

– Пойдём же, Колин. Я хочу за тебя проголосовать. Битва ещё не закончена. После того как я сорвалась с катушек и перед всем советом и прессой заявила Говарду Моллисону, что он ничем не лучше распоследнего наркомана…

Он снова захохотал, и она пришла в восторг: при ней он так не смеялся с Нового года, но тогда его смешил Барри.⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.