 |
|
Он подумал, что жизнь его – нелегкая доля, но все же не без проблесков мимолетного везения.
После первого стаканчика, как водится, за знакомство Аристарх Зиновьевич минут десять не нарушал молчания, как это было в первый раз, но, заметив, что вид паренька стал менее недружелюбным и более довольным, спросил, где он и как собственно живет.
Мстислав не желал наговорить лишнего, хотел быть немногословным, и ответил кратко:
- На Щепкина живу, - словно тот спрашивал его об улице.
Но после второго стакана за его же здоровье, выпитого через еще 10 минут, Мстислав почувствовал, что щеки его зарозовели, грубое тепло проникало не только в грудь, но разливалось по всему телу, а настроение его понемногу улучшалось, и малозаметно для себя он разговорился, coming out of his shell.
- Один живете.
- Да, на квартире у родственников. Они, пожилые муж и жена, живут лето на даче. Может, вернутся только в октябре, как похолодает.
- А вы куда денетесь?
- Думаю присмотреть комнатку где-нибудь в спальных районах и жить-зимовать там, пока они - Мария Григорьевна и ее муж - снова не соберутся поехать летом на дачу.
- Платите за проживание?
- Нет. Мария Григорьевна, когда приезжала в город, денег с меня не взяла. Она раз в месяц приезжает получать за них двоих пенсию и смотрит, как я квартиру содержу, квартплату заплатил ли и живы ли цветы. И за два раза, что приезжала, оставалась довольна очень... так что денег не берет. Я им благодарен, конечно.
- Еще винца желаете?
- Нет, не буду... – но предложение было заманчивым - он немного подумал и сказал: - ладно, полстаканчика... – Аристарх Зиновьевич предложил тост за крепкое сотрудничество. Скоро щеки Мстислава заалели, стали гореть. Свет электричества казался слишком ярким. На голову будто надавливал груз, но желание говорить возрастало. – Скоро, как она уехала, меня окончательно вытолкали с работы, и еще, в довершение, меня угораздило сломать правую руку, когда я, ночью оступившись, слетел с пригорка. Сто раз по нему спускался по дороге к дому, а в потом раз! – свалился...
И вышло так, что работодателям... потенциальным, к которым я уже успел обратиться, малый опыт работы, отсутствие рекомендательных писем, рука в гипсе и пасмурное лицо – у меня ведь такое, да? – хватает, чтобы предпочесть на должность секретаря-переводчика улыбчивых девушек с их большим опытом, таких, знаете, в смешных кофтах. Таких послушненьких, ответственных! Да, если бы Мария Григ... орьевна приехала бы сейчас, то, представляю, как она осталась бы довольна бардаком в квартире... и в моих делах тоже!...– он замолчал, нахмурил брови, прикусил губу. - Что-то у меня голова болит... ну, да ладно. Не отпадет...
До этого он ел лапку все того же кролика, применяя только левую руку, без ножа и вилки, с молчаливого согласия хозяина. И теперь, прервавшись, он неловко вцепился в мясо и относительно долго пробовал откусить часть его. Откусив и прожевав, он взглянул на Аристарха Зиновьевича и заметил долю пренебрежения и снисхождения, отразившуюся в полу-усмешке на его тонких серо-розовых губах. Сколько паренек мог судить, Аристарх Зиновьевич был трезв: сидел прямо, смотрел твердо, а ощущение бездумного довольства не проявлялось на его лице. Гурьянову уже стало неудобно сидеть за столом, и он бы предпочел находиться в кресле или хотя бы на диване. Он начал испытывать тяжесть, усталость, и его начала раздражать самоуверенность и властность хозяина положения Аристарха Зиновьевича.
- И зачем я вам рассказываю? Вы же маг; небось, сами все знаете, а? – парень стал задираться.
- Знаю, - ответил тот.
- И что ж вы сами мне не расскажите?
- Потому что будет по меньшей мере неразумно тратить мою энергию на ваши неприятности, пригорки и горшки с цветами, когда все это я могу легко узнать от вас.
- А...
- Что еще?
- А когда я родился, скажите?
- Забыли, что ли? Тогда мне придется напомнить. Осенью, в сентябре. В начале. 7-го или 8-го. Нет, нет… 10-го. Вам 23 года. И вы идиот.