 |
|
Она снова быстро и с силой его ударила – на что он стал защищать голову рукой и пытаться вырвать у нее тяжелую подушку.
- Ты! – продолжала она, когда они тянули, дергая и вырывая подушку, каждый в свою сторону: – Когда я встречаю достойного и привлекательного человека, у него, оказывается, не достает ни ума ни чувства оценить мою симпатию! И мой подарок!
- Ну… - начал Гурьянов и тут же получил подушкой по лицу. – Ну, прекрати! – Он схватился за подушку и что есть силы дернул на себя. Изольда упала на него и снова взорвалась заливистым хохотом. Ее грудь, большая и круглая, как дыни, оказалась около его лица. От нее все также одурманивающе пахло духами, а еще, кажется, сандалом и розмарином. Кожа матово блестела. Он сжимал подушку в руке. Она положила руки ему на шею и, чуть подавшись вперед, привлекла его к своей груди и подержала так немного. Убрала свое колено с его ноги и прижалась остальным телом к нему. Гурьянов тяжело вздохнул, не выпуская подушки. Она запустила руки ему в волосы и стала гладить, чуть массируя, его голову.
- Я не совсем… свободен…
- Все равно, - Изольда развязала поясок халата, распахнула его и с грубым сладострастием стала тереться промежностью о его пах. Он ощутил ее губы, мятное дыхание и влажный ловкий чувственный язык.
- Понимаешь, я… - пролепетал Гурьянов, на мгновенье освободившись от ее губ.
- Это наша тайна.
Он выпустил подушку, и та глухо упала на пол; он почти с дрожью обнял ее за талию.
Глава 7
Лицо последнее: Коломский, или Дима Брось Кости
Гурьянов подсел к пареньку в красной жилетке:
- Ну, как жизнь?
- Родители машину подарили! – радостно поделился последний. – Я им все мозги проел с этим. Ну, папа решил свою машину ставить на стоянку, а наш гараж продать, а то там, знаешь, какая-то неразбериха намечается с гаражами. Ну, продали, а я тут как тут. Уломал на Seat Toledo.
- И сколько отдали?
- Брали у знакомого за три штуки баксов. 92-го года выпуска, состояние хорошее. Черного цвета. Правда, пробег как у уже дряхлой скаковой лошади. Ну, мне все равно нравится. Сказали, сам буду содержать… Не хочешь поиграть в Свинью? С одной костью, – спросил Дима Коломский.
Ему было 19 лет, и официальная должность у него была помощник повара (кем была его мать); если быть совсем точным, в доме у Юрия Ципулина, а последний был компаньон Марка Лучинского. В шутку его звали Дима Брось Кости, и просто Кости, и даже Костян. Все это пошло из-за его увлечения.
Он помогал поварихе, разносил блюда и, в общем, выполнял все обязанности «домашнего официанта», да к тому же еще нередко бегал по тем или иным мелким поручениям. Когда застольная часть кончалась, он продолжал присутствовать с гостями. И как-то он стал играть в кости с одним из гостей. Это заинтересовало еще нескольких. Остальные стали зрителями. Играли не на деньги, просто ради веселья и азарта. Вечер прошел удачно, и каждый хотя бы пару раз сыграл; Дима приобрел свою первую популярность.
Он знал правила тринадцати игр с использованием от одной до пяти костей. Гостям понравился первый раз, и в следующий раз играли снова. Если ставки заметно повышались, он выходил из игры и занимался только подсчетом очков и объявлением победителя. Если игры были достаточно просты, он шел и находил по желанию гостей музыку и хиты для танцев или просто так, для забавы. С чьей-то легкой руки его стали звать Брось Кости. Его стали брать с собой и вне дома. Он был молод, задорен и полон энергии. У него были живые азартные глаза, толстоватый нос, не то чтобы радостная, но веселая улыбка и способность бодрствовать и шутить всю ночь. Ципулин Юрий называл его обычно только по фамилии, Коломский, и требовал, чтобы тот всегда ходил при чужих в форме: темные брюки, белая рубашка, бабочка и красная жилетка, - что ж, хозяин барин. Все знакомые привыкли видеть его именно в таком виде, в том числе и Гурьянов.
Что до Гурьянова, он ликовал от появившихся денег и приятных способов их получения. Знакомые Вольвача прониклись к нему симпатией и даже стали приглашать на свои вылазки, особенно если там случалось присутствовать иностранцам. Так было и сегодня. У Юрия Ципулина была небольшая вечеринка. Он хотел взять Дину, но она не смогла: «Ой, огурцы корявые, я бы с удовольствием, но приходила Оля – мы выпили по бутылке пива, а потом меня дернуло на чай с молоком. Сейчас у меня такое состояние – что лучше не выходить никуда».
Неделю назад он снова решил отправиться к Аристарху. Встретил его Артур…
- Эй, да вы посмотрите, это ж сам господин Гурьянов к нам пришел в гости! Добрый вечер! – Артур тряхнул ему руку; только Мстислав собрался говорить, как Артур продолжал: - Они ушли.
- Кто?
- Да конь в пальто. Родичи мои. Их не будет до завтра.
- А…
- Да. Хочешь, проходи, борщ есть еще горячий.
- Борщ... – полувопросительно повторил паренек. (Он поел довольно давно и на скорую руку.)
- Я вижу, что у тебя желудок вот такой, - он поднял руку и сжал ладонь в кулак. - Девушка моя возражать против твоего присутствия не будет.
- Да что я третий делать буду.
- Да найдешь себе занятие - борщ хоть покушаешь, - Артур хохотнул. – Хочешь, Изю позову?
- Кого?
- Изю. Не помнишь, что ли?
- Не помню я не какого Изю. Ты шутишь опять?
- Кто, я? Да это ж Изя. И-изя, - проговорил он, широко растягивая губы произнося «и».
- Изя?.. Изольда, да? – догадался наконец Гурьянов.
- Сообразительный какой. Позвать ее?
- Не знаю даже.
- Ладно, проходи на наш праздник местного значения.
Играла веселая турецкая музыка, доносившаяся, как заметил Слава, из магнитофона, который был поставлен на подоконник открытого окна дома. Во дворе стояли стол и один стул, тут же рядом были 2 раскладушки, поставленные впритык близко друг к другу, спинки их были высоко подняты, так что раскладушки походили шезлонги. На одной из них располагалась девушка: с длинными черными волосами, черноокая, смуглолицая азиатка. Ее белое платье резко выделялось в наступающих сумерках. Ноги ее накрывал плед, лежавший и на рядом стоящей раскладушке.
- Познакомлю тебя со своей кралей. Сердится она на меня сейчас… - Они подошли ближе к ней. – Лейла, это Славик. (Мстиславу стало как-то неловко от такого представления.) Это Лейла.
- Привет, - сказал паренек.
- Привет, Славик, - сказала Лейла и улыбнулась насмешливо. «Два сапога - пара», - подумал Гурьянов.