Здавалка
Главная | Обратная связь

Он с подлинным презрением махнул на них рукой, повернулся на своей завалинке и затянул какой-то мотив.



- Вот вам грабли! Они где-то там, на дне!

- А чего у вас, так мокро тут? – спросил Гурьянов – травянистая площадка за домом, где они были, хлюпала от воды; и вообще веяло сыростью.

- Поливали участок!

Это была прямоугольная емкость, метра 1 на 3; наполненная до краев темно-коричневым жидким навозом и издающая характерный запах. Рядом лежал металлический лист, которым, видно, прикрывали это хранилище. Стенки были в высоту полметра. Хозяйка – так как ей было трудно стоять в таком состоянии – неповоротливо уселась прямо на землю, на более возвышенный и сухой участок. Гурьянов взял невысокие грабли… И стал возиться, грести ими в жиже, пытаясь выловить искомый пакет… Но ничего не находилось. Уж не шутка ли это? Ну, вряд ли, у нее такой сосредоточенный и обеспокоенный вид…

- А если они подальше уплыли? – предположила Исаева.

Ему бы попробовать с другой стороны, но слева был впритык забор, а справа – раскидал ветви крыжовник… У емкости стояла маленькая деревянная табуретка-подставка, какие часто бывают на дачах. Гурьянов придвинул ее поближе у емкости и встал с граблями. Он стал интенсивно ими грести… И тут вдруг! табуретка стала уходить из-под его ног… Грабли выскользнули… Он только сейчас в ужасе заметил, что табуретка была мокрая, как и все вокруг, да еще к ней прилипла пара размокших листов. …Когда ты падаешь, не имея за что ухватиться, то словно со стороны смотришь на свое падение, где-то в подсознании задаваясь вопросом: «а как сильно я влеплюсь?».

- О нет-нет! – он навернулся и слету рухнул в навоз! Руки! Лицо! Брызги! Мерзость!

Он повернул голову в сторону Исаевой – она в онемении открыла рот.

Его тело с размаху влетело в навоз, и хотя он автоматично выставил вперед руки, чтобы как-то уберечь лицо, последнее гадко заляпали расплескавшийся брызги… Холодная, ядрено пахнущая, отвратительная пометная жижа!

- Я весь в говне, - полный невероятного отвращения констатировал Гурьянов. Он стал подниматься… вполголоса ругаясь матом с ядовитым омерзением… Руки его почувствовали что-то отличающееся по консистенции от наводнившего его навозного месива… Он достал заляпанный (как и он сам) пакет. К нему подскочила Исаева.

- Ой! Ой! Вы весь! Как же вы так!

Он стоял посреди емкости, с ног до головы покрытый стекающими нечистотами, и сбрызгивал с рук едко бьющую в нос, темную пометную жижу… Да, disgust! Пакостно до совершенного омерзения! И как же по-идиотски! Неловкое позорище. Хуже слона в посудной лавке?! Обе руки левые! Он сейчас умрет от этого до дрожи тошнотворного месива, гнусного запаха и ощущения безмерного стыда от своей глупости. Он протянул ей пакет.

Исаева непроизвольно, негромко и потешно рассмеялась.

Его полили бьющей водой из шланга. Потом он пошел и принял у них душ. Похоже, что из-за неожиданного инцидента хозяева несколько протрезвели. Ему дали старую, но чистую одежду мужа Исаевой. Ему предложили поесть (и выпить), но он наотрез отказался, сказав, что его невеста его уже потеряла. Тогда его поблагодарили за то, что он – как-никак – вытащил их деньги, и вручили ему сто долларов. Гурьянов поплелся домой.

На холме

Происшествие ввело в еще большее угнетение – он чувствовал себя, как большой раздавленный жук. До «расплаты» оставалось еще 5 дней, а у него уже не было желания куда-то стремиться и, вот так, падая в прямом и переносном смысле в грязь, получать. Он не мог заставить себя пойти к бабе Тамаре сегодня: Гурьянов узнал этих «старых ведьм» и чем они пахнут, одна – тяжелой нищетой и драматичным помешательством, другая – коровьим пометом. Ему хотелось лежать – или в лучшем случае гулять – и, не думая, о последних событиях, рассматривать окружающий вид: в саду росли большие, но еще не старые деревья; с балкона были хорошо видны зеленые холмы; за воротами стелилась холмистая равнина; небо последние дни было чистое, пронизанное солнцем и изумительно голубое.

Сегодня днем позвонил Дима и снова предложил «навестить». Мстислав был слишком мрачен, чтобы обрадоваться предстоящей встрече, но он не знал, как отказать – так что Дима заедет вечером. Дине нужно было делать накопившиеся уроки, как она их называла; он, полдня пролежав, решил погулять в одиночестве по равнине, возможно, дойти до первых высоких холмов…

Он дошел до них и лег на теплую траву, смотря в небо, снова, как в Овраге, в какой-то миг удаляясь от себя и приближаясь к возвышенному свободному мирозданию… Но теперь он понимал, что ему нигде не скрыться и, может статься, это лишь внешнее спокойствие перед новым неприятным испытанием.

Мстислав увидел машину Коломского перед Домом… Из нее слышалась музыка, No Doubt, ‘Hella Good’… Дина с Димой были в доме… Он услышал быстрый, веселый голос Дины – тогда обошел дом и подошел к окну… На столе было что-то съестное… Дина и Дима – стояли вдвоем со стаканами чего-то (что, видимо, привез Дима).

- Давай на брудершафт! – предложил Дима.

- Давай! – ответила Дина.

- До дна!

Они скрестили локти и выпили. Потом последовало символическое легкое приложение щека к щеке, как замена поцелуя. Он слегка коснулся ее талии пальцами. Она расхохоталась.

Ну, если их целования можно счесть за ритуал, то эти обнимашки – уже слишком: посуровел Мстислав. И почему она так редко смеется с ним, Мстиславом? И что еще за брудершафт, пока его нет?







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.