 |
|
Вступительное слово. 1 страница
Колпаков Антон Дмитриевич: другие произведения.
Падение в стиле рок
Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
| Оценка: 9.03*45 Ваша оценка: | |
|
Падение в стиле рок.
Книга в 3-х частях.
Часть 1. Падение в стиле рок.
Роман.
...Ты уходишь от погонь
Сквозь кордоны, сквозь огонь,
Свет в глаза, рычаг в ладонь,
Но цель твоя - химера!..
Ария. "Химера".
***
По дороге сна, мимо мира людей -
Что нам до Адама и Евы,
Что нам до того, как живет Земля!
Только никогда, мой брат-чародей,
Ты не найдешь себе королеву,
А я не найду себе короля...
Мельница. "Дорога сна".
***
... Но для каждого из нас
Сердцу мил свободы час,
И порой не жалко жизни,
Чтоб хлебнуть ее хоть раз.
Так для каждого из нас...
Черный кофе. "Листья".
Посвящается всем тем, кто был со мной в Москве в 2004 г.
Отдельное спасибо всем процитированным
и непроцитированным музыкальным коллективам,
играющим "не-попсу". Без их творчества
эта книга просто не увидела бы свет.
Вступительное слово.
Эта книга правдива процентов на девяносто, а значит, по высказыванию Ж. Ростана, на сто процентов лжива. Но жизнь - не книга. И именно поэтому некоторым участникам описываемых событий не стоит на меня обижаться, если что-то в опознанных образах им не понравится.
Морали в этой истории нет. Я написал ее исключительно для того, чтобы расплатиться с Мирозданием за тот неизмеримо бесценный дар, который я получил.
Это просто кусок нашей жизни. Изолированный и проанализированный.
Так выглядит жизнь.
I
Меня никто не провожал, что, в общем-то, в этот прекрасный солнечный день не имело особого значения. Сбросив дорожную сумку и установив на нее потрепанный кейс, серьезно хранящий документы и предметы первой необходимости, я трясся в визжащем колесами трамвае и смотрел в окно. Мазутно-бурые глыбы сырого прессованного снега и шоколадные ручейки в золотых оспинах солнечных зайчиков с удивительной точностью воспроизводили мое депрессивно-приподнятое настроение. Забрызганное грязью стекло казалось материализовавшимся зеркалом души.
Был конец марта, было тепло, до отправления поезда оставалось сорок минут. Интересно, что чувствуют разные люди перед дальней и довольно продолжительной поездкой? Кто-то, наверное, страдает, в душе или в открытую, от расставания с любимыми, близкими или еще с чем-нибудь обыденным. Кто-то уже привык настолько, что воспринимает очередной вояж как ежедневный поход за продуктами в ближайший супермаркет. Кто-то с телячьей радостью провинциала мечтает и мир посмотреть, и себя показать. А я лично испытывал нечто вроде ощущений малопьющего интеллигента, которому вдруг предложили стакан жутко дорогого и очень крепкого пойла: отказаться возможно, но глупо, а выпить - заманчиво и в то же время боязно. Как это повлияет на дальнейшее разворачивание событий, стереотипы, устои, интеллигентность, судьбу? Как это будет в первый раз?
В центре я вышел из трамвая и приобрел две бутылки "Калашникова" в фирменном магазинчике, отдав тем самым последний прощальный привет весенней амбивалентности родного города. Сумка приятно потяжелела. Водки хотелось. Электротранспорт уносил меня все ближе к вокзалу, а я смотрел на расплывающийся неон строки электронного табло и размышлял о ключевом смысле дороги в электронном человеческом бытии.
II
Новое здание вокзала ослепительно сияло масштабным каркасно-стеклянным фасадом, похожим на геометрически правильный фрагмент крыла огромного насекомого. В таком ракурсе близкое соседство старого здания, обшарпанного, классицистического, огороженного деревянным забором, облепленного сеткой строительных лесов и овеянного гордым духом реставрации, наглядно иллюстрировало тесный половой контакт времен вкупе с чудовищными его последствиями. Весьма органично дополняли зачин не лишенной извращенной романтики весеннее-вояжной картины картонные доты торговок семечками и сигаретами врассыпную, расписные "Волги"-такси и парочка дешевых привокзальных блядей, таких убогих, что пропадал вкус к жизни.
Прощаясь, город чмокнул меня измазанными говном губами. Наверное, это проблема всех провинциальных городов.
Купив бутылку минералки местного разлива, я вышел на перрон и неспеша оглядел бордовую громаду фирменного поезда. Его звали Италмас, и двенадцатый его вагон соседствовал с вагоном-рестораном. Возле входа образовалась изрядная очередь. Пристроившись в ее конец, я закурил и приготовил пеструю бумажку с серьезным названием - проездной документ.
III
В купе, лоснящемся самоклеящейся пленкой под дерево, шелковыми занавесочками и новым бордовым дерматином полок, неспеша, со знанием дела копошился пузатый мужичок вполне благообразной наружности. Невероятно, но он уже успел переоблачиться в спортивные штаны "Puma" и затасканную зеленую футболку. Судя по всему, российские поезда дальнего следования и спортивный костюм - вещи неразъединимые, как ноль и фаза, вне зависимости от того, сколько предстоит проехать, девятнадцать часов или восемь суток.
Сдержанно поздоровавшись, мужичок вежливо вышел в коридор и замер возле окна в позе пассивного ожидания (не поймите меня превратно). Тем временем я распихал вещи по предназначенным для них местам и уселся на жесткую гладь скамейки.
В вагоне царила суета. В соседнем купе начальнический баритон, солидность которого умножалась благодаря отчетливому самарскому акценту, уже развлекал попутчиков (судя по голосу - женщин) избитыми дорожными байками. По коридору сновали "челноки" с устрашающего вида баулами. Откуда-то из области выхода доносились душераздирающие мольбы: "Пиши мне, Саша, пиши, мой любимый!". Видимо, девушка являлась принципиальным противником телефонной и электронной связи. А может, просто забыла об их существовании в критический момент разъединения противоположностей.
Поезд тронулся. Лязгнули сцепки, мягко проскрипел колесный механизм. За окном медленно поползли черные перекрытия товарных вагонов, пронизанные десятками разноориентированных золотых вееров солнечного света. Попутчик мой вернулся в купе и сел напротив.
- Ну, что, давайте знакомиться? Артур, - я протянул руку и по возможности любезно улыбнулся.
- Виктор Алексеевич, - мужичок серьезно пожал протянутую руку. - В командировку?
- Ага! - непринужденно отозвался я.
- Надолго?
- Месяц, - я с удовольствием и легким страхом неизведанного подумал о ближайшем будущем.
- Надолго, - констатировал Виктор Алексеевич. - А я вот на пару дней. С другом повидаюсь, потом - в Питер, по делам. Тоже, можно сказать, в командировку.
- Виктор Алексеевич, - я постарался напустить на себя заговорщеский вид. - У меня тоже есть друг в Москве, а везу я ему самый дорогой подарок - родную, до боли родную водку "Калашников". Вы не против, если я достану одну бутылочку?
-- Я не пью, - серьезно признался попутчик. - Но вы едете отдыхать, так что, если пожелаете начать отдых прямо в поезде, против не буду. Ну, не повезло вам с соседом.
-- Понятно, - я усмехнулся. - Служба не позволяет?
-- Не то, что бы, - Виктор Алексеевич задумался. - Электронщик я. Оборонка. Всю жизнь оборонка... Тут, Артур, дело в другом. Старый я стал. Организм не принимает. Да и гадость это изрядная. Легко можно себя потерять...
-- Куда труднее себя найти, Виктор Алексеевич, - философски заметил я. - Ну, да это мелочи. Что ж, ладно. Подожду до Москвы.
-- А сам где работаешь? - поинтересовался Виктор Алексеевич.
-- Ц***а в городе Ижевске, - привычно отрапортовал я. - Еду на повышение квалификации.
-- Вон как, - заинтересованно произнес Виктор Алексеевич. - А чем занимаешься?
Про себя я отметил очевидную трансцендентность перехода темы разговора от водки к службе, в частности - с***й, а попутчику сказал:
-- Клещами, комарами, грызунами, засранными подвалами - в общем, всей мерзостью, которая в бытовых условиях вызывает только страх и отвращение.
-- И как у нас нынче с клещами? - искренне заинтересовался Виктор Алексеевич.
-- Прогноз неблагоприятный, - важно заявил я и посмотрел в окно. Там лениво тянулась пестрая лента пригородного леса, снизу синеватая от тающего снега, сверху - маслянисто-желтая от весеннего солнца. - Равно как и по грызунам. Теплая зима, подснежное размножение, как результат - высокая численность. А мыши - основные прокормители преимагинальных стадий клещей. Отсюда такая тесная взаимосвязь.
Виктор Алексеевич задумался.
-- Да, тяжелая ситуация, - констатировал он минутой позже.
-- Работы нынче много будет, - весело констатировал я. - Если не разгонят нас, конечно.
-- А что - могут разогнать? - удивился Виктор Алексеевич.
-- В нашем государстве все возможно, - подтвердил я. - Реорганизация в связи с изменениями в политической обстановке - это в России всегда проходило тяжело. Если обычно у нас все делается через задницу, то в случае всех этих реорганизаций - через десять задниц. Разницы, в общем, никакой, только вони и говна - больше, а времени - меньше...
В соседнем купе мягко щелкнул замок. Вслед за этим звуком последовало несколько безуспешных попыток открыть дверь, после чего жалобный женский голос произнес:
-- Люди! Выпустите, пожалуйста, нас!
Похоже, остроумный самарец на время оставил женщин без присмотра.
Виктор Алексеевич, не обращая внимания на доносящиеся мольбы, о чем-то сосредоточенно размышлял.
Последняя просьба, уже с оттенком паники, повторилась:
-- Кто-нибудь, выпустите нас, пожалуйста!
"Так и в купе обделаться недолго", - подумал я и с твердым намерением спасти несчастных женщин поднялся с дивана. Однако меня опередил остроумный самарец. Открыв непослушную дверь, он затянул обычную покровительственно-утешительную песнь, пронизанную жесткими веревками настоящей маскулинности.
-- Возвращаясь к последней теме, - продолжил я. - Скоро в этом регионе - в смысле, в Удмуртии, лет так через двадцать, - вообще делать нечего будет! Все распродано. Вон той же Самаре, - я качнул головой в сторону уже скандально известного купе. - Промышленность развивается, делает деньги, но в республику-то они не идут! А вот от бумажного графика роста НВП толку, на мой взгляд, совершенно никакого. И после этого сучару Волкова переизбрали еще на один срок!
-- Я бы не стал так поносить Волкова, - возразил Виктор Алексеевич. - Ну вот сам посуди. Он, понимаешь ли, уже и контакты наладил, и опыт огромный имеет. А посади на его место другого - тут же все развалится. И вообще, Артур, легче всего найти одного-единственного козла отпущения.
-- Может быть, и так, - согласился я. - Но по-вашему получается, что сидит эта мразь у себя во дворце и свысока так говорит быдлу: "Ну, что, народ... Жизнь херовая у тебя, на волоске висит. Не будешь меня кормить - сдохнешь сразу. А если будешь - тогда другое дело. Лет двадцать пожить я тебе позволю. Хреново, правда, жить будешь, не ахти как, но кому сейчас легко? Зато - жить!".
-- Ты, Артур, еще молодой, поэтому все утрируешь, - мягко пожурил меня Виктор Алексеевич. - У меня, кстати, старший сын - тоже Артур... Политика - вещь очень непростая. Я бы сказал, она тесно переплетена с судьбой... И воспринимать ее нужно соответственно.
Я промолчал.
За окном потянулись до боли знакомые пейзажи - окрестности станции Гожня. В этом крупном и мистически притягательном поселке, еще будучи студентом, я проходил полевую практику... Вспоминалась ярко-алая клякса заката на густо-фиолетовом фоне низких облаков, жгуче-пшеничный привкус самогона и пахнущее желанием тепло покоренной однокурсницы... После той практики я несколько лет подряд намеревался посетить Гожню еще раз, повидать местных ребят, послушать местный говор, замахнуть самогона, ПОНОСтальгировать. Но ни разу не получилось. Видимо, не судьба...
Неожиданно я поймал себя на мысли, что слышу тяжелый перестук колес нашего поезда.
-- Виктор Алексеевич, - я хлебнул минералки и оторвал попутчика от изучения бесплатного дорожного журнала. - Вы читали Виктора Пелевина?
-- Читать - не читал, но слышал, - отозвался Виктор Алексеевич. - Говорят, талантливый писатель, но очень уж своеобразный.
-- Сейчас модно быть своеобразным, - я усмехнулся. - Я бы сказал - он своеобразно банален. Поскольку банально все. Только что-то банально банально, а что-то - банально своеобразно... Так вот, у Пелевина есть такая повесть - "Желтая стрела" называется. "Желтая стрела" - это поезд, только не простой, а являющий собой судьбу. Этакое железнодорожное понимание рока...
-- И где здесь своеобразие? - поинтересовался Виктор Алексеевич. - Этому образу не одна сотня лет.
-- А своеобразие здесь в высказывании одного из героев, - сообщил я. - Он сказал: "Запомни, когда человек перестает слышать стук колес, он становится пассажиром".
-- Это только слова, Артур, - снисходительно усмехнулся Виктор Алексеевич. - Пусть и своеобразные. Особенно для тех, кто часто ездит поездом.
IV
"15:58. Немного вздремнул. Сосед тем временем уже расстелился и храпит с богатырским присвистом... Или посвистом...
Начинается обычная в российских поездах борьба за сортир: после долгих санитарных зон выстраиваются изрядные очереди. Ссать, конечно, по-прежнему неудобно, однако, по сравнению с поездкой в Питер, сортиры стали получше. Например, появился рулон пахнущего фиалкой бумажного полотенца. Рулона туалетной бумаги, правда, нет - видимо, полотенце предназначается и для этих целей тоже. Тем более - нежный цветочный запах...
Но главное - со стекла исчезла до охуения пошлая надпись - "Russian railways". Не думаю вообще, что она напоминает кому-то родные Штаты в сердце России...".
V
После душной полудремы отвратительно гудела башка и во рту стоял сухой царапающий привкус засахаренного кошачьего говна. Я выпил минералки, дополз до туалета, умылся и вышел покурить в тамбур.
Мы въезжали в Казань. Татарские пейзажи - сильно холмистое безлесье с сероватыми островками снега - напоминали изрытую морщинами пепельно-охристую кожу умирающей старухи. Несколько раз перпендикулярно железнодорожному полотну возникали каньоноподобные овраги с почти отвесными склонами, заросшими кустарником. Где-то на недосягаемой глубине ложа вились матовые оловянные полоски ручейков.
Окраины Казани сверкали в лучах вечернего солнца идеально ровным асфальтом дорог, опрятными зданиями, четкими дорожными указателями и яркими рекламными вывесками. Любоваться было чем. Даже при условии тяжелой после сна головы и дурного запаха изо рта, который не сдавался табачному дыму.
VI
Виктор Алексеевич проснулся: войдя в купе, я застал его за продолжением изучения дорожного журнала.
-- К Казани подъезжаем, - констатировал он, поднимая очки на лоб. - Хороший город - красивый, чистый. Даже вон пригороды, - Виктор Алексеевич кивнул по направлению к окну, - как картинка.
Собственно говоря, пригороды уже закончились. Ниже железнодорожного моста неторопливо катил трамвай, словно бы сошедший с черно-белой послевоенной фотографии. Только вот солнце, все сильнее склоняющееся к горизонту, расцвечивало этот великолепный городской пейзаж всеми оттенками оранжевого и красного.
-- Оригинальный электротранспорт, - заметил я.
-- Да, казанские трамваи - это целое произведение искусства, - согласился Виктор Алексеевич. - И ведь работают! Вот что примечательно!
Я задумался... Поезд сбавлял ход, вот-вот заскрипит тормозной механизм... Мы останавливались в Казани.
-- Долго стоять, - Виктор Алексеевич посмотрел на часы. - Здесь, наверное, к нам кого-нибудь подселят. У меня только один случай был, когда вдвоем в купе до самой Москвы.
-- С женщиной? - поинтересовался я.
-- Нет, - серьезно, с оттенком гневливой целомудренности, ответил Виктор Алексеевич. - С американцем... Ладно, потом напомнишь - расскажу. Пойдем вокзалом полюбуемся.
Мы вышли в коридор и встали у окна, оперевшись на прогибающийся пластиковый поручень... Многочисленные платформы, похожие на ступеньки пологой сварной лестницы, упирались в белоснежное здание и с силой врезались в тенистые каскады переходов. Мимо состава неспеша прохаживались торговцы пивом, прохладительными напитками, мороженым, выпечкой, шустро сновали желающие сбыть товар поразнообразнее: игрушки, сувениры, копченую рыбу. На последней ступеньке перехода, прямо напротив нашего окна, блаженно ловил тепло весеннего солнца пожилой бомж в рваной камуфляжной куртке. Два носильщика-частника, не обращая ни малейшего внимания на суетящийся рядом мир, сосредоточенно толкали перед собой груженые тележки. Бесспорно, российские вокзалы способны вызвать в душе какое-то особое романтичное чувство перекрестка. Однако затуманенный воспоминаниями взгляд Виктора Алексеевича выдавал совершенно иной характер соображений своего хозяина касательно раскинувшейся перед нами картины. Все-таки зря мой попутчик не читал Пелевина... Что же до меня - то мне просто нравилась дорога.
-- Сплошная антисанитария, - притворно вздохнул я, наблюдая за тем, как старуха в грязном ватнике в четвертый раз проносит мимо окна огромную, но хлипкую коробку с копченой скумбрией. Судя по тому творческому беспорядку, который имел место быть в этой самой емкости, сегодня бабушке не раз приходилось ползать на карачках, собирая рассыпавшуюся по перрону рыбу.
-- А... - Виктор Алексеевич махнул рукой. - Зато у них вода не воняет. Кстати, в чем там проблема с прудовой водой? Или это военная тайна?
-- Тайны никакой нет, - заверил я собеседника. - Есть такие организмы - сине-зеленые водоросли. Вот они как раз и вызывают цветение воды. Так вот, продукты жизнедеятельности сине-зеленой водоросли геосмины, взаимодействуя с хлором, дают соединения, пахнущие дустом. Вот и вся петрушка. Ничего сверхъестественного. По крайней мере, это все, что я знаю. Шумиха, правда, была большая. Грозились свергнуть нашего главного и руководителя "И***а". Часть вины за ними, конечно, есть. Но это - пешки, Виктор Алексеевич. Стрелочники.
-- Понятно, - усмехнулся Виктор Алексеевич, пропуская худенького кавказца с огромным баулом. - Правительство себя не обидит.
-- Да, согласился я. - Приезжала московская комиссия, воду посмотрела, все, как полагается. Естественно, обнаружили до черта геосмины. Однако в служебной формулировке это звучало примерно так: "В Ижевском пруду отмечена высокая численность геосмины, превышающая норму в столько-то десятков раз. Однако геосмина слабо изучена, поэтому токсичность продуктов ее метаболизма не является доказанной". И они правы, поскольку действовали в соответствии с научным принципом: если объект не изучен, невозможно прогнозировать его свойства и поведение. Зато Управление п***в этот принцип начисто игнорирует. В конце года, когда главный собрал нас на итоговое совещание, он зачитал часть отчета этого самого управления. Там было указано, что Управлением п***в разработан комплекс мер, направленных на улучшение качества воды Ижевского пруда. Вопрос: на основании чего эти меры разработаны, если пруд не изучался с самого своего рождения? Голову даю на отсечение: ни хрена эти меры не помогут! Вода будет вонять и нынче!
-- А почему пруд не исследуют? - поинтересовался Виктор Алексеевич.
-- Комплексное исследование стоит четыреста девяносто тысяч. Это без учета стоимости космических снимков, - сообщил я. - Деньги, в общем-то, небольшие. Проблема в том, чтобы их кто-то дал. Есть специалисты, есть желание. Нет жалких четырехсот девяноста тысяч.
-- Стоимость хорошего отечественного джипа, - задумчиво пробормотал Виктор Алексеевич. - И люди выбирают машину. Я бы, пожалуй, тоже машину выбрал. К тому же я недавно фильтры поставил, трубы поменял. Воду кристальную с женой пьем.
-- Кристальная вода - это хорошо, - я усмехнулся. - Проблема в том, что человек в настоящее время ставит себя во все большую зависимость от цивилизации. Этакая цивилизационная наркомания получается. А цивилизация эфемерна, Виктор Алексеевич. Ох, как эфемерна!
-- Это ты к чему? - Виктор Алексеевич подозрительно посмотрел на меня.
-- К тому, что бывали случаи серьезного отравления, когда человек, долгое время употреблявший фильтрованную воду, вдруг вынужден был переходить на обычную, - веско заявил я. - Пока пьешь воду говенную, которая из-под крана течет, организм адаптируется к тому количеству гадости, которая в ней содержится. Начал пить фильтрованную - зачем организму излишне напрягаться и поддерживать адаптацию? И он ее утрачивает. Так что, Виктор Алексеевич, от говенной воды все равно никуда не деться. Она, как карающая десница божья, везде достанет. Рано или поздно.
-- Тебе виднее, - усмехнулся Виктор Алексеевич. - А я все равно предпочитаю фильтрованную.
-- Ваше право, - согласился я. - Давайте предположим даже, что хрен с ним, фильтры, как крепкий член, не подведут и надежно сохранят нас от вымирания. Вы в курсе, что на этот год Ижевску передали флажок Культурной столицы Поволжья?
-- Слышал, - кивнул Виктор Алексеевич.
-- Так вот может ли культурная столица иметь засранные подвалы, грязные улицы и гнилое сердце, то бишь Ижевский пруд? По-моему, это нелогично, даже несмотря на хуеву тучу полезных строительно-культурных проектов, которые азартно обсуждались на семинаре, посвященном вышеупомянутому событию. Кстати, знаете, как проходил семинар? Его решили провести в гуманитарном лицее номер сорок четыре. Лицей сильный, но все-таки - школа, да еще и располагается в глухой жопе, среди деревяшек, хрущевок и узких незаасфальтированных улочек. Гостей встречала только бабушка-вахтерша, а что касается питания, то нам любезно указали на единственную в округе кафешку, не очень дорогую, с красивым интерьером, но крохотную и захудалую. Причем, обедать, естественно, за свой счет и по своим средствам. А ведь на семинар-то съехались люди и из Москвы, и из Казани, и из Нижнего Новгорода...
Вокзальный громкоговоритель неразборчиво прогавкал противным женским голосом. Поезд тронулся.
-- Что сказать? - Виктор Алексеевич потер подбородок. - Россия...
-- Удмуртия, - поправил я его.
-- Может, и так, - согласился Виктор Алексеевич.
VII
-- Смотри-ка, никого не подселили, - Виктор Алексеевич удивленно покачал головой и поудобнее устроился на диване. - Удивительно. Теперь-то уж точно до Москвы вдвоем поедем.
-- Вы хотели рассказать какую-то историю про путешествие с американцем, - напомнил я.
-- А, - оживился Виктор Алексеевич. - Точно! Ехал я как-то в Москву. Правда, из Питера. В Питере в купе зашел мужчина, в хорошем плаще, в модной шляпе, но - без багажа. А на улице - градусов под десять мороза. Я еще подумал, не холодно ли ему, пижону, в плащике-то. Ну, сел он, значит, напротив и молчит. Я тоже не заговариваю. Поезд пошел, через некоторое время подходит кондуктор...
-- Пиво, чипсы, сухарики, - донеслись из коридора соблазнительные женские восклицания.
Через некоторое время напротив нашего купе остановилась сама обладательница столь приятного голоса - молоденькая, симпатично обтянутая униформой официантка, пошловато держащаяся за ручку тележки. Современный сплав алкоголя, сервиса и сексуальности.
-- Спасибо, нам жены полные сумки в дорогу наготовили, - сразу же пресек все разговоры Виктор Алексеевич.
Девчушка состроила недовольную гримаску и покатила тележку дальше, оставив легкий запах духов, усиленный командировочным азартом. Я посмотрел ей вслед, погладил взглядом великолепные ягодицы и вздохнул.
-- Ну и вот, - продолжил. Виктор Алексеевич. - Подходит кондуктор, сосед мой предъявляет два билета и на ломаном русском объясняет, что секретарша его ошиблась и заказала два билета вместо одного. Кондукторша подивилась и вышла... Дело подходило к ночи, было весьма прохладно. Ну, поскольку ехали мы вдвоем, я взял с верхней полки свободное одеяло и укрылся им поверх своего. А американец, бедняга, и одеяло, и плащик сверху положил, все равно мерзнет, а с верхней полки комплект не берет. Потому что для него все это дико. Смотрел я на него, смотрел, и говорю: "Mister, take it!", - и показываю на одеяло. А он мне отвечает: "It's not my seat". В общем, растолковал я ему, что у нас в стране мелкособственнические отношения не в почете, и то, что не занято, - то общее. Вернее, того, кто успел взять... Короче говоря, американец закутался, но чувствую - не спит. Я у него спрашиваю: "Can't sleep, mister?". А он на это отвечает: "I'm too hungry to sleep". Короче, выяснилось, что он весьма успешный бизнесмен - кстати, мой коллега, электронщик по образованию. В Питере заключил выгодную сделку - купил наши кристаллы - и спокойно направлялся к себе в Штаты. Но вот незадача - в Питере его ограбили, не оставив ни доллара. Правда, сжалились и билеты оставили. Теперь у него была одна задача - дожить до самолета. Пришлось поделиться деньгами. Он, когда узнал, что я электронщик, оживился, визитку откуда-то достал - видимо, уцелела после грабежа. Звал меня к себе. Все приговаривал: "Russian specialists are very original! I would like to offer a good job for you, Victor!".
Виктор Алексеевич замолчал и уставился в окно. Червонно-желтый ласт вечернего солнца мягко подрагивал на столике в такт перестуку колес.
-- Почему же не поехали? - поинтересовался я.
-- Знаешь, Артур, есть такая вещь - менталитет, - глубокомысленно сообщил Виктор Алексеевич. - Менталитет определяет действительность, действительность определяет менталитет. Так вот у нас в стране действительность с менталитетом одни, а у них - абсолютно другие. Ему, американцу, было бы плохо здесь, а мне - там. И никакими деньгами этого не компенсировать... Часто говорят, что в Москве совсем другой менталитет, чем в остальной России, что Москва - это Европа... Я сам коренной москвич, Артур, я знаю, что говорю... В Москве просто другое отношение к действительности. Это и создает иллюзию отрешенности ее от остальной страны.
-- Вы считаете, что Москва не тянет не европейский стандарт? - поинтересовался я.
-- Тянет, еще как тянет, - заверил меня Виктор Алексеевич. - Это большой город, краса Европейской части Евразии. Но это - Россия, Артур. Та же действительность, только под другим углом. Как необработанный алмаз.
-- Понятно, - я усмехнулся. - А как же вас в Ижевск-то занесло?
-- Обычная история, - Виктор Алексеевич пожал плечами. - После института по распределению направили. Благо, что город как раз на оборонку и работал. Пообвыкся, женился. Дали квартиру. Так и осел.
В моем сознании гаснущим телевизионным экраном мигнуло очередное dИjЮ vu. Наверное, так она и ощущается, эта действительность. Та самая, о которой только что говорил Виктор Алексеевич.
VIII
-- Готовим билетики, - в купе заглянула дежурная проводница - так было указано на ее бэдже, - пожилая мадам с помятым жизнью и временем лицом - Заодно и белье можете оплатить. Пятьдесят два девяносто. Можно пятьдесят три, если не жалко.
-- Не жалко, - заверил я ее. - Только квитанцию не забудьте.
-- Конечно, - проводница оторвала корешки наших билетов. - Обязательно занесу через пару часов. Спать еще не будете?
-- Наверное, нет, - Виктор Алексеевич прятал остатки своего проездного документа в барсетку.
Проводница удалилась, и тут же молодой человек весьма своеобразного вида молча положил на мой диван кипу газет и брошюрок.
-- Лучше не трогать, - поспешно сообщил Виктор Алексеевич, глядя вслед так же молча удаляющейся гранитоподобной фигуре. - Как-то был случай: решили посмотреть и уронили одну газетку за диван. Так он нас чуть из окна не вышвырнул, пока не нашли.
Не то, чтобы я горел особым желанием прикоснуться к предложенному товару и тем более уронить одну газету за диван... Все это смахивало на очередной шпионский боевик с Брюсом Уиллисом в главной роли. Или Гошей Куценко, если следовать взглядам Виктора Алексеевича на менталитет и действительность. Когда жизнь напоминает кино, это, наверное, патология. Причем, патология как подарок свыше, за который не жаль отдать остаток жизни даже в том случае, если роль у тебя далеко не первостепенная.
Говорить не хотелось. Я залез под сидение и вытащил из кейса книгу, которую купил накануне в свежеоткрывшемся магазине бэушной литературы "Букинист". Называлось сие произведение "Легенды, сказки и предания народов Полинезии". Собственно говоря, вчера, покинув рабочее место на пару часов пораньше, я намеревался пройтись по книжным магазинам и приобрести в дорогу какой-нибудь беллетристики - такой, чтобы чтение ее не казалось хуже простого молчания и созерцания киноленты пейзажей за окном. К сожалению, подобных вещей я не нашел, к тому же, начался противный, до жути холодный мартовский дождишко.