 |
|
Вступительное слово. 7 страница
- А знаешь, откуда пошла традиция взаимного сплетения пальцев у нравящихся друг другу особей противоположного пола? - хитро поинтересовался я. - Во-первых, контакт рук - очень важный элемент сближения, потому как руки у приматов богаты нервными окончаниями. Во-вторых, контакт рук - это символическая связь между особями. А в-третьих, сплетение пальцев пошло от средневекового положения рук при молитве. То есть, когда мужчина и женщина сплетают пальцы, они соединяют души и передают их в ведомство бога...
- Интересно, - Илона немного овладела собой и даже слегка улыбнулась - похоже, что своим мыслям...
Народу на Красной Площади было немного: в основном иностранные туристы и несколько человек наших, наверняка приезжие. Японцы чинно прогуливались маленькими группками и, несмотря на бесстрастно-туповатое выражение лиц, вели себя сообразно местонахождению. Все-таки японская культура - это существенный пласт мировой и перспективный партнер для европейской.
А вот толстые самодовольные янки чувствовали себя, как дома - похоже, исходя из прочного мнения, что весь остальной мир обязан им своим существованием. Они живо обсуждали московские достопримечательности, лапая за задницы своих девиц, и фотографировались на фоне Лона Земли Русской с таким видом, будто выехали на очередной уик-энд в национальный парк Йеллоустоун.
Но самое главное - все окружающее им было ДО ПИЗДЫ! Они привезли свой мир с собой и жили в нем, как в вагончике-трейлере! А Красная Площадь, японцы и русские провинциалы были для них всего лишь пейзажем да загадочными зверьками, которые каким-то образом живут в диком лесу и любят его...
Проходя мимо жирного главы американского семейства, с трудом привставшего на колено и с бодрым возгласом: "Get ready!" - собирающегося сфотографировать троих мордастых отпрысков на фоне Кремлевской стены, я захотел от души покрыть всю их родословную качественным русским матом, а затем вычурно перевести это на английский. Наверное, только тогда бы до него дошло, что зверьки тут мыслят, причем, гораздо глубже его и всех его соотечественников, вместе взятых!
Остановило меня только то, что Илона вновь взяла меня под руку.
Миновав Собор Василия Блаженного, такой же юродивый, как причина его возведения, несущий антиэнтропийные следы реставрации, мы свернули на Васильевский спуск и... даже не успев ничего сообразить, я метнулся назад и выдернул Илону из-под хищной многоглазой морды "шестерки". Правда, лихачу-патриоту не повезло: следом за ним помчался милицейский "Форд", который без труда догнал по-лошадиному храпящий жигуль и прижал его к обочине. Отсюда следовал важный вывод: неуважение к закону, как и любое другое действие, надо проявлять с умом, тогда многие негативные стороны криминальной деятельности исчезают, и она перестает вступать в острый конфликт с общественными интересами. Проблема в том, что в России слишком много недоразвитых пидарасов на "шестерках", которые даже не способны заметить ГИБДДуна, пристроившегося сзади...
- Второе пересечение моих интересов с интересами московской техносферы, - я усмехнулся. - Первый раз я едва не попал под машину возле общаги.
- Я не умею переходить дороги, - призналась Илона. - Все время боюсь...
- Бояться нужно не дорог, а несознательных водил, - я кивнул головой в сторону "шестерки". - А для этого есть светофоры и подземные переходы... Впрочем, если суждено погибнуть под колесами, метеорит на тебя не упадет... Поэтому изредка, с разрешения судьбы, - это чтоб ее не спровоцировать - можно проскочить и в неположенном месте. Как ты думаешь?
- Не знаю, - Илона опустила глаза и задумалась. - Когда у меня есть возможность получить что-то, я думаю: может, получу, а может, нет... И это успокаивает...
- Потому что чаще бывает "нет"? - я прищурился.
Илона промолчала.
В общении с женщинами я не терплю, когда они не понимают элементарного иносказания или понимают его неадекватно, криво, запинаясь о собственную точку (по выражению одного университетского преподавателя - кочку) зрения. Илона все понимала правильно.
Москворецкая набережная встретила нас холодным камнем и мертвенным, пронизывающим до последнего остеоцита, ветром. Над неподвижной, нездорово-темной гладью Москвы-реки молча курсировала чайка. Илона надела капюшон и вздрогнула.
- Давай отдохнем, - она прислонилась к парапету.
Я присел рядом и обнял ее, явственно, физически ощущая борьбу страстей, бушующую под соблазнительным оформлением бюста. Синевато-туманная перспектива Москвы, контрастно выделяющая размытый силуэт грозного ампирного сооружения, сгармонированная монотонным гулом транспортного потока и шумом ветра, в очередной раз возносила меня на недосягаемые высоты острого чувства реальности будущего... Чувства ПЕРСПЕКТИВЫ...
- Замерзла? - я заглянул ей в глаза.
- Немножко, - она боялась, боялась себя.
- Слушай, - чтобы разрядить обстановку, я перешел к бодро-заговорщескому тону. - У тебя же есть фотоаппарат! Давай-ка я сфотографирую тебя на фоне вот этого вида.
Илона посмотрела в сторону упомянутого выше монстра архитектуры.
- Что это за здание? - спросила она.
- Не знаю, - я усмехнулся. - Но на его фоне ты будешь выглядеть как нельзя гармонично.
- Ты думаешь? - Илона разглядывала сетчатую поверхность набережной.
- Уверен, - бодро подтвердил я. - Ампир - ампирным девушкам.
- Ты хорошо разбираешься в архитектурных стилях? - Илона рылась в сумочке, извлекая на свет божий банальную "мыльницу", любовно одетую в дерматиновый чехол.
- На уровне выпускника гуманитарной гимназии и биолого-химического факультета университета, - сообщил я. - Да какое, в принципе, это имеет значение... Я вижу, что красиво, а что - нет. И я вижу, что чему соответствует. К тому же, в далеком детстве я немного занимался фотографией. До профессионала мне, конечно, далеко, но основными принципами я владею.
- А ты хоть что-нибудь не умеешь? - Илона произнесла это слегка язвительно, но скорее для порядка, в качестве меры социально-педагогического воздействия на не в меру разошедшегося хвастуна.
- Не умею скрывать своих чувств, - я прилежно ловил хрупкую фигурку Илоны в хелат видоискателя. - И не умею оставаться равнодушным к совершенству...
- Знаешь, Артур, - сказала Илона после некоторого раздумья, когда мы, закончив процессы любительской фотосъемки, медленно шли вдоль глубокого сжатого пространства Москвы-реки, - я совершенно не чувствую нашей разницы в возрасте... Нет, - она смутилась. - Вру. Чувствую. Чувствую, что младше тебя...
- Человек привык мерить содержимое внутреннего мира возрастом, - я достал сигарету и, кое-как спрятав хилый огонек зажигалки от ветра, с наслаждением закурил. - При этом люди забывают, что внутренний мир - категория не только количественная, но и качественная. По большому счету - слабо зависящая от возраста...
Илона промолчала и тяжело вздохнула.
А потом она вдруг начала рассказывать о своей жизни, едва сдерживая немыслимые порывы делать это жадно, взахлеб, словно ребенок, давно не видевший мать... Детство в маленьком поселке Ульяновской области... Ульяновский педагогический университет... Семь лет работы в школе учителем биологии... На обшарпанной стене, в общем-то, неплохого ижевского лицея номер двадцать четыре я однажды заметил крохотную, поспешно сделанную надпись: "Школа убивает личность". Неизвестный философ-старшеклассник наверняка даже и не подозревал, насколько глубоко он копнул в бесконечной толще понятий.
Современная российская школа убивает личность не только ученика. Она обезличивает и лишает социальной мобильности учителя...
Заходящее солнце придавало масштабным, источающим Историю зданиям на другом берегу Москвы-реки фиолетово-багровый оттенок поля брани. Илона замолчала, остановилась, оперевшись на парапет, и обратила взгляд на мертвую темно-коричневую воду.
- Куда дальше? - улыбнувшись, поинтересовался я.
- Домой, наверное, - Илона вздохнула. - Поздно уже.
Мы возвращались по Москворецкой улице. Варварка, Ильинка, Ветошный переулок... Под чарами счастливо начинающегося вечера голова кружилась от одних только названий.
- Хочешь мороженого? - поинтересовался я, когда мы проходили мимо большой продуктовой палатки.
- Нет, спасибо, - даже не скромно, а целомудренно отказалась Илона.
- Кока-колы, пива? - не унимался я, упиваясь баснословными ценами московского центра.
- Ничего не хочу, - Илона освободила руку. - Пойдем домой.
Симптоматика была характерной, но я не отчаивался. Время делать подарки к тому моменту еще не пришло, и я убедился в этом, когда мы шли по бесконечному, оформленному в белое и бежевое, переходу от "Охотного ряда" к "Театральной".
Благообразная бабушка тихонько стояла у стены и продавала розы. Цветы были убогонькие, низкосортные, но адреналогенная вибрация полученного сигнала свыше против воли понесла меня к грязноватому вазону.
- Подожди, - я достал кошелек, осведомился о цене и, выбрав розу, молча, просто улыбаясь, преподнес ее Илоне.
- Спасибо! - она бережно приняла влажный колючий стебель; в глазах ее, обращенных на меня, на мгновение сверкнула сжигающая все на своем пути вспышка ядерного взрыва.
- Спасибо ТЕБЕ, - мягко ответил я. - Такой прогулки у меня не было никогда...
Илона улыбнулась - в этой улыбке густо переплетались смущение, страсть, благодарность и страх. Ее пальчики неловко сжимали цветок; подняв его к лицу, она несмело коснулась щеки алыми лепестками...
Когда мы вышли из метро, совсем стемнело. Прогулка подходила к концу, замедляя ход, и в груди у меня ритмично набухали и спадались позолоченные купола надежды... Опускающийся в ночь город будоражил; динамичные агрегации разноцветных огней, щиплющий уши холод и незнакомый, пряный запах московских улиц угрожали потерей сознания от переизбытка ощущений. Снова пошли отвлеченные разговоры; я убеждал Илону в том, что внешность у нее австрийская (памятуя о недавних ассоциациях с доктором Шнайдером), а она почти серьезно возражала, что прибалтийская. При этом она бережно держала кажущийся черным под вуалью вечера бутон в сомкнутых ладонях, словно боясь, что он растает в сгустившейся тьме, как сладкий сон. Более трогательной и психоделической картины нельзя было представить.
- Тебе удобно так нести цветок? - я обнял Илону за плечи.
- Замерзнет! - горячо, совсем по-детски возразила она.
Я умиленно хмыкнул и нежно провел пальцами по ее волосам...
В коридоре было темно - матово-серый прямоугольник балконной двери неуловимо опалесцировал.
- Спасибо тебе за чудесно проведенный день, - я взял Илону за руки, ощущая шершавый холод колючего стебля.
- И тебе спасибо, - Илона явно хотела что-то добавить, но не находила слов.
- Могу ли я хранить надежду на другие такие прогулки? - осторожно поинтересовался я.
- Можешь, - голос Илоны слегка дрогнул. - Только у нас с тобой все равно ничего не получится...
- Почему? - нельзя сказать, что я сильно удивился - ситуация, в связи с моей полосоциальной специализацией, была знакомой, - однако столь резкие переходы всегда невольно заставляют задуматься.
- Потому что я всегда думаю: может, будет, а может, нет, - Илона опустила голову.
Повеяло тяжелым табачно-спиртовым духом андеграунда. Боже мой, как до боли мне это было близко! Типичный синдром противодействия счастью, поражающий каждого, кто надолго и осознанно задержался в Подземелье, излечить очень трудно. Но возможно. Возможно, если на течение событий повлияет Желание в тесном сотрудничестве с Удачей... Я чувствовал взаимопроникновение хаотичного и упорядоченного...
- Я упорный, - как можно веселее предупредил я.
- Это хорошо, - двусмысленно, но без особой инициативы ответила Илона.
Последнее, что занимало мое сознание и чувства, когда закрылась дверь номера семьсот четыре, - образ тонких, холодных, едва пахнущих лепестками роз, ее пальцев на моих губах...
Неспешно направляясь к лифту, я задумчиво вглядывался в облачную тьму коридора и размышлял о Судьбе. О Потоках Времени. О случайном и направленном. О Женщине... Неизбежно, словно струйки душа, бессубстратные мысли обретали плоть и складывались в строчки:
Веришь ты, что последнее слово
Остается всегда за тобой:
Словно вбитая в стену подкова,
Словно платья любимый покрой.
Остается последнее слово
Не за смятым нейлоном чулок -
За автобусом с ликом святого,
Что метет расстоянья песок...
XXX
Евгениус с Серегой пили водку и оживленно беседовали.
- О, великий Артурио вернулся! - Евгениус картинно прижал руки к груди и поклонился. - Как первое свидание?
- Заебись! - бодро отрапортовал я. - Обошли исторический центр Москвы, поближе узнали друг друга, а я сверх того натер мировые мозоли.
- Где? - хитро поинтересовался Евгениус.
- На пятках! - предусмотрительно ответил я, сообразив, что рифмоплетство в данном случае чревато другими двусмысленными предположениями.
- Водку будешь, Артур? - любезно предложил Серега.
- Наливай! - я махнул рукой. - Сегодня грех не выпить.
- Артур, это будет уже третий день подряд, - напомнил Евгениус, улыбаясь отнюдь не профилактически.
- У меня - четвертый, - я шмыгнул носом и скинул куртку. - Ну, как говорит один мой бывший преподаватель, за сбычу мечт!
- А мы женщин ждем, - победоносно похвастался Серега, морщась и жуя кусок мясной нарезки. - Лену и Айгуль.
- Похвально, - я достал сигарету. - И когда они появятся?
- Должны с минуты на минуту, - с оттенком озабоченности произнес Серега, посмотрев на часы и пробежавшись взглядом по наспех накрытому столу.
- А стол у нас спартанский! - бодро, в тему заявил Евгениус. - Но все равно с тебя стольник, если будешь бухать.
- Сука ты корыстная! - рассмеялся я, извлекая кошелек. - И вообще, не думаю, что спартанцы пили водку, ели мясную нарезку и закусывали все это апельсинами.
В ответ Евгениус протянул мне кружку с водкой.
Говоря "с минуты на минуту", Серега, по-видимому, не учитывал социально-половых особенностей женщин. Парадоксально, но более точной иллюстрации к общей теории относительности Эйнштейна подобрать невозможно в принципе. Скажу больше: женщины - это типичный, осколочно-зеркальный компонент феномена относительности. Женщина относительна, эфемерна, она проходит сквозь пальцы, как таинственный и зловещий утренний туман в пойме крупной реки. Туман трудно облечь в рамки прогноза и еще труднее закрыть в емкости. Естественным туманом невозможно управлять, поскольку управляют им силы куда более могущественные. А искусственный туман неинтересен.
Вот почему длительная привязанность к определенной женщине лишает мужчину его изюминки-конкретности. Отсюда и аморфно-недифференцированная протоплазма, которую я весьма живо описывал в начале сего раздолбайского опуса. Не говорю, что это плохо в глобальном смысле. Без сомнения, на то есть глубокие причины и не менее глубокая сущность, неподвластные человечеству. Правда, под определенным углом зрения сущность эта глубиной своей напоминает задницу.
Как бы то ни было, женская относительность сделала свое дело: к приходу столь ревностно ожидаемых Серегой особ мы были изрядно пьяны.
- Здравствуйте! Можно? - из прихожей донеслись весьма приятный голосок и крайне интригующий шорох движущихся относительно друг друга частей тела.
Развратник-сквозняк издевательски донес будоражащий запах духов. Ожидание женщины всегда сродни ожиданию Деда Мороза: надеешься на сюрприз и при этом опасаешься появления вдупель пьяного мужика с трансвеститски искусственной бородой...
- Конечно, можно, проходите, девушки! - раболепски проблеял Серега.
Я кашлянул и постарался придать лицу как можно более трезвое выражение.
Девушки оказались слегка поддатыми и предусмотрительно захватили с собой пиво. Та, что пониже, натуральная блондинка слегка нескладного телосложения с книжно-одесской мордашкой, оглядывала нас с брутально подавляемым скромностью вожделением. Это была Лена.
Вторая, Айгуль, заставила мое блядски-восприимчивое сердце забиться сильнее. Высокая, стройная, но не тощая, с шикарными орехового оттенка волосами и несколько славянизированным восточным лицом - судя по всему, мы имели дело с метисом, причем, весьма генетически удачным. Пухлые, действительно коралловые, губки в сочетании со слегка раскосыми густо-карими глазами на мгновение отодвинули арийский образ Илоны на задний план. Столетиями русские ебали татар, татары - русских, и все это с переменным успехом. А вот на групповой секс с немецко-австрийской нацией история отвела не так уж много времени. Живое ощущение коллекции факсимиле, подаренной импринтингом и хранящейся в наших информационных носителях с незапамятных времен, животная тяга к аутбридингу повергли меня в мазохистически-волшебное состояние восприятия всебытийного коктейля из собственной биологической сущности, потребности в творчестве и какого-то высшего знания...
В отличие от женщин, чьи пространственно-временные траектории пересекались с моей с момента въезда в Златоглавую, Айгуль улыбнулась прямо-таки в области золотой середины: с умеренной женской скромностью, с умеренным кокетством, с умеренной заинтересованностью завести дело подальше совместной пьянки. Нечасто в нашей жизни удается созерцать естественную, не индуцированную и не подавляемую норму...
После короткой процедуры знакомства неизбежно полилась водка. Евгениус крайне быстро нашел общий язык с Леной; из невнятных обрывков их быстрого, массированного, как натиск фашистских войск под Курском, разговора было понятно лишь то, что Евгениус на время отступил от темы рока, викингов и байк-культуры. Через некоторое время они уже довольно небрежно обнимались, при этом золотое колечко на правом безымянном пальце Лены выглядело на редкость жалко.
Мы с Айгуль общались размеренно и с приятно-кокетливыми недосказанностями. Выяснилось, что она - врач-лаборант лаборатории о***й Ц***а в Республике Татарстан и Водолей по знаку Зодиака, а также до сих пор не встретила идеального мужчину. "Остальные, - интимно сообщила она и положила свою ладонь на мою кисть, - не в счет!".
Известие о нашем без нескольких сот километров землячестве и вовсе заставило Айгуль ласково потереться головой о мое плечо.
Прискорбно, но ситуация складывалась таким образом, что несчастный Серега вновь оставался не у дел. Нажрался он изрядно, ударился в настойчивые предложения выпить еще водки и, в конце концов, пытаясь наполнить кружку Айгуль, щедро окропил нас с ней остатками "Гжелки".
Айгуль непроизвольно взвизгнула, я непроизвольно выматерился. Было в этом что-то от языческого обряда посвящения, когда венчает не бог, а зеленый змий... Признаться честно - если бы в тот вечер обстоятельства сложились по-другому, я с превеликим удовольствием окунулся бы в манящее лоно загадочного Востока...
Серега дичайшим образом раскаивался. Ударяясь о шкаф, он извлек свой бандитский кожан, напялил кепку и, заявив, что отправляется за водкой, исчез за дверью.
Пиво, которое принесли девушки, мы допивали на четверых. В окно ломилась жирная темень, пьянка подходила к концу; опасаясь опоздать на автобус, Айгуль с Леной засобирались. В последний момент в номер ввалился Серега, без водки, но счастливый, и неизменно заявил, что познакомился с блистательными женщинами. Определенно - в нем пропадало задавленное российской действительностью призвание интернационального плейбоя.
Несмотря на укоризненный взгляд Айгуль, я уступил право препровождения женщин Евгениусу и Сергею, резонно решив, что хватит на сегодня амурных поползновений. Когда прописавшийся в номер сквозняк безапелляционно, словно кладбищенский колокол, хлопнул дверью, я распахнул окно, уселся на подоконнике и закурил.
Ночная Москва дышала колкой прохладой, сотнями рассеянных огней и фоново-неважным шорохом редких машин. Я был пьян настолько, что не чувствовал многочисленных граней бытия, и даже оконный проем казался рисунком на воде. Глобальный пессимизм ваяет грани, космический оптимизм их стирает. Вот почему суицид в момент нахождения "под мухой" становится легким и нестрашным, как полупрозрачная душевая занавеска... Я посмотрел вниз, в черную перспективу уменьшенного стереометрического пространства, и голова закружилась так, что растворилась последняя грань - физическая граница моего тела...
Выстрелом из помпового ружья грохнула дверь. Евгениус безбожно насиловал собственный вестибулярный аппарат, страшно косил глазами и дико визжал "Штиль" - словом, был в превосходном настроении.
- Артурио, Артурио, какой сегодня день! - он экстатично потряс волосами. - Мы зажимались сначала на лестничной площадке, потом в лифте... А завтра я еду вместе с ней в Сергиев Посад осквернять своим присутствием мощи Сергия Радонежского, - и Евгениус исполнил незатейливый, но емкий по скрытому смыслу куплет из "Burzum".
- Во-первых, не день, а ночь! - пьяно заявил я, слезая с подоконника и кое-как закрывая окно. - Во-вторых, с кем - с ней?
- С Леной! - Евгениус бухнулся на стул. - Какая женщина! Как повезло ее мужу!
- Не сомневаюсь! - усмехнулся я. - У него богатейшее депо ионов кальция. Кстати, где Серега?
- Хрен его знает! - Евгениус неуверенно раздевался. - Свалил от нас куда-то. Даже Айгуль не проводил.
Айгуль было жаль. Хотя жалость - понятие такое же относительное, как и женщина. А жалость к женщине и вовсе не имеет границ и приуроченности...
Серега пришел минут через десять после того, как мы с Евгениусом выключили свет и утонули в пьяной, непрерывно вращающейся во всех плоскостях, полудреме. Он долго бродил в темноте, шуршал одеждой, тяжело вздыхал и что-то невнятно бурчал вполголоса.
XXXI
Меня разбудил настойчивый, неуемный стук в дверь - это хоть как-то разнообразило череду последних похмельных пробуждений. Время было раннее, мутило меня вполне сообразно, но соседи мои дрыхли просто мертвецки, так что пришлось резво вскочить и заняться поиском по крайней мере штанов.
На пороге стояла Лена - та самая, вчерашняя, с одесситской мордашкой. Увидев меня, она несколько смешалась и робко произнесла:
- Здравствуйте! Мы с Женей договаривались ехать в Сергиев Посад...
- Идите и возьмите его, - прохрипел я.
Лена опасливо прошла в комнату и озадаченно посмотрела на два укрытых с головой тела.
- Который ближе к окну, - подсказал я, мечтая о трех вещах: выпроводить обоих любовников, напиться ледяной воды из-под крана до ломоты в затылке и завалиться в кровать.
- Ой, ладно... - Лена смутилась окончательно. - Пусть тогда спит...
- Евгениус! - я яростно потряс то, что лежало под одеялом. - Вставай, сука, к тебе пришли!
Евгениус застонал, заворочался, подобно готовому вылупиться из яйца представителю инопланетной мрази, и высунул опухшую, до безобразия помятую морду.
- Привет! - Лена улыбнулась - видимо, оттого, что Евгениус оказался живым.
- Привет, - во взгляде Евгениуса мелькнуло что-то вроде напряженного раздумья.
- Поедешь в Сергиев Посад? - осторожно, без особой надежды осведомилась Лена.
- Я никуда не поеду! - безапелляционно заявил Евгениус и вновь укрылся одеялом с головой.
Бедная девушка постояла несколько мгновений, с обидой глядя на бугристую поверхность пододеяльника, и повернула к выходу.
- Извините, что разбудила, - сказала она на прощание.
- Нас, простите, уродов, - сделал я вполне резонный ответный ход.
Закрыв дверь, я прошел в ванную и с лихвой осуществил вторую сегодняшнюю мечту. После этого смятая общаговская постель показалась не просто райским ложем, а чем-то гораздо более абсолютным, чего никогда не было и не будет прописано ни в одной земной книге...
Повторное пробуждение не принесло существенного облегчения: всем нам троим было хреново, тоскливо и хотелось горячего кофе.
- Как у тебя вчера с Айгуль, Серег? - вопрос мой прозвучал слегка издевательски, но за нарезкой колбасы ничего более спокойного на ум не шло.
- Да никак! - с досадой отозвался тот. - Зато я с такими женщинами познакомился! Алла, Жанна... Света, что ли, третья... Сегодня они, правда, на вечернюю Москву едут... Хотел вчера с ними, да билетов не было...
- Да, обычно в полночь билеты на экскурсии уже не продают, - как можно серьезнее согласился я.
- Разве только на экскурсию по Тверской, - добавил Евгениус, орудуя, как обычно, кипятильником.
- Да ну вас на хуй! - обиделся Серега. - Нормальные приличные женщины... Они обещали завтра прийти.
- Видите, как получается, коллеги, - я, наконец, сложил бутерброды на тарелку и шмякнулся на кровать. - Нормальные приличные женщины окультуриваются и учатся, а мы пьем и распиздяйничаем... Как поет Макс Покровский:
... А я лежу на свалке,
По мне стекает гной -
Девчата не знакомятся со мной...
- Прекрати говорить, что попало, Артур! - возмутился Серега. - Мы интеллигентные мужчины и выпиваем в интеллигентной компании, а не под забором где-нибудь валяемся...
Вместо ответа я взял ручку, дополз до календаря и, немного подумав, вписал в клеточку наиточнейшее и наиобъективнейшее обозначение сути вчерашнего дня: "Пьем водку". Это было честно и в высшей степени альтернативно по отношению к общественному мнению.
После завтрака Серега ушел навещать своего московского друга, а мы с Евгениусом, приведя себя в порядок, решили дойти до магазина и купить чего-нибудь поесть. Солнечный день не радовал: болела башка, болели подаренные вчерашней прогулкой мозоли, а трезвая жизнь казалась пресной, как соевый полуфабрикат. Синусоида индивидуального бытия ползла вниз, подчиняясь неизбежному движению часового механизма пространственно-временного континуума. Наверное, поэтому из всего разнообразия продуктов мы выбрали упаковку пельменей, полторашку "Очаково" и две бутылочки питьевого йогурта в качестве дани безмерному космическому оптимизму...
- Слушай, Евгениус, - нагруженный пакетом с продуктами и почти обездвиженный мозолями, шел я медленно и оттого муторно думал о разной фигне. - Как ты думаешь, мы достойны нашего места в жизни?
- А разве можно быть достойным в этой жизни, Артур? - Евгениус тряхнул головой. - Когда ты в драных джинсах, безденежный и готовый к противостоянию, говорят, что ты социально неадаптирован. Когда ты в приличном костюме, неплохо зарабатываешь и вращаешься в более или менее приличном обществе, говорят, что ты буржуй, сволочной чиновник или, на худой конец, вшивый интеллигент. По-любому получается, что ты - сволочь. А сволочь достойной быть не может. По-моему, надо просто жить, потому что половина всегда будет против тебя, как ни крути... А еще надо найти хорошую телку, чтобы хуй не скучал. Потому что когда скучает хуй, в голову лезут всякие непотребные и бессмысленные вопросы, вроде того, что ты сейчас задал.
- Ты сука, но ты прав, - я усмехнулся и закурил. - И, поскольку ты сука, то понесешь пакет. А Арчи в это время спокойно покурит, чтоб мысли непотребные в голову не лезли.
Евгениус расхохотался и пихнул меня в плечо.
XXXII
Серега появился на редкость вовремя: на столе аппетитно парили пельмени, сваренные на тормозной, но долгоиграющей электроплите; пластиковая бутылка кетчупа с окровавленной верхушкой так и просилась в руки; "Очаково" заманчиво шипело под свинчиваемой крышкой.
- Располагайся, друг любезный! - пригласил я его. - Раздели с нами скромную трапезу.
- Спасибо, - заранее поблагодарил Серега, запихивая куртку в шкаф. - Сейчас джин-тоника баночку по дороге выпил, так хорошо стало...
- А как твой московский друг? - полюбопытствовал я.
- А нету его дома, - Серега досадливо махнул рукой. - Жена предлагала подождать, а я не захотел.
- Не понимаю, Серега, - продолжал я. - Столько женщин выскользнуло из твоих рук за последние дни, а тут - такой подарок судьбы. Ты просто не имел права отказаться.
- Да ну тебя на хуй, Артур! - возмущенно отозвался Серега. - Это ведь жена друга!
- А Лена - жена недруга! - подхватил Евгениус. - Муж у нее - хохол! Так что мне, по Серегиной версии, по штату положено с ней переспать! Будем вести войну на генетическом уровне!
... Нет, гром не грянул с небес,
Когда пили кровь, как зверье!.. - громогласно процитировал он Кипелова, замахнув стаканчик "Очаково".
Серега обиженно молчал. Горячие пельмени с кетчупом и пиво оказывали свое благотворное действие: перестала ныть голова, противная тошнота испарилась, мысли приобрели ясность. Захотелось действия.
- Евгениус! - я откашлялся. - А как ты думаешь, не стоит ли нам взять побольше бухла и завалиться в номер семьсот четыре?
- Зачем? - насторожился Евгениус.
- Чтобы провести остаток дня с пользой, - предложил я. - К тому, тенденция последних записей в календаре такова, что перманентная пьянка становится чем-то судьбоносным, неизбежным, как удар пылающим мечом по ебалу грешника.
- Артур, а завтра на учебу! - Евгениус улыбался так хитро, что фраза его звучала больше как издевательство, причем, над самим собой.
- Помнишь, как в фильме "Не грози Южному централу": "Да моей заднице не привыкать!" - от переполняющего меня счастья я безобразно заржал и залпом выпил еще один стакан пива.
- "Let's drink together, na-na-na-na-na-na!" - Евгениус вскочил со стула, молниеносно подлетел к календарю и что-то накорябал в сегодняшней клеточке.