 |
|
Вступительное слово. 8 страница
- Что ты там написал? - поинтересовался Серега.
- "Свят тот человек, который придумал пельмени и пиво", - заявил Евгениус.
- Согласен! - я наполнял очередной стакан. - Идем сегодня пить?
- Да! - Евгениус прижал кулак к груди.
- Серега, ты с нами? - я выжидающе посмотрел на пригорюнившегося соседа.
- Нет, на фиг! - Серега доел пельмени и вздохнул. - Хватит. Я спать ложусь.
Пиво шарахнуло в голову, раздувая усредненный пул мыслей о Илоне до угрожающих размеров. Я четко, до последнего органа-запчасти, ассоциировал себя с тяжелым мотоциклом "Kawasaki". Я чувствовал, как поворачивается в замке зажигания ключ, как холодные струйки тока рвутся по проводке и ударяют в темные внутренности свечи, как проскочившая искра взрывает порцию горючего, как оживает и сотрясает звериным ревом все тело мощный двигатель. Таинственная рука в тонкой черной перчатке поворачивала ручку акселератора; тяжелый ботинок с титановой цепью готовился переключить передачу...
Знакомый резонирующий хлопок входной двери и голоса заставили выключить зажигание. Двигатель фыркнул и заглох.
В прихожей стояли наши соседи - те самые, что поселились в маленькой комнате. Судя по дорогой одежде (и, собственного говоря, дорогим вещам, ожидающим хозяев в жилище), мужчины действительно были серьезные. Первый, весьма объемный, с огромным пузом и широкой физиономией преуспевающего бизнесмена, напоминал слегка приблатненного, но в целом интеллигентного и образованного кабана. Второй, невысокий, коренастый, мускулистый, с черной окладистой бородой, припорошенной проседью, удивительно добрыми глазами и крепкозубой улыбкой, просто моментально вызывал расположение.
- Привет! - нагловато и непринужденно поздоровался первый.
- Здравствуйте! - мягко, протяжно, с сильным поволжским акцентом поприветствовал нас второй.
Развернулась процедура знакомства. Как выяснилось, мужики были детскими хирургами из Сызрани, причем, первый, Сергей Петрович, Серега, возглавлял отделение д***и. Второй, Иван Иваныч, Иваныч, работал под его началом. Дружили они давно, долго и надежно, съев вместе не один пуд соли.
В общем, компания подобралась приятная. Более того, поскольку о пристрастии хирургов к зеленому змию ходят легенды, я справедливо рассудил, что номер семьсот четыре подождет. На тот момент Илона была слишком эфемерной; таинственный мотоциклист перекинул ногу через сидение, небрежно подцепил носком ботика хромированную подножку и, оставив мотоцикл, направился к дверям бара.
- Мужики, а мы за водкой собирались, - радостно сообщил я.
- Подожди пока, Артур, - Серега достал из пакета литровую "Гжелку", две двухлитровки "Очаково" и закуску. - Сначала это выпьем.
- Опять, - обреченно вздохнул наш Серега.
- Мы готовим стол, - поспешно вызвался я.
- Давайте, давайте! - Иваныч подбадривающе улыбнулся.
- Знаешь, Евгениус, как пьют люди разных национальностей? - весело спросил я, в то время как мы приводили закуску в приятноупотребимую форму, а мужики переодевались. - Американец идет в салун, выпивает два стакана виски с содовой, заходит к женщине, имеет ее один раз и засыпает. Француз заходит в бистро, выпивает две бутылки "Шардоне" и рюмку коньяка, заходит к женщине, имеет ее три раза, потом заходит к другой женщине, имеет ее два раза, потом снова идет в бистро, выпивает бокал шампанского, идет домой, имеет жену два раза и засыпает. Русский заходит в кабак, выпивает две бутылки водки, собирается к женщине, по пути заходит в другой кабак, выпивает бутылку водки, собирается к женщине, на полпути машет рукой, говорит: "Ну ее, на хуй!", идет в третий кабак и гудит там всю ночь.
- Похоже, мы русские! - Евгениус расхохотался и жизнерадостно потряс волосами.
Пьянка началась весело и непринужденно. "Гжелка" оказалась не паленой и даже после пива и пельменей заходила на удивление мягко. Наши новые знакомые успели облачиться в одинаковые растянутые и бесцветные футболки и спортивные штаны, что, вкупе с доброй традицией запивать водку пенным напитком, делало их похожими на политически грамотных обитателей коммунальной квартиры. Это еще раз говорило в пользу моего определения понятия "интеллигентность", данного на первой пьянке с девушками.
- Пива? - певуче осведомился Иваныч, держа наготове полторашку.
- Нет, спасибо, - я заедал "Гжелку" нарезкой балыка. - Я уже пил сегодня пиво.
- Артур! - Серега Петрович крепкой дружеской рукой обнял меня за плечи. - Слышал такую поговорку: водка без пива - деньги на ветер?
- Слышал, - подтвердил я. - Но до хирургов я еще не дорос.
- Noch ein mal! - отстал Серега.
- Водка с пивом - это хорошо! - Иваныч блаженно улыбнулся. - Мы, когда сильно устаем, делаем вот так.
Он налил четыре стакана пива, два поставил подле себя, а два передал другу.
- У меня есть тост! - наш Серега уже изрядно окосел и, судя по всему, его вновь прорвало. - Я предлагаю выпить за общность менталитета...
- Опять! - невольно вырвалось у меня.
- А что такое? - тихонько поинтересовался Серега Петрович в то время, как наш Серега нудно и упорно перечислял наши родные города, наши специальности, наши устремления и все в этом роде.
- Я не могу пить три дня подряд за столь глобальную вещь! - признался я. - Как говорится, не произноси имя Господа твоего всуе. Если исходить из этой заповеди, за последние дни Серега нагрешил на десять лет вперед.
- Понятно, noch ein mal! - Серега Петрович рассмеялся дробно и заразительно. - Ну, давай, Артур, уважим Серегу!
На этой оптимистично-сострадательной ноте он встал, хватанул стакан пива, небрежно зашвырнул порцию "Гжелки" и удовлетворенно, со смаком опустошил второй стакан, предусмотрительно заготовленный Иванычем.
- Вот так мы отдыхаем, Артур! - с гордостью заявил Серега Петрович.
- Да! - проникновенно подтвердил Иваныч. - Теперь и покурить можно. Никто не возражает?
Никто не возражал. Серега достал сословно-стандартизированную пачку "L&M", Иваныч - коробку "Беломора".
- О! "Беломор"! - восхитился Евгениус. - А забить нечем?
- Трава - это яд, Женя! - веско заметил Серега Петрович, выпуская струйку дыма. - А вот "Беломор" - это продукт экологически чистый, без всякого там говна, которое вот здесь содержится, - он указал на зажатую в пальцах сигарету.
- Питерский! - мечтательно проурчал Иваныч. - Только его и курю.
- Клево! - восхитился я. - А скажите мне, уважаемые врачи, от мухоморов глюки хорошие бывают?
- Нет! - категорично ответил Серега Петрович. - Мускарин - штука отвратительная. И приход тяжелый. Так что лучше не пробуй. Noch ein mal!
- Дайте уже в конце концов мне с коллегами пообщаться! - возмутился Серега. - Загружают взрослых людей всякой хуйней! Молодые вы еще!
- В самом деле, ребята, дайте Сереге с нами пообщаться! - усмехнулся Серега Петрович.
После этого хирурги пустились в долгие и жуткие профессиональные разговоры, изредка прерываясь лишь для того, чтобы выпить водки. Я пьяно втирал Евгениусу о том, какая Илона восхитительная, а он, гад, постоянно подначивал меня забить на баб и спеть что-нибудь тяжелое. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока не кончилась водка. Событие само по себе крайне трагичное, а если учесть, что в тишине возникшей паузы Евгениус указал на двухлитровку "Очаково" и весело поинтересовался, не подмигивает ли мужик на бутылке, дело и вовсе становилось дрянь.
- Это не "Распутин", Жень! - с отеческим умилением ответил Серега Петрович. - Так, Женьке больше не наливать. Кто еще хочет водки?
- Я хочу! - по-пионерски бодро отрапортовал я.
- Знаешь, Артур, анекдот? - Серега Петрович вновь по-дружески навалился мне на плечи. - Муж должен вернуться из командировки, жена улеглась в постель, надела пеньюар и с нетерпением ждет. Муж заваливается в жопу пьяный и столбом падает на кровать. Жена бегает, суетится, приговаривает: "Дорогой, как я соскучилась! Дорогой, не хочешь ли чего-нибудь?". Он: "Водки хочу!". "Ну иди на кухню, там в холодильнике водочка, закусочка, все, что хочешь!". Мужик уходит на кухню, жена скидывает пеньюар, остается в одних стрингах и томно располагается на кровати. Муж возвращается и снова мертво падает рядом. Она его тормошит: "Дорогой, может, ты еще чего-нибудь хочешь?". Он открывает глаза: "Водки хочу!". "Ну иди на кухню, там все в холодильнике". Муж уходит, жена полностью раздевается, принимает соблазнительную позу и ждет. Мужик возвращается, падает на кровать и храпит. Жена в отчаянии: "Дорогой, ну может, ты еще чего-нибудь хочешь?!". Он открывает глаза: "Становись раком!". Жена в диком восторге выгибается, как киска, закрывает глазки, закусывает нижнюю губку... Муж плюхается на нее сверху и командует: "А теперь - к холодильнику!".
Хохот на удивление гармонично мешался с табачным дымом.
- Ну а теперь, Артур, когда ты осознал всю серьезность положения, - продолжал Серега Петрович, - бери Женьку и иди за водкой!
Лавочка в холле еще работала. Продавщица смотрела на нас с Евгениусом уже с нескрываемым презрением, охранник подленько улыбался, боевая бабка-вахтерша весело пробасила: "Ну, молодежь, дают!". Космический оптимизм сужал пространство до размеров общежития - здесь было хорошо и спокойно, здесь каждый камень индуцировал душевный подъем, здесь жили мои друзья и Илона. Поднимаясь в таинственном, глубоко всеобъемлющем, густо-желтом ореоле кабины лифта, мы с Евгениусом орали "Истерику" "Агаты Кристи". Бытие пронзали ослепительные жгуты скоротечного сияния жизни...
- Да вы, ребята, просто готовая рок-группа! - улыбнулся Иваныч, неизменно дымя "Беломором".
- Вообще ребята интеллектуалы! - горячо заявил наш Серега, бешено сверкая пьяными глазами. - По-английски говорят!
- Noch ein mal! - одобрил Серега Петрович. - А я немецкий изучал. В школе.
- А что значит "noch ein mal"? - поинтересовался я; изображение внешнего мира кружилось и дуплицировалось.
- Noch ein mal - это noch ein mal! - популярно объяснил Серега Петрович. - Это - все. А дословный перевод - "еще разок".
- Да, не хватает женщин, - моментально отреагировал Иваныч.
- Я назавтра женщин пригласил! - горячо похвастался Серега. - Хорошие женщины...
- Это хорошо! - блаженно проурчал Иваныч.
- А до нас как с женщинами было? - Серега Петрович разлил очередную порцию "Гжелки".
- Хуево! - пожаловался Серега. - Позавчера Женя с Артуром своих женщин приглашали... Э***в...
- Женщины-э***и тоже есть? - заинтересованно, но с подъебкой посмотрел на меня Серега Петрович.
- Еще какие! - заверил я его.
- Ну, у них там между собой... - туманно продолжал Серега. - А вчера приглашали женщин, которых я нашел... Лену и Айгуль... Представляете, мы им стол сделали, водки купили, а они выпили все и ушли...
- Как - совсем ничего не получилось? - притворно удивился Серега Петрович.
- Ну, у Жени с Леной что-то там было, - Серега замахнул водки и поморщился. - А Айгуль... Вообще одна ушла...
- Это потому, что ты ее водкой облил и провожать не стал, - коварно вставил я.
- И даже в рот не дали? - опять же с притворным участием поинтересовался Серега Петрович.
Евгениус хитро хихикнул, а Серега горестно махнул рукой:
- Какой там...
- Ни в рот, ни в жопу! - для полной конкретности подытожил я.
- Как говорит наш главный врач: "Не-е-ет, сначала в жопу, потом - в рот!", - веско заметил Иваныч.
Мы пьяно хохотали.
XXXIII
- Э***и, подъем, в школу опоздаем! - громогласный и на удивление бодрый вопль Сереги Петровича показался мне не просто отталкивающе-парадоксальным, а каким-то пугающе-запредельным, словно откровение божье, снисходящее на дрищущего в сельском сортире тракториста-алкоголика.
- Сколько времени? - простонал я, пытаясь разлепить слившиеся воедино веки.
- Полседьмого, - сообщил Серега. - Я электрочайник привез, больше с кипятильником ебаться не придется.
- По поводу кипятильника - к Евгениусу, - я беспомощно барахтался в складках одеяла. - А в школу нам еще рано! Мы к десяти ходим. И ходьбы до корпуса пять минут...
- Ого! - восхитился Петрович. - Да вам сам бог велел бухать каждый день до двух ночи!
- Доброе утро! - певуче поздоровался Иваныч, улыбаясь так, будто всю ночь ублажал королеву красоты, а не потреблял литрами "ерш". - Ну, как?
- Хуево! - честно признался я.
- Серега, вставай! - Петрович беспощадно тряс стонущего Серегу. - В школу пора!
Не переставая трагически стенать, Серега поднял голову, сел на кровати и принялся нащупывать штаны.
- Кошмар! - пробормотал он минутой позже. - Мужики, неужели мы все тридцать дней будем пить водку?
- Серега, боюсь, что ты прав! - согласился я. - Более того, сейчас ты выдал пророчество, равное оп силе и правдивости произведениям Нострадамуса. Отныне предлагаю тебе принять это святое имя!
- Аминь! - прохрипел Евгениус.
- Позволю рассказать анекдот по этому поводу, - Петрович включил чайник и уселся на стул рядом с моей кроватью. - Просыпается святой отец утром с похмелья, чувствует, что работать не может. Зовет ученика и говорит: "Ну, сын мой, службу я сегодня служить не могу, болею я. Придется тебе работать". Ученик пугается: "Батюшка, да как же это?! Я же всего месяц учусь!". "Это ничего, сын мой, все у тебя получится. Только перед службой остограммься для храбрости". Приходит ученик на следующее утро и спрашивает: "Ну, как, батюшка, я службу отвел?". "Хорошо, сын мой. Однако четыре ошибки допустил. Первое: я тебе сказал остограммиться, а не ографиниться. Второе: рясу в джинсы заправлять не надо. Третье: кадилом плавно машут из стороны в сторону, а не бьют прихожан по лбу. И четвертое: в конце молитвы обычно говорят: "Аминь!", а не: "Пиздец!"".
- Тогда - Пиздец! - поправился Евгениус, когда похмельный хохот немного утих.
Чайник выпустил облако пара и щелкнул выключателем. Определенно: технический прогресс в нашем обществе встречал серьезное сопротивление со стороны застарелого, но удивительно притягательного феномена коммунализации.
Похмельные сборы, мутное закупание обеда в ларьке и туманный вояж до Alma mater входили в норму - по сравнению с прошедшими днями глобальный пессимизм не столь сильно терзал душу, а пухлые синевато-бледные облака, тяжко ползающие по небосводу, казались олицетворением мифических небесных братьев по разуму. Новый учебный день не принес ничего оригинального: в промежутках между тесным когнитивным контактом с клещами я перекидывался сероватыми фразами с Жанной и болезненно натыкался на склепную холодность Илоны. Во второй половине дня, когда отступающее похмелье и вкус табачного перегара оживили липкое чудовище безысходности, Евгениус, сам того не желая, несколько разрядил обстановку. Склонившись над строгим текстом определителя, он озадаченно поскреб затылок и вежливо поинтересовался у важно восседающей за преподавательским столом Папанько:
- Мария Владимировна, у меня тут в тринадцатой позиции не получается...
- Позиции? - непроизвольно среагировал я.
- Ржевский, молчать! - предусмотрительно заявил Евгениус.
Папанько улыбнулась, по группе пробежал легкий ветерок смешков, а девушка, появившаяся на занятиях только сегодня, одарила нас с Евгениусом многообещающим взглядом.
Позволю себе несколько отступить от общего направления повествования и описать вышеупомянутую особу подробнее. В начале дня она подошла к нам с Евгениусом и представилась. Звали ее Натальей, родом она была из Перми и, судя по всему, в командировке намеревалась серьезно отдохнуть от мужа. Несостоятельность, или, вернее, несамодостаточность института семьи и брака в Российской Федерации представала во всей своей откровенной наготе. По логике вещей, Наталья была для меня идеальным партнером, способным ответить положительно на любые запросы, однако ментальная моя компонента упорно этому противилась. К тому же, Наталья сильно напоминала одноклассницу, к которой я испытывал весьма противоречивые чувства. По новой в эту абсурдно-трансцендентную паутину лезть не хотелось.
- Все-таки пошляк ты, Арчи! - весело посетовал Евгениус, когда работа вошла в положенную колею.
- А ты не владеешь научной терминологией! - парировал я. - Следовало сказать: "В тринадцатой тезе", а не: "В позиции тринадцать"! А если и в позиции, то уж явно не к Папанько по этому вопросу обращаться! Так что ты еще и извращенец!
- Пошел ты! - беззлобно ответил Евгениус. - А, кстати, какая там тринадцатая позиция?
- Спроси у Натали! - посоветовал я. - Или у Iron Maiden. Точный ответ, может быть, и не получишь, но в приятном поисковом эксперименте точно поучаствуешь!
На этом Папанько прервала наше детальное обсуждение Кама-Сутры, посоветовав заняться делом.
XXXIV
Крыльцо Р***О встретило нас безразлично-холодным известняком, рваным серо-голубым камуфляжем неба и неприятным издевательски-пронизывающим ветром. Похмелье почти отступило, уступив место трясущейся мути интеллектуальной усталости и мерзкому ощущению серьезного и неизбежного облома. Илона таяла в сиреневом тумане; реальными и осязаемыми были только нудная дорога, сигарета в зубах и безудержный пиздеж Евгениуса, вызывающий страстное желание от души треснуть по башке явлению, его генерирующему. В знакомой общаговской лавочке мы купили упаковку пельменей, хлеба, минералки и, забрав на вахте ключ, поднялись в пустой и какой-то обреченный номер.
- Какие сегодня планы? - жизнерадостно поинтересовался Евгениус. - Опять пить?
- Спать, блядь! - жестко ответил я. - Сейчас сварим пельменей, поедим, я разведу полтора литра "Регидрона" и лягу в кровать снимать интоксикацию. Может, так меньше будет тянуть на эту недотрогу и больше потянет на нормальных женщин!
- Ты неисправимый романтик, Артурио! - Евгениус тряхнул головой. - А романтики, как показывает история, много пили...
- Иди на хуй! - вполне серьезно огрызнулся я, прилежно ссыпая порошок в бутылку из-под "Аква-минерале". - Сегодня я пью только "Регидрон" и посыпаю голову табачным пеплом в знак скорби по безвременно, но крайне давно усопшему, а может быть, и совсем не родившемуся, великому Идеалу всех времен и народов - Настоящей Женщине.
- В твоих глазах застыла боль,
Я разделю ее с тобой,
А в зеркалах качнется призрак -
Призрак любви... - проникновенно спел Евгениус.
- Что с тобой разговаривать, - я усмехнулся. - Панки - пидары, а я, как говорил Сид Вишес, ненавижу хиппи, свободную любовь и тебя, распиздяя, до кучи! Давай свои документы, пойду заявки на прописку подавать. А ты пока пельмени вари, распиздяй, блядь!
Евгениус, пряча улыбку, потрясая волосами и рыча металл, послушно пропрыгал к сумке.
XXXV
Когда я вернулся обратно, измученный нудным заполнением анкет, уламыванием коменданта разрешить оформление временной регистрации товарища от своего лица и раздосадованный перспективой недельного отсутствия паспорта в кармане, наши соседи были в полном составе и о чем-то крайне весело беседовали.
- Привет, Артур! - бодро поздоровался Петрович из-за сизоватой завесы табачного дыма, прикрывающей проем малой комнаты. - Присоединяйся к нам!
- Сейчас, - мрачно ответил я, направляясь за бутылкой с "Регидроном".
И минутой позже осознал, насколько неуместную вещь сотворил.
Малая комната, казавшаяся мне мрачной и совершенно неприспособленной для полноценного проживания, излучала дружеское тепло и какой-то первобытный уют, облаченный в современную командировочную респектабельность. Сложно сказать, что способствовало совершению столь кардинального переворота: то ли гармония личностей Петровича и Иваныча, то ли реализация неотделимого от тела российского бытия пластыря - феномена коммунальности, - однако комната жила своей собственной жизнью, слегка раздолбайской, слегка грустноватой, слегка серьезной и предопределенной. К тому же, на столе, как символ неразрывности бесчисленных частичек гигантской русской души, матово поблескивали две изящные конические бутылки неизвестной мне водки и заманчиво благоухала закуска, а в дополнение к нашим пельменям лениво курилась кастрюля настоящего ярко-алого борща.
- Ого! - искренне восхитился я.
- Милости просим за стол! - мурлыкнул Иваныч, благожелательно жмурясь и обнажая в улыбке крепкие зубы.
- Это, Артур, у нас Иваныч такой повар! - доверительно поведал Петрович, дружески кладя мне руку на плечи. - Мы тут, пока тебя не было, решили: скидываемся по стольнику по мере необходимости, а Иваныч готовит. Любит он это дело.
- Без базара, - я полез за кошельком. - Только пить я сегодня не буду.
- Не понял, - Петрович посмотрел на меня поверх очков. - Ты чего такой кислый сегодня? А это что? - он отобрал у меня бутылку.
- "Регидрон", - признался я.
- Чего? - искренне удивился Петрович.
- "Регидрон", - повторил я. - Солевая смесь для снятия интоксикации. С сегодняшнего дня я не пью.
- Это что же такое с тобой случилось, Артур? - поинтересовался Петрович. - Рассказывай!
- Да влюбился он в одну... в Илону, - небрежно сообщил Нострадамус. - Артур, не даст она тебе! В таком возрасте девушки ищут мужа, а не любовника. А ты женат.
- Ну-ну! - поспешил заткнуть его Иваныч, перехватив мой бешеный взгляд. - Бывает, бывает!
- А что, она такая красивая? - поинтересовался Петрович.
- Дело не в этом, - я закурил. - Ни в кого я не влюбился, и уродина она страшная. Просто у меня жесточайший спермотоксикоз, а по сути своей я извращенец. Поэтому, с одной стороны, меня тянет на эту женщину, а, с другой стороны, я буду употреблять "Регидрон" вместо водки для снятия этого самого токсикоза. К тому же, теперь на неделю мы беспаспортные и бесправные провинциальные убожества.
- Я хочу посмотреть на эту женщину, - задумчиво произнес Петрович. - Ладно, Артур, снимай свой спермотоксикоз, но только с одним условием: в нашей компании. А захочешь водки - пожалуйста.
- Да ладно, Артур, давай, выпей с нами! - примирительно воскликнул Нострадамус. - Сейчас и женщины подойдут!
Я промолчал и принялся сосредоточенно есть борщ.
Мужики выпили по первой и принялись делиться впечатлениями о прошедшем учебном дне. При этом Нострадамус, как обычно, горячился и беспрестанно перебивал Иваныча, а Евгениус то и дело пытался меня растормошить. Действительность начинала напоминать цирк, и "Регидрон" показался неуместным, словно голос Лучано Паваротти с арены. Воздух стал горячим и вязким, медленно забил легкие и отказался оттуда выходить. Горло и грудь сдавила тоска.
- Что за водка такая? - поинтересовался я, оттолкнув Евгениуса и взяв в руки бутылку.
- "Столичный доктор", - Петрович закурил неизменные "L&M lights". - Хорошая водка, Артур, попробуй.
- "Употреблять как эликсир вместе с трапезой не каждый день", - прочел я на этикетке. - К нам это не относится. А вообще - какая разница? Наливай!
Иваныч одобрительно улыбнулся.
Для пьяного сознания Его Величество Время замедляет ход, за пределами же сознания все идет своим чередом. Сумерки опустились незаметно, так же незаметно на столе появились еще две бутылки "Столичного доктора" и три бутылки "Очаково"... В Афганистане курят траву, а в России пьют водку. И то, и другое - разные средства достижения одной цели. А цель эта - Ощущение. Человеку дано шестое чувство, тонкой нитью соединяющее его с Высшей Объективностью. Шестое чувство питается всем, что разрушает нервную систему. Благодаря ему жизнь является в истинном обличье театра с бесконечной чередой сменяющихся декораций, а мгновение останавливается.
- Где же твои женщины, Серег? - Петрович поскреб затылок и усмехнулся.
- Не знаю, - по нездорово-дикому взгляду Нострадамуса было понятно, что он изрядно пьян и жаждет действа. - Пойду проведаю.
- Ну-ну, давай! - насмешливо-одобрительно разрешил Петрович. - Ну, че, мужики, давайте вмажем!
- Вы только водку всю не пейте! - опасливо воскликнул Нострадамус. - Женщинам оставьте!
- А это смотря сколько ты ходить будешь! - проурчал Иваныч.
- Ох, Серега, все летает и летает! - притворно вздохнул Петрович, когда дуплет дверных ударов отправил бандитский кожан Нострадамуса в небытие общаговского коридора. - Прямо Летучий Голландец!
- Такой же загадочный? - поинтересовался я.
- Такой же летучий! - важно изрек Петрович.
Итак, кличка "Нострадамус" к нашему соседу не прилипла. Зато образ Летучего Голландца упорно преследовал его до конца командировки...
- Так что там у тебя, Артур, с женщинами? - запив очередной стопарь водки пивом и с обычной дружелюбностью обняв меня за плечи, поинтересовался Петрович.
- С женщинами, как всегда, полный аврал! - я почувствовал, как среди перепутанных фибров моей души щелкнула знакомая пружина. - Я влился в определенную поло-социальную, или, вернее, поло-личностную специализацию. Меня привлекают недотроги. Причем, не столько сама женщина, сколько процесс ее раскручивания и удовлетворение результатом: никто не смог, а у меня получилось! Понимаю, что это, в принципе, патологично, но это факт. Короче, проблема только одна: в Ижевске - жена со своей матерью, недовольной тем, что я не хочу въябывать на ее даче. А здесь - Илона, которую я пытаюсь достать с витрины, умирая от страсти и фрустрации, и, может быть, так и не достану! Вот так все просто.
- Эх, где мои двадцать три года, Артур? - весело посетовал Петрович. - А по поводу тещи, - он хитро поглядел поверх очков. - В следующий раз скажи ей: "Не нравится зять - ебите вашу дочку сами!".
От хохота печально звякнули бутылки.
- Слушайте анекдот, - Петрович поскреб объемистое брюхо. - Наверное, в каждом городе есть автобусный маршрут, в котором в час пик ездить опасно для жизни. У нас, в Сызрани, тоже есть такой. На конечной остановке водилы выметают с задней площадки пуговицы, заколки, обломки зонтов. Так вот, есть несколько степеней давки на этих маршрутах.
Первая: "Девушка в розовых трусиках, передайте за проезд!".
Вторая: "Мужчина, куда вы кидаете пять копеек?!" - "Ну я же не виноват, что вы сидите на кассе!".
Третья: "Девушка, вы на следующей остановке выходите?" - "Благодаря вашему зонтику, я уже две остановки не девушка!".
И четвертая: "Молодой человек, вам мои лыжи не мешают?", - тут Петрович сунул два пальца в рот и, состроив зверскую рожу, невнятно промычал: "Нет, что вы!".
Я посмеялся - отчасти от неожиданных виражей повествования, отчасти - из вежливости. Мысли мои, скользкие от водки, словно протухшие сосиски, стекались к розовым трусикам... Интересно, какие трусики у Илоны? Что она делает сейчас, в данный момент, когда я, разделенный на свинцовое физическое тело и гелиевое облачко ментальности, сижу в прокуренной комнате и предаюсь инфантильно-фетишистским фантазиям? Переполняемый хроническим загулом трех неизменных собутыльников: либидо, вдохновения и Глобальной Неудовлетворенности, я тупо пялился в одну точку и думал о ней. И все вокруг блекло и умирало...
- Тьфу, блядь! - Петрович скривился. - Твоим регидроном запил! Хоть бы унес ты его, что ли!
- Не надо! - пьяно заявил Евгениус. - Регидрон ни в чем не виноват. Дайте мне регидрона!!!
Остатки антидота перекочевали в желудок Евгениуса.
Вскоре завалился Голландец, пьяный, фатально одинокий и страшно расстроенный.
- Где женщины, Серега? - бодро осведомился Петрович.
- Нету, - печально признался Голландец. - Нашел я этот шестьсот семнадцатый номер, а там только соседка их...
- Симпатичная? - с интересом осведомился Петрович.
- Нет, страшная, - Голландец нервно раздевался. - Сказала, что скоро должны прийти. Я ждал их в коридоре. Еще бы ждал, но пришла комендантша, выгнала меня и на хуй послала... Я ей пытался объяснить, что отсюда, а она не поверила... Что я, бандит, что ли...
Голландец расстроенно уселся на стул и допил остатки "Столичного доктора".
- Для половины третьего тебя еще вежливо послали, - заметил Петрович, глянув на часы. - Ну, ладно. Женщин нет, завтра в школу. Давайте спать, мужики.
Мне было тошно. Взяв блокнот, я ушел в туалет и закрылся.
XXXVI
"5.04.04. 2:30.
Сладковато-соленый привкус регидрона - иллюстрация наших отношений с Илонкой. Так же мутно и не к месту. Но регидрон - это неизбежно. И это спасение от интоксикации. Выход из порочного круга и вход в другой, не менее порочный...".
XXXVII
Болезненная вонь банки с окурками внесла очередное разнообразие в установившуюся за неделю череду похмельных пробуждений. Нельзя сказать, что разнообразие это было из приятных. После загульного праздничного взлета всегда наступает обреченное падение с неизбежным шварканием о заплеванный и замусоренный асфальт Глобального Пессимизма. Ничем другим, кроме этих самых вчерашних окурков, асфальт пахнуть не может. Отсюда напрашивается еще одно важное открытие: запах Глобального Российского Пессимизма - это запах жестяной банки из-под "Nescafe", доверху заполненной вчерашними бычками...