 |
|
Вступительное слово. 11 страница
- Послушай, Артурио, а не слишком ли ты напрягаешь высшие субстанции? - поинтересовался Евгениус, глядя на то, как я роюсь в вазоне с розами. - Шесть банок пива "Шесть" шестиградусной крепости - это само по себе серьезный черномагический шаг. Потом полный пакет яблок. Теперь вот роза... От такого джентльменского набора может треснуть не только сердце красавицы, но и, пожалуй, весь современный мир...
- Смейся, смейся! - беззлобно огрызнулся я. - Скажи, хочется тебе после восьмичасового сидения в конторе ломануться в спортзал и с полчаса поиграть в волейбол?
- Лучше в кабак, - хитро признался Евгениус и потряс головой.
- Пусть и туда, - милостиво разрешил я. - Так вот, Евгениус. Я уже сто лет не ухаживал за женщиной! Вот так, от души, со всеми атрибутами, когда в жопу тебе никто не смотрит! Понял, в чем кайф?
- Понял, - Евгениус задумался. - Тоже приятно...
- Хочу душевного подъема, - заявил я, выбирая длиннющую розу с огромной бордовой головой.
- Да, я люблю, да, я люблю,
Об этом песню я пою!
И петь не надо о другом -
Мы о другом споем потом!
Да, я люблю, да, я люблю,
И удержаться не могу!
Я оптимист, я оптимист -
Я гетеросексуалист! - бодро пропел Евгениус.
- Быть гетеросексуалистом - это счастье, - согласился я. - Как ни наряжай пидаров в одежды социальной терпимости и гуманизма - на фоне любви мужчины и женщины они выглядят картофельной гнилью.
- Да, противный! - протянул в ответ Евгениус и в очередной раз тряхнул волосами.
XLIV
Охранник наморщил дуремарье лицо и одарил розу взглядом, в котором смешались удивление, уважение и легкая зависть.
- Надеюсь, она стоит того! - с чувством произнес он, перводя взгляд на меня и начисто игнорируя предъявленный пропуск.
- Не сомневайся! - искренне заверил я его.
Охранник вздохнул и задумался.
Илона, облаченная в вытертые, безумно сексуально обтягивающие джинсы и белую футболку с изображением подозрительного пятипалого листика, сидела на кровати, подобрав ноги. Жанна агрессивно оседлала стул, отчего коротенькие инфантильно-пижамные штанишки ее задрались чуть ли не до колен, и со вкусом смеялась над какой-то неведомой нам историей. Собственно говоря, обе эти женщины выглядели бы сексуально даже в зимнем снаряжении з***о-э***й группы, определенном инструкцией сороковых годов рождения, однако в этой сексуальности прослеживались качественные различия.
Илонина сексуальность пробивалась бы через грубую ткань ватника этаким божественным сиянием, равномерно желтым и теплым, призывающим сорвать к чертям собачьим всю грешную оболочку и добраться до самой сути. Сексуальность Жанны сама разрывала бы одежду алыми лазерными лучами, заодно поражая все живое, особенно мужского пола, в радиусе нескольких метров.
Памятуя о нашем с Илоной недавнем уговоре, я не завидовал Евгениусу.
- Приветствуем вас, богини! - начал я. - Мы принесли на ваш алтарь немного фруктов, немного вина и огромное количество глубочайшей любви! А отдельно Избранной моей богине - да не обидится вторая - этот скромный цветок...
Евгениус согласно затряс головой.
Глаза Илоны вспыхнули - как тогда, в метро, только гораздо глубже, словно кто-то до упора повернул ручку газовой горелки.
- Ой, какая! - прошептала она, осторожно принимая розу.
- Да, шикарная роза, - согласилась Жанна. - А мне? - с хищной улыбкой обратилась она к Евгениусу.
- Э-э-э, - протянул Евгениус и едва не выронил пакет с пивом.
Похоже, Илона довела до сведения подруги всю необходимую информацию.
- Я поставлю цветок, - Илона спрыгнула с кровати и принялась искать подходящую емкость.
Я сходил с ума от ее запаха и ощущения полуразрушенности стены. Оставалось совсем чуть-чуть - последний камень, последнее усилие, последний рывок. Не было только пространства для взмаха...
- Чего это вы пьете? - поинтересовался Евгениус, вертя в руках темно-зеленую полторашку. - Сидр "Очаково". Оригинально!
- Кстати, один мой товарищ каждый год ставит грушевое вино, - сообщил я. - Причем плоды собирает с дерева на собственном садово-огородном участке. Как известно, груши в Удмуртии не вызревают. Сок получается просто восхитительный, вино двухнедельной выдержки - вне всяких сравнений, а вот если держать больше - выходит ядерная бодяга из уксуса и сивухи.
- И что? - заинтересовалась Жанна.
- В общем, пьем мы это двухмесячной выдержки, - я слегка улыбнулся, вспоминая последнее употребление Палычевского вина. - Пить можно, но валит насмерть. После полутора литров этой гадости на брата друзья мои шевелиться уже не могли и остались ночевать на огороде, а я дошел до дома на одном спинном мозге. После этого, по аналогии с сидром, мы назвали произведение товарища "Пидр", а в последний урожай - "Перегнильон".
- Почему "Перегнильон"? - спросил Евгениус.
- Потому что делался он из гнилых груш, - признался я.
- Фу! - Илона трогательно наморщила носик.
- Все! - пообещал я. - Больше не порчу аппетит! Ну-с, дамы и господа, давайте поскорее наполним чаши. Жаба горит, душа просит любви, да и к тому же вспотел я, как свинья.
- Свиньи не потеют! - хитро возразила Жанна.
- Ну и хрен с ними! - я бодро махнул рукой.
Пряный запах пива слегка разбавил опасно сгущающееся желание - хотя я прекрасно знал, что пряный вкус разожжет его еще больше. От любезно предложенной чашки я отказался: употребление пива из родной емкости в данной ситуации имело явный ритуальный оттенок, неразрывно связанный с тем, что было до этого, равно как и с тем, что еще предстоит.
Пиво одаривало крепким французским поцелуем и мягко, плавно, словно руки хорошей медсестры, выдавливало содержимое души наружу поршнем огромного шприца.
Хорошо, подумалось мне, что содержимое души перекачивается наружу, а не в телесную оболочку. Страсть к Илоне была просто нечеловеческой - если представить Землю в качестве огромного хуя, эякуляцию в таких условиях вызвали бы даже жалкие останки метеора, сверкнувшего в августовской ночи и породившего тысячи загаданных желаний...
Содержимое души рвалось наружу, и мы оживленно болтали обо всем на свете. О том, как пьем каждый день. О клещах. О лекциях. Травили анекдоты.
Когда я допивал третью банку пива, Илона поведала о том, что Мария Владимировна получила приблатненно-уважительное прозвище Паханька (я бы даже отнес это к дополнительному титулу, вроде "Царь и великий князь"), а Евгениус открылся, что хочет приобрести гитару.
Когда я начал пятую банку и соображал уже весьма размыто, Жанна вдруг веско ударила кулаком по столу и поднялась.
- Пойдемте бить морду! - предложила она.
- Кому? - живо заинтересовался Евгениус.
Жанна задумалась.
- Давайте набьем морду охраннику, - несколькими секундами позже определилась она.
- Нет! - категорически заявил я. - Охранник щуплый, и ты его убьешь. Давайте лучше набьем морду коту!
Чрезмерно жирному и огромному животному, постоянно обитающему в холле общежития, битие морды принесло бы не больше вреда, чем древнеегипетскому сфинксу и - я уверен - вызвало бы аналогичную ответную реакцию. Даже если бы этим занялась Жанна.
- Животное жалко, - Илона потупила взгляд.
От полулитра крепкого суррогата ее благородные высокие скулы подернулись багрянцем рябиновой рощи, а ставшие бирюзовыми глаза матово заблестели, словно глубины активизировавшегося магического шара. Я видел боль. Боль и страх. Присев на скрипучую спину общаговской кровати, я коснулся ее пальцев, но она испуганно отдернула руку. Тогда я заявил, что аппликация на ее футболке - это стилизованное и законспирированное изображение листа конопли, и факт сей переполнен символичностью, поскольку я весь охвачен исходящим от нее сладостным дурманом.
Илона улыбнулась и посмотрела на меня как-то умоляюще. Ее розовый ноготок ритмично наматывал круги по краю стакана.
Я обнял ее. Илона вздрогнула, словно мустанг от прикосновения раскаленного тавро, вырвалась и с беспомощным возмущением вскрикнула:
- Артур, ну неужели ты не можешь сидеть спокойно?! Когда ты меня трогаешь, мне хочется убежать на другой конец кровати!
Я молча допил пиво, смял жестянку и швырнул ее в мусорную корзину. У меня оставалась еще одна банка.
Евгениус с Жанной о чем-то многообещающе договаривались. Похоже, дела у них шли намного лучше - если не в пространственной системе координат, то по оси времени - точно. Высказывание Илоны английским гонгом возвестило об окончании встречи. Да и, пожалуй, я был уже слишком пьян.
Мы попрощались. Жанна одарила Евгениуса похотливым взглядом и бросила: "Не забудь!". Он кивнул. Илона, обняв колени и опустив голову, молча сидела на безнадежно-розовом казенном покрывале...
Мы с Евгениусом допивали мое пиво и ожидали лифт. Алкоголь беспощадно взрывал напластования мыслей, словно бригада горняков, пытающихся добраться до богатейшего месторождения угля. Перед глазами возникла картина: Жанна, агрессивно оседлавшая убогий казенный стул, и Илона, прижавшаяся беззащитным комком к старым обоям.
- Слушай, Евгениус, как ты думаешь, Жанна с Илоной не спят? - поинтересовался я.
- Ты что, ревнуешь? - всерьез удивился Евгениус.
- Не поверишь - да! - признался я.
- Хотел бы я так любить хоть раз в жизни! - Евгениус отхлебнул пива и задумался.
С загробным урчанием лифт открыл матово-желтую пасть.
- Да дело не в этом, - неведомая сила прижимала меня к прогибающейся стене кабины. - Сила любви всегда одинакова. Всегда и везде. Главное - разобраться для себя в понятии "любовь". Если разберешься - будешь чувствовать. А если нет - значит, будешь просто механически ебать. И то, и другое, впрочем, по-своему хорошо.
- А я договорился с Жанной встретиться! - похвастался Евгениус. - Завтра.
- Поздравляю! - я усмехнулся. - Советую выпить предварительно, иначе не справишься.
На душе у меня было тянуще-погано; мне кажется, такое испытывает женский организм накануне месячных. На редкость точное определение - душа, страдающая от ПМС...
В гордом мужском одиночестве наши соседи допивали водку. От пива меня развезло окончательно, но отказываться от "Столичного доктора" я не стал. Во-первых, необходимо было поздравить себя с очередным обломом, а, во-вторых, завтра в любом случае придется страдать с похмелья.
Евгениус же пил оттого, что испытывал другого рода страдания, а именно - страдания от недогона. Причем, я подозреваю, не только алкогольного: скорее всего, он еще не догнал, что ожидает его через каких-то двадцать часов.
- Пацаны, - гоповато обратился к нам Петрович. - Мы с Иванычем на выходные уезжаем к друзьям. С вечера пятницы до вечера воскресенья номер ваш. Но с условием: баб на наших кроватях не ебать. В крайнем случае - на покрывале.
- А я в субботу тоже к другу уеду, - заявил пьяный Голландец. - Может, на ночь останусь.
- А я в субботу пойду искать гитару! - похвастался Евгениус и тряхнул головой.
Гитарой заинтересовался Иваныч, и они с Евгениусом пустились в долгие обсуждения прелестей грифов, барабанов, струн и колков. Пожалуй, нет на свете (по крайней мере, в европеизированной его части) более тесно связанных феноменов, чем женщина и гитара. Связаны форма и содержание, причина и следствие, отношение и обращение. Даже "изгиб гитары желтой" легко трансформируется в "изгиб блондинки стройной" и обратно без ущерба для мировой гармонии...
Итак, в субботу я оставался один на целый день. Это обстоятельство словно бы забрасывало меня в атмосферу ирландского трэша в стиле "Acid house" и "Trainspotting". Я бы мог пойти с Евгениусом по магазинам. Или навестить Андрюху и, возможно, хорошо погулять по Москве. Или просто нажраться в одиночку элитной маркой пива. Но это все равно ничего бы не изменило. А потому я решил пригласить Илону на романтический ужин. Собрать остатки сил и боекомплекта и от души ебануть по стене, не боясь ободрать локти и сгореть заживо от случайно разбившейся бутылки "Molotov cocktail".
И, кружась в натечно-жирном алкогольном полузабытьи, я вознес первую в жизни оформленную молитву. Молитву языческим богам - персонифицированным силам природы. Мне было глубоко безразлично мое будущее, до еще большей пизды - прошлое. Я хотел настоящего. Я хотел ЭТУ ЖЕНЩИНУ В НАСТОЯЩЕМ...
XLV
Алая струйка преодолела временной барьер и, просочившись в сверкающую колбу утра, взорвалась чуть смазанным похмельем, но от этого не менее праздничным воодушевлением. Воодушевление преследовало меня по пятам и повергало в транс ожидания, подобный тому, что, наверное, испытывают животные, которым эволюция отвела засадную стратегию пищедобывания. Сквозь силовое поле воодушевления я воспринимал информацию о гамазовых клещах и изолированный от окружающей действительности, брызжущий ревностью образ Натали. Силовое поле воодушевления надежно ограждало меня от дезориентирующих волн Илониной холодности. Силовое поле воодушевления плавно и неуклонно наращивало сияющий шар решимости, гнездящийся в моей груди, и собирало дух в подобие четко-угрожающего строя Тевтонских рыцарей.
После занятий я направился в магазин и приобрел коробку конфет: маленькую, пластиковую, подозрительно пентагональной формы и безумно дорогую. Похоже, вчерашняя инфернальная тематика, запущенная пивом "Шесть", продолжалась. Я поймал себя на мысли, что с точки зрения православной церкви продал душу дьяволу и теперь действую исключительно с его посылок. Пусть так. Пусть муки ада будут расплатой за мое порочное поведение и не менее порочную страсть. Оно того стоит...
Открывая мне дверь, Илона смешалась. Она была одна и, судя по всему, слегка страдала с похмелья. А похмельные помыслы, как известно, отличаются некоторой абсурдностью по отношению к таковым трезвого сознания...
На столе, как символ одинокого и неприкаянного сердца молодой женщины, стояла открытая банка консервированной кукурузы.
- Привет! - бодро поздоровался я.
- Привет. Заходи, - она прошмыгнула в комнату. - А я обедаю... Или ужинаю... Не понятно...
- А почему одной кукурузой? - искренне заинтересовался я.
- А я мало ем, - Илона потупила взгляд и подхватила вилкой несколько желтых зерен. - Люблю кукурузу... Хочешь? - выражение темно-голубых глаз было настолько трогательным, что я судорожно сглотнул комок, напоминающий раздувшуюся рыбу фугу.
- Нет, спасибо, - я улыбнулся. - Лучше посижу, посмотрю на тебя, если не возражаешь.
- Не возражаю, - Илона вздохнула и принялась задумчиво жевать кукурузу.
- А где Жанна? - поинтересовался я.
- Не знаю, - она поправила волосы.
- Понятно, - я вытащил из кармана конфеты. - Это тебе, Илона. Просто потому, что в этот прекрасный день я сижу здесь, в номере московского общежития, рядом с тобой.
- Спасибо, - в ее голосе проскользнула едва уловимая, сладковатая нотка нежности. - Ты меня слишком балуешь...
- Возможно, - согласился я. - Но по-другому никак не могу... Илона, у меня к тебе предложение. Завтра до самого позднего вечера я остаюсь в полном одиночестве. Рискну пригласить тебя на романтический ужин. Всю организацию беру на себя.
В ее взгляде промелькнул испуг - не испуг даже, а панический страх лишиться разрушительной защиты Стены.
- Зачем? - дрожащим голосом задала Илона сакраментальный вопрос.
Мне хотелось ответить словами героя бессмертного произведения советской классики "Тени исчезают в полдень": "Дак за ентим, за самым... Девочки, мальчики пойдут!", - но я удержался от столь опрометчивого шага. И вместо этого сказал:
- Чтобы доставить тебе радость. И, откровенного говоря, продемонстрировать свои чувства.
- Ты ведь знаешь, чем это закончится, - Илона разволновалась до того, что у нее сбилось дыхание.
- Ну, ничего плохого я тебе не сделаю. Обещаю, - заверил ее я. - А если ты подозреваешь меня в склонности к насилию, то помни, что мы находимся не в тайге.
- Не знаю, - Илона не поднимала глаз.
- Давай так, - я решил пойти в наступление. - Когда ты завтра освободишься?
- С утра я пойду на рынок, - Илона судорожно размышляла. - Не знаю, когда появлюсь.
- Хорошо, я зайду за тобой в час, - предложил я. - Если тебя не будет, зайду в два. И так далее... Только помни, что я буду ждать... Очень ждать...
- Не знаю, - повторила она; голос ее по-прежнему предательски дрожал.
- Я жду. Пока! - я коснулся ее руки и покинул номер семьсот четыре.
Что ж, перспектива была весьма туманной, но не мертвой. Сердце билось в добротном бандаже надежды. Где-то глубоко, под фиолетовой дымкой, слабо брезжило золотое сияние куполов уходящего вдаль тоннеля счастья. Тоннель был большим и стеклянным - сквозь него ясно различались радужные переливы бытия... Хотелось жить.
Мужики уехали, и номер как-то сразу сник, словно бы скучая по заводилам шумной компании. Космически-черный силуэт Евгениуса готически вырисовывался на ярко-рыжем фоне вечернего сияния, льющегося в строгий прямоугольник окна. Евгениус о чем-то размышлял, скрестив на груди руки и отдав свой взгляд незатейливой, но масштабной архитектуре спального района.
- Скучаешь, противный? - лукаво осведомился я.
- Ага, - признался Евгениус. - И думаю.
- О чем же это? - поинтересовался я.
- О женщинах, - Евгениус отошел от окна и сел на кровать. - Думаю о верности и измене. О проститутках.
- Вот как? - я усмехнулся. - И какого же ты о них мнения?
- Это мерзко! - скорчил искреннюю гримасу отвращения Евгениус. - Я бы убивал всех блядей на месте!
- Ты прямо Джек-Потрошитель, Евгениус! - я рассмеялся. - Если действовать твоими методами, на земле останутся одни мужики, придется трахать друг друга в жопу, и будет еще хуже.
- Я же не говорю, что все бабы - бляди! - горячо возразил Евгениус.
- Во-первых, давай разберемся в значении слов, - я откашлялся. - Блядь - это женщина, любящая трахаться и потому дающая если и не всем подряд, то многим. Проститутка - женщина, продающая тело. И, наконец, порядочная женщина - это такая женщина, которая дает только любимому человеку. Так?
- Так! - согласился Евгениус. - Вот проституток я и имею в виду.
- Слушай дальше. Поставлю вопрос: как закадрить женщину? Для этого нужно ей что-то предложить. Что именно? Зависит от женщины. В животном мире - пышный хвост или муху в паутине. У человека - букет цветов. Коробку конфет. Поход в ресторан. Крепкие мускулы. Обаятельную улыбку. Личностное обаяние. Деньги. Абсолютно бесплатно не ласт даже блядь, Евгениус! Налицо товарно-денежные отношения в различных вариантах. Ты прав: не все бабы - бляди. Все бабы, скорее, проститутки. А блядь и порядочная женщина - всего лишь разновидности. Так чем же хуже девочка с Л***о шоссе светской львицы, пьющей мартини с очередным ухажером, или Татьяны Лариной, которая даже продать-то себя толком не смогла? Как пел незабвенный Владимир Семенович,
...У меня такое ощущенье,
Что ее устроила цена...
- Все равно я с тобой не согласен, - упрямо возразил Евгениус.
- Ну и хрен с тобой! - я закурил. - Подумай хотя бы о том, что без блядей и проституток такие кобели, как мы, отдали бы концы в прямом смысле этого выражения. Кстати, я догадываюсь, отчего у тебя такое лирическое настроение. Не думай! Выпей побольше и отдай свой конец во власть Железной Девы. А уж она уделает тебя так, что думать ни о чем просто не захочется.
- Пошел ты! - Евгениус прыгнул и затряс головой.
Хлопнула дверь, в номере появился Голландец, поддатый и на удивление счастливый.
- Привет, ребята! - бодро отрапортовал он.
Дикое выражение его глаз мне не понравилось. Оно означало, что сегодня Голландец нажрется до потери пульса и будет вести себя крайне неадекватно.
- Хелло, - ответил я. - Что-то ты, Серега, сегодня сияешь, как лампочка Ильича.
- Ребята, сегодня будут женщины! - гордо сообщил Голландец.
- Да ну?! - искренне удивился я. - Неужели свершилось?!
- Да! - горячо подтвердил он. - Через час они подойдут!
- Как говорится в старом анекдоте - внимание, сейчас будет секс! За это надо выпить! - я подмигнул Евгениусу. - Чур, за водкой, Серега, ты идешь!
- Схожу, схожу, - охотно согласился Голландец. - Давайте скидываться!
Космически прав был человек, подаривший миру пословицу: "Терпение и труд все перетрут"!
XLVI
Голландец постарался на славу - добыл сразу трех женщин. Троица оказалась весьма колоритной и как-то фатально поддатой. Ничего необычного в этом не было, но в моем сознании возник образ билборда, установленного на крыше одного из домов в центре родного города. Огромные буквы вещали о том, что в России потребление алкоголя на душу населения превышает порог вырождения нации в четыре раза. На мгновение отчаянно пискнул инстинкт самосохранения, но тут же запутался в многомерной решетке векторов бытия и умолк. В следующий момент я уже знакомился с гостьями.
Алла имела густые медно-каштановые волосы и глубоко-зеленые глаза с киношно длинными ресницами. Правда, очарование волос Аллы ограничивалось переросшим карэ, а спортивный костюм обезличивал соблазнительные округлости ее фигуры и сбивал с естественного ритма дальнейшее течение мыслей.
Вторая гостья, также облаченная в спортивный костюм, только не зеленый, как у Аллы, а красно-белый, была похожа на разбитную подружку злодея-террориста из низкопробного американского боевика. Щедро одарив меня весьма распутным взглядом, она представилась Леной и, узнав мое имя, отвернулась к настенному календарю. Через некоторое время она уже заливалась вакхическим смехом, особенно расхваливая прилежно записанное вашим покорным слугой высказывание Петровича об ультиматуме теще.
Последнее звено троицы оказалось весьма пожилым, хотя и избежавшим унифицированного постсоветского влияния китайских спортивных костюмов. Напротив, одета она была по-вечернему, в загадочное черное платье с большим количеством вырезов и прорезей. И если спортивные костюмы неизбежно вписывались в границы реализма - какой уж есть, другой у России пока отсутствовал, - то этот случай однозначно и горячо провозглашал жизнеспособность сюрреализма. Тем более, что картину красноречиво дополняли сложные переплетения золотых цепей и ультрафиолетовый ежик волос, выстроившихся в некое подобие "полубокса".
Адепта сюрреализма звали Жанной.
В отсутствие Петровича и Иваныча Голландец опять потерял с нами связь. Он быстро нажрался и, как обычно, понес бессвязную чушь, особенно когда выяснилось, что все присутствующие женщины родом из Волгограда. Евгениус увлеченно соблазнял Лену - несмотря на свою позицию в нашем недавнем споре, выбирал он преимущественно блядоватые объекты. Я флиртовал с Аллой - причем, тем активнее, чем пьянее становился. Она не противилась, но интерес ее явственно отдавал материнским. Не сказать, что это меня особенно радовало, тем не менее мужское начало брало верх.
А как же Илона? Илона была надежно ограждена от царивших в номере беспорядков. Я надежно укрыл ее за семью замками, и там, в этом маленьком и в то же время необъятном пространстве, пульсировала боль. Такую боль вызывают только пустота и неопределенность.
Запах волос Аллы, ее глубокий магнетический взгляд выступали в роли анальгетика.
Когда Евгениус выразил сожаление по поводу преждевременной кончины очередной бутылки водки, в дверь раздался осторожный стук, и затем в атмосфере спирто-табачного перегара таинственным образом материализовалась Лена - та самая, что намеревалась съездить с Евгениусом в Сергиев Посад. Я физически ощутил, как она ударилась об аморфную твердь вакханалии.
Естественно, первым желанием Лены оказалось поскорее убраться, что она и попыталась сделать, ошарашено пробормотав: "Простите!".
- Лена, Лена, подождите! - истерически запричитал Голландец, вскакивая из-за стола и расплескивая налитую в стаканы водку. - Заходите, Лена, не стесняйтесь!
- Похоже, вы тут не скучали, - саркастически заметила Лена, которая входила в сегодняшнюю троицу.
- Нет, нет, спасибо! - похоже, Лена номер два испугалась. - Я только... хотела занести фотографии Жене... Как обещала...
Евгениус взял фотографии, картинно поблагодарил девушку и оставил ее на растерзание обезумевшему от водки и желания почувствовать себя галантным Голландцу. В конце концов Лена вырвалась и поспешно исчезла за дверью, а Голландец свалился за стол и самым бессовестным и омерзительным образом принялся клеить Жанну. Это, наверное, и послужило критерием того, что мы дошли до кондиции.
Евгениус, залпом допив полстакана водки, извинился и заметался по комнате, разыскивая куртку, ботинки и кошелек. Он не сказал, куда собирается, но его нездорово сверкающие глаза вопили: "Я решился, еб вашу мать!". Кроме того, я успел заметить, что этот лихорадочный блеск порождало состояние, близкое к невменяемости.
Итак, Евгениус ушел гулять с Железной Девой. В одиннадцать вечера и в хламину пьяный... Я завидовал ему... Сквознячный хлопок двери всколыхнул пустоту, вызвав очередную волну боли... Выпил я чересчур - как говорится, прошел в одиночку по нескольким пропускам: избыток алкоголя погружал в пучину апатии и похуизма.
Женщины засобирались.
Провожая Аллу до номера, я, насколько помню, назначил ей свидание. Она сообщила, что может только послезавтра.
- Тогда я жду, - заявил я, держась за стену. - Встретимся послезавтра!
- Встретимся, малыш, если не забудешь! - ласково пообещала она.
И улыбнулась. Это было сказано совсем по-матерински.
Последнее, что я помню - яростная, но малоуспешная попытка записать несколько цифр... Борьба с самим собой и мрачной многомерной решеткой векторов бытия...
XLVII
Евгениус приполз - именно приполз - только под утро и молча, не раздеваясь, шмякнулся на кровать. Судя по всему, ночь у него удалась. А вот я сквозь искривленное пространство похмельного недосыпа мог вспоминать лишь вчерашний бессмысленный флирт с аптечно-эдиповым привкусом и обычным послевкусием заспиртованного кошачьего говна. У меня появилось неприятное предчувствие. Что ж, в конце концов пообщаюсь с Аллой, затопив идеалистические и морально-этические порывы приличным количеством этанолового раствора...
Сквозь сон я разобрал, как пробудился и заходил по комнате Голландец. Когда тревожно забил набат входной двери, до меня дошло, что время уже довольно позднее. В это было трудно поверить: за окном висела пухлая серая хмарь, а в комнате царил тяжелый полумрак, порожденный, должно быть, не одним миллионом безнадежно пессимистичных мыслей.
Евгениус спал, свернувшись кожано-джинсовым черным комком на предательски голубом покрывале.
- Вставай, Евгениус, - потряс я его. - Времени почти десять.
- Опа! - он резко вскочил и тряхнул головой. - Я проспал уже шесть часов! И не отказался бы поспать еще два раза по столько же.
- Как прошла ночь? - поинтересовался я, пытаясь соорудить бутерброды - сегодня это приравнивалось к попытке запустить "Call of duty" на моем семисотом "Селероне".
- О-о-о! - завопил Евгениус. - Мы дохали до Садового Кольца, потом долго гуляли и беседовали, потом забрели в какую-то жопу, и она трахнула меня прямо в подворотне. Потом мы забрели в еще большую жопу, оказались под железнодорожным мостом, и там она снова меня трахнула. Представляешь, Артурио, каких усилий стоит удерживать эрекцию, когда над головой громыхает бесконечный товарный состав, а вокруг все трясется с силой пять баллов по шкале Рихтера?!
- А что - очень символично! - возразил я. - Мир летит в тар-тарары, и единственная стабильная вещь в том, что еще осталось от реальности, - это крепкий член.
- Ага! - согласился Евгениус. - Но это еще не все! Она кончила с такими стонами, что грохот товарняка по сравнению с этим - хрип умирающего злодея в дешевом американском боевике! И в итоге - ты представляешь - разрыдалась, настолько трогательно, что я почувствовал почти любовь!
- Если бы ты облек все ощущения в философскую концепцию, то вывел бы формулу счастья на бумаге и стал бы культовой личностью в истории человечества, - задумчиво проговорил я. - Проблема в том, что это невозможно. Жаль, что она не в моем вкусе. Я бы непременно отбил у тебя эту женщину.
- Арчи, такие явления - как Истина! - Евгениус отхлебнул кофе. - Принадлежат всем - и одновременно никому. Ты знаешь, это очень умная женщина, причем, во всех смыслах. Это просто идеал внутреннего содержания! Если бы все женщины были такими, в мире не стало бы проблем!
- Согласен, - я закурил. - Ну а дальше как?
- Дальше мы пошли назад, ориентируясь на Останкинскую телебашню и используя схему станций метро как карту. Помнишь анекдот: "Штурман, мы карту взяли?" - "Нет!" - "Снова по пачке "Беломора" лететь придется!"... А у тебя как дела?
- По-моему, я назначил свидание Алле, - признался я.
- Ого! - Евгениус потряс головой. - Это уже прогресс! А как же Илона?
... Уходи и не возвращайся,
И не возвращайся ко мне?.. -
провизжал он, подражая Кипелову.
- Нет, - я чувствовал себя слегка виноватым. - Сегодня я пригласил ее на романтический ужин.
- Артурио, ты полный кретин! - подытожил Евгениус.
- Я тоже отвечу тебе цитатой из песни рок-группы, - заявил я. -