 |
|
Вступительное слово. 12 страница
... Да, я сытая свинья,
Просто сытая свинья,
Я в грязной луже лежу,
Но ты не трогай меня,
Ведь эта лужа - моя!..
- Намек понял, - Евгениус состроил зверскую рожу и потряс головой. - Принимаю душ и ухожу искать гитару.
XLVIII
Я медленно шел по готически мрачной улице за обедом для себя и антуражем для романтического ужина, притормаживая на мысли, что выглядит это как-то жалко и безнадежно. Когда пачка пельменей, две порции салата из морепродуктов, десерт, бутылка сухого вина и ароматическая свеча уже нервно толкались в пакете, на глаза мне попался очередной кортеж байкеров. Рычание чопперов смолкло, на смену ему пришел ровный гул автомобилей, а мне казалось, что пронесшиеся на мотоциклах ребята посмотрели на меня с презрением. И дело было не в моей провинциальности.
Всю жизнь я старался найти компромиссы. Даже когда был в андеграунде. Благодаря этому поиску, я его и покинул.
Компромиссы - это хорошо. Но андеграунд не признает компромиссов. Какая-то часть меня осталась там - там, где нет компромиссов. И из-за этого получалось, как в песне "Агаты Кристи":
... По небу ангелы летят,
В канаве дьяволы ползут,
И те, и эти говорят:
"Ты нам не враг, ты нам не друг" -
Ни там, ни тут...
Отсюда же вытекали и "одинокая мигрень, подруга дней моих", которая "меня любила целый день за двоих"; и молния, которая заводит, но в ответ ее завести проблематично. Единственным утешением (и, безусловно, проблесковым маячком) был последний куплет:
... И ничего, что я дурак -
Все равно
В природе все не просто так
Суждено...
Правда, утешал он в тот момент слабо. Жизнь казалась убогой, как логотип "City" на кнопках моей потрепанной куртки... В общем, мы с Илоной были бы идеальной парой - как два соседних кусочка паззла с изображением старинного подвального перекрытия.
Коридор общежития уходил в обе стороны объемной иллюстрацией стиля "Industrial", и в нем ошивался подозрительный субъект, который, увидев, что я направляюсь к номеру девятьсот три, поспешил за мной.
- Добрый день, - при ближайшем рассмотрении субъект оказался чуть ли не полной копией Голландца - высокий, тощий, лысый, с бандитской рожей. - Извините, Серега Давыденко здесь живет?
Я с трудом понял, что Серега Давыденко - это Голландец, а также то, что сей подозрительный субъект является пресловутым и недосягаемым московским другом нашего соседа.
- Здесь. - подтвердил я. - Но он, похоже, уехал к вам, если вы тот самый его московский товарищ, о котором он с таким упоением нам рассказывал.
- Вот придурок! - возмутился московский товарищ. - Мы же с ним созванивались и договорились, что я сегодня к нему зайду!
- Неудивительно, - я открыл дверь. - Если это было после восьми вечера, то наверняка население нашего номера уже находилось на грани невменяемости. И это повторяется каждый день, так что ошибки быть не может. Если хотите, можете подождать его, но если он не появится до часу дня, буду вынужден попросить вас уйти. Я жду женщину.
- Понял, - быстро согласился московский товарищ, входя в номер. - Меня Алексеем зовут.
- Артур, - я пожал протянутую руку. - Пока могу предложить только чай. Минут через сорок будут готовы пельмени.
- От чая не откажусь, - Алексей уселся на предложенный стул. - Мы с Серегой оба из Волгограда родом. Потом я с женой уехал в Москву, а он там остался. Не поехал со мной. И, знаешь, правильно сделал. Я думал: "Москва, Москва! Нет места лучше!". Хуйня все это, Артур! Цены - охуеть не встать! Только на проезд ползарплаты уходит! Все куда-то спешат, торопятся, урвать хотят побольше... А бабы тут - это вообще пиздец! Короче, работа - метро - жена... Хотел сегодня встретиться с Серегой, вспомнить старые времена... Волгу, рыбалки... Телочек наших, Волгоградских...
Самое интересное заключалось в том, что, разбирая пакет и занимаясь сервировкой романтического стола в комнате Петровича и Иваныча, я склонен был согласиться с другом Голландца. Но причина таилась не в отношении к Москве, не в ее смысловом и жизненном содержании. Мегаполис имеет свои плюсы и минусы. Мегаполис предоставляет свободный выбор ниш и возможностей (того, что американцы именуют "Opportunity"). Причина таилась в отсутствии одного важнейшего компонента. На тот момент я чувствовал это, но не мог выразить словами. Слова появятся позже, в пустом купе поезда, мертвого, но готового к отправлению...
Впрочем, день был действительно мрачным. Сегодня Глобальный Пессимизм с наслаждением брал реванш.
Беседа наша прервалась - я сходил на кухню и поставил вариться пельмени. Когда я вернулся в номер, Алексей увлеченно изучал наш календарь и выражал свое одобрение громким хохотом.
- "Пьем водку. Пьем водку. Пьем водку. Пьем водку...", - как одержимый, повторял он. - Ну вы, мужики, даете! Кстати, - он оживился и слез с кровати Голландца. - Я же водку принес для этого дурика. Может, выпьем, Артур?
- Не могу, - я вздохнул и улегся на свое спальное место. - Сегодня я должен быть трезвым по крайней мере до часу.
- А-а-а, - разочарованно протянул Алексей, глядя на часы. - Я и забыл, что ты подругу ждешь...
- Ты мне льстишь, - я грустно усмехнулся. - Подруга... Хотелось бы, очень хотелось... Я удивляюсь, насколько нелогично мыслят наши идеологи. В Европу возвращается культ девственности. В России женщины считают, что все мужики сволочи и боятся простого, обыкновенного хуя, как огня... Точнее, даже не самого хуя, а его образа, прочно склеенного с образом мужчины... Дурацкое воспитание девочек... С первых лет жизни - предвзятое отношение к сексуальным отношениям. Кривое понимание брака. Гордость тем, что не подпустила к пизде ни одного мужика до свадьбы... В итоге - ментально большинство остается старыми девами. Аноргазмия, отчуждение полов, разводы, суициды, попытки уберечь от этого ребенка, которого считают своей собственностью... И все начинается заново. Замкнутый круг. Вселенский пиздец всему сущему...
- Да уж, - Алексей потер подбородок. - Неужели ты здесь целку нашел?
- Сомневаюсь, - я закурил. - Но еботни с ней не меньше. Ментальная девственность - это еще сложнее...
- Зато смысл в жизни появляется, - Алексей вздохнул и покрутил пустую кружку.
XLIX
В тринадцать ноль-ноль номер семьсот четыре встретил меня закрытой дверью. Я вернулся, проводил Алексея, умял пельмени и лег. После сытного обеда похмелье слегка отпустило, но я по-прежнему находился в полумедитативном состоянии, навязчиво остановив взгляд на тарелке с алыми разводами кетчупа.
В тринадцать тридцать ситуация повторилась с точностью цикла Кребса.
В четырнадцать ноль-ноль дверь открыла хрупкая, испуганная фигурка Илоны.
- Привет, - я улыбнулся. - Как поход на Московские рынки?
- Хорошо, - она исступленно наносила крем на лицо. - Задержалась немножко... Купила две футболки.
- Когда ты будешь готова, солнышко? - я провел рукой по ее волосам.
Илона отстранилась и села на кровать.
- Я не пойду, Артур, - голос ее задрожал.
- Илона, я все приготовил, - обаяния в моем похмельном облике было, конечно, ни на грош, но я не собирался сдаваться. - Если тебе не понравится то, что я соорудил - обещаю: сегодня же спущусь в холл и буду рассказывать каждому встречному о том, какой я хреновый ухажер.
- Артур, я не хочу романтический ужин! Я просто могу пойти и попить с тобой чай! - отчаянно, словно попавший в силок заяц, крикнула Илона.
Мне показалось, что в моем теле одновременно взорвались три тротиловых заряда: в ногах, груди и горле. Колосс медленно оседал, разбрасывая тонны глиняной шрапнели и растворяясь в грязно-бурых облаках пыли. Громада разваливалась на куски и летела вниз, неизбежно вниз, подчиняясь закону всемирного тяготения. Без компромиссов...
- Прости. Чай я не купил, - голос мой хрипел от обиды, злости и чувства безысходности.
Я повернулся и вышел из номера семьсот четыре.
Вернувшись к себе, первым делом я распахнул окно, безжалостно вырывая жгуты прелой ваты и глянцевые щупальца бумажных полос. Меня переполняло злобное ликование, замешанное на такой боли, как будто внутри действительно что-то взорвалось. Она не пошла? Отвергла? Ладно! Какое мне дело, что послужило тому причиной? Ментальная девственность? Природная скромность? Личная неприязнь? Некстати начавшиеся месячные?
Происки мирового капитализма?.. Какая разница? Зато сегодня я получил возможность послать компромиссы подальше. Сегодня я иду в гости к андеграунду!
Холодный воздух, сероватый, нашпигованный миллиардами водяных шариков, освежил пылающее лицо и заставил вздрогнуть. Салат из морепродуктов, десерт и свеча вылетели в окно на радость бродячим собакам и местным бомжам. Туда же я отправил и вату с бумагой. Пелевинский Чапаев, по-видимому, в назидание, повелел навести Глиняный пулемет на сегодняшние планы - не удивительно, что ингредиенты романтического ужина уравнялись в своем качестве с жалкими останками оконного утеплителя. Все, кроме одного.
Бутылку вина я открыл по-гусарски, протолкнув пробку внутрь, и так же по-гусарски отпил из горла добрую треть залпом. Как в старые добрые времена, когда, будучи еще студентами, мы брали портвейн и распивали его на заброшенных городошных кортах прямо напротив первого корпуса Alma mater...
Я отставил бутылку, закурил и задумался. Планы рухнули, но грустить я не собирался.
Вариантов было много - наверное, даже больше, чем требовалось. Такова она, Избыточность... Я мог допить вино и вернуться в номер семьсот четыре, но это, без сомнения, закончилось бы весьма печально. Я мог допить вино и попробовать напроситься в гости к Алле или Айгуль, но шестое чувство, обостряющееся все больше по мере того, как алкоголь переходил в кровь, не советовало спешить. Я мог допить вино, позвонить Андрюхе и испытать все прелести пьянки на московских улицах, но отсутствие паспорта в кармане делало такой вариант весьма рискованным. В конце концов, я мог допить вино, дождаться мужиков и добавить. Вот это было то, что нужно...
Швырнув пустую бутылку в окно и с наслаждением услышав звонкий хлопок, я достал новую сигарету. Большая доза спиртного, выпитая практически в один присест, ударила по мозгам неожиданно и сильно, успокаивая боль и раскладывая взбесившиеся эмоции по полочкам. Струйки дыма распухали в облачка и таяли в мистической темноте комнаты, рождая образ рукотворного пожарища. Обугленных остатков укрепления, сожженного бутылками с кустарной зажигательной смесью...
Затушив окурок, я спустился в холл и взял две банки "Molotov cocktail".
Война началась.
L
"16:10, общага.
Сижу в гордом одиночестве и пью "Molotov cocktail" - ром и кола, все, что нужно для рок-н-ролла. Это хорошо. Это приятно.
Я сформулировал проблему, и это главное. Нам мешает стена - я даже знаю, что она из старого сырого кирпича, покрытого мхом. Можно сломать ее кулаками, но для этого у меня слишком мало времени. Единственное, что может помочь - это "Molotov cocktail". Две, или лучше три, банки, но после трех банок, я боюсь, Илона ничего не почувствует. Нужна большая порция коктейля Молотова, чтобы разнести вдребезги проклятую стену! Нужно найти силы, чтобы швырнуть в нее бутылки с подожженными тряпками. Найти силы, возможности и обстоятельства...".
LI
Евгениус бодро влетел в номер, напевая: "Раскачаем этот мир - или волки, или мы!..".
- Привет, раздолбай, - язык у меня заплетался, а полупустая банка коктейля Молотова в руке слегка подрагивала. - Где твоя гитара? Кто будет всю ночь играть мне печальные цыганские романсы - гимны, блядь, разбитому вдребезги сердцу?
- Не дала? - сочувственно осведомился Евгениус.
- Хуже. Не пришла вообще, - я усмехнулся, борясь с новым приступом боли. - А я, блядь, как дурак, и стол уже сервировал... Пришлось все выкинуть. А поскольку вы с Голландцем куда-то сгинули - еще и пить в одну харю...
- Оставь ее, Артур, - искренне посоветовал Евгениус.
- Нет! - решительно возразил я. - Теперь я ее точно добью! Чего бы мне это ни стоило. Тем более, сегодня мне открылась истина. Я увязал в одно андеграунд, зажигательную смесь и слабоалкогольный напиток. И это, еб твою мать, не просто манипуляция словами!
- Ты хочешь нажраться в метро пива и устроить теракт? - полусерьезно осведомился Евгениус.
- Почти, - я смял пустую банку и открыл следующую. - как ты там поешь? "Let's drink together"?
Евгениус вздохнул и мужественно сделал большой глоток коктейля.
Пока мы следовали предложению авторов песни, строку из которой я процитировал, а Евгениус увлеченно рассказывал о том, какую он присмотрел гитару, входная дверь, разразившись гневливой дробью, выплюнула в номер Голландца.
- Привет, - быстро поздоровался он; в движениях его сквозила некая торжественная спешка. - Опять пьете?
- Ты лучше скажи, где шлялся, - последний глоток едковатой жидкости с праздничным вкусом кока-колы горячо пробежался по пищеводу. - Товарищ твой приходил, водку приносил, материл тебя, на чем свет стоит.
- Да разминулись мы, - Голландец яростно причесывал остатки волос. - Не поняли друг друга... А я, чтоб время не терять, с женщинами знакомиться пошел.
- Прямо на улице? - я даже испытал нечто похожее на удивление.
- Сначала - на улице, потом - в холле, - невозмутимо подтвердил Голландец. - Сейчас много народу заезжает. Караулил у дверей, помогал донести чемоданы до номера, потом приглашал выпить.
- И как? - поинтересовался я уже с изрядной долей иронии.
- Все отказались, - Голландец упоенно поливался туалетной водой. - Но это ерунда. Я встретил Лену и Айгуль. И они сами пригласили нас в гости.
- Я не пойду! - заявил Евгениус. - Мне как-то неудобно...
- Неудобно, когда молнию на брюках заедает! - возразил я. - Пойдешь, мразь ты волосатая! Чтобы ни дня не отдыхать от интенсивных женских ласк!
- Сам ты мразь! - хитро ответил Евгениус и запрыгал по комнате в поисках расчески.
Определенно - сознание Голландца было поражено тяжелейшим недугом, замешанным на тестостероне и цикле "действительность-ментальность". Иначе объяснить его патологическую тягу к охоте на женщин не представлялось возможным. Причем, секс, судя по всему, интересовал нашего соседа слабо: выследить и поймать жертву становилось для него целью и смыслом, которые сливались и трансформировались в инстинкт все сильнее с каждым ушедшим в прошлое днем командировки. По сравнению с этим феноменом моя белка, о которой упорно твердил Евгениус, была жалким и мокрым новорожденным хомячком.
Итак, мы направлялись к Лене и Айгуль. Предложенной Голландцем водки не хотелось, а вот коктейль Молотова призывно манил темно-шоколадным, окутанным нимбом яркого и горячего пламени, образом... Боеприпасов никогда не бывает много...
И потому, когда Голландец с Евгениусом покупали "Гжелку" в привычном магазинчике холла, я заказал еще три черно-красные банки.
Айгуль, облаченная в просторные брюки и футболку, сидела на кровати, по-турецки поджав ноги и слегка опустив голову, отчего ее великолепные ореховые волосы принимали в пространстве какое-то сакральное положение, слегка закрывая лицо. Ее загадочная улыбка и направленный мимо нас взгляд придавали лицу настолько буддистское выражение, что на ум мне невольно пришло выражение "алхимический брак с Востоком".
- Привет! - поздоровался я больше с Айгуль, чем с остальными. - Потрясающе выглядишь!
- Спасибо! - улыбка ее принимала все более осмысленное, со вполне определенной адресацией, выражение, лишаясь нирванной статики.
Голландец завел громогласную приветственную песнь, активно провоцируя знакомство с третьей присутствующей женщиной, постбальзаковского возраста, худенькой, невзрачной, с типичной советской печатью во всем облике. По-моему, ее звали Валентина.
Евгениус протиснулся за стол и смущенно забился в угол рядом с Леной, являющей собой сплошную неприкрытую, болезненно пульсирующую обиду.
Отправной точки застолья я не уловил - наверное, оттого, что был уже изрядно пьян. Как-то само собой семьсотграммовая бутылка водки опустела на треть, а одна банка "Molotov cocktail" - полностью, словно бы под действием затравочного магнетизма недифференцированной начальной стадии беседы. Однако эта начальная стадия, удовлетворившись подношением, давно и бесследно исчезла, уступив место чему-то качественно новому. И опять я не уловил самого перехода: похоже, подключение к Космическому Оптимизму было настолько плотным, что моменты единения с ним регистрировались в памяти как временные провалы.
Евгениус активно общался с Леной, причем, выражение обиды на ее мордашке сменилось довольной, полувлюбленной пьяной улыбкой. Айгуль, прижавшись ко мне, пила со мной из одной банки коктейль Молотова. Голландец в очередной раз безнадежно выпадал из компании, равно как и Валентина, и это казалось настолько естественным, что на них не обращали никакого внимания.
- У меня есть сын, - призналась Айгуль. - Мой маленький... - тут ее глаза подернулись пеленой слез. - Он болен ДЦП, Артур... А мой друг... Не принимает такого ребенка...
- Прости, но вот за это я и не люблю татар, - перебил я ее. - За упертость в свои гипертрофированные патриархально-национальные позиции. А другого искать не пробовала?
- Ты прав, - она вздохнула и положила голову мне на плечо. - Ты знаешь, все мужчины почему-то видят во мне только самку... Все хотят только трахнуть и свалить на следующее утро... Особенно когда видят моего мальчишку... А Ильдар - ничего. Получше остальных, по крайней мере... Замуж не берет - говорит, что из-за сына... Зато не жадный. Одной мне было бы очень трудно...
- Неудивительно, что тебя хотят все мужчины, - я легко провел пальцем по изгибу ее точеной спины. - Ты красива той проникающей глубоко в душу красотой, которую воспевал Лермонтов... Плюс европейское очарование... Мне только не понятно, почему их отпугивает твой сын... А по поводу секса... Даже мимолетные связи могут дать очень многое - что-то для физической оболочки, что-то - для души... Главное - правильно выбрать. Чтоб ни тому, ни другому не повредило. А выбор у тебя, говоришь, есть...
- Ильдар убьет меня, если узнает, - она потупила взгляд. - Да и сама я - сторонница долгих отношений... Ты знаешь, Артур, ко мне сильно пристает охранник, который внизу сидит. Каждый вечер - представляешь - подкарауливает на кухне и делает неприличные предложения.
- Каждый ухаживает, как может, - я рассмеялся. - У каждого свои подходы...
- Ты хороший, - трогательно подытожила Айгуль и прижалась к моей груди.
Совместное употребление коктейля Молотова делало Айгуль моим трансцендентно-революционным соратником, несмотря на всю парадоксальность такого поворота событий. Через какие-то неведомые, неизвестно где проложенные - и проложенные ли - каналы ее сила помогала мне крушить ненавистную стену. Похоже, я выбрал верное направление: "Molotov cocktail" был замешан на глубокой психологии, глобальной диалектике и созидательном, творческом начале феномена гетерозиса...
Я собрался покурить. Айгуль попросила сигарету и вышла со мной на балкон. Отчасти от выпитого, отчасти от осознания факта нахождения на тринадцатом этаже, вечерний холод, сдобренный пронизывающим ветром, почти не чувствовался, а раскинувшаяся панорама Москвы представала в виде чередования прихотливого узора из темной вышивки и сверкающих самоцветов на пепельном фоне чистейшего шелка.
Сигареты и отвлеченный разговор быстро прогорели. Я скользил руками по сказочно подтянутым спине, животу и бедрам Айгуль, сжимал словно бы выточенные из сандалового дерева ягодицы, ласкал через тонкую ткань футболки сводящую с ума небольшую грудь и остро затвердевшие соски, а она стонала сквозь зубы, все сильнее и исступленней вонзая ногти в мои плечи. Неприкрытые проявления звериной природы...
Она коротко вскрикнула и задрожала, когда я осторожно провел ладонью по ее киске. Горячая влага, отдающая в окружающее пространство миллионы молекул феромонов, пропитала ее брюки. Айгуль слегка раздвинула ноги, давая моей руке большую свободу действий.
- Давай перейдем туда, где потеплее, - голос мой сочился похотью, будто поролоновая губка.
Айгуль вздрогнула, как от удара, и отстранилась. Несколько секунд ее частое, страстное дыхание гармонично вплеталось в небогатую звуковую гамму вечерних улиц.
- Ты такой же, как все - видишь во мне только самку! - гневно бросила Айгуль и хлопнула балконной дверью.
Меня ударило плотной струей чудовищной смеси восточной покорности и западной ебнутости. Хуй разрывал штаны, надеясь неизвестно на что. Сигареты, к сожалению, я оставил в номере... Приходилось возвращаться.
Евгениус с Леной исчезли, Голландец оживленно беседовал с Валентиной на неведомые философско-медицинские темы, а Айгуль, погрузившись в раздумья, сидела с ногами на кровати и пила коктейль Молотова. Когда я вошел, она неловко шмыгнула носом, а Валентина посмотрела на меня неодобрительно, как будто это я стрельнул у ее соседки сигарету, напросился с ней покурить и трахнул прямо за дверью номера.
- Куда вы все разбежались, Артур! - возмущенно посетовал Голландец. - Женщин оставили...
- Вот он я, здесь, - я открыл последнюю банку коктейля, хотя чувствовал, что она явно лишняя.
- Прости меня, - Айгуль виновато склонила голову. - Ты, наверное, считаешь меня дурой...
- Отнюдь, - после полулюбовного приключения и густо пропитанного женским запахом тепла номера меня ушатало окончательно. - Хотя и не понимаю, в чем причина твоего бегства. Может быть, если мы встретимся как-нибудь в другой раз, я уже не буду олицетворять для тебя мировое зло?
- Давай завтра! - с готовностью согласилась Айгуль.
- Прекрасно! - я усмехнулся, туманно вспоминая о назначенном Алле свидании. - Завтра в час.
Айгуль смущенно улыбнулась и робко потерлась головой о мое плечо в знак примирения.
Последняя банка коктейля Молотова, выпитая на двоих с Айгуль, ударила меня по темени рентгенологическим свинцовым фартуком...
LII
Похмелье было не просто тяжелым - оно вдавливало в кровать, словно небесный свод на плечах. Сердце работало с перебоями - я вяло осознал, что заработал вчерашней пьянкой приступ аритмии. Все говорило за то, что я поучаствовал в чем-то очень серьезном, свершившемся на одном из неведомых уровней трансцендентного центра управления. Мысли сфокусировались на магнетическом образе Илоны - и тут же вернулась боль, по сравнению с которой аритмия и возможность скончаться от абстинентного синдрома представлялись бытовыми мелочами.
Я возьму велосипед
И отправлюсь на тот свет -
Ну, я пошел,
Ну, я пошел, -
пропел в голове голос Юры Хоя. Я был уверен, что Юра связывается со мной непосредственно из места своего настоящего пребывания и даже готов одолжить вышеупомянутое средство передвижения.
Евгениус заворочался и вскочил на кровати, бодрый и выспавшийся.
- Артурио, ты как? - жизнерадостно поинтересовался он. - Вчера Айгуль привела тебя, уложила на кровать и даже помогла раздеться...
- Вот как? - всерьез заинтересовался я. - И как я реагировал?
- Говорил, что никогда еще не встречал такой потрясающей женщины, - Евгениус улыбнулся.
- М-да, - промычал я, чувствуя логическую несостыковку и сопутствующую ей неловкость. - Ну а ты вчера куда пропал?
- Трахал Лену на лестничной площадке, - интимным шепотом признался Евгениус, хотя нужды в этом не было: Голландец храпел, как Гаргантюа. - Хороша... Но, ты знаешь, Артур, по сравнению с Жанкой... Когда я нагнул Жанку на опору моста, то почувствовал себя... Короче, когда я проходил практику в колхозе, был там у них пони. Мерзкий и хитрый, все время норовил укусить, сука! Так вот, однажды я наблюдал картину... Пытался этот пони трахнуть высокую породистую лошадку, но ростом не вышел, и никак у него не получалось. Так он подогнал ее к куче сена, вскарабкался туда и... В общем, все у него получилось. Так вот с Жанкой я ощущал себя этим злобным пони...
- Все с тобой понятно, доктор-извращенец, - я попытался встать, но почти безуспешно. - Скажи мне лучше, что собираешься делать этим прекрасным весенним днем, - я махнул в сторону окна, пропускающего ровный опаловый свет туманного, но ясного утра.
- Да ничего, - Евгениус одевался. - Схожу сейчас к Лене, парой слов перекинемся. Потом - свободен.
- Хорошо, - я нащупал сигареты. - Тогда предлагаю посетить магазин "Экстрим". Это лучшее, что я могу сделать сегодня, и единственное, что может спасти меня от верной смерти. Кстати, будешь в номере тысяча триста четыре - передай Айгуль, что я сегодня никуда не пойду. Если хочет - пусть зайдет и посмотрит на меня. И все станет понятно. Также сегодня я забью и на Аллу, и на Илону. Пошли они все на хуй с их кривой логикой. Последнюю фразу передавать необязательно.
- Слушаюсь! - бодро отрапортовал Евгениус и хлопнул дверью санузла.
Ответ Айгуль был лаконичным, но по-восточному образным: "Я не собачка! Передай ему, пусть сам заходит". Никакого сострадания, ни капли раскаяния в собственной ебнутости, то есть личностной неполноценности. Одна сплошная необоснованная, опирающаяся на пустоту, как в пелевинских произведениях, гордость. Кроме того, меня всегда поражало категорическое отрицание животного начала, так и сквозящее в высказываниях типа: "Я не собачка!", "Я не баран", "Я не осел". Это похоже на анекдот, где ежик занимается аутотренингом: "Я не пукну! Я не пукну!", не выдерживает, пукает и продолжает: "Это не я пукнул! Это не я пукнул!".
Как бы то ни было, я никому не собирался доказывать свое трепетное отношение к женщинам. Пусть думает, что хочет.
Торговый центр "Экстрим" располагался недалеко от общаги, на другой стороне С***й улицы, с претензией на заманчивость скрываясь за несколькими домами. Желтый звездообразный субъект на огромной вывеске прямо-таки символизировал собой наш экстремальный образ жизни, особенно неумеренное, я бы сказал - марафонское, употребление алкоголя. Вывеска маячила впереди, а я, мучаясь от боли в сбитых ногах и не менее сбитой душе, упражнялся в похмельном красноречии:
- Не знаю как ты, Евгениус, а я отношусь к творящимся здесь событиям философски. Вот взять, к примеру, Илону. Проблема в ее нерешительности, замешанной на комплексах, мне, к сожалению, неведомых. Но нерешительность эта не простая - это нерешительность, граничащая с неуважением. Возникает вопрос: неуважением к кому?
- К тебе, - подленько ухмыльнулся Евгениус.
- Вот ты и облажался! - торжествующе провозгласил я. - Ее нерешительность порождается осознанием неспособности противостоять комплексам. Она не находит в себе сил бороться с ними. А нерешительность при этом работает как лупа, выставляя на всеобщее обозрение эти самые неспособность и бессилие. Ну а отблески всего этого, сфокусированные лупой, жгут меня в самые болезненные точки и запечатлевают на мне образ неуважения Илоны самой себя. Так что неуважение ко мне - мнимое. Как поет Шнуров,
Я тебя умолял быть моею,
Заебался пиздеть про любовь,
Но не хочешь мой хуй пососать ты -
Любишь ты лишь сосать мою кровь!
- Про хуй ты хорошо сказал, - мечтательно произнес Евгениус. - Девки тут сосут - что надо!
- Не трави душу, чмо! - я расхохотался и пихнул его в плечо. - В общем, я должен сделать все, чтобы помочь ей справиться с комплексами. Чтобы разбить к ебеням лупу нерешительности. И тогда все будет заебись.
- Разбить лупу залупой, - скаламбурил Евгениус. - Прости меня, Арчи, но я не верю, что у тебя что-нибудь выйдет. Но если получится все, что ты задумал, тогда я поверю, что утопичная рыцарская эпопея существует не только в романах и в кино.
Торговый центр оказался раем для туриста - при условии, что у туриста есть деньги. Купить здесь можно было все - начиная от специального нижнего белья и заканчивая навороченными импортными рюкзаками. Я проходил мимо сверкающих слюдой витрин и глотал слюни, забыв про похмелье, мозоли, Илону и непрестанно пиздящего рядом Евгениуса. Я полностью отрешился от действительности, перенесясь в жаркий летний день, на выжженную солнцем полевую дорогу, прихотливо жмущуюся к колкам. Я слышал шорох туристских ботинок по закаменевшей глине, скрип лямок рюкзака, чувствовал запахи дорожной пыли, пота и трав.
Время безумных диких путешествий по не менее диким уголкам России, к сожалению, прошло. На очереди, судя по всему, была цивилизация. Города и поселки... Качественно новый уровень, восхождение на который оказалось отнюдь не легче, чем сплав по глухой, зажатой неприступными стенами пойменного леса, реке.
Тем не менее я отдал дань одной давней мечте, попытки осуществить коию не оставил. На границе Тверской, Новгородской и Псковской областей существует загадочное местечко - Рдейский край. Сотни тысяч, может быть - миллионы гектар верховых болот, пронизанных гривами и цепями островков твердой суши. Заброшенные поселки, городки, монастыри; остатки военной техники, намертво застрявшей в трясине; озера с чудодейственной водой и огромным количеством рыбы; места, где, по поверьям, всякое чудится; легенды, легенды, легенды...
Проблема в том, что на эту затею требуется месяц свободного времени.