 |
|
Вступительное слово. 15 страница
- Ты с Урала! - радостно воскликнул я, едва он произнес первые слова приветствия - знакомые акцентивные интонации окончательно уверили меня в моем предположении.
- А как ты угадал? - Андрей немного удивился.
- Говор, - коротко ответил я.
Выяснилось, что Андрей - уроженец Екатеринбурга. Это, в свою очередь, привело к обсуждению неофициального укороченного названия города, причем, Андрей поразился ижевской наглости:
- Ты смотри, до чего дошли! Мы-то хоть Е-бургом называем, а они - вообще Ё-бургом!
Дискуссия сопровождалась одобрительным хохотом Жанны.
- Если уж на то пошло, то Ижевск часто и весьма справедливо называют Ижопском! - сообщил я.
- А Сызрань - Засранью! - добавил Петрович под крепкозубую улыбку Иваныча.
Широкая отмашка не менее широкому куражу была отдана по-царски. Когда встречаются два давних соседа - Урал и Поволжье, любая пьянка разворачивается с поволжской щедростью и уральским распиздяйством. И какие там, к ебеням собачьим, народы Крайнего Севера и Забайкалья! Водка пенилась таким потоком, словно Урал, решив заглянуть в гости к Волге, не удержался и слился с ней намертво! Еле стоящий на ногах Голландец попытался было произнести свой излюбленный тост об общности менталитета, но его быстро остановили: какие там тосты, когда бухают братья!
- Родина у нас, Серега, очень многонациональная! - согласился Петрович. - И защищать ее должен каждый, вплоть до последнего татарина, бурята и пидараса! Анекдот, мужики... и дамы! - поспешно добавил он, поймав величаво-вопросительный взгляд Жанны. - Приходит голубой с войны, весь в медалях. Встречают его дома, накрывают стол. Просят рассказать о подвигах. Он начинает: "Как-то в бою остался я в окопе совсем один. Выглядываю - вижу, идет немец, большой-большой, рыжий-рыжий! Подходит, берет меня на руки и тащит! Я бью его по лицу, бью и кричу: "Не сейчас, противный, у меня Родина в опасности!"".
Видимо, в подтверждение своего согласия с долгом каждого народа России перед необъятной Родиной, Иваныч схватил гитару и запел с явным кавказским акцентом:
- Мнэ би жизнь сваю, как кинаплонку,
Пракрутыт на дэсат лэт назад,
Чтобы снова стала ты прастой дывчонкой,
Чистай-чистай, как вэсэнний сад!..
- Вижу тэнь наискасок.
Рыжий бэрег с палоскай ыла...
Я гатов цылават пэсок
Па катораму ты хадыла! -
с готовностью заорали мы.
С последним аккордом песни я удовлетворенно допил четвертую бутылку и уставился на Илону настолько звериными глазами, что она слегка дрогнула и достаточно громко произнесла:
- Я не понимаю, как можно так смотреть!
Ее голос не отдавал больше андеграундом! Она сказала это ПОЛЬЩЕННО!
Разговоры смолкли. В наступившей тишине я услышал скрежет расходящихся швов проржавевших доспехов...
- Как? - хитро поинтересовался я.
- Пристально! - с легким вызовом, пастельно подкрашенным кокетством, ответила Илона.
Не опуская глаз!
- Тогда я иду за "Клинским"! - отрапортовал я. - Сегодня - самый пристально смотрящий!
Возражений не поступило.
Купив еще три бутылки "Клинского редкого" и вернувшись в номер, я застал там весьма живописную картину: в уматину пьяный Евгениус пытался сфотографировать на цифровой фотоаппарат Вадима не менее пьяную компанию. Получалось у него скверно, поскольку мой товарищ никак не мог найти точку опоры для собственного бренного тела. Не долго думая, я отобрал у него камеру и, взяв Илону самым крупным планом, сделал снимок.
- Вот! - одобрительно воскликнул Вадим, принимая у меня фотоаппарат и рассматривая изображение. - Давно бы... Оп! Это, похоже, вам, - он озадаченно посмотрел на меня и вручил фотоаппарат Илоне.
Илона счастливо улыбнулась.
- Сотрите это! Ужасная фотография! - кокетливо попросила она.
Мотать мой лысый череп, я не верил ни одному из своих пяти органов чувств! Верить приходилось только шестому... Похоже, я нашел свой коктейль Молотова!
- Иваныч, спой "Там, где клен шумит"! - попросил Евгениус.
- Погоди! - Иваныч зажмурился и пощипал струны.
Полился минорно-ностальгический мотив "Скрип колеса".
И вот после этой песни пространство и время слились для меня в этакое подобие дискотечной атмосферы приличного ночного клуба. Вадим, взяв инициативу на себя, нацеливался на нашу компанию камерой, а Евгениус по-обезьяньи скакал по комнате и беспрестанно умолял: "Ну спойте "Там, где клен шумит"!". Вадим смеялся и благодушно акал: "Уберите ЭТО из объектива!".
Пытаясь уловить нить сущего, чтобы ненароком не утонуть в бушующем вокруг океане, я закурил, и тут же, растворяя в себе всю окружающую действительность, словно на дисплее цифровой камеры, передо мной возникло лицо Илоны. Она смотрела на меня с трогательным опасением и плохо скрываемой страстью.
- Артур, дай сигарету! - попросила она.
Я протянул ей пачку "Дуката" и подлил "Клинского". Илона неумело прикурила от предложенной зажигалки.
Фон поплыл глубоко лиричной "Сто часов" Лозы. О, это была пророческая песня! Только полгода спустя я осознаю, насколько мощным оказался этот сигнал из будущего! Илона, подперев голову рукой, неспешно выпускала струйки дыма... В недосягаемой темно-синей глубине ее глаз все еще безумствовала кровавая сеча, но исход битвы был предрешен. И я понял, что настало время "Ч"...
Едва только Иваныч завершил последнюю ноту, я, не давая никому опомниться, мягко тронул его за плечо и тихонько произнес:
- Иваныч, а давай обещанное!
Иваныч улыбнулся с понимающей хитринкой, мягким жестом отверг очередное: "Давайте "Там, где клен шумит"!" Евгениуса и, прокашлявшись, взял первый аккорд.
- Персональное исполнение, - проурчал он, одарив Илону красноречивым взглядом.
Евгениус и Жанна ненавязчиво исчезли под строку: "Твои волосы, руки и плечи - твои преступленья // Потому что нельзя быть на свете красивой такой...".
Сигарета обреченно, машинально дымилась в тонких пальцах Илоны. Взгляд ее устремился в небытие; глаза ее медленно, глубоко переполнялись слезами, приобретая густо-фиалковый оттенок... Когда Иваныч закончил, Илона бросила окурок в пепельницу и, пытаясь встать из-за стола, простонала:
- Мне нужно на воздух!
- Я помогу! - опрокидывая стулья, я метнулся к ней и, наспех запаковав в собственную куртку, чуть ли не в охапку потащил на балкон...
LXI
Мы тихо качались на волнах иссиня-черного океана, раскинувшегося до самых границ бытия, весеннее-прохладного, местами опалесцирующего пучками разноцветных огней, местами скрывающего таинственные руины неопределенных очертаний, местами вспыхивающего дождевыми кругами неопределенных звуков, оставляющих после себя лишь тонкую рябь... Евгениус и Жанна с туманной нежностью ворковали чуть поодаль - океан скрывал их физическую оболочку, доступным восприятию было лишь их Присутствие...
Судорожно уткнувшись мне в грудь, исступленно, обеими руками, до страдальческого треска ткани вцепившись в мою рубашку, Илона рыдала - безудержно, спустив с цепи все чувства... Плакать так может только настоящая женщина, достойно перенесшая нечеловеческое напряжение и в один прекрасный момент осознавшая, что наконец-то все осталось позади...
Я сходил с ума от близости ее горячей, вздрагивающей сущности и осознания того, что выиграл в эту чертову русскую рулетку... Я нежно скользил руками по теплому шелку ее волос, по каждой округлости ее поддатливого теперь тела, покрывал атлас ее плеч и шеи сотнями быстрых, ненасытных поцелуев и шептал всякую неоформленную чушь - прямая передача того, что творилось в моей голове. Рубашка моя намокла от слез пополам с тушью - и это всеоживляющее тепло проникло до самого сердца, оформляя клубок неразборчивых мыслей в отливающую сусальным золотом радужную нить.
- Я же люблю тебя, Илонка! - спазмы необъятного, не помещающегося во всей вселенной счастья острой болью сжимали горло, но я смог произнести САМОЕ ГЛАВНОЕ, победно раздвигая железные обручи.
- Я знаю... - всхлипнула Илона.
Рыдания утихали - она искренне выплакала все мегатонны промозглой сырости, скопившейся в душе за черт знает какой период постоянного самоурезонивания...
- Когда ты отвергла мое предложение, - горячие слезы Илоны разбудили в моей душе настоящий гейзер, молчавший десять лет и теперь радостно проталкивающий свое содержимое к глазам, - я остался один на один с пустотой... Я потерял перспективу... Ты не представляешь, как мне было хреново...
В ответ Илона крепко обвила мою шею и принялась трогательно целовать лицо, щеки, губы, глаза, подбородок... Меня обдало потоком неизвестного доселе вожделения - в этом вожделении в диалектическом единстве слились социальная и биологическая компоненты... Сжимая самую близкую мне женщину, я страстно припадал к ее губам, желая только одного: чтобы обжигающий соленый вкус счастья никогда не кончался...
- Прости меня, дуру, - жалобно, виновато произнесла Илона, прижимаясь ко мне всем телом и пряча лицо на моей груди. - У меня сердце разрывалось, когда я отказывала тебе... Но я боялась... Я так боялась покинуть свой панцирь... А ты спорил со мной, насильно тащил меня наружу... Никто не может спорить со Скорпионом... Никто не может давить на него...
За моей спиной парой теней проскользнули Евгениус с Жанной. Раздался дребезжащий хлопок балконной двери... Мы остались одни - одни посреди безбрежного океана мегаполиса... Я хотел эту женщину до потери границ собственного существования - и в первые, пока поверхностные и осторожные, ласки вложил весь заряд чувств и эмоций. Илона напряглась и застонала. Она ТОЖЕ горела желанием - и это ощущение совершенно лишало меня воли, разума и здравого смысла...
- Постой! - Илона мягко отстранилась. - Не так сразу... Не здесь... - ее глубокое частое дыхание окутывало нас витыми облачками пара. - Где Жанна с Женей?
- Я полагаю, ушли на лестничную площадку, - сообщил я, памятуя о восхищенных повествованиях Евгениуса.
Илона посмотрела мне в глаза. Того, что я увидел, не способен описать ни один из существующих в мире языков.
- Пойдем их искать! - прошептала она.
- Пойдем! - я потащил ее к балконной двери.
Я чувствовал себя пьяным просто в срань - большей частью от близости безумно желанной женщины... Лестничная площадка общежития, практически неиспользуемая по назначению с пятого этажа и выше, прекрасно использовалась для других целей и поэтому приобретала какой-то сакрально-мистический статус. На фоне угольно-черного квадрата окна, в тускло-желтом размытом свете, в атмосфере десятков таинственных эхо Илона с демоническими разводами туши вокруг глаз придавала пошатнувшейся действительности окончательно фантасмагорический оттенок. Я по-звериному нетерпеливо прижал свою добычу к подоконнику и, словно вампир, приник к нежно-благоухающей коже шеи...
... Соски ее потрясающей девичьей груди мгновенно напряглись под моими пальцами. Илона застонала - открыто, не таясь, так, словно не существовало никого, кроме нас, в этом каменном термитнике. Я не мог больше сдерживаться - главная часть ритуала полной близости должна была осуществиться немедленно.
Я рывком сдернул с нее джинсы и жадно припал губами к исходящему влагой, горячему, трепещущему от желания лону... Безумные стоны Илоны смешались с собственным эхо, перенося нас туда, где не было мирского несовершенства, окуная в разноцветную круговерть ирреальности.
- Хочу тебя, Артур! - сквозь зубы прошептала она. - Хочу тебя!..
Бывают такие моменты, когда правилу "Желание женщины - закон" хочется следовать с удовольствием...
... - Теперь ты расскажешь обо всем своим друзьям, - Илона, сидя на подоконнике, уместив голову на моем плече и доверчиво обхватив меня руками, вздохнула. - Похвастаешься, что соблазнил и трахнул еще одну бабу...
- Ты ошибаешься, солнышко, - я поцеловал ее в макушку. - Я никогда не скажу о тебе ничего плохого - ни друзьям, ни знакомым, ни инквизиторам под пыткой. Ты - лучшее, что случилось в моей, в общем-то, довольно примитивной и сероватой жизни... Понимаешь, вот кажется, что у тебя все путем и живешь ты оригинальнее других... Упиваешься своим неформализмом... И вдруг - вспышка света... Когда открываешь глаза, оказывается, что смотришь с вершины на тот путь, что прошел раньше... И все далеко, и все маленькое и низенькое, и сливается в сплошную сероватую массу, расчерченную на геометрически правильные квадраты...
Некоторое время мы молча наслаждались близостью друг друга, купаясь в щекочущих струйках минут.
- Я устала, - с моей помощью Илона слезла с высокого подоконника. - Пойдем домой!
В полусумрачной тишине коридора седьмого этажа мы остановились. Илона взволнованно перебирала мои пальцы.
- Артур, не сердись, если завтра я буду вести себя холодно, - робко попросила она. - Это панцирь... Мне было так хорошо сегодня...
Она хотела сказать очень многое - и не знала, что...
- Прости меня, - Илона вновь прижалась ко мне.
- Спасибо тебе за то, что ты есть! - прошептал я.
И был награжден глубоким и нежным поцелуем.
Возвращаясь в свой номер, я думал о том, что любовь без секса немыслима - потому что составляет с ним единое целое, включенное в бесконечно вращающееся, старое, как мир, колесо... Наверное, эти Колеса Любви и имел в виду незабвенный Бутусов в одноименной своей песне. Любовь и секс - это две связки ключей, открывающие с разных сторон многочисленные двери, разделяющие мужское и женское начала. И последняя из них - дверь между мужским и женским микрокосмами. Любовь без секса - патология биологическая, секс без любви - социальная.
А еще я думал об инструментах, помогающих сломать порой очень строгое ограждение, мешающее броситься под Колесо Любви. Инструменты эти заботливо разложены судьбой на самых видных местах, правда, зачастую имеют весьма причудливый облик. "Клинское редкое", группа "Белый орел", балкон и лестничная площадка - вот что было тем самым коктейлем Молотова, который спалил ненавистную кирпичную стену. Главное - понять. Главное - почувствовать. И хоть немножко, хоть на самую малость, поверить...
LXII
С первых секунд ощущения себя в новом утре я понял, что с сегодняшнего дня все будет окрашено в радужные тона. Парадоксально, но я испытывал СЧАСТЛИВОЕ похмелье! Более того, легкая тошнота и тяжесть в голове только усиливали щекочущее чувство перспективы! Последний раз нечто подобное - только подобное, отнюдь не столь яркое и вездесущее, имело место во время университетской полевой практики. Тогда мы всей группой возлежали на влажноватых спальниках, не в силах пошевелиться после вчерашних возлияний. Солнце всходило, в вагончике царили еще ночная прохлада и осознание того, что сегодня не нужно идти на экскурсию по причине сопоставимого с нашим похмелья у преподавателя. Мы лежали и несли всякую чушь, перебрасываясь обрывками вчерашних чатов с Космическим Оптимизмом. Это вызывало дикий, беспричинный смех и называлось "похмельным гоном"...
- Неужели Артур сегодня счастлив? - певуче осведомился вошедший в комнату Иваныч.
- Безумно, Иваныч! - искренне признался я.
- Ну, наконец-то! - Иваныч, удовлетворенный ситуацией, направился к санузлу. - Рад за тебя!
- Сегодня я буду пить водку с абсолютно чистой душой! - крикнул я вдогонку.
Иваныч что-то одобрительно проворчал из-за двери туалета.
Сегодняшняя лекционная часть была отдана сотруднику ООО с многозначительным названием "КРИС" - у меня сложилось впечатление, что это название не столько отражало сферу интересов компании, сколько озвучивало облик лектора. Если представить себе компьютерный монтаж физиономии Адольфа Гитлера года этак сорок четвертого и морды не особенно упитанного пасюка, то характеристика внешнего вида нового преподавателя будет исчерпывающей. Прочие эпитеты казались излишними и какими-то блеклыми.
Манера поведения сотрудника ООО "КРИС" (я даже не запомнил его имени, назовем его Виктором Николаевичем) тоже отдавала крысятиной: представившись, он с изрядной долей понтов похвастался, что имеет степень кандидата биологических наук, но по профилю не работает уже очень давно. Причина была очевидной и упиралась в материальный фактор. Безусловно, дезинфекционный бизнес в мегаполисе, нанизанном на тысячи куканов крысиных троп, приносил несоизмеримо больший доход, нежели научные изыскания. И ничего плохого здесь, в принципе, не замечалось, потому как стремление к красивой жизни естественно и законом не запрещено.
Меня задели дальнейшие высказывания Виктора Николаевича.
Вдосталь покрасовавшись своими былыми и нынешними заслугами и подробно описав преимущества работы в ООО "КРИС" по сравнению с работой в с***й службе государства, Виктор Николаевич приступил к лекции.
- Сразу хочу обратить ваше внимание на то, что в литературе по дезделу много брехни! - заявил он, по-крысиному поводя жиденькими усиками. - Простой пример. ДДТ, старый, как мир, дешевый и очень эффективный препарат, к великому сожалению, запрещенный коммунистами и крикливыми учеными. Сейчас, на основании данных современной науки, мы ратуем за возвращение доброго имени ДДТ.
По аудитории пронесся недоуменный ропот. В ответ Виктор Николаевич пустился в долгие псевдонаучно-юридические размышления об ошибочности мнения подавляющего большинства зубров советской и российской науки. Дело в том, что данные об аккумуляции ДДТ в живом организме и передаче его по трофическим цепям были получены на основании обнаружения в биосистемах организменного уровня не самого ДДТ, а его производного. Это вполне естественно: организм - огромная биохимическая лаборатория, модифицирующая любое органическое вещество, попавшее внутрь. Вот к сему отчасти умозрительному факту и привязал свои сомнения сотрудник ООО "КРИС", кандидат биологических наук Виктор Николаевич... Все равно, что привязать собаку к поднятому ветром обрывку полиэтиленового пакета... Лишнее подтверждение концепции солипсизма...
Пусть факт обнаружения производного ДДТ в печени пингвинов Антарктиды еще ни о чем не говорит. Ученые родного университета отбирали пробы бентоса со дна Ижевского пруда. В самом многострадально загаженном приплотинном участке, куда стекают все городские отправления, жизнь в пробах донного грунта изредка встречалась. В участке с относительно чистой водой, где, по слухам, ползают даже какие-то заблудшие раки - нет. В этом месте, контактирующем с берегом, который подвергался многолетним и скрупулезным обработкам ДДТ с "кукурузников", дно было АБСОЛЮТНО МЕРТВЫМ! А ведь ДДТ сняли с массовых обработок в восьмидесятых годах!
Комментариев не требовалось, но я промолчал. В конце концов, жажда наживы толкает и на более парадоксальные и низкие поступки.
- Вот так, уважаемые курсанты! - важно подытожил Виктор Николаевич. - Так что все это - паника. Впрочем, ничего удивительного: критический подход к научным проблемам должен формироваться со школы. А какой критический подход могут сформировать наши школьные учителя? Они даже строение насекомого толком рассказать не могут!
Это был по-гопски наглый и незаслуженный удар по лицу педагогической братии - к которой, безусловно, относились и Илона, и мои учителя, да и сам я, до кучи. Ни для кого не секрет, что средняя школа в России так и не выбралась из кризиса, вызванного распадом СССР. Однако ни об одном учителе биологии, встреченном на моем жизненном пути, я не могу отозваться как о полнейшей бездарности!
- Да и вообще... - Виктор Николаевич задумался. - Какая там биология... Человек - это, по сути, дерьмо... Варвар, разрушающий природу. Биосфера без него прекрасно обойдется...
Похоже, его понесло в недра философии... Я оглянулся на Илону - она сидела спокойно, но глаза ее светились бледно-голубоватым гневом.
- Позвольте с вами не согласиться, - я попросил слова и поднялся, изо всех сил стараясь не выйти за рамки приличной научной дискуссии. - Человек возник в результате естественного природного эволюционного процесса, поэтому дерьмом быть не может - природа дерьма не производит. Это первое. Второе - о поступках разрушающих природу. Страсть к уничтожению, агрессия - это в большей степени инстинктивное поведение, то есть опять же подаренное природой. В то же время гуманизм - проявление большей частью социальное, то есть присущее человеку как разумному существу! Таким образом, разрушение и уничтожение - это природные проявления человеческой сущности, закономерные, так что называть человека за это дерьмом опять же бессмысленно... Более того - некорректно. Человек ведет себя так, как вел бы себя на его месте любой другой биологический вид - и это естественно!.. Теперь давайте отойдем от философии. В любом современном школьном учебнике экологии рассматриваются две стороны влияния человека на биосферу: положительная и отрицательная. И до сих пор неизвестно, что перевешивает! Один из важнейших критериев будущего биосистемы - это ее избыточность, способность к эволюционированию. В масштабе биосферы человек способствует увеличению избыточности! Банк генов... Резистентность к химическим веществам у микроорганизмов... Генная инженерия... Да и по большому счету... Ведь биосфера-то бессмертна! Это следует из законов движения материи! Другой вопрос - вред, наносимый человеком самому себе, этика, мораль, эстетика... Вот тут-то и проявляется гуманизм как синоним разумной человеческой сущности... Отсюда и идеи русских космистов, и ноосфера как гармония техно- и биосферы... И по поводу того, что без человека биосфера обойдется. Давайте выбьем синих китов! Без них Земля тоже не начнет вертеться в другую сторону!
В аудитории воцарилась гробовая тишина - было слышно, как о стекло исступленно колотится тощая апрельская муха. На меня с неподдельным восхищением смотрели по крайней мере три пары глаз: Евгениуса, Жанны и, главное, Илоны!
Лицо Виктора Николаевича подернулось смесью газовой ярости и апоплексического багрянца, приобретая просто портретное сходство с таковым лидера немецких национал-социалистов.
- Вы... вы... - он задохнулся. - Да как может человек с биологическим образованием пороть такую чушь?! Как может предлагать уничтожить синих китов и оправдывать человеческую глупость?! Вы недостойны своего диплома, своей работы, своего звания и обучения здесь, в Москве! Вы...
- Тогда у меня последний вопрос, - оборвал я его. - Если человек - дерьмо, тогда для чего заботиться о его благополучии? Ради денег? Тогда вы делаете деньги на дерьме! Конечно, еще незабвенный Веспасиан сказал, что деньги не пахнут, однако, на мой взгляд, их гораздо приятнее делать, например, на бриллиантах... Или хотя бы на ликеро-водочной продукции...
- Хватит! - взвизгнул Виктор Николаевич. - Я не хочу больше слушать вашу чушь! Не срывайте мне лекцию!
- С радостью, - я дотянулся до кейса и сложил письменные принадлежности. - Мне тоже не доставляет удовольствия слушать ваши псевдонаучные высказывания.
Сопровождаемый шлейфом все той же гробовой тишины, я покинул аудиторию, спустился на крыльцо и закурил. Подумать только - собираясь в Москву, я по своей почти крайнесеверной наивности полагал, что еду чуть ли не на Олимп, где сплошь одни гении и боги. А оказалось - попал в дымовую завесу авторитета, опирающегося на все ту же пресловутую пустоту... Заморская не знает экологии, кандидат биологических наук - элементарных общепринятых закономерностей мироздания... Разочарование достигло апогея, рождая грусть и обиду какого-то глобального, общегосударственного привкуса. Но было и ликование: в сегодняшней полемике я, несомненно, победил, причем, честным способом, без ударов ниже пояса и лживых слов. И я надеялся, что это выступление покроет хотя бы малую часть необъятного моря прежних мелких и крупных грешков и грехов, когда не хватало духа сказать свое веское слово и приходилось прятаться за грязной подушкой молчания...
Дождавшись обеденного перерыва, я поднялся в аудиторию и подсел к Илоне. Она улыбнулась - счастливо, немножко смущенно; в ее глазах мягко светился теплый лампадный огонек - он ярко вспыхнул, когда я нежно коснулся ее холодных пальцев.
- Где ты был? - ласково поинтересовалась она.
- Отдыхал от глупостей, - я усмехнулся. - Не понравился мне этот, с позволения сказать, преподаватель.
- Как хорошо ты поставил его на место! - Илона склонила голову.
- Да, Артурио защитил честь священного ордена э***в! - мы не заметили, как подошли Евгениус с Жанной. - Артурио - настоящий рыцарь!
- Особенно про бизнес на дерьме хорошо сказал! - широко улыбнулась Жанна. - По-моему, сегодняшнюю победу стоит отметить!
- Мы сегодня идем гулять с Илоной! - безапелляционно заявил я.
- Куда? - Илона улыбнулась.
- На Чистые пруды! - я многозначительно поднял указательный палец.
- Здорово! - Илона немного смутилась - наверное, оттого, что произнесла это чересчур восхищенно. - А... я слышала, что в это воскресенье, в честь дня музеев, вход во все музеи Москвы будет бесплатным...
- Идем! - с готовностью согласился я. - Обязательно идем!
- А мы? - Жанна игриво прищурила один глаз, вторым плотоядно лапая Евгениуса.
- Конечно! - согласился Евгениус.
- Можно пойти вместе, - Илона откинула упавшие на лицо волосы.
- Раскачаем Столицу! - браво провозгласил Евгениус и потряс головой.
Мне тоже казалось, что после удачного воссоединения последней пары нашего квартета два безумно бурных потока страстей и эмоций, войдя в резонанс, способны были не только раскачать Москву, но и расшевелить до жестокого землетрясения всю Среднерусскую литосферную плиту.
После занятий, подгоняемый щекочущим предвкушением прогулки с Илоной, я вероломно кинул Евгениуса и направился к ближайшему таксофону. Нужно было строить планы на завтра: Илона хотела навестить московскую подругу, а я оставался не у дел. Посему же я решил воспользоваться приглашением Андрюхи и посмотреть на его столичное жилище, а заодно повидаться с Шурой, братом Андрюхи и моим бывшим учеником, которого я целый год натаскивал на абитуриентский уровень знаний по химии и биологии.
Трубку взял Шура.
- Привет московским студентам! - бодро поздоровался я.
- Арчи! - с удивлением констатировал Шура. - Вот уж не думал, что после такой долгой разлуки услышу твой голос в Москве! Ты где сейчас?
- На С***й, - я усмехнулся. - Очень далеко от тебя.
- Понятно, - Шура помолчал. - Ну и как тебе Москва?
- Пока до конца не ощутил, - признался я. - некогда было. Устраивал личную жизнь.
- Ну, ты, Арчи! - рассмеялся Шура. - Везде ведь бабу найдет!
- А у тебя как на личном фронте? - поинтересовался я.
- Нормально, - Шура немного смутился - он почему-то очень щепетильно относился к межполовым отношениям. - Она - секретарша... Родом из Львова... Только меня одно смущает... Она намного меня выше...
Мне пришла на ум строчка из песни Макса Покровского:
... Я рабочий,
Я намного их бедней -
Ты не хочешь
Быть моей...
А вслух сказал:
- Ну, ничего страшного. Среди моих коллег тоже есть пара, где женщина значительно выше. И знаешь, мужик при этом очень доволен.
- Я, в принципе, тоже, - Шура задумался. - Только вот она еще тусовки шумные любит... И рок не слушает...
- Шура, пока мало опыта, не ройся в женщинах! - поучительно сказал я. - Просто еби - и все!
- Я так не могу... - Шура опять смутился.
- Короче, Склифосовский, - я мельком глянул на электронное табло таксофона, бесстрастно отсчитывающего единицы с моей карты. - Завтра я имею желание заглянуть к вам в гости - вот там и расскажешь о своих половых комплексах подробнее. А сейчас у меня деньги капают. Как насчет часиков десяти-одиннадцати?
- Гад ты, Арчи, - посетовал Шура. - Ладно, подходи завтра к одиннадцати. Я тебя на платформе Юго-Западной встречу... В центре платформы... Один можешь не найти.
- Ладно, - я посмотрел на часы. - Давай до завтра. Андрюхе привет!
Повесив трубку, я в весьма приподнятом настроении зашел в общагу и с намерением увидеться с Илоной влетел в на удивление гостеприимно распахнутые двери лифта. Следом спешила девушка - я придержал створки, и она, благодарно улыбнувшись, заняла свое место в кабине. Девушка была свежей, красивой, молодой - лет двадцати трех - и весьма стильно одетой. Взгляд мой невольно задержался на ее стройных, обтянутых черной кожей высоких сапог, ножках. Перехватив его, девушка одарила меня уже другой улыбкой - польщенной и слегка заинтересованной.
В этот момент лифт остановился, чтобы забрать еще одного попутчика. В кабину вошел высокий, тощий, нескладный парень с прыщавым лицом ботаника и небрежными кудрями. Лифт тронулся. Попутчик оценил девушку и без всяких предисловий спросил:
- На учебу?
Девушка озадаченно глянула на него и коротко, утвердительно ответила.
- Ординатура, аспирантура? - продолжал в том же духе последователь ментовского метода завоевания женщин.
Девушка еще более озадаченно подняла брови и непосредственно поинтересовалась:
- А какая разница?
Я не удержался и громко хмыкнул.
- Понятно, - поник парень и молча вышел на своем этаже.
Хорошо смотреть на чужие ляпсусы и неудачи, когда спина твоя опирается на прочную стену чувства перспективы и ответной любви. На протяжении всей своей истории человечество инстинктивно искало супердоминанта - и нашло бога. А я нашел стену. Стену, об одной из разновидностей которой спел Пинк Флойд...