 |
|
Вступительное слово. 19 страница
- Согласен, - в отличие от Илоны, я вгрызался в пухлое тело беляша с яростью акулы. - Куда дальше путь держим?
- Артур, давай никуда не поедем, - предложила Илона. - Мне здесь нравится... Давай погуляем здесь...
Что ж, в прогулке по спальным районам тоже есть свои плюсы. Да не все ли равно - плюсы, минусы, знаки бесконечности... Главное было в том, что рядом со мной, доедая беляш, шла женщина, без которой жизнь не то, чтобы теряла смысл, а становилась пустой и неподатливой, как сушеная тыква...
Мы срезали путь темными и весьма мрачными дворами, напоминающими развалины древнего среднеазиатского города. Я моментально управился и с беляшом, и со слойкой, ощущая блаженную сытость, а Илона призналась, что слойку осилить уже не в состоянии.
- Я оставлю ее на завтра, - она улыбнулась и прижалась ко мне, - когда мне снова лень будет что-либо готовить...
Выходя к перекрестку, мы свернули на П***ю. Судя по карте, эта улица заканчивалась разворотным кольцом и переходила в Ф***ю - таким образом, прогулка наша обещала быть очень символичной. Круги, круги всех размеров... Ощущая тепло Илониного тела, повторяя ладонью восхитительные изгибы ее бедер под мягкой тканью пальто, я подумал, что в этом мире ох как непросто пробиться сквозь цикличное ограждение метафизики...
Помимо бесформенных каменных исполинов, пялящихся тысячами горящих воспаленных глаз из-под готических сводов голых деревьев, мы имели возможность ознакомиться с еще одной достопримечательностью спальных районов - вездесущими гопниками. Спальные районы - это вотчина для подобного контингента. В центре этих бродячих собак сдерживают менты и звери покруче. А здесь, на окраинах, им ничего не мешает сбиваться в стаи, бухать, трахать в кустах своих телок, цеплять новых и промышлять на пиво и крэк гоп-стопом. Увидев пару таких компаний, Илона слегка занервничала, а я погладил в кармане рукоятку ножа. Впрочем, особого внимания гопники на нас не обращали - похоже, сегодня у них были дела поважнее.
- Вот твои жесткие мужчины, - усмехнулся я. - Страшно?
- Это не такие жесткие мужчины, - Илона надулась. - Это просто шпана...
- Шпана, - согласился я.
Спорить с женскими инстинктами бесполезно. Мне льстил уже тот факт, что меня они не отвергли на самом первом этапе.
Мы поворачивали на С***ю.
LXXX
В номере девятьсот три царила Алла и Ко - по этому поводу к застолью присоединился даже Голландец, хотя и по-прежнему без употребления спиртного.
- О, Артур пришел! - добродушно воскликнул Петрович. - Давай к нам!
- Ты где шлялся, павиан бесхвостый?! - патетично вопросил Иваныч под общий одобрительный смех.
- Иваныч, я ценю творчество Маяковского, но павиан - это уж слишком даже для меня! - весело заявил я, поднимая стакан.
- Не обижайся, Артур! - проурчал Иваныч. - Ну, давайте за павианов!
- А где второй мальчик? - игриво осведомилась Лена, изящно откусывая кусочек ветчины.
В этот самый момент в номер со страшным грохотом завалился Евгениус - взлохмаченный, с бутылкой "Эфеса" в руке, громыхая цепями не хуже Кентервилльского привидения.
- О! Вспомни его, как говорится! - заметил я.
- Сам ты оно, Арчи! - парировал Евгениус и шваркнулся на стул.
Глаза его сверкали совсем уж в стиле Раммштайновских клипов - похоже было, что товарищ мой вкусил Ангельской пыли не только в музыкальной, но и в порошкообразной форме.
Евгениус вручил мне пиво, залпом замахнул полстакана водки и издал такой визг, что Алла уронила вилку, а Лена испуганно прошептала: "Боже!".
- Не волнуйтесь, дамы, он просто с концерта группы, играющей металл, - объяснил я.
- Ну, рассказывай, Женя, - потребовал Иваныч.
- О, мужики! - Евгениус вылез из-за стола и потряс головой. - Это был полный отпад! Весь вечер на пиве! Толпа металлюг и металлисток, сливающаяся в одну - там и трахаться можно было бы прямо на площадке, если б не менты! В конце Шнайдер спел по-русски "Штиль" - его два раза вызывали на бис!
- А откуда у тебя вторая цепь? - поинтересовался я, глядя на массивное приспособление, берущее начало у ремня и прячущееся в карман джинсов - при этом свисающее ниже колена.
- С одной металлисточкой обменялись! - похвастался Евгениус. - Я ей "Zippo" свою отдал. Хорошая девушка, только вот уж больно сильно под "винтом" была. До дома ее проводил, а заходить не решился.
- И правильно сделал! - заметил Петрович. - Потому что шла она наверняка к друзьям. Тоже под "винтом". Сам-то не ширнулся?
- Нет, для этого я слишком провинциален, - признался Евгениус.
- Анекдот по поводу секса на расстоянии, - Петрович откашлялся. - Студентка мединститута сдает экзамен профессору. Не шарит ни черта, но юбка короткая, ножки стройные. Профессор и говорит: "Хорошо, девушка, поставлю вам "три", если ответите мне на последний вопрос: какова средняя длина мужского мочеиспускательного канала?". Девочка сделала задумчивое личико и говорит: "Ну... Сорок-пятьдесят..." - "Точнее?" - "Ну... Пятьдесят-шестьдесят..." - "Еще точнее, девушка!" - "Ну... Шестьдесят-семьдесят..." - "Девушка, вы хотите сказать, что пока я вашу ахинею слушаю, мой конец вон на той лужайке травку щиплет?".
И тут, под общий смех, у меня вдруг не на шутку прихватило зуб - до искренних слез из глаз и остановки дыхания...
- Я тоже знаю анекдот в тему! - сквозь свинцовый туман боли до меня донесся преисполненный счастья голос Евгениуса. - Представьте, Америка, двадцатые годы, рабочий спальный район, Джон провожает Энни с танцулек. Доводит до двери дома, опирается на косяк и говорит: "Энни, дорогая, я так тебя люблю! Сделай мне приятное - отсоси у меня!" - "Джон, что ты говоришь!" - "Энни, я не увижу тебя еще целых два дня! Ну ради этого - отсоси у меня!" - "Джон, я пуританка!" - "Энни, я знаю, ты делала это много раз моим друзьям. Умоляю - отсоси у меня!". Тут открывается дверь, выходит младшая сестренка Энни и говорит: "Мистер Джон! папа просил передать, пусть Энни у вас отсосет, или я у вас отсосу, или вы зайдете к нам домой и тогда отсосете у папы, но, пожалуйста, уберите руку с домофона!"... Арчи, - Евгениус внимательно оглядел мою кислую рожу. -Ты чего? Не заценил?
- Заценил! - прохрипел я. - Только у меня так схватило зуб, что буду не против, если ты выбьешь его своей новой цепью! Как говорится, Глобальный Пессимизм найдет лазейку даже в Райских вратах!
- Ты отождествляешь Глобальный Пессимизм с хуем! - заявил Евгениус. - Это неправильно!
- Ну зачем же цепью, Артур? - улыбнулся Иваныч. - У нас тут двое стоматологов! Симпатичных, между прочим!
- Пойдем завтра с нами на практику, Артурчик! - Алла одарила меня сочной улыбкой и магнетически-зеленым взглядом. - Нам добровольцы нужны!
- Спасибо, мне уже легче! - я встал и направился за аптечкой.
- Артур, а можем мы помочь! - крикнул вслед Петрович. - По-мужски, как хирурги! У Иваныча есть опыт хирургии в бытовых условиях!
- Я, пожалуй, пошлю вас всех куда подальше, - заявил я, распечатывая упаковку "Баралгина". - Налей мне лучше водки!
- Артурчик, "Баралгин" с водкой - это нехорошо! - предостерегла Алла.
Я пожалел, что так и не имел с этой женщиной ничего общего, даже свидания.
- Похрену, - я раскусил две таблетки, запил минералкой, опрокинул водки и снова запил минералкой. - Спокойной ночи, дорогие коллеги!
LXXXI
Евгениус безжалостно вырывал меня из развратно-сладких объятий утреннего сна.
- Артурио, вставай, сегодня мы провожаем Iron Maiden в нелегкий путь на далекий суровый Итиль! - самозабвенно вопил он, активно тряся меня за плечо.
Я с трудом открыл глаза, отпихнул Евгениуса, сопроводив физическое воздействие красноречивым матерным выражением, и осторожно прислушался к своим ощущениям. Назойливо гудело похмелье, оплодотворенное вчерашним вкушением баралгина и противной тяжестью в больном зубе. По-казацки лихо тыкался в глаза ослепительный щуп солнца. Пахло свежим кофе и колбасой - Евгениус, не переставая болтать, готовил завтрак. Утро не отличалось оригинальностью.
- Представляешь, Артур, сегодня с нами изъявила желание поехать Наталья! - сообщил Евгениус. - Она тоже хочет проводить Жанну.
- Только не говори, что ты переключаешься на нее! - я сел на кровати и достал сигарету. - Эта женщина явно не вписывается в атмосферу нашей команды.
- А почему нет? - Евгениус пожал плечами. - Она ничего из себя и наверняка страстная, если настолько решительно собирается изменить мужу.
- Не путай божий дар с яичницей! - я глубокомысленно выпустил дым. - К тому же она напоминает мне шакала, который нетерпеливо дожидается ухода льва, чтобы вероломно полакомиться остатками его добычи.
- Сам ты добыча! - Евгениус потряс головой. - Настоящий рокер никогда не будет ничьей добычей! Мы с Жанкой просто друзья! Просто друзья - и ничего более!
- Тогда стоит быть с тобой поосторожней - у тебя есть привычка трахать друзей, - заметил я.
- Не ссы, Артурио! - Евгениус подленько ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу. - Все будет нормально - вот увидишь. В конце концов, у нас осталась неделя - зачем портить и прошлое, и настоящее какими-то там рассуждениями? В командировке сутки - это целая жизнь. Прожил одну - будь добр весело прожить следующую... И так далее... Давай-ка жрать скорее, а то опять опоздаем.
Наверное, в чем-то Евгениус был прав. В России всегда все делается через задницу, поэтому привязка к конкретной системе ценностей - это уже потенциальное одиночество и угроза бомжевания. Единственный способ сохранить рассудок - жить так, как будто каждый твой новый день одновременно является последним...
Мы, конечно же, вновь опоздали. Не настолько серьезно, чтобы нестись на вокзал сломя голову, но все же явно, с надежной констатацией сего факта расположением минутной стрелки часов Жанны. Конечно же, виновница проводов нашла этому происшествию весьма прозаическое объяснение, ссылаясь на нашу перманентную пьянку и фатальное похмелье, однако я не совсем с ней соглашался. Каким-то непостижимым образом время последней недели командировки ускоряло ход. Угнаться за ним становилось все сложнее, но при этом оно неумолимо тащило нас к конечной станции... И ослепительное дружелюбие Натали, заливающее привычное пространство общаговского холла искусственным сиянием софитов, делало ее удивительно похожей на проводницу, которой не терпится высадить Жанну на первом же полустанке.
Погода не разделяла моего, не то что минорного, а скорее, какого-то нейтрально-философского настроения. Под горячими лучами солнца Москва медленно погружалась в нежно-салатовую пену молодой листвы. Приторно-бальзамический дух оживающих тополей мешался с ароматами сотен сортов парфюмерии, терпким запахом сухого асфальта и выхлопных газов. Звонкие рулады зябликов придавали обычной симфонии автомобильного гула и топота тысяч ног весьма оригинальное направление - казалось, кто-то очень талантливый сделал удачный ремикс, подарив вторую жизнь серовато-печальной заурядной композиции. Москва вновь представала ненасытной блондинкой - принявшей контрастный душ после тяжелой ночной работы, подкрасившей глаза и губы, уложившей волосы в незатейливую, но сексуальную прическу и томно закурившей "Virginia Slims"... Не составляло особого труда догадаться, что образ этот являл собой Хранителя Врат - именно в таком обличье столица встречала гостей, в нем же и провожала. Встреча и разлука - две стороны одной сущности. И не удивительно, что сущность эта проявляется в виде ослепительно красивой, развратной, самодостаточной, недосягаемой для простых смертных женщины, жаждущей почитания...
Милитаристически-зеленый состав интимно прижимался к платформе. Возле дверей вагонов буднично толпилась разномастная публика с обычным дорожно-сумочным сопровождением; в жарком воздухе лениво перекатывались волны креозотового аромата и едкого запаха жженого угля. Перебрасываясь с Жанной последними отвлеченными фразами, я искренне пытался найти в своей душе нечто готически-болезненное, исходящее тоской безысходности, но видел только густо-синее небо и бархатистое сияние счастья в глазах друзей, затуманенное почти неосязаемой дымкой легкой грусти. Наверное, то, что происходило на перроне Казанского вокзала города Москвы, нельзя было назвать расставанием и тем более разлукой. Наша команда блестяще провела затеянную судьбой игру и теперь просто тихонько растворялась в неумолимом потоке пространства-времени... Асфальт платформы был границей между двумя мирами - нашим, московским, зыбким и эфемерным, но ослепительно ярким, и тем, который умещался в мягком полумраке стандартного четырехместного купе. Мы провожали Жанну в другую реальность, и каждому из нас в ближайшее время предстояло то же самое. Но мир нашего единения - пусть мимолетного, словно вспышка августовской зарницы - невозможно было разбить на куски и рассовать по вагонам поездов, идущих по разным направлениям трансцендентно необъятных российских просторов...
Похоже, процедура прощания слегка затянулась - это было видно по нетерпению Натали, плохо спрятанному за торжествующим радушием и имеющему явный сексуальный оттенок.
- Ну, ладно, - Жанна лихо подхватила дорожную сумку и уверенно водрузила ее на плечо. - Все нужное уже сказано. Не будем тянуть. Надеюсь, через пять лет увидимся в полном составе. Я поехала.
Она обняла нас по очереди, чуть задержавшись на Евгениусе, и, махнув рукой, направилась к вагону.
Нас осталось трое.
LXXXII
- Уважаемые коллеги! - бодро произнес Евгениус, когда мы оказались перед огромным витражом, ведущим в город. - В этот прекрасный солнечный день не должно быть места грусти и унынию! Предлагаю прогуляться по Москве, минуя мрачное подземелье!
- И зависнуть в местном гламурном кабаке! - добавил я. - С одной стороны, мы продолжим нашу славную традицию, несмотря на серьезную потерю для команды, а с другой стороны, отдадим дань бойцовской сущности Железной Девы. Как-никак, Площадь трех вокзалов - один из самых криминальных московских уголков...
- Арчи, кабак - это несерьезно! - Евгениус поморщился. - Мы же не поминки справляем!
- Да, пойдемте лучше гулять! - горячо поддержала его Натали.
- Я тоже не хочу пить, - призналась Илона.
Почти единогласное решение вынесло нас на темно-охристое плато Комсомольской площади. Здесь было относительно тихо и весьма пустынно: одинокий водила-таксист блатного облика размеренно крутился возле своей рекламно-яркой "Волги"; под приглушенный гул автомобильного потока тоненькие струйки людской массы весело брызгали между дрожащими слюдянистыми створками вокзальных врат и суетливо просачивались в трещины причудливых фресок старинных построек. Обжигающие солнечные кляксы лениво подрагивали на выцветших стенах советски-ампирных зданий вокзалов, похожих на сторожевые башни чудом сохранившегося форпоста давно и с треском рухнувшей империи... Дополняла психоделическую картину паутинообразного переплетения времен и культур яркая красно-белая вывеска "Marlboro" на табачном киоске. Нерукотворный музей под открытым небом...
- Ну, великий Артурио, хранитель Священной книги дорог, куда путь держать будем? - Евгениус поклонился и тряхнул волосами.
- Предлагаю идти прямо, - я порылся в атласе, вытер вспотевший лоб и решительно снял куртку. - По улице Краснопрудной. Дойдем до Сокольников, а там видно будет.
- Хорошая идея, Артурио! - горячо поддержал меня Евгениус. - Прямо, только вперед, никуда не сворачивая! Решение, достойное настоящего э***а!
Натали одарила его взглядом мелкого хищника, почуявшего близость крупной дичи.
Выбранный нами маршрут оказался весьма живописным. Серовато-коричневая тротуарная плитка - королевский шлейф последнего форпоста - переходила в такого же оттенка архитектурный ансамбль старинных зданий, прорезанный узкими долинами переулков. Мелкие лавки, магазинчики и кафешки придавали этому месту неповторимый привкус манящей временной пограничности - как и ослепительно сияющие на солнце нити трамвайных рельсов, оправленные в камень проезжей части... Евгениус с Натали стремительно оторвались вперед - движение их сливалось с непринужденным общением в единое целое и казалось настолько естественным и гармоничным, что нагонять парочку не имело никакого смысла. К тому же, я безобразно исходил потом и отнюдь не горел желанием наращивать избранный темп прогулки.
- Они опять убежали вперед, - посетовала Илона. - Как и с Жанной... Не хочу так идти! - она освободила руку. - Видишь - они за руки не держатся...
Я усмехнулся и закурил. Похоже, Илона тоже чувствовала соблазнительно-дьявольский шарм неограниченной, ни к чему не привязанной сексуальной свободы, привнесенной Натали в нашу команду. От этой женщины веяло абсолютом - излишне говорить, что приблизиться к нему, будучи на финишной прямой, заманчиво до острой душевной боли. Однако в нашем мире абсолют существует лишь в форме голограммы, построенной миллионами пытливых умов и чувствительных душ... Да и команда наша, по большому счету, была тем же абсолютом, несущим на себе шаткую хижину временного убежища...
Евгениус с Натали дожидались нас на перекрестке Краснопрудной и Нижней Красносельской - широкий вымощенный спуск, прорезанный замысловатой композицией трамвайных путей, начинался от алого глазка указателя метро и, сужаясь, уходил в тенистую аллейку небольшой улочки.
- Коллеги, есть предложение свернуть, - Евгениус махнул рукой по направлению Нижней Красносельской. - По-моему, до Сокольников еще дофига. Кстати, Артурио, какая это станция?
- Хрен знает, - я достал сигарету. - Неохота за атласом лезть. Внутрь зайдем - тогда и сверимся. Значит, сворачиваем?
- Так точно! - отрапортовал Евгениус и первым припустил вниз.
Граница времен на Нижней Красносельской выпирала еще отчетливее: реставрационные работы здесь только начинались, и обнаженные ребра старинного кирпича густо сочились обжигающим духом прошлого, не тронутым современным лоском. Слева. в сыроватой тени, приютилась крохотная ободранная церквушка. Белесые струпья осыпающейся штукатурки заботливо прикрывали свежие бинты строительных лесов. В России ничему нельзя давать однозначную оценку, тем более - искать, где больше света, а где - тьмы. Но облик этого израненного, но не сдавшегося часового наполнял сердце уверенностью, что Глобальный Пессимизм не получит власть над миром без боя...
Чуть поодаль Нижняя Красносельская вынырнула из мрачновато-сырых глубин реликтовых каменных джунглей восемнадцатого века на советски-потертый мост, зажатый однозначностью бетонных перил. Далеко внизу, среди прошлогодней жухлой травы, бесформенных нагромождений щебня, сырых отвалов глины и урбанистически безнадежных клякс мазутных пятен медленно продвигался длинный караван поезда. С высоты моста железнодорожная развязка казалась сплетением серебряной проволоки, образующим причудливый узел на глиняно-бетонном хламе российской действительности. Подозреваю, что так и выглядят в нашей стране фатальные точки бифуркации... Поезд выбрал свое направление и, увеличивая скорость, уходил по сверкающей в лучах апрельского солнца нити в затянутую серо-голубой дымкой перспективу - туда, где взгляд не мог различить ни мертвой растительности, ни городского мусора, ни грязных весенних луж. И даже старый добрый хаки облезлых вагонов не казался пережитком коммунизма: он изумительно отражал непрекращающиеся военные действия на арене загадочной русской души. Самое интересное заключалось в том, что войну эту русская душа вела, ведет и будет вести исключительно сама с собой. Собственно, в этом и выражается ее непостижимая умом и неизмеримая аршином общим сущность...
- Это поезд Жанны! - в голосе Илоны проскользнула нотка грусти.
- "Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать, // Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать...", - задумчиво процитировал я БГ.
Пальчики Илоны оставили шершавую поверхность бетонных перил и нашли мою руку. Я глубоко вдохнул одуряющий аромат ее волос пополам с ностальгически-болезненным запахом нагретой солнцем железной дороги мегаполиса и нежно коснулся губами теплой шелковистой макушки.
Евгениус и Натали неумолимо удалялись, бодро маяча на противоположном конце моста.
- Ой, я забыла! - Илона поспешно выдернула руку из моей ладони и смущенно замолчала. - Не пойдем так... Смотри, как они далеко...
На этой в глобально-диалектическом смысле трагикомической ноте мы последовали за новоиспеченным тандемом.
LXXXIII
В конце концов, неумеренное полусексуальное рвение Евгениуса и Натали привело к тому, что мы забурились в самые настоящие трущобы, до которых живительный вихрь реставрации, судя по всему, дойдет еще очень не скоро. Благородные обломки векового кирпича и старинных лепных украшений соседствовали здесь с вполне современным бумажно-пластиково-жестяным хламом, образуя труднопреодолимые заструги. По источенным временем стенам расползалась вонь застоявшейся мочи, а жуткая, покрытая бесформенными следами обуви грязища заставила сердце зайтись в инстинктивной тоске по родному городу.
- Не туда мы зашли, - констатировал Евгениус.
- Я же говорил - надо было в кабак! - я закурил, чувствуя, как тяжелые потоки пота тут же противно пропитали фильтр.
- Пойдемте обратно! - предложила Натали. - Сядем на метро, приедем в центр, а там посмотрим.
И мы пошли обратно.
Сев на Красносельской, мы доехали до Охотного ряда и остановились на классицистически-помпезной баллостраде перехода, обсуждая содержание дальнейшей культурно-массовой программы. Честно говоря, сегодняшняя прогулка мне порядком остоебенила: ядреная смесь фарса и камнедробительного революционного галопа, замешанного на неуемном либидо, только усиливала похмелье, а жаркое апрельское солнце доводило до предельной степени обезвоживания. Кроме того, у меня дьявольски сопрела задница, и, стоя в гулком прохладном полумраке метро, я мечтал лишь о контрастном душе и литровой бутылке пива из холодильника. Побуждения же проклятой сладкой парочки были куда более высокими: они рвались на Красную Площадь с упоением передовых частей гитлеровской армии, разоривших накануне самогонный погреб досужливой русской бабули.
- Артур, у нас и так неделя осталась! - убедительно напомнил Евгениус. - Че в общаге-то сидеть?
- Как хочешь! - отрезал я. - А мы поедем домой.
- Я не знаю... - Илона опустила глаза и задумалась.
- Идите хоть до Университета Дружбы народов имени Патриса Лумумбы! - я с сожалением отпустил божественно охлаждающий мрамор ограждения. - А я поехал в общагу!
Закинув куртку на плечо, я неистово рванул воротник рубашки, давая выход жгуче-похмельному раздражению и остаткам испарины, и злобно зашагал по направлению к Театральной.
- Артур! - Илона, поправляя сумочку, отчаянно догоняла меня. - Подожди! Я тоже поеду домой!
По дороге к электричке я весьма ощутимо остыл как внутри, так и снаружи. Вернулась отнятая перегревом и бешеной гонкой способность мыслить. Илона задумчиво водила ноготком по моей ладони и молча блуждала взглядом по растворяющимся во тьме стенам тоннеля.
- Не нравится мне эта гиперактивность Евгениуса, - я кашлянул и поскреб подбородок. - Как-то это пошловато.
- У них теперь снова мармеладно-шоколадный период, - Илона вздохнула. - Им хорошо...
- Тоска о мармеладно-шоколадном периоде подразумевает, что в данный момент наличествует следующий, его сменивший! - жестко ответил я. - А такого быть не может по определению. Потому что времени слишком мало. Все наше пребывание здесь - это один сплошной мармелад и шоколад! Просто кто-то жрет все подряд, не разбираясь ни в марке, ни в начинке, ни в производителе, а кто-то грезит о торте со взбитыми сливками! При этом не понимая, что завтра шоколада с мармеладом уже не будет, и неизвестно, сколько придется жрать селедку с черным хлебом!
Пронзительно-шепелявый свист подходящей электрички во второй раз швырнул нашу полемику на свалку недосказанности.
В вагоне было пусто - лишь на "Динамо" вошел поджарый белесо-рыжий скин в бомбере, камуфляжных штанах и гриндерах и непринужденно уселся напротив. Собственно говоря, это был первый настоящий представитель бритоголовых, которого я увидел вживую - и, надобно заметить, разочаровался. Слишком уж он напоминал обычного, до альбинизма блондинистого гопника из Удмуртской глубинки, направившегося в райцентр повидать товарищей и нажраться на дискотеке.
- Это скинхед, - сообщил я Илоне, кивнув на своего визави. - Слышала о таких?
- Слышала, - Илона насторожилась и с интересом оглядела парня. - А чем они занимаются?
- Типа продвигают идею господства русских - пока на территории России, - я усмехнулся. - Программы у них, с учетом кое-каких доработок, неплохие, но реализовывают они их посредством обычного гоп-стопа - правда, только в отношении тех, кто не похож на русского. Это все равно, что пытаться искоренить малярию, вылавливая голыми руками Анофелесов в тучах вечернего гнуса.
Илона улыбнулась.
- И как тебе их представитель? - саркастически поинтересовался я.
- Симпатичный, - немного подумав, на полном серьезе ответила Илона.
LXXXIV
На полпути к общаге Илона робко призналась, что у нее закончились пищевые запасы. Пришлось сворачивать в знакомый супермаркет, и, должен сказать, было в этом что-то обнадеживающее, опускающее кулисы на величественную, но пугающую панораму близкого финала. Изобилие еды, кондиционированный воздух, легкая музыка и любимая женщина, сосредоточенно наполняющая корзину, - вся эта атмосфера заставляла на мгновение забыть и о перманентном военном положении души, и о Глобальном Пессимизме. Русскому мужику нужно учиться цивилизованному шоппингу, в том числе - совместно со своей второй половиной. Иначе придется тихонько вшиветь в грязном окопе, ни на секунду не выпуская из рук допотопное противотанковое ружье...
К тому же, я осуществил мечту о ледяной литровке пива.
Полуденная жара спадала - потел я теперь гораздо меньше, несмотря на увесистый пакет с продуктами, а рентгеновски бесцветные солнечные лучи стали мягче, сочнее и осязаемей. Стеклянно-алюминиевый ансамбль входа Р***О полыхал ослепительным багрянцем и жидким червонным золотом. От нагретой за день земли поднимался сладковато-пряный дух готовой возродиться зелени, а могучее подножие пепельно-бетонной скульптурной композиции неясной коммунистической тематики уже подернулось нежным изумрудным налетом. На разбитых асфальтовых дорожках, олимпийскими кольцами окружающих скульптуру, юный экстремал отрабатывал технику управления маунтин-байком. И вновь наша alma mater напомнила мне громадную, морально и технически устаревшую махину, только теперь было ясно, что экипаж нашел в себе силы сняться с прикола и тронуться в последний путь... Путь, уходящий в неизбежность единства смерти и возрождения. А юный экстремал, не подозревая о своей космически-глобальной роли, упрямо форсировал потертые временем бордюры осевшего памятника былому величию.
В коридорчике семьсот четвертого номера мы столкнулись с той самой кудрявой блондинкой, которая поселилась в соседней комнате. Девушка явно страдал от одиночества и скуки. Увидев нас, она поздоровалась, вздохнула и, как по команде, исчезла за дверью комнаты. Через несколько минут я услышал, как она покинула номер, деликатно оставив нас с Илоной тет-а-тет. Подозреваю, что в столь обходительном поведении симпатичной соседки были повинны колизейная слышимость в апартаментах Р***Овской общаги, неумеренная страстность наших женщин и собственное ее, соседки, либидо.
Ну а мое либидо после сегодняшней термической встряски и от осознания полного и единоличного владения номером пылало извергающимся вулканом. Я поднялся, безапелляционно повернул ключ в замке и приблизился к Илоне.
- Артур... - скулы ее моментально подернулись знакомым румянцем. - Галина может прийти...
Я мягко усадил ее на кровать, чувствуя, что теряю контроль над собой. Илона сопротивлялась, но после того, как моя рука смогла пробраться к ее лону - правда, поверх джинсов - она судорожно вцепилась в мои плечи и беспомощно выдохнула. Обжигающий жар ощущался даже через грубую хлопковую преграду. Илона жадно двинула бедрами и прошептала: "Сними с меня это!"...
... Я наслаждался горизонтальным положением тела, прохладой и шелковисто-щекочущим касанием Илониных волос. Ее пальчики задумчиво скользили по моему плечу, а дыхание пульсировало на груди теплыми всполохами. Сквозь сизоватую пелену полудремы, пронизанную желтыми венцами и обрывками образов, я перестал различать удары собственного сердца и это божественное, почти неосязаемое биение уткнувшейся в мою подмышку жизни...
- О чем думаешь? - Илона вздохнула и улеглась поудобнее.
- О том, как хорошо, что у нас не варятся пельмени, - усмехнувшись, я сладко потянулся и чмокнул ее в макушку.
Илона улыбнулась.
- Давай-ка поедим! - я бодро вскочил и принялся рыться в пакете; вожделенная холодная литровка влажно обожгла руку. - Пива хочешь?
- Нет, - Илона села на кровати, целомудренно прижав к груди скомканную футболку. - Сейчас я оденусь и помогу тебе.
Отхлебывая потрясающе-терпкий, моментально наполняющий душу покоем и блаженством, напиток, я выкладывал на стол хлеб, колбасу, консервы, полуфабрикаты... Было в этой ситуации что-то от чудовищно-парадоксального гибрида полувоенного времени, советского дефицитного аскетизма и суровых реалий капитализма восьмидесятых. Одним словом, с неумолимым приближением конца командировки нереальность нашего зыбкого, словно клубы синтетического эстрадного дыма, бытия приобретала угрожающие оттенки недалекого шторма. Величественное и вызывающее искреннее благоговение зрелище... Непостижимый по вселенской глубине эффект гетерозиса...