Главная | Обратная связь

Переоценка идей Дарвина

Лингвистика, а также смежные науки, возникшие на стыке психо­логии и биологии (в том числе генетики), а именно: психолингвистика, биолингвистика, и так далее, многое сделали для прояснения проблем, которые должно было бы разрешить дарвиновское обезьяноподобное, почти-но-не-совсем-человеческое существо. Оказывается, сложнос­ти, которые должен был преодолеть этот гипотетический предок че­ловека, были вполне сравнимы с трудностями добиологических моле­кул в первичном океане, которым предстояло совершенно случайно превратиться в первые живые организмы — по крайней мере, так утверждает классический неодарвинизм (то есть дарвинизм, лишенный ламаркистских аргументов). Проблема происхождения языка и речи сродни проблеме происхождения самой жизни.⁶

Читатели, знакомые с библейской историей Сотворения мира, вспомнят строки из Евангелия от Иоанна, где «Слово Божье» оли­цетворено и отождествлено с конкретным человеком — Иисусом из Назарета. Иоанн пишет: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков... И Слово стало плотию и обитало с нами...» (Евангелие от Иоанна 1: 1-4, 14) Во времена Дарвина библейский рассказ о Сотворении мира Богом едва ли мог­ли счесть уместным в контексте научной дискуссии о появления жизни; еще менее сказанное в Библии относили к вопросу о возник­новении способности к речи. Даже теологи редко осмеливались пред­положить аналогию между знаковой системой какого бы то ни было типа (а уж тем более способностью человека к речи) и биологичес­кой основой жизни. В конце концов, Библия не была научным тек­стом, поэтому богословы считали, что «Слово», которое «было у Бога» — это всего лишь метафора для духовной (абстрактной и не­материальной) природы «невидимого Бога, сотворившего видимый мир» (как все они признавали). Мало кто мог предположить, что эта фраза на самом деле — основа лучшей теории двадцатого века о возникновении жизни.

Собственно говоря, большинство ученых-современников Дар­вина (да и наших современников) предпочитало рассматривать организмы в терминах их физических, химических и поведенчес­ких свойств. Лишь единицы в те времена могли счесть научной идею о взаимосвязи жизни и языка. Но те немногие, кто всё же предполагал наличие такой связи, могли также осознавать, что между языком и разумом тоже существует неразрывная связь. Последнюю отмечал даже Дарвин, причем написано им на эту тему предостаточно. Большинство ученых, не говоря уже о ши­рокой публике, очень долго не замечало близкую аналогию меж­ду присущей только людям способностью к речи и генетической основой жизни -даже после частичной расшифровки генетичес­кого кода, происшедшей уже в середине двадцатого века. Глав­ная причина такого «отставания» в том, что языковые возможно­сти человека обычно рассматривались в терминах поверхност­ных форм языка, в особенности звуков и голосовых модуляций, а не в терминах более глубоких средств — значений, категорий и умозаключений, которые на самом деле составляют основу всех форм языка.

Тем не менее, связь языка и самой жизни предвидели по край­ней мере двое ученых девятнадцатого века. Одним из них был Альфред Бине, другим — Чарльз Сандерс Пирс.

Альфред Бине

Бине (1857- 1911) —биолог, который в начале двадцатого века занялся психологией и ввёл в практику тестирование интеллекта, распространившееся по всему миру. В 1888 году он опубликовал скромную книжицу об умственных способностях микроорганизмов. В ней Бине предположил, что их умственные способности каким-то образом связаны с командами, которые должны возникать в орга­низме — вероятнее всего, в ядре клетки. Он отмечал, что если кле­точное ядро повреждено или удалено, клетка либо погибнет, либо утратит большую часть своих умственных способностей. Прошло три четверти века, прежде чем выяснилось, что именно в ядре клет­ки хранится основная часть генетического материала.⁷

В этой же книге Бине подробно описал разумную деятельность так называемых простейших («доживотных»), которые охотятся за конкретной добычей, запоминая расположение отверстия в стек­лянной стене, строят укрытие для ожидаемого потомства, спаса­ются бегством от хищника или капли кислоты, помещенной в сре­ду, а также устраивают нечто вроде брачной игры. Бине подчерки­вал, что умственные способности у более высоко организованных организмов никак не могли появиться в процессе эволюции, хотя бы потому, что они уже были у простейших.

Но Бине не только увидел связь между определенными пред­ставлениями (например, внутренние команды, каким-то образом передающиеся в протоплазму) и совершением произвольных дви­жений, но и стал позже одним из первых психологов, писавших о связи между способностью человека к речи и его умственными способностями. В 1911 году он утверждал: «Один из самых явных показателей просыпающегося разума у маленького ребенка — рас­тущее понимание устной речи» Там же Бине писал о «первом тес­те» на интеллект, имевшем целью показать, что «ребенок понима­ет значение простых слов».⁸

Чарльз С. Пирс

Догадка о том, что между языком, разумом и самой биосферой существует связь, особенно ярко блеснула в работах американско­го ученого Чарльза С. Пирса (1839- 1914). Как отмечал Эрнст Нэйджел (Ernest Nagel), «все историки единодушны во мнении о том, что Чарльз Сандерс Пирс остается самым оригинальным, многосторонним и всеобъемлющим философским умом среди всех, кого когда-либо породила эта страна».⁹ Позже Эдвард Мур (Edward Moore), главный редактор второго тома (более 650 страниц!) из тридцатитомника работ Пирса, писал: «Становится все яснее, что из всех философских проблем его более всего интересовали про­блемы естественных наук».¹⁰

Пирс рассматривал логику, грамматику и риторику как темы единой системы мышления, которую он называл семиотикой — наукой о знаках и знаковых системах. Важной частью семиотики он считал изучение языка и называл его в 1902 году «масштабной и замечательно развитой лингвистической наукой».¹¹ В последней четверти двадцатого века самые выдающиеся лингвисты мира отдают дань уважению Пирсу как отцу современной лингвисти­ческой мысли.

К двадцати восьми годам Пирс начал понимать уникальную роль знаковых систем в науке. В тетради по логике он записал: «Не могу описать волнение, с которым я вновь открываю эту тетрадь... Здесь — зародыш теории категорий, которая станет (станет ли?) моим даром миру. Это мое детище. В нем я буду жить, когда меня -мое тело— поглотит забвение».¹² «Категории», которые исследо­вал Пирс, — абстрактная основа всех знаковых систем и необходи­мое условие существования мышления и логики. Некоторые учё­ные считают, что в исследовании этого вопроса Пирс развил уче­ние Аристотеля и Канта и даже предвосхитил Эйнштейна, который позже разрабатывал «единую теорию поля». Трудно сказать, на­сколько верно последнее утверждение, но бесспорно, что концеп­ция знаковых систем (среди которых человеческий язык — наибо­лее абстрактная и общая) стала краеугольным камнем всех ис­следований Пирса.

Например, независимо от русского ученого Дмитрия Менделе­ева, Пирс открыл периодичность элементов. Первым из астроно­мов Гарвардской обсерватории и одним из первых вообще он до­казал, что Млечный Путь (галактика, в которой находится наша Солнечная система) относится к спиральным галактикам. Работы Пирса по логике и математике имели такое значение, что К. И. Льюис сказал: «В расчетах пропозициональных функций, которы­ми занимались Пирс и Шредер, можно найти всю основу матема­тической логики».¹³ В частности, именно Пирс доказал, что любое множество отношений может быть сведено к комплексу триадических (тройственных) отношений, которые уже не могут быть со­кращены. Некоторые из исследователей научного наследия Пирса полагают, что его интерес к цифре «3» и трихотомиям уходит кор­нями в библейскую концепцию Троицы — ведь Пирс был евангель­ским христианином, как явствует едва ли не из всех его работ.

Принято считать, что со времён Аристотеля Пирс был первым логиком, который смог внести в эту науку действительно весомый вклад. Он добавил к дедуктивной (сугубо аксиоматические дока­зательства, как в геометрии) и индуктивной (то, что мы делаем в естественных науках с помощью статистики и теории вероятнос­ти) логике еще один, третий аспект, который он назвал абдукцией (вид умозаключений, который неизбежно лежит в основе опыта вос­приятия — например, распознавания знакомых объектов, событий или людей). Абдуктивная логика Пирса легла в основу прагматиз­ма, единственного вклада Америки в мировую философию, пред­ставленного Уильямом Джеймсом и Джоном Дьюи (хотя подход Пирса был несколько иным). Кроме вышесказанного, работы Пир­са стали отличной философской базой для современной лингвисти­ки, разработанной профессором Ноамом Аврамом Хомски из Мас-сачусетского технологического института, — без сомнения, самым выдающимся лингвистом двадцатого века.¹⁴ Хомски говорил, что его теории — это «почти парафраз... Чарльза Сандерса Пирса», в особенности его «принципа абдукции».¹⁵

В физике и технике Пирс первым измерил стандартный ярд и метр с помощью световой волны. Он в одиночку опроверг резуль­таты многолетних исследований по измерению сил тяжести (про­водимые с целью точного определения формы Земли) и предло­жил собственную, лучшую методику изменений на основе сконст­руированных им же приборов. Лекции Пирса по истории логики в университете Джонса Хопкинса в 1869- 1870 годах позже были названы «зарождением системы аспирантуры»;¹⁶ именно там были вручены первые дипломы докторов философии.

Для нашей книги важнее всего изыскания Пирса в области се­миотики, науки о знаках и знаковых системах. К. К. Огден (С. К. Ogden) и И. Э. Ричарде (I. A. Richards) пишут: «До сих пор наибо­лее тщательно разработанная и решительная попытка исследовать знаки и их значения была сделана американским логиком Ч. С. Пирсом. Именно у него Уильям Джеймс позаимствовал идею и термин «прагматизм», а Шредер развил его алгебру двойствен­ных отношений».¹⁷