Главная | Обратная связь

Ноам Хомски и современная теория языка

Идея богатой и большей частью врождённой системы понятий, на которой основана способность человека к речи, была сформу­лирована Хомски следующим образом: «Скорость, с которой на оп­ределенных этапах жизни увеличивается запас слов, столь велика, а точность и сложность усваиваемых понятий столь замечатель­на, что следует заключить: система понятии, с которыми связыва­ют основы лексики, каким-то образом изначально присуща чело­веку».⁴² Иными словами, система понятий не выстраивается в уме ребенка на пустом месте, она должна быть знакома ребенку еще до того, как он начинает её использовать. Вся система должна присутствовать до того, как её начнут задействовать для интерпретации чувственного опыта.

Это заявление повергло в шок научную общественность, но ло­гические доказательства и эмпирические свидетельства в его пользу оказались настолько весомыми, что Хомски смог убедить практически всех биологов, внимательно изучивших этот вопрос. Так. например, Хомски получил положительный отзыв от лауреата Нобелевской премии биолога Жака Моно, психофизиолога Антуа-на Даншина и молекулярного биолога Дитера Дюттинга, — и это лишь немногие из тех, кто принимал участие в дебатах по вопро­сам природы языка и теории Хомски и Пиаже в 1979 году, в аббат­стве Ройямон, недалеко от Парижа.⁴³

Даже самые ярые противники Хомски, такие, как всемирно из­вестный психолог Дэвид Премак, в настоящее время склонили го­лову перед бесспорными свидетельствами в пользу теории врож­дённых идей. Позже мы увидим, что человек обладает уникаль­ной способностью усваивать языки, и эта способность предпола­гает наличие абстрактной системы выражений, не имеющей ана­логов в живом мире. Премак — психолог, обучавший шимпанзе Сару примитивному языку жестов. В 1982 году Премак выступил про­тив «этноцентрических ограничений» в современной лингвистике и в защиту способности шимпанзе отображать абстрактные поня­тия, как это делает человек. Позже, в цикле передач «Разум» (The Mind), транслировавшихся по ВВС и WNET в 1988 году, Премак честно признал, что даже самые умные из обученных обезьян не могут говорить, как люди.

Хомски также считал, что способность человека оперировать числами в принципе сходна со способностью разговаривать. Рас­сматривая наше «умение обращаться с системой чисел», Хомски писал: «Разумно предположить, что эта способность есть неотъем­лемый компонент человеческого мышления», не свойственный дру­гим видам.⁴⁴ Так, он подчёркивал, что птиц можно научить выби­рать определенное количество элементов из ряда, в котором не больше семи предметов; следовательно, у птиц нет такой способ­ности оперировать числами, как у людей. Хомски пишет:

«Понятие бесконечности — это не просто «больше» семи; так лее и язык с его бесконечным числом значащих выраже­ний ~ это не просто «больше», чем некая конечная систе­ма символов, которым можно, потрудившись, научить дру­гие организмы; но он и не «меньше», чем непрерывная сис­тема передачи информации,как танец у пчел. Способнос­ти оперировать системой чисел или абстрактными свой­ствами пространства нельзя научить. Более того, эта спо­собность не появилась под действием «естественного от­бора» в прогрессе эволюции, и, следует заметить, ничего похожего не могло наблюдаться, пока эволюция человека не достигла своей нынешней стадии».⁴⁵ Хомски много лет боролся против традиционной точки зрения на происхождение языка. В 1972 году, например, он возражал про­тив дарвинистского подхода Карла Поппера:

«Эволюция языка прошла несколько этапов, в частности, «низшую стадию», когда для выражения эмоций использу­ются озвученные жесты, и «высшую стадию», когда про­износимый звук используется для выражения мысли — в тер­минах Поппера, для описания и доказательства... но на самом деле он не определяет отношения между низшей и высшей стадиями и не предлагает механизма перехода от одной стадии к другой. ...Нет смысла считать, что через эти пропасти можно перебросить мосты. Предполагать, что имело место эволюционное развитие от «низших» ста­дий к «высшим» все равно, что предполагать, будто дыха­ние эволюционировало в ходьбу; между этими стадиями нет ничего общего».⁴⁶

Хомски не изменил своей позиции и позже (см. лекции в Мана­гуа, 1988⁴⁷). Он утверждал, что способность человека к речи ука­зывает на особые черты, отсутствующие у других видов. (Позже мы разберем, почему Хомски и большинство других ученых счи­тают, что способность человека к речи недоступна другим видам). Вообще, Хомски так решительно критиковал традиционные подхо­ды, что Франсин (Пенни) Паттерсон и И. Линден обвинили его в «креационистском взгляде на мир».⁴⁸ Паттерсон, известный психо­лог из Стэнфорда, учила гориллу Коко пользоваться примитивным вариантом американского языка жестов. Легко догадаться, чем вызвано её недовольство взглядами Хомски, и почему она называ­ет эти взгляды креационистскими. Даже говоря о других видах, Хомски всегда подчеркивает, «что самое важное для поведения организма — это его «особое предназначение».⁴⁹

Мы могли бы ожидать, что Хомски сделает вывод о Творце, определившем это предназначение. Однако этого он не делает, хотя и заявляет, что «некоторые интеллектуальные достижения, такие, как овладение языком, целиком и полностью находятся в рамках биологически обусловленной способности к познанию. Мы «специ­ально предназначены» для того, чтобы сложнейшие и интересней­шие когнитивные структуры развивались быстро и практически без нашего сознательного вмешательства».⁵⁰

Могут ли человекообразные обезьяны научиться говорить по-человечески?

Итак, для нашей темы первостепенное значение имеет вопрос о том, могут ли человекообразные обезьяны выучиться говорить по-человечески. В 1970-х было высказано немало доводов как за, так и против. Например, знаменитый профессор Д. Дж. Болинджер, почетный член Гарвардского университета, писал в 1975 году о паре шимпанзе, которые «достигли в освоении языка уровня че­тырехлетнего ребенка и... доказали, что не только люди, но и дру­гие живые существа имеют разум, достаточный для передачи смысла и создания синтаксических структур».⁵¹ Однако Хомски отреагировал на те же данные иначе:

«Трудно представить, что какой-то другой вид, скажем, шимпанзе, имеет способность к речи, но почему-то ему никогда не приходило в голову ею воспользоваться. Не су­ществует и сведений о том, что это биологическое чудо когда-либо имело место. Напротив, интересные исследо­вания способности высших человекообразных обезьян по­стигать знаковые системы, по-моему, доказали, что прав традиционный взгляд, а именно: далее самые элементар­ные языковые способности лежат далеко за пределами воз­можностей даже самой сообразительной обезьяны».⁵²

Мысль о том, что человекообразную обезьяну можно научить разговаривать, немедленно возникла в умах многих ученых, кото­рые надеялись найти решающие доказательства эволюционной те­ории Дарвина в том, что касается родства между человеком и обе­зьяной. В 1925 году Роберт М. Йеркс (специалист по приматам, в честь которого позже назвали Региональный центр исследования приматов в университете Эмори, Атланта) сказал, что обезьяны «по крайней мере, могут общаться с помощью языка глухонемых».⁵³ Вероятно, это предположение возникло на почве стойкого убежде­ния, что жесты определенного типа были эволюционными предше­ственниками речи — кстати, эта идея было широко распространена среди ученых-марксистов некогда великого Советского Союза. К мысли о том, что обезьяну можно научить языку жестов, в свое время независимо пришёл и Лев Выготский.⁵⁴ Однако его реко­мендации более тридцати лет оставались невостребованными.

Гуа и Вики

Тем временем в тридцатые годы Уинтроп и Луелла Келлог пред­приняли попытку научить разговаривать самку шимпанзе, которую они назвали Гуа. Они обращались с ней так же, как со своим ма­леньким сыном, но Гуа так никогда и не сказала ни одного члено­раздельного слова, хотя, судя по всему, понимала около сотни слов. Спустя примерно десять лет, в конце сороковых — начале пятиде­сятых, Кейт и Кэти Хейз тоже взялись обучать шимпанзе разгова­ривать. Их питомицу звали Вики. Подобно Келлогам, семья Хейс воспитывала Вики так, как если бы она была их собственным ре­бёнком. Они утверждали, что Вики научилась говорить четыре вполне узнаваемых (хотя и не совсем чётко произносимых) слова, которые они определили как mama, papa, cup, up (мама, папа, чаш­ка, вверх). Это достижение (четыре слова!) вкупе с предыдущими попытками скорее разрушило надежды, нежели укрепило их. Экс­перимент окончился, когда в шестилетнем возрасте Вики умерла.

В конце концов, ребенок в шестилетнем возрасте уже, как пра­вило, знает несколько тысяч отдельных слов и умеет последова­тельно выстраивать их, в результате чего образуется (как показал Хомски) «бесконечное множество» осмысленных знаков. Ребенок способен участвовать в бесконечном числе разговоров и строить фразы, соответствующие его опыту и ощущениям. Степень овла­дения языком у шестилетнего ребенка такова, что никакие иссле­дователи не смогут зафиксировать и проанализировать его языко­вой багаж. История с Вики практически уничтожила надежду на то, что когда-нибудь обезьяна сможет выразить свои мысли и чув­ства так, как это всегда делал и делает человек разумный.

 

Шимпанзе и Коко

Позже, в 1966, две семьи, независимо друг от друга и в разных частях США, приступили к обучению шимпанзе языку жестов. Явно не будучи знакомы с рекомендациями Йеркса и Выготского, обе пары решили использовать не речь, а какую-либо из визуальных знаковых систем. Беатрис и Аллен Гарднеры учили своего шим­панзе Уошо упрошенному варианту американского языка жестов для глухих. Энн Джеймс Премак и ее муж Дэвид изобрели язык, в котором использовались специальные жетоны, прикрепляемые на обитую войлоком доску; из этих жетонов составлялись «осмыс­ленные высказывания».

За несколько лет оба шимпанзе выучили около 130 слов, кото­рые они использовали с 80% точностью, — по крайней мере, так утверждали их учителя. Такой успех в обучении языку знаков по­зволил кое-кому предположить, что «несомненно.. .шимпанзе спо­собны научиться настоящему языку».⁵⁵

К середине следующего десятилетия к изучению языка при­ступила еще одна смышленая шимпанзе по имени Лана.⁵⁶ При ее обучении использовалась другая мануальная система знаков, пред­полагавшая выбор определённых символов на специально приспо­собленной клавиатуре компьютера. Эту систему обучения языку назвали «системой Иеркса» в честь известного специалиста по приматам (кстати, исследования проходили в Центре, тоже назван­ном в его честь). Результат обучения Ланы был примерно таким же, как и у её предшественниц.

В то время как Лана проходила курс обучения, Герберт С. Террейс (Herbert Terrace) из Колумбийского университета добился финансирования еще более масштабного проекта по обучению шимпанзе, которого он достаточно ехидно назвал Ним Шимски (Nim Chimpsky — сравните с Noam Chomsky, Ноам Хомски). Террейс говорил:

«Моя первая реакция на достижения Уошо, Сары, Лапы и других обезьян была очень неоднозначной... Меня взволно­вала возможность обретения совершенно нового способа общения с представителями других видов. Если шимпанзе могут с помощью символов сообщать об отношениях, чув­ствах и различных свойствах окружающего мира, значит, существует возможность общаться с ними на таком уров­не, который нельзя было и представить».³ Террейс поставил перед собой цель узнать, могут ли высшие обе­зьяны научиться синтаксису, связующему знаки. Смогут ли обезья­ны употреблять знаки так же, как дети, которые легко схватывают структурные взаимоотношения между знаками и редко нарушают правила? Далее, смогут ли они использовать абстрактные знаки до некоторой степени независимо от конкретного контекста, как делает это любой ребенок? Смогут ли они абстрагироваться от сиюминут­ного стимулирующего контекста (например, попросить банан, если его нет поблизости, и никто только что его не приносил)? Как мы уже отмечали выше, даже Эйнштейн, физик, понимал (задолго до лингвиста Хомски), что «язык становится инструментом мышления в полном смысле слова» только тогда, когда становится независи­мым от сиюминутного стимулирующего воздействия.

По окончании своих широкомасштабных исследований Террейс с горечью и изрядной долей скепсиса подвел итоги:

«Когда Уошо делала знак «время», делала ли она это пото­му, что имела чувство времени, или просто выучила этот жест, чтобы просить еду, как в сочетании «время есть»? Знак «время» никогда не сопровождался у нее другими зна­ками, такими, как «сейчас», «позже», «раньше», «скоро» и так далее. Насколько я понимаю, даже если у Уошо и было чув­ство времени, то знак «время» она показывала не для того, чтобы выразить его. Скорее, она подражала учителю, ко­торый только подал ей знак «время есть». Добавить не не­сущий смысла знак к знаку «есть» — не значит сказать «на­стало время есть».⁵*

Это — общая проблема для всех исследований, имеющих це­лью обучить обезьян общению с людьми. Как определить, что имеют в виду обезьяны, подавая тот или иной знак, и как отличить набор бессмысленных элементов от настоящих фраз и предложе­ний? Например, ребенок может сказать «далеко», имея в виду «во дворе», потому что всякий раз, выходя с ним во двор, мама гово­рит ему: «Не убегай далеко!». В таких случаях ребенок восприни­мает фразу или предложение как единое слово, в то время как для взрослого это сложная последовательность. Единственный способ выяснить истину — тщательно исследовать контекст и проверить, всегда ли данная последовательность слов используется как еди­ный комплекс, или же его предполагаемые компоненты на самом деле входят в другие имеющие смысл сочетания.

Но учителя человекообразных обезьян ничуть не были обес­куражены этими противоречиями, и исследования продолжались. Но всех шимпанзе, даже самых «талантливых», затмила самка гориллы Коко.

К 1978 году милашка Коко, обучаемая психологом из Стэнфордского университета Франсин (Пенни) Паттерсон, с лёгкос­тью превзошла все результаты своих предшественников, выучив около 375 знаков из американского языка жестов. Работали с Коко шесть с половиной лет. Хотя Роберт Йеркс предполагал, что го­рилла может оказаться намного умнее, чем шимпанзе, до Пат­терсон никто не пытался обучать горилл, поскольку считалось, что одомашнивать их небезопасно из-за внушительных размеров и недюжинной силы.

К 198 \ году Паттерсон и Линден сообщили, что активный запас знаков у Коко составляет около шестисот слов (правда, она быст­ро забывала выученное, и приходилось постоянно напоминать ей знакомые слова). Говорили, что она умеет шутить, ругаться, спо­рить с учителями. Утверждали, что она курит понарошку, исполь­зуя палочку, обманывает, когда ее спрашивают, кто проткнул дыр­ки в ширме трейлера, играет в чаепитие, с удовольствием слушает детские стихи типа «Потеряли котятки перчатки» и реагирует на шутки. Паттерсон утверждала, что Коко умеет пользоваться сло­вами, обозначающими категории времени, и способна рассуждать, что раньше считали сугубо человеческой привилегией.