Главная | Обратная связь

Вещь — свойство — отношение

В предыдущем параграфе мы говорили об отношениях между явлениями. Теперь заглянем внутрь явления. Если расчленить его мысленно на «части", то получим триаду категорий "вещь-свойство-отношение". Эта триада, как нам представляется, характеризует явление со стороны его внутреннего содержания. Отсюда "внутреннее" определение категории будет таким: явление есть целокупность, объединяющая вещь, свойство и отношение, или, по-другому, есть отношение вещей через их свойства.

Указанные субкатегории выражают различные моменты, стороны явления. Последнее только тогда имеет место, когда налицо все три момента. Ни вещи, ни свойства, ни отношения в отдельности не составляют явления. Они в таком случае суть лишь абстракции. Вещь только тогда вещь, когда она является, т.е. когда она вступает в отношения с другими вещами и проявляет в этих отношениях свои свойства.

Многим может показаться странным, почему вещь, свойство и отношение рассматриваются нами не как самостоятельное категориальное семейство, а как включенное в состав категории явления. Здесь мы руководствовались двумя соображениями: общим и частным. Общее соображение, как и в случае с другими категориями и категориальными семействами, таково: категориальная логика требует, чтобы все категории были как-то связаны друг с другом, иначе это не категориальная логика, а лишь ее фрагменты, островки, мозаика; из этого требования вытекает, что вещь, свойство, отношение должны быть где-то пристроены или к чему-то отнесены. Частное соображение таково: на роль родительской категории для них лучше всего подходит явление. Этим мы решаем сразу две категориально-логические задачи: определяем внутреннее содержание категории «явление» и пристраиваем полубеспризорные вещь, свойство, отношение в надежное место, фиксируем их категориальный статус. Частное соображение возникло не на пустом месте. Существует давняя традиция рассматривать вещи, их свойства и отношения в рамках являющейся действительности. Сошлемся прежде всего на Гегеля. В "Философской пропедевтике" и Большой логике он рассматривает вещь, свойство и частично отношение в составе категории "явление". Это включение указанных категорий не было для него формальным актом. Он в целом правильно уловил характер рассматриваемой триады категорий как принадлежащей к миру явления.

Говоря конкретно о гегелевском понимании триады "вещь-свойство-отношение", следует сказать, что это понимание все же было весьма расплывчатым и Гегель так и не пришел к четкому конституированию триады в категориально-логическом смысле. Так, в Малой логике он выносит "вещь" и "свойство" за пределы категории "явление" и рассматривает их в составе категории "сущность".

В нашей философской литературе наиболее определенно о вещи, свойстве, отношении как категориях, выражающих непосредственную, являющуюся реальность, высказался В.А. Чернов[173].

Вещи, свойства и отношения служат для выражения, раскрытия являющейся действительности.

В традиционной формальной логике понятия вещи, свойства и отношения трактуются как предельно широкие абстракции, под которые можно подвести любые конкретные определения. (В качестве аналогов этих понятий в логическом мышлении фигурируют понятия, признаки предметов и суждения, умозаключения. Понятия делятся на конкретные и абстрактные соответственно различию предмета, свойства предмета и отношения между предметами. Конкретными называются понятия, в которых мыслится предмет или совокупность предметов как нечто самостоятельно существующее. Абстрактными — понятия, в которых мыслится свойство предмета или отношение между предметами, взятые отдельно от предмета, предметов. Суждения делятся на экзистенциальные суждения или суждения существования, атрибутивные суждения и релятивные суждения или суждения с отношениями). Соответственно и в философии существует подобная трактовка этих понятий. Так А.И. Уемов пишет: "... есть понятия, имеющие одинаковое значение для любой науки. Это категории вещи, свойства и отношения. Всякая наука, каков бы ни был предмет, изучает вещи, свойства и отношения"[174]. Не будем спорить о том, насколько допустима расширительная трактовка указанных категорий. Отметим только, что в этой трактовке есть то рациональное зерно, что в ней угадывается соответственный характер категорий. Вещь можно в известном смысле сопоставить с тождеством, а отношение — с противоположностью. В таком случае вещь и отношение соответственны всем категориям, указанным в таблице соответствий между категориями (см. п. 2.1.). Определение явления как отношения вещей через их свойства вполне оправданно с этой точки зрения. Ведь отношение и явление соответственны одной и той же категории — противоположности.

В е щ ь. "Вещь" нередко рассматривают как синоним понятий «тело», «предмет», «объект», «система». (Такой точки зрения придерживается, например, А.И. Уемов[175]). Между тем это существенно различные категории. Хотя в практике словоупотребления их сплошь и рядом отождествляют, приравнивают, это, однако, не дает права современному философу рассматривать их как одно и то же. С точки зрения категориальной логики указанные понятия обозначают разные категории, относящиеся к разным категориальным семействам, подсистемам. Тело — вид материи, о котором можно сказать, что оно движется. Предмет и объект — определяются в рамках категории деятельности как противостоящие субъекту (см. ниже п. 3.6.4.). Система определяется в рамках категориального семейства, подсистемы "система-структура-элементы". Вещь — в рамках подсистемы "вещь-свойство-отношение". Таким образом все указанные категории имеют специфическое содержание и смешивать их недопустимо. Как мы уже говорили, историческое развитие и совершенствование языка и мышления идет по линии все большей дифференциации и уточнения слов, терминов, понятий. Если раньше было допустимо отождествлять указанные понятия, то теперь такое отождествление мешает их осмыслению как особых категорий, относящихся к разным категориальным подсистемам.

Совершенно справедливо И.С. Тимофеев возражает А.И. Уемову: «... нельзя согласиться с тем что "вещь" и "предмет" являются "в их наиболее общих значениях логическими синонимами, т.е. словами, обозначающими одно и то же понятие". Нельзя согласиться с тем, что "предмет то же, что вещь...". Из того, что в познании чаще всего под словом "предмет" мыслится "вещь", не следует тождество значений этих терминов. В других случаях под предметом мыслится не вещь. Отмеченное отождествление понятий "предмет", "вещь" (и "объект") осуществлялось ради определенной трактовки качественного подхода к предмету познания и для разрешения возникающих при этом трудностей. Качественный подход при этом все равно остается в пределах традиционного сведения качества к существенным свойствам вещи. Качественный подход к различным предметам познания может быть развит без отождествления столь важных категорий, как "предмет", "вещь" и "объект»[176].

К сожалению, сам И.С. Тимофеев, критикуя А.И. Уемова за отождествление вещи с предметом и объектом, совершает подобную же ошибку, давая вещи определение, которое по существу приравнивает ее к материальному телу2. Тело движется, а вещь соотносится, взаимодействует с другими вещами через свои свойства.

Вообще неправомерно определять вещь как отдельную самостоятельную реальность, вне подсистемы «вещь-свойство-отношение». Здесь, правда, есть одна трудность, которая заставляет философов вновь и вновь искать определение вещи не в системе "вещь-свойство-отношение", а на стороне, в системе других категорий, понятий. Трудность состоит в том, что определение вещи в системе "вещь-свойство-отношение" легко сбивается на определение (или понимание) вещи как совокупности свойств. А.И. Уемов приводит в своей книге известную формулировку закона Лейбница: "две вещи тождественны, если все их свойства общие"[177]. Из этой формулировки вытекает представление о вещи как совокупности свойств. А.И. Уемов отмечает, что еще Т. Гоббс и Х. Зигварт критиковали подобное понимание вещи. Гоббс писал: "В пользу же мнения о (вещи как — Л.Б.) сумме акциденций нельзя привести ни одного аргумента. Но так как при появлении новой акциденции вещам обычно дается новое имя, то тот, кто видит основание идентичности в сумме акциденций, полагает, что в этом случае и сама вещь является другой. Согласно первому воззрению человек, совершающий преступление, не тот, кого подвергают наказанию, так как человеческое тело непрерывно изменяется. Точно так и государство, изменившее в течение столетий свои законы, не остается больше тем же — вывод, который между тем опрокинул бы все понятия о праве»[178]. Аналогичное возражение выдвигает Х. Зигварт: "Если бы вещь была только суммой свойств, если бы ее представление существовало только благодаря тем функциям, при помощи которых мы схватываем свойства как таковые, тогда невозможно было бы даже прийти к мысли об изменяющейся вещи; при малейшем изменении мы имели бы исчезновение прежнего единства и его замещение новым, иначе составленным. Если в сумме изменяется хотя бы одно слагаемое, то сумма не может оставаться той же самой, но сама становится иной"[179].

Общее категориально-логическое решение проблемы соотношения вещи и ее свойств дал Гегель. Он писал: "Не надо впрочем, смешивать свойства с качеством. Говорят, правда, также: нечто обладает качествами. Это выражение, однако, неуместно, поскольку слово "обладать" внушает мысль о самостоятельности, которая еще не присуща непосредственно тождественному со своим качеством нечто. Нечто есть то, что оно есть, только благодаря своему качеству, между тем, как, напротив, вещь, хотя она также существует лишь постольку, поскольку она обладает свойствами, все же не связана неразрывно с тем или другим определенным свойством и, следовательно, может также и потерять его, не переставая из-за этого быть тем, что она есть"[180].

Как видим, Гегель проводил различие между нечто и вещью. Нечто у него определено качественно и количественно а вещь проявляет себя в свойствах. Именно этим вещь отличается от нечто. Под последним Гегель имел в виду то, что мы называем материальным телом (или группой тел). Действительно, о качественной определенности нельзя говорить, что тело ею обладает; она непосредственно слита с телом. А вот про вещь можно и нужно говорить, что она обладает свойствами. Вещь может не иметь того или иного свойства без того, чтобы она перестала быть той же вещью (обратите внимание: вещь » тождеству!). В самом деле, если в различных отношениях вещь выступает всякими раз в новом обличье, в виде того или иного свойства, то сама по себе она есть общая или тождественная основа многих различных свойств. Авторы, характеризующие вещь как совокупность свойств, сводят ее по существу к отношениям. А это значит, что уничтожается категориальная самость вещи. Определение ее в подсистеме "вещь-свойство-отношение" означает не только то, что она определяется через свойства и отношения, но и то, что фиксируется ее противоположность отношениям. Если отношений много, то вещь одна. Если отношения различны и могут быть даже противоположны, то вещь в этих отношениях одна и та же. Отношение "перекидывает мостик" от одной вещи к другой и, следовательно, делает их различными. Различие вещей "покоится" на различии их отношений. Вещи вне отношений неразличимы, т.е. тождественны.

Из сказанного ясно, что следует понимать под вещью. Ее можно определить так: вещь — тело, вступившее или находящееся в отношениях с другими телами и проявляющее в этих отношениях свойства. Как только тело вступает в отношения с другими телами, оно "становится" вещью, проявляющей свои свойства. Если тело не находится ни в каких реальных отношениях с другими телами, то оно не является и вещью. Поскольку такого не бывает, т.е. тело всегда находится в каких-то реальных отношениях с другими телами, постольку оно всегда выступает как вещь в этих отношениях. Тело вне отношений — это истинная "вещь в себе", т.е. абстракция, которой реально ничего не соответствует. Можно, конечно, природные тела, о которых люди пока ничего не знают, называть условно «вещами в себе», так как они не являются «вещами для нас». Однако в таком употреблении «вещь в себе» не есть истинная «вещь в себе», поскольку она противоположна не вообще «вещи для другого», а только «вещи для нас». Всякая реальная вещь есть «вещь для другого», т.е. существует лишь как момент явления, отношения вещей через их свойства. За пределами явления вещь есть просто тело (нечто — по терминологии Гегеля), которое движется или покоится, но не является.

Сущность

Сущность — категория действительности, представляющая собой органическое единство, взаимоопосредствование закона и явления. Если закон определяет единообразие действительности, а явление ­ее многообразие, то сущность определяет единство действительности в ее многообразии или многообразие действительности в ее единстве. Единообразие и многообразие предстают в сущности как форма и содержание.

Форма — единство многообразного; содержание — многообразие единства или многообразие в единстве. Иными словами, форма и содержание — это закон и явление, взятые в аспекте сущности, существующие как моменты сущности.

Сущность — сложная органическая действительность, соединяющая ее внутреннюю и внешнюю стороны. В сфере возможности ей соответствует свобода. В сфере видов материи — организм и сообщество. В сфере качества — индивидуальное и типическое. В сфере меры — норма. В сфере видов движения — развитие и поведение. В сфере противоречия — сложное противоречие, единство, гармония и борьба, антагонизм. В сфере становления­ деятельность, субъект, объект.

Категория сущности прошла длинный и трудный путь формирования, становления, развития. Это, пожалуй, одна из наиболее сложных и спорных категорий.

Так, философы эмпирического направления до сих пор не признают этой категории, считают ее принадлежащей исключительно к сфере сознания, но никак не действительности. Более того, некоторые из них просто третируют ее. Б. Рассел писал, например: ""сущность" представляется мне бестолковым понятием, лишенным точности". Или: "Понятие о сущности является сокровенной частью каждой философской системы после Аристотеля, пока мы не подходим к Новому времени. Это, по-моему, безнадежно сбивающее с толку понятие"[181].

Во-первых, Рассел смешивает три категориальных определения: сущность с субстанцией; сущность и субстанцию с вещью, определяемой в категориальном блоке "вещь-свойство-отношение".

Во-вторых, он не дает себе труда довести до логического конца свои рассуждения, иначе он увидел бы, к какой бессмыслице они приводят. Он, например, заявляет: субстанция (сущность, вещь) ­"это фактически удобный способ связывания событий в узлы". Если так рассуждать, то и событие можно представить как удобный способ связывания впечатлений в узлы, и впечатление — как удобный способ связывания ощущений в узлы, и ощущение — как удобный способ связывания того, что нас раздражает, и раздражение — как удобный способ связывания того, что с нами что-то происходит. Да почти все человеческие понятия что-то "связывают". Что же, на этом основании объявлять их чисто субъективными (грамматическими, лингвистическими) феноменами, которым в действительности ничего не соответствует?!

В-третьих, Рассел сам себе противоречит, объявляя, с одной стороны, понятие субстанции (сущности, вещи) фактически удобным способом связывания событий в узлы, а, с другой, — метафизической ошибкой, которой мы обязаны переносу в структуру мираструктуры предложения. Одно из двух: либо субстанция, сущность, вещь хорошие, нужные понятия, либо они — метафизическая ошибка, бестолковые понятия.

В-четвертых, односторонне интерпретируя сущность, субстанцию, вещь как нечто лишь отдельное от явлений, свойств, частей, как остаток от вычета последних, Рассел этим оглупляет их, делает бестолковыми и пустыми. На самом деле стоящая за этими понятиями реальность, хотя и отлична от явлений, свойств, частей, все же составляет вместе с ними одно. Вещь, например, отлична и от свойств, и от отношений, но как категориальное определение реальности она существует лишь в блоке, связке со свойствами и отношениями, т.е. ее содержание определено в рамках категориальной подсистемы "вещь-свойство-отношение". Отдельная вещь может не зависеть от того или иного свойства, отношения, но в целом как вещь, как нечто особенное, имеющее статус вещи, она выступает лишь благодаря свойствам и отношениям. То же самое, кстати, можно сказать и о свойствах-отношениях. Они имеют статус свойств-отношений лишь благодаря вещам.

Пафос Рассела понятен. Он был эмпирически ориентированным философом, причем с естественнонаучным небиологическим уклоном. Отсюда и его нелюбовь к понятиям-категориям, соответственным целому, вещи, тождеству, всеобщему, и его нелюбовь к сложным органическим понятиям-категориям, таким как сущность.

Нигилизм в отношении сущности так же губителен, как и нигилизм в отношении живого существа, организма, его жизнедеятельности, развития. Специфика сущности — это специфика живого по сравнению с неживым, органического по сравнению с неорганическим, развивающегося по сравнению с простым изменением, нормы по сравнению с неорганической мерой, единства по сравнению с простой связью и т.д. и т.п.

Итак, мы рассмотрели одну крайность в понимании сущности. Существует и другая крайность. Философы, исповедующие органицизм и идеализм, склонны абсолютизировать сущность и даже наделять ее самостоятельным существованием.

Абсолютизация сущности выражается, в частности, в том, что ее видят и там, где ее нет и быть не может. Например, в неорганическом мире, где никаких сущностей нет. (Смешно говорить о сущности грозы, камня, молекулы, планеты). Или в выдуманном, воображаемом мире одухотворенных, одушевленных сущностей, в религиозном представлении о сверхъестественном личном существе как сущности вселенной.

Абсолютизировал сущность и Гегель. Но он же первый дал ее категориально-логический портрет, первый попытался разумно (логически) оценить ее, очистить от религиозно-мистических и схоластических наслоений. Вообще учение Гегеля о сущности очень сложно, неоднозначно, полно одновременно спекуляций и гениальных прозрений.

С одной стороны, он явно гипертрофировал это понятие, включив в его содержание категории и категориальные семейства, стоящие над ним или относящиеся к другому срезу реальности (действительность, возможность, необходимость, случайность, свободу, противоречие, тождество, различие, противоположность, взаимодействие, целое, части, закон, явление, вещь, свойство, отношение, причину, действие, следствие и т.д.). С другой, искусственно объединив указанные категории под эгидой сущности, он во многом угадал их близкородственность и соответственность друг другу, принадлежность к одному семейству или к группе родственных семейств. (В самом деле, почти все понятия гегелевского учения о сущности в нашей версии категориальной логики группируются в рамках категорий противоречия и становления.)

С одной стороны, Гегель преувеличил значение сущности, подчинив ей явление, т.е. подчинив внешнее внутреннему. С другой, он рассматривал сущность как единство внутреннего и внешнего, закона и явления, т.е. рассматривал ее как сложную органическую категорию, включающую в себя противоположные стороны действительности в качестве опосредующих друг друга моментов.

С одной стороны, Гегель вслед за Аристотелем расширительно толковал сферу действия сущности, допуская в отдельных случаях ее "функционирование" в неорганической природе (см., например, его "Философию природы", §§ 272, 274) или рассуждая о сущности вещи и т.п. С другой, он первый провел водораздел между бытием и сущностью, т.е. между категориями, так сказать, неорганического порядка и категориями сложноорганическими. Сущность у него соответственна жизненности, организму. Здесь можно добавить, что именно по отношению к сущности он употребляет термин "опосредствование". И хотя стоящее за этим гегелевским термином содержание порой темно и абстрактно (спекулятивно), через него (т.е. через термин) Гегель правильно угадывает специфику сущности и соответственных ей категорий.

Сущность и явление

Остановимся подробнее на отношении сущности и явления. Это отношение часто рассматривают как отношение внутреннего и внешнего. Это несколько упрощенный взгляд. Говорят, например: явление дано непосредственно, в наших ощущениях, а сущность скрыта за явлениями, дана не непосредственно, а опосредованно, через них. Действительно, в познании человек может идти от непосредственно наблюдаемого явления (явлений) к обнаружению сущности. Последняя как познавательный феномен часто оказывается тем внутренним, которое пытаются постигнуть.

Однако, в познании мы можем двигаться и другими путями, в частности, от внутреннего к внешнему. Внешнее, явления могут быть скрыты от нас, непосредственно не наблюдаемы. Таковы многие физические явления (например, радиоактивность, радиоволны). Открывая, познавая их, мы ведем себя примерно так же, когда обнаруживаем сущность.

Вообще сущность как познавательный феномен не совсем то же, что сущность как категориальное определение действительности. Она может быть сутью вещей, т.е. характеризовать неорганические или воображаемые объекты. Она может быть явлением, если это явление скрыто, не обнаружено, не познано, т.е. опять же является объектом познания (особенно это касается явлений, которые носят весьма сложный, запутанный или масштабный характер, т.е. напоминают в какой-то мере явления живой природы). И т.д. и т.п. Сущность только как познавательный феномен воображаема, мнима, недействительна. Она существует, действует лишь в нашей познавательной деятельности, как характеристика одной из сторон деятельности, а именно объекта деятельности (вспомним, что деятельность, объект — это всё категории, соответственные сущности). Она светит, так сказать, отраженным светом, получаемым от действительной сущности, каковой является деятельность человека.

Сущность как категориальное определение действительности внутрення и внешня, непосредственна и опосредована, короче говоря, сложна и органична. Это хорошо видно на примере нашей собственной, человеческой сущности.

Каждый из нас носит в себе сущность; она безусловно дана нам непосредственно, она здесь, тут — в силу нашего рождения, развития, нашей жизнедеятельности. Она внутрення, поскольку "сидит" внутри нас, не всегда проявляется, не всегда дает о себе знать и мы не в полной мере знаем ее. Она внешня, поскольку проявляется, выступает в нашем поведении, поступках, деятельности, в объективных результатах деятельности, поскольку мы ее знаем. Так, Бетховен умер давно, а его сущность художника-творца продолжает жить, "выступать" в его музыкальных произведениях (ясно ведь, что музыкальные произведения Бетховена внешни ему самому как объективированные результаты его творческой деятельности).

Говоря об отношении "сущность-явление", нельзя не упомянуть об отношении "закон-явление". Философы часто путают эти два отношения, благо есть одна, общая для них категория — явление. Когда отношения "сущность-явление" и "закон-явление" рассматривают изолированно друг от друга, как самостоятельные пары категорий, категориальных определений, то возникает представление о противоположности сущности явлению по аналогии с противоположностью закона явлению. Отсюда нередкое уподобление и приравнивание сущности закону, когда сущность рассматривают как категорию, однопорядковую и соответственную закону, следовательно, как внутреннее, всеобщее и т.д. и т.п. Никто не задавался вопросом: а почему, собственно говоря, существуют две разные пары категориальных определений, имеющие в своем составе одну и ту же категорию (явление)? Отчего такая аномалия? Этой аномалии не было бы, если бы философы рассматривали указанные пары категорий не как самостоятельные, независимые друг от друга подсистемы категорий, а как "части" одной подсистемы: "закон-сущность-явление". Сущность в таком случае выглядит не как однопорядковая с законом категория, а как категория, объединяющая закон и явление, следовательно, имеющая черты того и другого. В самом деле, люди давно в практике словоупотребления различают закон и сущность. Если закон есть нечто всеобщее, общее в действительности, противостоящее специфическому и единичному (в нашем случае — явлению), то сущность, имея качество закона, т.е. обладая достоинством всеобщего, общего, в то же время имеет качество явления, а именно чего-то конкретного, единичного, специфического. Выше мы приводили пример с сущностью человека. Последняя и всеобща и специфична, и единственна и единична, и типична (типологична) и индивидуальна, и серийна и уникальна. (К. Маркс был не совсем точен, когда утверждал что "сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду", что "в своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений"[182]. Справедливо критикуя Л. Фейербаха за то, последний видел в человеке только природную сущность, он однако, как и Фейербах, игнорировал индивидуальную сторону человеческой сущности, пренебрежительно отзываясь об абстракте, присущем отдельному индивиду. Для Маркса и его последователей эта неточность дорого обошлась. Сводя сущность человека к социальной составляющей, марксисты сделали его (человека) объектом социального экспериментирования и манипулирования и на этом сильно обожглись. Человек по своей сущности и социальное существо, и природное. Как природное существо он — родовое существо и особь. Как социальное существо он — член общества и индивидуум, личность. Игнорирование хотя бы одной из этих составляющих сущности человека ведет в конечном счете к тяжким последствиям, чреватым гибелью человечества.)

В связи с проблемой сущности как единства закона и явления нельзя не упомянуть Аристотеля. Именно он первый подробно рассмотрел ее категориально-логический статус и, в отличие от Платона, увидел в ней не только черты всеобщего, но и единичного, "вот этого", создав тем самым предпосылку для адекватного осмысления и познания категории.

Примечание. Показательно такое высказывание Аристотеля: "Сущность, называемая так в самом основном, первичном и безусловном смысле, ­это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь" — Аристотель. Соч. Т. 2, М., 1978. С. 55 (Категории, 2а 12). Кроме того "главной особенностью сущности" Аристотель считал "то, что, будучи тождественной и одной по числу, она способна принимать противоположности" (там же, с. 60; Категории, 4а 10). Это тоже весьма показательно. Закон в нашей таблице соответствий относится к ряду тождества, а явление — к ряду противоположности. Сущность объединяет их и объединяет в том числе как категории, соответственные тождеству и противоположности.

Форма и содержание

Форма и содержание характеризуют не само явление и не саму действительность, а сущность действительности.

В сознании людей эти категории еще недостаточно отдифференцированы от таких понятий, как целое, строение и части, структура и элементы, вид и род. Это и понятно. Исторически слово "форма" связывалось со словами "материя", "вещество". Часто под "формой" понимали и продолжают понимать внешнее очертание, наружный вид предмета, а под "содержанием" — содержимое, то, что в буквальном смысле содержится в чем-то. С другой стороны, люди интуитивно понимают, что "форма и содержание" не то же самое, что "форма" в отдельности и "содержание" в отдельности. В искусстве, например, "форма и содержание" давно уже выступают единым категориальным блоком, как пара сложноорганических категорий, характеризующих вместе художественную сущность произведения. Одним словом, пора этой паре категорий занять-определить подобающее ей место в ряду сложноорганических категорий.

Вслед за Гегелем мы рассматриваем форму и содержание как моменты, стороны сущности. Насколько это оправданно, судить трудно. С одной стороны, нам представляется, что сущность как категориальное определение действительности должна быть внутренне дифференцирована, иметь внутри себя различенные моменты, "структуру". С другой, нам представляется, что форма и содержание должны быть где-то "пристроены", т.е. должны принадлежать к какому-то категориальному семейству, объединяться "под шапкой" родительской категории. Вот эти два соображения плюс традиция, идущая от Гегеля, и легли в основу указанной версии.

В первую очередь следует сказать, что форма и содержание как моменты, стороны сущности взаимосвязаны. Форма содержательна, а содержание оформлено. Очень хорошо это показал Гегель[183].

Далее, форма — это законы, ставшие моментами сущности, а содержание — это явления, ставшие моментами сущности. Форма ­закон, опосредованный явлением. Содержание — явление, опосредованное законом.

Форма и содержание, как опосредующие друг друга закон и явление, внутренни и внешни. То, что имеют в виду под формой, на самом деле есть некоторое единство внутренней и внешней форм. Аналогично и содержание есть не просто содержание, а единство внутреннего и внешнего содержаний. Здесь опять же мы обращаемся к авторитету искусства. Деятели искусства и его ценители обычно хорошо улавливают разницу между внутренней и внешней формой, внутренним и внешним содержанием художественного произведения, образа. Теперь, если мы возьмем поведение человека, скажем его поступки, то увидим, насколько тонки и сложны сущностные характеристики человеческих поступков, насколько взаимосвязаны и дифференцированы их (внутренняя и внешняя) форма и (внутреннее и внешнее) содержание. Когда говорят, например, о внутренней и внешней культуре человека, то имеют в виду сложное гармоническое взаимодействие или, напротив, дисгармонию внутренней и внешней формы, внутреннего и внешнего содержания человека как субъекта культуры. Или, когда говорят о внутренней и внешней красоте человека, то имеют в виду опять же гармонию-дисгармонию внутренней и внешней формы человека. Причем совершенно явственно видно, что красота — это отнюдь не чистая форма; она тесно связана с содержанием, оплодотворяется им. Живая красота — это Форма Содержания.

Старое и новое

Ни одна новая мысль не пугала его потому, что она новая, и ни одна новая мысль не покоряла его потому, что она новая.

О С.И. Танееве-педагоге

 

Старое и новое — виды действительности, взятые в аспекте становления. Различение старого и нового предполагает выход за пределы данной действительности, в реальность взаимоотношений действительности и возможности, а именно, в реальность становящегося.

Как мы уже говорили выше, взаимоотношения действительности и возможности таковы, что одна "часть" возможностей вызревает в недрах старой действительности, является как бы ее детищем, а другая "часть" возможностей "приходит" со стороны, является внешней для этой действительности. Действительность лишь отчасти можно уподобить пауку, который ткет паутину из самого себя. Не все возможности вытекают из старой действительности. В том-то и состоит принципиальное отличие возможности от действительности, что она создает условия для возникновения совершенно другой, новой, небывалой действительности. Благодаря возможности (прежде всего случайности и свободе) новая действительность содержит в себе такие моменты, которых не было в старой действительности. Хотелось бы особо отметить роль случайности в возникновении нового. Вот что пишет по этому поводу В.П. Огородников: "Вопрос об источнике нового тесно связан с проблемой случайного, роли последнего в процессе. "Чистая" необходимость, не оставляя места случайности, упраздняет новое. В самом деле, если некоторое предшествующее определяет некоторое последующее с абсолютной необходимостью, то, следовательно, между прошлым и настоящим, настоящим и будущим существует одно-однозначное соответствие. Любое новое как то, чего не было, выбивается из рамок этой однозначности"[184]. Это, конечно, не значит, что другие моменты возможности, в том числе необходимость, играют меньшую роль в возникновении нового. Возможность "ведет себя" по отношению к действительности как целокупность всех своих моментов. Поскольку старое и новое — старая и новая действительности, постольку они выступают как целокупности, обнимающие собой все моменты действительности: явление, статистическую закономерность, закон, сущность. Можно говорить в отдельности о старых и новых явлениях, старых и новых законах (статистических закономерностях), старой и новой сущности. Но это будет определенная условность. Старое и новое являются старым и новым именно как действительности, как целокупности указанных выше моментов. Это можно видеть из следующего. Мы говорим о старых и новых вещах, событиях делах, друзьях, привычках, обычаях, временах, идеях и т.д. и т.п. Все эти "предметы" имеют значение старых или новых не сами по себе, не в своей отдельности, а лишь в контексте жизни, индивидуальной или родовой, общественной, в контексте некоторого потока, целокупности изменений, происходящих в рамках жизни. Старого и нового нет вне жизни, вне ее изменений, трансформации. Иными словами, старого и нового нет в неорганической природе. Если мы говорим о старых или молодых горах (например, о старых уральских и молодых кавказских), то это не более, чем некоторое уподобление неорганического, неживого органическому, живому. Оно как всякое сравнение хромает. Говорят еще о новых и сверхновых звездах, о новолунии, о старом и молодом месяце. Это все либо специальные научные термины, имеющие лишь отдаленное сходство с категориальным значением слов-прототипов, либо метафоры, либо остатки прежнего оживотворения неорганической природы.

Далее, как мы уже говорили, не следует путать отношение "старое-новое" с отношением "старое-молодое". Старое и молодое характеризуют разные фазы, этапы развития. Старое и новое характеризуют разные фазы, этапы становления.

Не следует также путать отношение "старое-новое" с отношением "низшее-высшее". Различение старого и нового не есть различение ступеней становления, т.е. не тождественно различению низшего и высшего. Новое — это не всегда более высокое (более сложное, совершенное, лучшее), а старое — это не всегда низшее (менее сложное, совершенное, худшее). Различение старого и нового означает лишь то, что действительность как-то меняется: старая действительность обновляется, а новая стареет. Взаимодействие старого и нового — этот кристаллический раствор, в котором формируется более высокое, в котором делается возможным переход от низшей формы действительности к высшей. Хотя новое не всегда означает переход на более высокую ступень становления, без него этот переход вообще невозможен. Лишь в рамках переходов от старого к новому и от нового к старому (обновления и старения действительности) возможно становление, т.е. движение от низшего к высшему.

Диалектика старого и нового очень непроста. Правильно ли, например, говорить о возникновении нового как отрицании старого и можно ли построить новое на развалинах старого? Или, может быть, новое — это хорошо забытое старое и ничего нового под луной нет? Вопросам несть числа.

Консервативно настроенные люди склонны держаться старого, боятся изменений, нововведений; напротив, прогрессисты и революционеры хотят, жаждут нового. Кто из них прав? Или каждому свое?

Гегель вполне в духе своих взглядов отдавал явное предпочтение консерватизму. Мы не найдем у него категорий старого и нового. А уж представление о новом как небывалом для него вообще неприемлемо. Г.М. Елфимов справедливо замечает: "Не случайно Гегель избегал специально ставить вопрос о качественно новом, а постоянно отдавал предпочтение аспектам сохранения и повторяемости в "поступательном движении". Такая позиция связана с необходимостью сохранения требований его системы — абсолютно замкнутой, завершенной системы саморазвивающихся категорий"[185]. Взаимоотношения нового и старого нельзя представлять как однолинейный временной процесс: сначала старое, а потом новое. Не всегда новое заменяет, замещает старое. Чаще всего оно становится рядом со старым, уживается с ним. Старое, конечно, теснится, уступает дорогу новому вплоть до исчезновения. Но это происходит не всегда. Посмотрите: практически все низшие формы жизни сохранились и продолжают развиваться, эволюционировать несмотря на то, что возникли и развиваются высшие формы жизни. Старое, древнее потеснилось, но не исчезло или не перешло целиком в новое. Более того, для нового в определенном смысле жизненно важно сохранение старого. В настоящее время люди много говорят об охране окружающей среды. А что это как не стремление сохранить старое, то, что возникло и развивалось до нас?! Новое, конечно, порой стремится уничтожить старое, чтобы жить и развиваться самому. Но оно же нуждается в старом, не может жить без старого. Такова диалектика жизни. Глупо уничтожать старое только потому, что оно старое, и поддерживать новое только потому, что оно новое. "Отречемся от старого мира" — это лозунг, мягко говоря, неумных людей. Жаль, что мы осознаем это только сейчас, на исходе ХХ столетия.