 |
|
РОЗЕМОНД СКОНЧАЛСЯ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕ
Лауреат Нобелевской премии мира и посол Соединенных Штатов Америки Артур Роземонд внезапно скончался вчера вечером в постели своей давней любовницы, миссис Памелы Лейтроп, известной всем бывшей жены губернатора Стенли Лейтропа.
Майкл Джей О'Коннелл, швейцар шикарного отеля «Бикман Тауэрс», поведал в эксклюзивном интервью нашему репортеру, что вчера вечером, около 10.40, ему поступил срочный вызов из апартаментов миссис Лейтроп. Когда он подошел к номеру, дверь была открыта, и он вбежал в спальню, где обнаружил полураздетую миссис Лейтроп, она в истерике склонилась над распростертым Роземондом, сказал О'Коннелл.
О'Коннелл утверждает, что Роземонд был частым гостем в «люксе» госпожи Лейтроп. О'Коннелл, до сих пор не пришедший в себя после разразившейся ночью трагедии, свидетелем которой он стал, печально качает головой: «Он был хорошим человеком, но, видимо, пошел по пути, по которому были бы не прочь пойти многие мужчины».
Жену Артура Роземонда застали дома в Раунд‑Ридж, Нью‑Йорк, и сообщили о смерти мужа.
Перемена
Нью‑Йорк
1973
Дена проработала в небольшой частной телекомпанию в Нью‑Йорке три долгих года. Улыбалась и кивала приглашенным в студию мужчинам с дурацкими начесами на лысинах – гостям утренней передачи; брала интервью у авторов книг о том, как растить ребенка, украшать дом или готовить, – тогда как эти три темы не вызывали у нее абсолютно никакого интереса. И в конце концов она добилась чего хотела – ее пригласили вести утреннее шоу на центральном телевидении. Перемена оказалась едва заметной. Она все так же сидела, улыбалась и кивала мужчинам с начесами и брала примерно такие же интервью, что и раньше.
О такой работе большинству женщин остается только мечтать, и большинство были бы вполне довольны. Но Дена положила глаз на новую программу вечерних новостей длиной в целый час, которую продюсировал ее прежний босс Айра Уоллес. Как и предсказывал Сэнди, с годами на телевидение начали давить, требуя побольше женщин в эфире. Вскоре Сэнди уговорил работодателей позволить Дене брать интервью для вечерней программы. И хотя эти интервью служили просто вставками между серьезными новостями, она хорошо справлялась и знакомилась с интересными и важными людьми.
Но и через год Дену по‑прежнему считали не более чем хорошенькой девушкой, которая может заполнить паузу и поболтать в эфире о какой‑нибудь чепухе. Ни Уоллес, ни другие продюсеры были не готовы доверить женщине серьезное, тяжелое интервью о действительно важных вещах. И Дена понимала, что если хочет чего‑то достичь, то должна сама найти интересного человека и сделать с ним материал.
Несколько недель она потратила на поиски и в один прекрасный день нашла такого человека. Все подозревали, что, когда сенатор Орвилл Босли сменил политическую партию и стал демократом, он готовился к чему‑то большему, возможно, намеревался стать вице‑президентом. Пресса умирала от любопытства. Репортеры тщетно пытались до него добраться, но Босли был на удивление осторожен и не давал интервью. После уотергейтского скандала политики стали относиться к репортерам крайне недоверчиво. Но, к счастью для Дены, Босли считал себя «подарком для женщин». Дена же не сомневалась, что справится с этой самовлюбленной напыщенной задницей.
Узнав, что Босли собирается на прием в честь новоизбранных сенаторов и конгрессменов от Демократической партии в гостинице «Шорхэм» в Вашингтоне, Дена села на поезд, рассчитав так, чтобы приехать к вечеру, через час после начала церемонии. Она прибыла на прием одна, в длинном черном платье с разрезом сбоку, зная, что ноги и волосы – главные ее козыри. Единственным украшением было золотое колье. Она не хотела быть похожей на сенаторскую жену.
Босли стоял в углу зала, окруженный, как водится, группой мужчин в одинаковых костюмах и галстуках. Эдакий самец, раздувающийся от чувства собственной важности, он разглагольствовал о торговой политике, когда их взгляды встретились.
Стоя в дверях, Дена выдержала паузу, достаточную для того, чтобы смолкли разговоры, и затем направилась сквозь толпу прямиком к Босли. Люди расступались, как Красное море перед Моисеем, и Дена без помех прошествовала прямо к сенатору. Волосы ее были зачесаны на одну сторону и, когда она, заговорив, слегка повернула голову, упали на лоб, привлекая его внимание. Дена посмотрела Босли в глаза, улыбнулась и сказала:
– Итак, сенатор, я слышала, мы с вами курим один сорт сигарет.
Через три недели он сидел напротив нее в студии, с микрофоном на воротнике, готовясь дать свое первое интервью с тех пор, как сменил партию. Айра Уоллес был под впечатлением, а все дикторы‑мужчины – в ярости от того, что именно Дене удалось заарканить такую добычу, и от души надеялись, что она ударит в грязь своим скандинавским личиком. Но сидящие у экранов телезрители не видели, как смотрят на Дену оставшиеся за кадром люди, и не знали, что вся эта публика в напряжении глядит на нее, будто она вот‑вот выпрыгнет из окна высотки. Телезрители видели совсем другое – приятное молодое лицо женщины в аккуратном черно‑белом шерстяном костюме, огромные, ясные синие глаза и персиковую кожу. Женщина держалась столь спокойно и уверенно, будто болтала со старым приятелем у себя в гостиной. Она улыбалась гостю, ловила каждое его слово. Когда он стал рассказывать о том, как рос во времена Великой депрессии и как ему приходилось круглый год питаться блинами, она сочувственно улыбалась. Она зачитала пару фраз из воспоминаний его школьного учителя: «Орвилл всегда был лидером, даже в детстве. Я знал, что его ждет большое будущее». Они посмеялись над появившейся на экранах фотографией малыша Орвилла в порванном детском комбинезончике. И после того, как гость окончательно расслабился, она сказала с улыбкой:
– Сенатор, говорят, что, хотя вы и стали демократом, ваша избирательная программа… скорее напоминает программу консервативного республиканца. Не думаете ли вы, что было бы честно сообщить вашим избирателям‑демократам, что, несмотря на смену партии, ваша позиция осталась прежней?
Босли был пойман врасплох. Он‑то рассчитывал продолжать разговор о том, в какой нищете прошло его детство и как он работал, учась в колледже, – собирал хлопок и рыл канавы.
– Ну… э‑э… – начал он запинаться и заикаться, – думаю, такое суждение абсолютно беспочвенно. Все, кто знает меня и мою программу…
Дена наизусть вызубрила его избирательную программу. Она откинулась на стуле и стала цитировать его тезисы, пункт за пунктом. Она подготовилась к этой встрече при помощи команды «исследователей» – помощников Айры Уоллеса. Она разбивала вдребезги все его оправдания с эффективностью пулемета. Надежды мужчин‑репортеров на ее провал медленно таяли. Программа Босли опровергала все сказанные им только что слова. Дена разгромила его в пух и прах и сделала это в самое горячее телевизионное время, на центральной программе.
Это была ходьба по канату. Ей следовало не просто хорошо выглядеть и очаровывать, но, имея под рукой факты, притворяться, что для нее они такой же сюрприз, как и для всех прочих. И Дена справилась с этим, в прямом эфире.
После объявления режиссера «Передача закончена» у Дены было ощущение, будто она успела забить гол в последнюю минуту матча.
Пока довольные Айра Уоллес и Сэнди с поздравлениями провожали ее к выходу из студии, она оглянулась на Босли. Взгляд был мимолетный, но этого мига хватило, чтобы увидеть его лицо. Он сидел совершенно раздавленный тем, что сейчас произошло.
Неделю спустя, прочитав, что после интервью Босли вряд ли наберет достаточное количество голосов для избрания на второй срок, не говоря уж о том, чтобы выставить свою кандидатуру на пост вице‑президента, Дена испытала чувство вины. Она вдруг осознала, что натворила, и окончательно убедилась, насколько могущественная штука – телевидение. Но было уже поздно. Назад дороги нет. Нужно двигаться только вперед. Айра намекнул, что если Дена правильно разыграет свою партию, то через год или около того станет первой женщиной, которой предложат вести одну из вечерних программ.
Дена явно была на взлете. Но за это и ей, и Босли пришлось заплатить свою цену. Его карьера рухнула, а Дена стала просыпаться по ночам от страшных болей в животе.
Вопрос для Мака
Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури
1973
Тетя Элнер была пухленькой фермершей, мягкой, как подушка, с милой улыбкой ребенка. Волосы у нее поседели, но глаза и улыбка остались молодыми. И пахла она всегда как свадебный торт – эффект, получаемый благодаря пудре «Кашемировый букет» и одеколону «Дороти Грей» для жаркой погоды, которым она пользовалась даже зимой, и весь ее дом пропах сладким ароматом. Собственных детей у нее не было, но она детей любила, а они любили ее. Каждую Пасху она вырезала из картона большие кроличьи лапы, присыпала их тальком и оставляла на полу следы – словно пасхальный кролик заскочил к ней через парадный вход, проскакал по всему дому и выскочил из двери черного хода. Все окрестные ребятишки приходили, чтобы найти маленькие пасхальные корзинки, которые кролик, по ее словам, оставил для них.
Было одиннадцать утра, Норма размышляла, что приготовить на обед, когда позвонила тетя Элнер.
– Мак дома?
– Да. В саду.
– Попроси его, пожалуйста, к телефону, дорогуша.
– Хотите, чтобы он зашел?
– Нет, крикни, чтобы взял трубку. Я подожду. Мне надо спросить у него кое‑что важное.
– Ладно.
Норма подошла к двери в сад и позвала Мака, копавшего червей на грядке.
– Мак, тебя к телефону.
– Кто?
– Тетя Элнер.
– Скажи, я через минуту перезвоню.
– Она хочет, чтобы ты сейчас взял трубку.
– Узнай, что ей нужно.
– Тетя Элнер, он просит узнать, что вы хотели.
– Ну… Я хотела у него кое‑что спросить.
– Хорошо. Подождите. Мак, ей нужно спросить у тебя кое‑что, срочно.
– Ладно.
Мак встал и отряхнул от земли руки. Вошел в кухню и направился к телефону. Норма преградила ему путь:
– Мак, вымой руки. Мне не нужны микробы на трубке!
Он подошел к раковине.
– Что она хочет, не знаешь?
– Нет. Но похоже, вопрос срочный. – Норма оторвала кусок бумажного полотенца и протянула ему: – На, вытри.
Он вытер руки и взял трубку:
– Привет, тетя Элнер, как дела?
– Норма рядом? – спросила тетя Элнер.
– Да.
– Так, не подумай ничего плохого, но мне нужно, чтобы ты пришел и посмотрел, что мне прицепили на дверь, и сказал, что ты об этом думаешь.
– Хорошо.
– И погляди, нет ли чего у тебя на двери, а если есть, оторви, чтобы Норма не видела, ей и без того нервотрепки хватает.
– Заметано.
Тетя Элнер дожидалась его на крыльце.
– Ну, было что‑нибудь на двери?
Мак потряс головой:
– Не‑а, ничегошеньки. – И переступил через ее кота Сонни, развалившегося поперек дорожки к дому.
– А ну, глянь‑ка, что на мою прицепили. И что ты об этом думаешь?
Она вручила ему яркий розовый листок с черными буквами:
БЕРЕГИСЬ – АРМАГЕДДОН НЕ ЗА ГОРАМИ. КОНЕЦ СВЕТА НЕИЗБЕЖЕН! ПРЕПОДОБНОМУ КЛЭЮ СТАЙЛСУ ЯВИЛОСЬ ОТКРОВЕНИЕ БОЖЬЕ, ПРЕДВЕЩАВШЕЕ КОНЕЦ СВЕТА. ЭТА ИНФОРМАЦИЯ ОСНОВАНА НА ОЗАРЕНИИ. В АПРЕЛЕ СЕГО ГОДА БОГ ПОКАЗАЛ ЕМУ ФИНАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ. И НАЗВАЛ ТОЧНУЮ ДАТУ. ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ДАЛЬНЕЙШЕЙ ИНФОРМАЦИИ И БЕСПЛАТНОГО БУКЛЕТА ЗВОНИТЕ 555–2312.
Тетя Элнер спросила:
– Как по‑твоему, я должна ему позвонить?
– Нет, тетя Элнер, это шарлатан, просто пытается деньги выцыганить.
– Ты думаешь? А тут же сказано – бесплатно.
– Вас хотят включить в список почтовой рассылки, чтобы потом клянчить пожертвования.
– Значит, не стоит придавать значения его словам?
– Да ну, это какой‑то идиот. Выбросьте эту бумажку. Жулик он.
– Ну слава богу, что я тебе позвонила. Не хотелось бы мне попадать в чей‑то список рассылок, хоть бы и к священнику. Мне и без того почтового мусора хватает.
– Верно говорите.
– Раз уж ты тут, посиди со мной на веранде. Я чайку заварю.
– Ладно, чайку так чайку.
Он поднялся по ступеням, уселся на желтый в белый горошек диван‑качалку и, дожидаясь, раскачивался вперед‑назад. Тетя Элнер вернулась и вручила ему чашку.
– Позволь кое‑что у тебя спросить, Мак.
– Что?
Тетя Элнер села.
– Ты бы хотел знать, когда наступит конец света? Я вот не уверена, что хочу, лучше пусть он меня застанет врасплох. А ты тоже?
– Ну, наверное.
– Сахара хватает?
– Нормально.
– Что бы ты сделал, если бы знал, что конец света наступит в следующий вторник?
Мак подумал.
– Да трудно сказать. Ничего. Скорее всего. А что можно сделать‑то? Вы бы что сделали?
– Одно знаю наверняка: я бы неделю не убиралась в доме.
– А я бы, может, съездил во Флориду, – сказал Мак. – Или еще куда.
– Думаю, так даже лучше, что никто из нас не знает, когда он наступит и доживем ли мы до него. Так жизнь интересней, как рулетка, правда?
– Да уж.
– Люди любят играть, правда? Я вот бинго люблю. Не знаешь – и вроде полнее живешь, гадаешь.
Мак согласился.
Чуть погодя тетя Элнер сказала:
– Как думаешь, дождь пойдет?
Мак откинулся на спинку и посмотрел вверх:
– Бог мой, надеюсь, нет. Я собирался на озеро.
– И на кой тебе во Флориду?
– Что?
– Если бы ты узнал, что приближается конец света.
– А‑а… Ну не знаю. Наверное, хотел бы перед смертью попасть на хорошую рыбалку.
– Мак, не хочешь же ты оказаться среди незнакомых людей во Флориде, когда настанет конец света, правда?
– Ну…
– Мне кажется, не стоит в такой момент путешествовать. Лучше побыть дома, среди своих, тебе не кажется?
– Пожалуй.
– Разве ты бы не хотел, чтобы Норма и Линда были с тобой? Норма не поехала бы во Флориду, ты же ее знаешь. Она бы наводила в доме лоск, чтобы все сверкало и сияло. Говорят, это будет Судный день. Надо уж быть там, где положено, чтобы Ему не пришлось бегать искать тебя. Думаю, надо всем остаться на своих местах.
– Наверное, вы правы, тетя Элнер. – Он встал. – Ну, я пойду домой, надо еще кое‑что сделать, Норма просила.
– Ладно, лапушка, беги. Спасибо, что зашел.
Он вышел на улицу, когда тетя Элнер окликнула его:
– Не говори Норме, о чем мы беседовали. Про конец света и все такое!
– Не скажу. – Он обернулся махнуть рукой на прощанье и наступил на Сонни, который даже не шевельнулся.
Дилемма для Дены
Нью‑Йорк
1973
Дена встречалась с преподобным Чарльзом Гамильтоном на нескольких благотворительных акциях по сбору средств и всякий раз удивлялась. Каждый год преподобный попадал в десятку самых любимых граждан Америки. Церковь его в Нью‑Йорке была не самой большой, но он приобрел всенародное признание благодаря своим книгам. Хотя они оба с женой Пэгги родом были из крошечного городка, затерявшегося среди сельских пейзажей Кентукки, он прослыл человеком, который вдохновляет миллионы людей и дает советы президентам. Однако, несмотря на частые выходы в свет, преподобный старался не слишком распространяться о своей личной жизни. Дена священниками не особо интересовалась, но поняла, что Гамильтоны именно такие, какими кажутся, – необычайно добрые и приятные люди.
С первого взгляда Пэгги Гамильтон не поражала красотой, но чем дольше с ней общаешься, тем она кажется привлекательнее, а потом вдруг замечаешь: да она же красавица. Говоря с тобой, она давала почувствовать, что ты – самый важный человек в комнате. И хотя Дена водила дружбу исключительно с мужчинами, она искренне сблизилась с миссис Гамильтон.
Многие искали возможности взять интервью у Гамильтонов, но получали отказ. И тут вдруг, на удивление своим друзьям, они соглашаются дать Дене интервью, да еще у себя дома. Много лет назад Пэгги, не афишируя, основала Детский фонд, организацию, которая теперь разрослась и кормила и одевала детей по всему миру. Но в последнее время пожертвования притормозились, и Дена обещала половину передачи посвятить Детскому фонду, а другую половину – семейной жизни и секрету их успеха. Дена пребывала в радостном возбуждении. Лучший момент трудно даже представить. Айра Уоллес был почти готов выпустить ее на главную новостную передачу, и это будет еще одно важное интервью, сделанное по ее инициативе.
За четыре дня до записи Уоллес вызвал Дену в кабинет. Войдя, она увидела трех мужчин, двух из них, «исследователей» Уоллеса, она знала. Третий, с лицом хорька, был ей незнаком. Прежде всего Уоллес, всегда плевавший на светские правила, сказал:
– Дена Нордстром, познакомься с Сидни Капелло. Он сделает тебя звездой, детка!
Дена посмотрела на человека, который выдавил из себя некую полуулыбку в ее сторону, и кивнула:
– Здравствуйте.
Она села. Айра напоминал волка, который, сожрав Красную Шапочку, облизывается. Он был чем‑то страшно доволен.
– Я тебе не говорил, не хотел беспокоить понапрасну, но мои лучшие люди уже несколько недель занимаются этим делом. И ничего, ноль, полнейший. Этот сукин сын чист, как задница младенца.
Дена смутилась.
– М‑м‑м… О ком вы?
– О ком? О твоем преподобном дружке, мистере Белая Борода. Короче, представь, ничего не могли найти, даже квитанции за неправильную парковку, господи ты боже мой. Но я не сдавался. Так хотелось сдернуть этого деревенщину за штаны с его заоблачных высот. И он попался‑таки – благодаря Сидни. Я чуял, что должна быть хоть какая‑нибудь трещинка, за что можно зацепиться, и Сидни ее нашел. Не у Гамильтона, но почти что не хуже, даже лучше, если правильно это дело подать. У его очаровательной женушки. И у нас стопроцентное доказательство, на бумаге и подписанное надежным свидетелем.
Дена, предчувствуя недоброе, ощутила тяжесть в желудке.
– Сидни поехал в Кентукки разнюхать там все, и ему несказанно повезло. Прежде чем мисс Святее Самого Святого Из Святых вышла за Гамильтона, она успела хорошо погулять и нагуляла брюшко. После чего отдала ребенка и с тех пор с ним не виделась.
– Ой, нет, Айра, я в это ни за что не поверю, – сказала пораженная Дена. – Откуда у вас эти сведения?
Уоллес сунул ей под нос бумагу:
– Сорока на хвосте принесла. Я прямо жду не дождусь. Ты с ними потреплешься, повернешь разговор на счастливый брак и прочие сладкие слюни, а потом – хлоп! «Итак, миссис Гамильтон, давно ли вы виделись со своим первым ребенком?» Она не поймет, назовет имя первого ребенка от Гамильтона, а ты примешь невинный вид и скажешь: «Нет, я говорю о вашей дочери, которая, по нашим данным, родилась в 1952 году и которую вы отдали в другую семью». После чего нам останется только сидеть и наблюдать, как они потеют и извиваются, не хуже червей на крючке. М‑м‑м, обожаю.
Дена болезненно скривилась.
– А Чарльз Гамильтон об этом знает?
– Да какая разница! Плевать на него! Если не знает, еще лучше. Мы сможем увидеть, как идеальный христианский брак разваливается прямо перед телекамерой. Самый жирный куш года, и падает прямо тебе в руки, ну, скажи, разве я о тебе не забочусь?
Уоллес ждал, что Дена бросится благодарить его за куш, но Дена повела себя совсем не так, как он ожидал.
– Айра, я этих людей хорошо знаю. Они согласились на интервью, чтобы оказать мне услугу. Они решат, что я вошла к ним в доверие, чтобы заманить в ловушку.
Уоллес поглядел на остальных.
– Причем на какую приманку, а!
Все заржали. Уоллес перевел взгляд на Капелло:
– Не ведись на ее невинный вид, Сид. Она прирожденная убийца. Сидит, улыбается, ласково поет им колыбельную, а только они расслабятся – вжик! – по горлу. Они даже не успевают понять, что их убило.
– Спасибо, Айра, всю жизнь только об этом и мечтала – прослыть убийцей, – сказала Дена. – Можно поговорить с вами наедине?
Теперь Уоллес забеспокоился.
– Да, конечно. Ребята, идите прогуляйтесь.
Трое мужчин вышли из кабинета. Уоллес перевел на нее взгляд:
– Что с тобой? Ты понимаешь, как нам повезло – заполучить такую драгоценность? Капелло мог схватить ее и удрать и втридорога запродать другим. Мне пришлось пообещать мерзавцу место второго продюсера, но я добыл для тебя эту историю. Ты должна быть благодарна.
– Я благодарна. Не в этом дело, просто…
Уоллес перебил в нетерпении:
– Ну что, что «просто»?
Дена наклонилась и посмотрела ему в глаза:
– Зачем?
– Зачем нанимать его? Пришлось, он мог другим продать эту историю.
– Нет, зачем эту историю поднимать?
– Что?
– Я спрашиваю – зачем?
– Ты что, шутишь? В этом как раз суть новостей.
– Разве? Не знаю. Это кажется таким… необязательным, что ли. Можно хотя бы предупредить ее, вместо того чтобы огорошивать в эфире?
– Слушай, мы отдаем этим придуркам Христа ради миллионы долларов, не облагаемых налогом, и ты хочешь дать им возможность контролировать интервью? Нет уж, черта с два. Мы спросим их о том, о чем, черт подери, пожелаем, это свободная страна.
– Я знаю, но…
– Да что с тобой? Вдруг заделалась Мэри Тайлер Мор?[14]Тебе не впервой задавать трудные вопросы. Гляди, как ты прищучила Босли и других. Они до сих пор визжат, а рейтинги зашкаливают.
– Да, но, Айра, это были мошенники, они обманывали всех. Они заслужили публичного разоблачения. Но Пэгги Гамильтон – милейший человек, она в жизни никого не обижала. Это же совершенно другое. Да и вообще, какой в этом смысл?
– Какой смысл? Какой смысл?! Смысл в том, что люди имеют право знать, какие они притворщики. Да ладно тебе, расслабься. Тебе достался лучший сюжет сезона, если не года, на подносе принесли.
– Айра, вы хоть понимаете, в какое положение меня ставите? И если я задам такой вопрос, люди меня возненавидят.
– Ой, да умоляю, ты что, шутишь? Тебя будут обожать. Собственная жизнь покажется им уже не такой паршивой. Ты станешь героиней, а ребята там, наверху, тебя полюбят. Твои фанаты придут в восторг из‑за того, что ты сказала правду об этой парочке. Пора тебе повзрослеть. Ты их жалеешь, а они далеко не такие невинные овечки, какими кажутся.
– Почему вы так в этом уверены?
– Я‑то знаю, поверь мне, они ничем не отличаются от остальных хапуг. И сбор средств в пользу обездоленных деток – скорее всего, сбор средств в пользу Гамильтонов.
– Айра, не заставляйте меня это делать. У них есть дети. Представьте, как это на них подействует. И верите вы или нет, они принесли людям много добра, их уважают.
– Ради всего святого, только не говори, что ты повелась на всю эту религиозную белиберду! Этот святоша – ханжа!
– Мы говорим о его жене. Даже если она совершила ошибку, что с того. Она же человек. Разве вы никогда не ошибались?
– Ошибался, разумеется, но я же не выставляю себя перед народом в роли какого‑то святого. Позволь я тебе кое‑что скажу. Ты хочешь быть хорошей, нести людям добро? Это твой шанс. Покажи, что плохо в этой стране. Людям нужно знать правду об этих говнюках. И это твоя работа. А хочешь жить в сказочной стране – поезжай в Диснейленд.
– Я не считаю их говнюками.
– Ладно, неважно, просто задай вопрос. Я знаю что делаю, ты еще будешь меня благодарить. Все, свободна, катись.
Уоллес махнул рукой, отпуская ее, придвинул к себе тезисы следующей передачи и погрузился в чтение. Дена еще немного посидела, потом встала, но у двери оглянулась:
– За что вы так ненавидите Чарльза Гамильтона?
– Ненавижу? – искренне удивился Уоллес. – Что ты. Я с ним даже не знаком, черт его дери.
Дена пошла на обед, но есть не могла. Айра ее многому научил, и она знала, что жизнь Пэгги Гамильтон разрушит не ее ответ, а сам вопрос. Однажды заданный, он откроет шлюзы для потока вопросов. А отказаться его задавать – значит не воспользоваться шансом получить работу на центральном телевидении. Перечить Айре Уоллесу равносильно увольнению. Столько лет она шла к этой цели, и на тебе. В одном Айра был прав. Она точно не святая. Она улыбалась и очаровывала людей перед камерой и затем внезапно огорошивала, выкладывая факты, нарытые людьми Уоллеса. Ей подсказали, как взять самое острое интервью года, и она с улыбкой произнесла в камеру: «Я знаю, наши продюсеры подписали соглашение не обсуждать в эфире обвинение в оскорблении и побоях, которое ваша первая жена выдвинула против вас в 1964 году, и я не стану его нарушать, но ответьте, как вы вообще относитесь к насилию?» Она знала всякие трюки и умело их применяла. Более чем умело. Она много раз задавала подобные вопросы не моргнув глазом, но тут что‑то было не так. Это был другой случай. Может, если бы они откопали что‑то скандальное или криминальное относительно самого Чарльза Гамильтона, она бы чувствовала себя иначе, но они устроили охоту за его женой. Дена прекрасно знала, что ради рейтингов Айра готов на самые грязные уловки. Меньше чем за год Айра поднял их новостной отдел с третьего места на второе и сейчас, похоже, нацелился на высшую строчку рейтингов.
Не успела Дена вернуться с обеда, как в ее кабинет без стука, точно к себе домой, ввалился Сидни Капелло и уселся, закинув ногу на ногу, напротив ее стола. Дена глядела на него с таким омерзением, будто это змея свернулась кольцами на красной кожаной кушетке.
А Капелло даже не смотрел на нее.
– Айра хочет, чтобы ты показала мне вопросы, которые собираешься задавать, я проверю, все ли в порядке. – Взгляд его скакал по комнате, будто Сидни искал мух. – Ну, я про эту, знаешь, про залетевшую женушку священника. Он хочет, чтобы мы работали вместе.
Дена встала:
– Ну уж нет. Мы с тобой вместе работать не будем, ясно, подонок?
Глаза Капелло остановились на ней.
– Эй, ты давай передо мной не выкобенивайся, слышь. Не хочешь со мной работать – твои проблемы, сестренка.
Последней фразы Дена не слышала, ибо в этот момент неслась по коридору как торнадо.
– Вы велели этой гадине работать со мной? – ворвалась она в кабинет Айры Уоллеса.
Тот, как водится, висел на телефоне. Он посмотрел на нее, поднял в приветствии руку и жестом велел сесть. Дена села и стала ждать. Она так злилась, что живот скрутило от боли. Дена несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Уоллес наконец положил трубку.
– Ну и о какой гадине мы ведем речь?
– Сидни Капелло. – Дена старалась сохранять спокойствие. – Вы сказали ему, что он будет со мной работать?
Уоллес сделал вид, что не понимает, в чем тут проблема.
– Да, и что? Я же говорил – мне пришлось сделать его вторым продюсером.
– Айра, в отличие от вас, я не могу находиться с ним в одной комнате. Достаточно и того, что мне приходится работать с этими двумя кретинами, которых вы называете «исследователями», но этот парень совершенно омерзителен.
– Ладно, как скажешь. Я думал, он тебе сумеет помочь, только и всего. У вас личная несовместимость – что ж, не страшно, подумаешь. Не хочешь – не надо, делов‑то. Что‑нибудь еще?
– Как вы можете ему доверять, Айра? А вдруг он врет про Гамильтонов? Вдруг он все выдумал?
– Он не врет. Мы проверили дважды. Может, он и подонок, но подонок‑эксперт. Тебе могут не нравиться факты, которые он разнюхивает, но он – лучший. Доверять ему? Да я тебя умоляю, он родную бабушку продаст, если сможет заработать десять центов, но профи.
– Как можно работать с человеком, которому не доверяешь? Не понимаю.
– Работа есть работа, при чем тут доверие. Чтобы делать бизнес, не обязательно доверять.
– Вам, возможно, и не обязательно, а мне обязательно! И я не могу задать этот проклятый вопрос.
– Стоп. Только не начинай по новой. Знаешь, детка, ты меня разочаровываешь, а ведь я столько труда в тебя вложил. Вроде ты хотела постоянную работу на центральном телевидении, а что вытворяешь сама?
– Все так, Айра, но я знакома с Пэгги Гамильтон, она мне доверяет, и муж ее доверяет. Я же только благодаря нашей дружбе и получила их согласие на интервью.
– Понятно. А скажи, она же знает, кто ты, правда?
– Да, но…
– Так вот, бизнес есть бизнес. Они это понимают. Зачем они вообще согласились на это интервью? Деньжат сорвать, вот зачем. Они знают, что почем. Ты делаешь свою работу, они используют тебя, ты используешь их, – бизнес. Брось, ты и сама это прекрасно понимаешь. Не будь размазней, а иначе собирай манатки и садись на первый автобус до своего Задрипан‑Спрингс.
Дену передернуло. Уоллес глянул на часы и поудобнее развалился в кресле.
– Позволь, я расскажу тебе небольшую историйку. Дед мой приехал в эту страну без гроша в кармане. Ему пришлось торговать вразнос, всю жизнь. Он продавал пуговицы, ходил от двери к двери, работал по восемнадцать, девятнадцать часов в день. Но за жизнь он собрал пятнадцать тысяч долларов и заплатил за мою учебу в Нью‑Йоркском университете. Знаешь, сколько он ради этого продал пуговиц? Однажды, мне было четыре, он повел меня в кухню и поставил на табурет. Протянул руки и сказал: «Прыгай». Я боялся. Он сказал: «Давай, прыгай. Я поймаю». Я все равно не прыгнул. Он сказал: «Ты что, мне не доверяешь? Я же твой дедушка». Тогда я прыгнул – и что же? Ударился об пол, разбил губу. Он посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Это твой первый урок по бизнесу, парень. Никогда никому не доверяй. Даже мне. Смотри не забывай». – У Уоллеса даже слезы навернулись на глаза. – Господи, как я его любил. И вот что я тебе скажу. Слова его я запомнил навсегда.
– В этом‑то и разница между нами, Айра, – сказала Дена. – В детстве дедушка тоже проделал со мной такую штуку, только он меня поймал.
– Ага, только не обманывай себя, не думай, что он оказал тебе услугу.
Шанс
Нью‑Йорк
1973
В субботу в четыре тридцать утра Дена сидела в своей гостиной и ела размороженные макароны с сыром. Всю ночь она не спала, мучилась над сценарием интервью, ходила взад‑вперед и гадала, что же делать. Она всегда легко принимала решения, когда дело касалось карьеры. Ей была ясна цель, и она шла к ней, даже если для этого надо было кого‑то замарать. Она не задумываясь бросала работу ради другой, лучшей, и не оглядывалась. Но с этим интервью было иначе, что‑то тревожило ее, даже пугало. Религия была тут ни при чем, не думала она и о том, что Гамильтоны ее возненавидят: она всегда могла соврать, мол, продюсер сказал ей, что все знают о первом ребенке. Дело было в чем‑то другом, с чем она не могла смириться. Может, боялась, что, навреди она Гамильтонам, ей больше никто не даст интервью? Или что хорошие люди от нее отвернутся? Или просто в том, что Пэгги Гамильтон была женщиной и казалась такой уязвимой, такой беззащитной? А может, причина в том, что ей омерзителен Сидни Капелло? Почему она ощущает такую угрозу? Она прошла в ванную комнату, включила свет, поглядела на свое отражение и испугалась того, что увидела. На мгновение ей почудилось, что лицо в зеркале – это лицо ее матери.
В восемь она позвонила. К телефону подошел младший сын Гамильтонов, Дена попросила позвать мать. Пэгги Гамильтон взяла трубку и милым голосом сказала:
– Алло.
– Миссис Гамильтон, это Дена Нордстром.
– А‑а, привет, Дена.
– Миссис Гамильтон, послушайте, я насчет интервью. Не могли бы мы встретиться? Это крайне важно. Мне очень нужно с вами поговорить, наедине.
– Конечно. Заходите в любое время. Или, может, мне прийти к вам на работу в понедельник?
– Нет, лучше встретиться раньше и где‑то в другом месте.
Дена предложила «Лоран» на Пятьдесят шестой – приятный, старомодный ресторанчик, куда, как она знала, ни Айра, ни его знакомые не заглядывают. Она пришла за десять минут до встречи и попросила столик в глубине. На ней был шарф и темные очки, и чувствовала она себя, как в фильме с Джоан Кроуфорд. В десять минут пятого она уже вся изнервничалась, выкурила полпачки сигарет и выпила два стакана «отвертки» – водки с апельсиновым соком. И тут появилась улыбающаяся Пэгги.
– Ага, вот и вы. Едва признала вас в этих очках. Простите, что опоздала. Прощаете?
– Конечно, я сама только пришла. Хотите выпить… чая или кофе?
– Разве что чашечку чаю.
Дена сделала знак официанту и заказала чай и для себя еще одну «отвертку». Руки ее тряслись, когда она прикуривала очередную сигарету.
– У вас все в порядке? Что‑то стряслось? По телефону у вас был расстроенный голос.
Дена прикурила, оказывается, с фильтра.
– Да, кое‑что беспокоит. Я прямо не знаю, как и спросить, это такой личный вопрос. Очень личный, но…
Пэгги Гамильтон ждала, но Дена, двадцать раз репетировавшая в уме, вдруг потеряла дар речи.
– Мы, конечно, не очень хорошо знакомы, но… Я так и думала, что не смогу, о боже, не знаю, как сказать…
Пэгги, которая была старше, положила руку ей на запястье:
– Дена, что бы вас ни волновало, лучше всего поговорить с кем‑то. Все, что вы скажете, дальше меня не пойдет. Вы же знаете, что можете мне доверять, правда?
Когда официант отошел, Дена все еще медлила.
– Если я могу вам чем‑то помочь, то буду рада. Вы же знаете, как мы с Чарльзом к вам относимся.
Дена сказала:
– В том‑то и проблема. О господи… простите, но это оказалось труднее, чем я думала. – Она помолчала. – Ладно, дело в том… в общем, речь не обо мне, а о вас.
– Обо мне?
– Да. Но прежде всего я хочу, чтобы вы поверили: я ничего не знала до вчерашнего дня. Когда готовишься к интервью, помощники собирают материал, чтобы помочь тебе с вопросами, и прочее. И… Я не доверяю парню, которого нанял мой босс, поэтому мне нужно знать, правда это или нет, а если это какая‑то ошибка, я должна быть в курсе.
– В чем дело?
– Мой босс хочет, чтобы я спросила: не было ли у вас… по крайней мере, они думают, что у вас, вероятно… мог быть еще один ребенок, до замужества.
Дена увидела испуг в глазах Пэгги Гамильтон и сразу поняла, каков будет ответ.
– О господи, Пэгги, я надеялась, что они ошиблись. Мне так жаль, если бы я только знала, я ведь не должна была обсуждать это с вами до передачи. Но я не смогла.
– Как вы узнали?
– Это не я, Пэгги, честное слово. Один ублюдок, который выполняет такого рода работу, поехал в ваш родной город в Кентукки, поспрашивал там, выискивая какую‑нибудь грязь про вас, и обнаружил человека, который назвался отцом ребенка и сказал, что готов поклясться в этом.
Пэгги была подавлена.
– Зачем, зачем ему было рассказывать об этом сейчас, после стольких лет?
– Может, думал, что получится из этого извлечь какую‑то выгоду. Может, для него это шанс прославиться, может, ему пообещали, что он попадет на телевидение. С людьми такое случается.
– Понятно.
– А Чарльз об этом знает?
– Да. Дочь не знает. – Она подняла взгляд на Дену: – Не понимаю. Зачем им понадобилось меня об этом спрашивать?
– Ох, Пэгги, что тут скажешь, – покачала головой Дена. – Так, в общем, всегда делают – пытаются нарыть что‑то, что может шокировать. Не только с вами так поступили. Просто им… о господи, им важно поднять рейтинг. Все проще простого. Я чувствую себя распоследней скотиной, но единственное, что я могла сделать, – это предупредить вас. И если я вас не спрошу, это все равно каким‑то боком вылезет. Раз уж информация попала к ним в руки, ей дадут ход.
– Знаете, забавно. Я всегда боялась, что в один прекрасный день это вскроется. Многие годы готовилась, а теперь, когда это случилось, просто раздавлена. Вот уж не думала, что это произойдет именно так. Наверно, я все же выпью, если не возражаете.
Дена сказала:
– Конечно, прошу вас, мне тоже надо добавить.
Она попросила официанта принести еще два коктейля и подвинула свой стакан Пэгги. Та выпила. Теперь у Пэгги руки дрожали, а не у Дены.
– Пэгги, поверьте, мне так жаль, я изо всех сил старалась отговорить их, но впустую. Мне придется задать этот вопрос. Айру просто убить мало. Мне нельзя было даже встречаться с вами. Они пытались найти какую‑нибудь пакость про Чарльза, а раскопали вот это.
– Ясно. Интересно, что же с нами теперь будет.
– Расскажите, что тогда произошло, при каких обстоятельствах? И как удавалось столько лет это скрывать?
– Мне едва пятнадцать стукнуло, а ему было двадцать три. Я была полная дура. Ничего про секс не знала. Нас было восемь детей у мамы, и, видимо, мне льстило его внимание. Наверное, я жаждала любви. Он был мой дядя. Сказал, что любит меня и что я особенная… Это было‑то всего один раз, а спустя примерно месяц меня стало тошнить, и я совершенно не соображала, что со мной. Пришел врач и сказал моему отцу, что я беременна. Понимаю, сейчас в это трудно поверить, но мы были очень религиозной семьей и никогда о таких вещах не говорили. Самое странное – он все отрицал, говорил, что это не он, что я лгу. И ему поверили, а меня отослали жить к маминой сестре. Я родила, на следующий день девочку забрали, и с тех пор не проходило дня, чтобы я не думала о ней. Как она там, здорова ли, счастлива ли. Но я подписала бумагу, отдала свои права. Знали бы вы, как это тяжело – не иметь возможности даже поискать ее. Но я не могу с ней так поступить – так ее опозорить. А теперь вот пожалуйста. – Она смотрела вдаль. – Если он обидит мою дочь, я его никогда не прощу.
Дена вдруг снова занервничала.
– Простить его? Кажется, вы не совсем понимаете. Вся ваша жизнь может разлететься вдребезги. Огромная работа, которую вы с Чарльзом делаете. Вы должны чувствовать ярость!
– Ох, поверьте, я в ярости, – сказала Пэгги, – и страшно мне до смерти, но что я могу сделать‑то?
Дена, подогретая водкой, в отчаянной браваде заявила:
– Зато я могу кое‑что сделать. Я подам заявление об уходе, вот что. Скажу – если они будут настаивать, я уйду. Меня, может, и так уволят, если разнюхают, что я вам сказала. Так что я просто приду утром в понедельник и уволюсь.
– Нет, Дена, не вздумайте. Вы говорили, об этом все равно так или иначе узнают.
– По крайней мере, не от меня. А если узнают, все отрицайте. Скажите, что этот человек лжет. Поверят вам и Чарльзу, а не этому ублюдку.
– Не могу.
– Подумайте. Это сломает вам жизнь. Вас же превозносят. Им будет все равно, кого вы пытаетесь защитить. Им важно одно: что вы родили ребенка, не будучи замужем, и скрыли этот факт. Думаете, вас простят? Нельзя ломать себе жизнь из‑за одной‑единственной ошибки двадцатилетней давности. – Дена тронула ее за руку: – Послушайтесь меня, Пэгги, отмените это чертово интервью. Скажитесь больной, или что ваша мама при смерти, да что угодно придумайте, только откажитесь. Наймите убийцу, мне плевать, только сделайте что‑нибудь. Они нечестно играют. Кому и что вы должны? Пэгги, не будьте дурочкой, вы не обязаны раскрывать душу перед этими людьми. Сам Иисус Христос солгал бы, попади он в вашу ситуацию!
– Я должна поговорить с Чарльзом. Не знаю, как быть.
– Я говорю вам, как быть. Солгите.
– Но это правда.
– Тогда скажите, что вас изнасиловали.
– Но меня не насиловали… В смысле, я сама позволила ему поцеловать меня. Может, я сама была виновата, я же не говорила «нет» до тех пор, пока…
– В каком смысле – виновата? Вам было всего пятнадцать. А ему сколько, говорите?
– Двадцать три.
У Дены загорелись глаза.
– Вот оно, Пэгги, пригрозите ему! Вы же были несовершеннолетней. Он может сесть в тюрьму за изнасилование.
– Изнасилование?
– Да!
– Нет. Так я с ним поступить не смогу.
Дена кинула взгляд на парочку, занявшую соседний стол, и обнаружила, что в ресторанчик потянулись на обед люди.
– Знаете, нам лучше уйти. Отправляйтесь домой и поговорите с Чарльзом.
– Дена… Не знаю, как вас благодарить за предупреждение. Не представляю пока, что можно тут сделать, разве что молиться.
– Ну, можете молиться, если хотите, но поначалу я бы пригрозила ему арестом.
– Дена… – теперь Пэгги взяла ее за руку, – как бы то ни было, пообещайте, что не станете из‑за этого увольняться. Я не переживу, если еще и это будет на моей совести.
Дена кивнула:
– Ладно, обещаю.
– Спасибо. – Пэгги сжала ей руку.
Дена подождала несколько минут, чтобы не увидели, как они выходят вместе. На улице она почувствовала слабость в ногах и поняла, что на самом деле храбрости в ней меньше, чем казалось.
Власть как игра
Нью‑Йорк
1973
Следующие несколько дней на работе Дена ощущала себя узником камеры смертников. Позвонит ли Айра? Чем ближе к интервью, тем страшнее ей становилось, тем сильнее не хватало воздуха. В это утро она потянулась за таблеткой валиума и едва не выпрыгнула из собственной кожи от телефонного звонка.
– Да?
– Быстро ко мне! – рявкнул Уоллес.
Дена шла по коридору, и сердце ее колотилось как бешеное. Может, это последние метры перед концом ее карьеры. Она негромко постучала.
– Входи. – Уоллес встал и самолично закрыл дверь. – Сядь.
Он сердито смотрел на нее через стол.
– Я знаю, это не разобьет тебе сердце, но придется отменить этот чертов вопрос насчет ребенка Гамильтонихи.
– Почему?
– Джулиан Амзли не разрешает. Боится, что его засудят.
– Почему?
Уоллес жахнул кулаком о стол.
– Да потому что этот хрен чертов, которого откопал Капелло, теперь утверждает, что наврал! И ему хватает наглости, черт бы его подрал, отрицать эту хренотень про ребенка, так что все отменяется. – Уоллес отдышался и продолжал: – Представь, ублюдок отказывается от своих слов. Сукин сын, ренегат чертов. С кем приходится дело иметь, а! Лгуны, обманщики, жулики. Никакой совести у людей не осталось.
Дена понятия не имела, как Гамильтонам удалось заставить негодяя отказаться от своих слов, но она быстренько собралась с мыслями и провернула такой спектакль, что ее учитель театрального мастерства в колледже мог бы ею гордиться. Она посмотрела на босса так, будто тот объявил о своем желании принять сан священника.
– Вы хотите сказать, Айра, что после всей нервотрепки, что вы мне устроили по поводу сценария интервью, я не могу им воспользоваться? Просто не верится. Нет, не верю! – Она встала и принялась вышагивать по кабинету. – Да плевать мне на Джулиана Амзли, кто он там у нас, директор телекомпании, что ли? Я задам этот чертов вопрос, и все тут. Это же новостная программа, между прочим! Он не имеет права вмешиваться в новости!
Уоллес запаниковал.
– Ты что, хочешь, чтобы нас всех уволили?
– Плевать, это дело принципа.
– Зато мне не плевать. Для меня дело принципа – не потерять работу.
– И что прикажете мне теперь делать, Айра? Я уже весь сценарий разработала. И в результате мне остаются какие‑то розовые слюни, а на переписывание меньше двадцати четырех часов.
Уоллес попытался ее успокоить:
– Знаю, но что я мог поделать‑то? Скажи, что тебе нужно? Как я могу помочь?
– Вот он, ваш хваленый Капелло, лучший из всех, да? Даже не проверил источник, и с чем я осталась, только поглядите!
– Ладно, ладно, это было глупо. – Уоллес поднял руки, защищаясь. – Ну застрели меня.
Теперь Дена наслаждалась игрой.
– Короче, я не успею подготовиться к завтрашнему дню. Вам придется отменить интервью.
– Нет‑нет, это невозможно. Оно уже в программе.
– Слушайте, Айра, это мне там выглядеть дурой, а не вам. Посадить бы вас с Капелло перед камерами без подготовки и поглядеть, как вам это понравится.
– Ну хорошо, хорошо, ты высказала свое мнение. Что еще я могу для тебя сделать? Хочешь крови моего первенца – бери его, он твой. Только не злись на меня, ладно? Чего ты хочешь? Скажи.
То, что в следующий миг сказала Дена, удивило ее саму, но, произнеся эти слова, она поняла, что действительно этого хотела.
– Хочу, чтобы вы уволили задницу Капелло.
– Этого не могу. Я его только что нанял.
– Я хочу, чтобы его уволили.
– Хочешь, чтобы его уволили. А теперь давай серьезно.
– Я серьезно.
– Слушай, даже если бы я и захотел, – а я не хочу, – я бы не смог его уволить. У него контракт. Тут речь о деньгах.
– Айра, не говорите, что вы в этом контракте не оставили для себя какую‑нибудь лазейку. Вы всегда так делаете.
Тут у Айры прояснилось в голове.
– Эй, погоди‑ка, чего это ты мне тут раскомандовалась – кого увольнять, кого не увольнять? Ты кто вообще такая? Сама еще не получила постоянный контракт.
Она облокотилась о его стол.
– Я так скажу. Если он через час не вылетит отсюда, я буду до того огорчена, что не смогу работать над сценарием интервью, а Гамильтоны без меня не согласятся на съемки. Я уже говорила, они меня любят и доверяют мне. И останетесь вы на двадцать минут с пустым эфиром.
– Слушай, ты мне так не шути. Это же шутка, правда? Ты же не хочешь так поступить с Капелло. Бедняга допустил одну дурацкую ошибку. Будь сердобольна. Несчастному недотепе и без того плохо. Слышала бы ты, что он говорил. Он так горевал, что подвел тебя. Чуть не в слезах тут сидел.
Уоллес видел, что ее это не трогает. Во взгляде Дены светилась непреклонность, какой он раньше не замечал. Они долго смотрели друг на друга в упор. Наконец Уоллес сказал:
– Ладно, ладно, но это грязный шантаж. Говорю тебе, ты совершаешь ошибку. От Капелло было бы много пользы.
– Еще одно. – Дена встала. – Я хочу при этом присутствовать.
Уоллес ушам своим не верил. Он посмотрел на нее с горечью и покачал головой:
– Что с тобой сталось? Ты же была такой доброй, милой девочкой.
Дена не ответила.
Через сорок пять минут Капелло вернулся с обеда, и Дена сидела напротив, пока Уоллес его увольнял.
Сидни Капелло тут же накинулся на Дену:
– Ах ты сука, я тебе за это отплачу. Ты у меня дождешься…
Уоллес обошел стол и стал теснить его к выходу.
– Да, да, да, мы все знаем, какой ты крутой, Сидни, а теперь убирайся к черту.
Он вытолкал его и захлопнул дверь. Потом сел.
– Ну, довольна?
Дена улыбнулась:
– Ни за что в мире не пропустила бы этого зрелища.
Шагая по коридору, она чувствовала приток какой‑то невероятной силы. Впервые в жизни ее охватило ощущение власти, и она вдруг поняла, почему мужчины готовы за это драться. Отличное ощущение! В этот миг она была рада, что не похожа на Пэгги Гамильтон. Ей нет надобности прощать Капелло.
Откинувшись в кресле, Уоллес раскурил погасшую сигару. Он тоже чувствовал подъем. Только причиной тому было восхищение собственной проницательностью – здорово, что он взял на работу Дену Нордстром. Черт, ну и крута. Даже бровью не повела, когда он увольнял Сидни. И перед ним самим не спасовала. Бывало, он ошибался в людях, но тут с самого начала подозревал, что за этой невинной мордашкой пряталась личность, и он мог ее использовать против этих ханжей и лицемеров на центральном телевидении, которые смотрели на него сверху вниз. Вот с ее‑то помощью он их и вытолкнет из бизнеса. Особенно этого важного, напыщенного диктора новостей, Кингсли, которого Уоллес с превеликой радостью выпнул бы из его королевского трона. Говард Кингсли однажды отказался с ним работать, в результате из рук уплыл серьезный проект на центральном телевидении, и Айра ему этого не забыл. Он дотянулся до телефона и набрал номер кабинета, выделенного Сидни Капелло. Тот взял трубку.
– Это я, Айра.
Сидни принялся ругать его на чем свет стоит, угрожая судом, но Айра прервал его:
– Эй, эй, погоди… да погоди же. Я знаю, что сказал, но послушай сюда. – Он заорал: – Да послушай, черт тебя дери! Ни на кого ты в суд не подашь. Я звоню сказать, чтобы ты всерьез ничего не принимал. Ну не сошлись вы характером, должен же я был это уладить, так что не фырчи. Внесем поправку в контракт, подумаешь. Ты просто не будешь приходить на работу. Что в этом такого ужасного? Сиди себе дома, присылай сюда работников и деньги получай. Она ничего не узнает. Ты счастлив, я счастлив, она счастлива. Я знаю, что обещал тебе место в офисе, ну не вышло, что ж теперь. Она тебя не переваривает. Зарплата тебе будет идти, а в конце года, возможно, и премию отхватишь, лады? Со временем все утрясется. Поверь мне.
Капелло чувствовал горькое разочарование. Это был его шанс, может быть, единственный, попасть на большое телевидение. Никто кроме Уоллеса не нанял бы его, и тут благодаря этой блондинке он оказался там, откуда начал. Ничего от него не надо, кроме оплачиваемой информации, которую он должен собирать, сидя в дрянном гостиничном номере. Личный кабинет, титул продюсера – все из‑за какой‑то зазнавшейся сучки, которая ставит себя выше других, полетело в тартарары. Чтоб ей пусто было.
Бросая в коробку вещи, всего несколько дней назад принесенные в кабинет, он кое‑как успокоил себя цитатой, хранившейся в ящике стола: МЕСТЬ – ЭТО БЛЮДО, КОТОРОЕ ЛУЧШЕ ВСЕГО ПОДАВАТЬ ХОЛОДНЫМ.
Ничего, жизнь – долгая история.
Мой герой
Нью‑Йорк
1973
Через две недели после интервью с Гамильтонами Дена и почти весь состав работников телевидения, включая Айру Уоллеса, пришли на устроенный Сердечным фондом обед в «Уолдорф‑Астория». Человеком года был признан Говард Кингсли, мэтр новостного телевещания и один из последних по‑настоящему великих дикторов Америки. Его представили как человека, чьи лицо и голос были для страны опорой в любом кризисе в последние тридцать лет, человека, который всегда утешит, убедит, что все в порядке, или разделит со всеми печаль. Для Дены и правда его лицо и голос казались настолько знакомыми, будто она знала его всю жизнь.
Сейчас, в свои шестьдесят четыре, Кингсли был еще красив, вдумчив, спокоен и прекрасно говорил. Его ответная речь всех очаровала. Он поблагодарил жену за верность, за то, что продержалась рядом с ним сорок лет в богатстве и бедности (в основном в богатстве), и сказал, что без нее он, вероятней всего, продавал бы сейчас страховки в Де‑Мойне, штат Айова. Что жена и их дочь Анна всегда были «его надежной гаванью в бушующем море телевещания». За эту короткую речь ему пять минут аплодировали стоя, и даже такой умудренный, по ее мнению, профессионал, как Дена, была безмерно счастлива находиться с ним в одном зале. Во время обеда она попыталась объяснить себе, что же так отличает Кингсли от большинства остальных работников телевидения, с которыми она была знакома. Потом до нее дошло: честность, вот что. Не то чтобы он говорил или делал нечто особенное, просто, слушая его, ты понимал, что он прямой и порядочный человек, который наверняка говорит тебе правду. Он ничем не отличался от других, но в телемире честность постепенно становилась раритетом, все больше напоминая свет во мраке. Дена смотрела на его жену и дочь и чувствовала то, что всегда чувствовала, глядя на отца с дочерью, – грусть, смешанную с завистью. Своего отца она видела только на фотографии. Она завидовала даже дочурке Айры Уоллеса. Он мог быть презреннейшим из презренных, но дочку свою обожал.
После обеда, выходя, Джей‑Си сказал:
– Кстати, у нас приглашение на прием к Кингсли, это наверху.
– Какой прием?
– Небольшой прием для узкого круга друзей, который устраивает Джанет Рокфеллер.
Джей‑Си был в числе основателей фонда и много кого знал.
Идти туда Дене не хотелось.
– Но почему?
– Я там никого не знаю. Мы с ним не друзья, подумает еще, что я напрашиваюсь.
– Да ну, брось. Я друг Джанет. Пошли.
– Иди, я тебя здесь подожду.
Но Джей‑Си отказов не принимал, и через пять минут Дена обнаружила себя в номере люкс наверху, на вечеринке для директоров всех трех телекомпаний, включая Джулиана Амзли, человека, стоящего во главе их телекомпании. Она была в ужасе, когда он встретился с ней взглядом. О боже, подумала Дена, теперь он будет считать, будто я прихожу на вечеринки незваной, но Амзли кивнул ей с явным удовольствием. Спустя тридцать минут, которые Дена провела, пытаясь слиться со стеной, она увидела, что Джанет Рокфеллер зовет всех, дабы представить почетному гостю. Теперь Дена вместе с Джей‑Си оказалась в очереди и хотела одного – провалиться сквозь землю. Говард Кингсли приближался, пожимая каждому руку и произнося несколько слов, и, когда Дену наконец представили, она чуть не присела в реверансе. Но как‑то ей все же удалось сохранить видимость спокойствия и сказать:
– Поздравляю, сэр, мне очень понравилась ваша речь.
Говард взглянул на нее с легкой усмешкой и кивнул:
– Большое спасибо, юная леди.
Она хотела отойти, но он добавил:
– Кстати, мисс Нордстром, я видел интервью с Гамильтонами. Хорошая работа. Давайте как‑нибудь пообедаем.
Дена выдавила «Спасибо», и тут хозяйка подвела следующего гостя.
Она не ослышалась? Он в самом деле сказал: «Хорошая работа, давайте пообедаем» – или это была галлюцинация? Может, она неверно поняла, может, он, наоборот, сказал: «Отвратная работа, давайте побеседуем»? Джей‑Си стоял сзади, и Дена схватила его за руку.
– Ты слышал, как он сказал: «Давайте пообедаем»?
– Да.
– Уверен?
– Да. Я же был рядом.
– О боже… как думаешь, чего он хочет?
Джей‑Си засмеялся:
– А ты как думаешь? Хочет сказать, что ты самая восхитительная и самая талантливая женщина в Нью‑Йорке.
– Не говори глупостей. Он правда сказал: «Хорошая работа»?
– Да.
– Как думаешь, что это значит?
– Это значит, он считает, что ты сделала хорошую работу.
– И он это действительно сказал?
– Да, Дена. Мне что, диктофон с собой носить, чтобы записывать сказанные в твою честь комплименты?
– Нет, просто кто бы мог подумать, что такой человек будет меня смотреть. Я же просто ведущая каких‑то глупых интервью, призванных заполнить пробелы в эфире.
Уже в такси Дена сказала:
– Послушай, давай не пойдем домой, я слишком возбуждена. Поехали в «Сарди».
Пока машина мчалась через весь город, Дена не умолкала.
– До сих пор не могу поверить. Знаешь, Джей‑Си, я тебе не говорила, но он всегда был моим героем.
– Говорила.
– Правда? Попасть на такой обед в его честь – уже счастье, а уж познакомиться с ним лично…
Джей‑Си хмыкнул. Ему нравилось наблюдать за ее радостью.
– Не смейся, Джей‑Си, ничего смешного. Разве у тебя никогда не было предмета обожания, на которого ты хотел быть похожим?
– Был. Хью Хефер.[15]
– Да ну тебя. Ну правда, скажи, разве ты не удивился, что он мне столько внимания уделил?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я заранее знал, что он хочет с тобой познакомиться.
– Как это?
– Он просматривал список приглашенных. И сказал, что тебя особенно хочет видеть.
Дена взвизгнула.
– Джей‑Си, я тебя задушу! Почему же ты ничего не сказал? Я из‑за тебя вела себя как последняя дура. Могла бы заранее придумать, что сказать, порепетировать, вместо этого «Поздравляю, мне понравилась ваша речь». Курица! Почему ты меня не предупредил?
– Потому что скажи я тебе заранее, тебя бы от волнения вырвало ему на костюм.
– Что он сказал? Он сказал, что хочет меня видеть?
– Нет, он сказал: «Я буду рад с ней познакомиться».
– Джей‑Си, я сейчас не шучу. Повтори все точно, слово в слово. Не выдумывай.
– Дена, когда он увидел твое имя в числе предполагаемых гостей, он сказал Джанет, цитирую: «Да, я буду рад с ней познакомиться».
Позже, в баре «Сарди», после четырех бренди (впрочем, выпила она меньше, поскольку два пролила на платье), Дена спросила:
– Интересно, а что он имел в виду под словом рад?
Придя домой, она выкинула платье в мусорную корзину. Платье дорогое, но Дене было плевать, она до сих пор была на седьмом небе. Жаль, что некому позвонить, рассказать. Как всегда, в самые счастливые моменты жизни ей больше всего не хватало мамы.
Давайте пообедаем
Нью‑Йорк
1973
Дена чудом удержалась, чтобы не разболтать на работе, что произошло, когда она встретилась с Говардом Кингсли, и теперь была этому рада. Прошло две недели, а от него ни слуху ни духу.
Может, он забыл, а может, раздавал предложения «Давайте пообедаем» направо и налево? Почему бы и нет, собственно, ведь она сама по десять раз в день говорит людям «Давайте как‑нибудь пообедаем», вовсе не собираясь ничего подобного делать, если, конечно, от этого не будет прямой выгоды. Какая же она была дура, самовлюбленная дура, чтобы решить, будто он в самом деле станет тратить на нее время. Она же никто, очередная девица, которая, не имея ни таланта, ни опыта, пытается втиснуться в большое телевидение.
Зазвонил телефон.
– Мисс Нордстром?
– Да?
– Это Говард Кингсли. Звоню узнать, свободны ли вы в четверг, чтобы со мной пообедать?
– Э‑э… ага… четверг. Давайте поглядим… – Она притворилась, будто сверяется с ежедневником, листает воображаемые страницы. – Поглядим, четверг, четверг…
И вдруг прекратила этот фарс.
– Ой, да кого я пытаюсь обмануть, конечно, я свободна, мистер Кингсли, и буду счастлива составить вам компанию.
Кингсли засмеялся:
– Вот и отлично. Обычно я обедаю в «Карлайле». Там тихо и кормят хорошо. Вам подходит?
– Ну конечно.
– Что ж, тогда в четверг, скажем, в двенадцать тридцать?
– Отлично, буду.
– Хорошо, договорились.
– Да, сэр.
Дена положила трубку и сморщилась. Почему она сказала «Да, сэр»? «Он подумает, что я идиотка. Помни, он просто человек, из плоти и крови, как и все остальные». Принимая аспирин, она заметила, что ладони влажные. Она не знала, зачем глотает таблетку, действовала на автомате. Потом подумала, что все же стоит проверить, не занят ли у нее четверг. Как будто ради такого случая она не отказала бы кому угодно, хоть королеве Англии или Полу Ньюману. Ей, конечно, страшно не хотелось бы отказывать Полу Ньюману, но, слава тебе господи, такого выбора делать не пришлось. Четверг был совершенно свободен.
Наконец, спустя каких‑то восемь лет, – по крайней мере, ей казалось, что прошло не меньше, – наступил четверг, и всю дорогу до «Карлайла» Дена разговаривала сама с собой. «Ты работаешь на телевидении почти семь лет, ты не соплюшка какая‑нибудь, ты взрослая женщина. Он тебя не укусит. Если будешь нервничать, он тоже занервничает. Выглядишь прекрасно. Во рту у тебя мятная конфета, ты замечательно пахнешь, у тебя ни прыщиков, ни пятнышек. Ногти чистые, пить ты не будешь, если, конечно, он не станет, тогда закажешь „Кровавую Мэри“… Нет, а то будешь пахнуть томатом. Что ж заказать? Что‑нибудь легкое, но не скучное». Пока она решала, такси дернулось и остановилось. Приехали. Дена дала водителю чаевые, дожевала конфету, вдохнула побольше воздуха и вошла. Метрдотель сразу ее признал.
– Здравствуйте, мисс Нордстром, мистер Кингсли ждет вас. Сюда, пожалуйста.
Он провел ее через весь зал в дальний угол. Здесь было полно деловых женщин и бизнесменов, все как один подняли на нее глаза, но старались в открытую не пялиться на шикарную длинноногую блондинку. Все, кроме шести латиносов, не пытавшихся изображать утонченность. Они дружно повернулись и уставились на нее.
Мистер Кингсли поднялся и протянул Дене руку:
– Рад, что вам удалось выкроить время. Вы, должно быть, весьма занятая леди.
– Спасибо, – сказала Дена. – Польщена, но, поверьте, я отнюдь не такая занятая, как может показаться.
Он улыбнулся:
– Радуйтесь, коли так, этому скоро наступит конец. Можно заказать вам выпить?
Она глянула, пьет ли он сам. Пьет. Она сказала как можно небрежнее:
– Конечно. Я тоже буду мартини.
– Отлично. – Он подозвал официанта: – Джейсон, принеси мисс Нордстром то же, что и мне. – Затем повернулся к ней: – Надо сказать, все мужчины ревнуют, а все женщины шушукаются, оттого что за моим столиком столь красивая юная леди. Всякий раз, как я вожу дочь обедать, происходит то же самое, и мне это, честно говоря, нравится.
Дена расслабилась: можно не волноваться, он не ищет любовных приключений. Как хорошо, что он дал ей это понять в столь изящной форме.
– Мистер Кингсли, я видела вашу дочь на обеде, она красавица.
– Спасибо. Нам повезло, что она не пошла в меня, а унаследовала красоту матери.
Официант принес коктейль, и Дена успела сделать большой глоток, прежде чем поняла, что мартини смешан с джином. Но продолжила мило улыбаться, чтобы он не заметил, что у нее слезы выступили на глазах. Она всегда была немного близорука, но стоило выпить глоток спиртного – могла углядеть, что написано маленькими буквами в меню на другом конце зала. Кингсли спросил, с чего началась ее карьера, где она работала до Нью‑Йорка. Дена изложила краткую версию долгой истории. Они заказали еду, а после обеда Кингсли попросил принести кофе.
– Кажется, я уже говорил о вашем интервью с Гамильтонами.
– Да, говорили.
Он смотрел прямо перед собой. Затем откашлялся.
– Насколько я понимаю, вы пошли своим путем, делая это интервью… Разошлись в интересах с телевидением, так сказать.
Дена запаниковала. Откуда он узнал?
– Ну, я… Чарльз и Пэгги – мои друзья.
– А‑а… Вы, разумеется, понимаете, что могли потерять работу, выделывая такие трюки.
– Я знаю.
– Это был глупый поступок, учитывая, что ваша карьера только начинается.
У Дены упало сердце. Она почувствовала себя на десять лет старше.
– Да, наверное.
– Но я лично подумал, что это чертовски порядочный поступок.
– Правда? В смысле, вы серьезно так думаете?
Он улыбнулся.
– Да.
– Ох, спасибо вам. Но если честно, не знаю, так ли уж это было порядочно. По‑моему, я просто пыталась спасти свою шкуру, не потеряв при этом работу.
– Может, вы и пытались шкуру спасти, но заодно приобрели хорошую репутацию, пойдя на большой риск ради спасения других. На это непросто решиться. Я и сам попадал в подобные ситуации. Каковы бы ни были настоящие причины, ваш инстинкт сработал. Вы сделали выбор, и он оказался верным.
– Вообще‑то босс был ужасно зол на меня. Я думала, он меня уволит. Он, как бы это сказать… довольно крут нравом.
– Айра Уоллес?
– Да. Вы его знаете?
Кингсли кивнул и сказал устало:
– Да уж, знаю.
Потом откинулся на спинку стула. Казалось, он что‑то решал.
– Знаете, мисс Нордстром, вы мне нравитесь, мне нравится то, что я перед собой вижу. У вас есть стиль, благородство, у вас есть класс. Вы как раз то, что им нужно. Но, честное слово, мне неизмеримо жаль, что вы достались этим негодяям. – Он поморщился. – Но раз уж такое случилось, мой вам совет – постарайтесь выжать из них по максимуму, поскольку они будут пытаться высосать из вас всю душу. Вы честно предупредили моих друзей, и я честно предупреждаю вас. Думаете, интервью Гамильтонов – это серьезная проблема? Это ерунда, цветочки, ягодки будут впереди, я это нутром чую, чую запах, и меня от него тошнит. – Он посмотрел прямо ей в глаза: – Не поймите меня превр