 |
|
Дена анализирует доктора Диггерс
Нью‑Йорк
1975
Дена сходила к врачу и выяснила, что улучшений с язвой нет, впрочем, как и ухудшений, поэтому она пообещала продолжать визиты к Диггерс. Ей было невмоготу вести беседы о себе, но она готова была на что угодно пойти, лишь бы избежать тоскливого «постельного режима».
В кабинете доктора Диггерс она сидела, по обыкновению мотая ногой. Врач ждала, что она что‑нибудь скажет, и это, как всегда, раздражало Дену. Наконец Дена сказала:
– Ну ладно, раз вы не собираетесь меня ни о чем спрашивать, тогда я буду вас анализировать. По крайней мере, хоть один из нас от этого что‑то получит.
– Мы здесь для того, чтобы говорить о вас.
– Давайте не будем. Ну пожалуйста. Меня уже тошнит говорить о себе, думать о себе. Прошу вас, давайте для разнообразия поговорим о вас. Вы создаете впечатление интересного человека.
Диггерс посмотрела на часы. До конца сеанса пять минут. Похоже, она ничего сегодня из Дены не вытянет.
– Ладно, иногда надо потакать капризам пациента. Что вы хотите узнать?
У Дены загорелись глаза.
– Ага, так. – Она потерла ладони. – Каково это – быть чернокожей?
Диггерс улыбнулась и отложила ручку. Белые всегда считают, что это для нее самое главное.
– На этот вопрос столько ответов, сколько на свете чернокожих людей. Опыт каждого не похож на опыт других.
– Ну, других чернокожих я не знаю. А для вас это что?
– Полагаю, меня интервьюируют.
– Нет. Мне просто любопытно. Мне действительно очень хотелось бы знать.
– А по‑вашему, каково это?
Дена покачала пальцем:
– Э‑э, нет, вы меня не поймаете, доктор Элизабет Диггерс, доктор медицины, доктор психиатрии или кто вы там еще есть. Все вы, психиатры, одинаковые, вечно отвечаете вопросом на вопрос. Может, вы предпочли бы это не обсуждать или вопрос кажется вам слишком щекотливым?
– Нет, ну что вы.
– Белые люди поступали с вами дурно?
– Мне пришлось завоевывать лицензию психиатра. Мне сполна досталось из‑за чужих предрассудков и предвзятости.
Дена поморщилась:
– Господи, очень жаль, что вам пришлось через это пройти. Вы чувствуете гнев, вспоминая это?
– Гнев? Нет. Но я знаю, что такое гнев. Я бы сказала, скорее боль, чем гнев. Предвзятость и предрассудки могут испортить жизнь любому человеку, а чернокожие бывают столь же нетерпимы друг к другу, как и белые к ним.
– Правда?
– О да… мне доставалось от белых не больше, чем от своих.
– В самом деле? А как? Приведите пример?
– Ну, находились такие, кто называл меня «Дядя Том», оттого что у меня белые друзья и живу я в белой части города. Обвиняли меня в том, что пытаюсь стать белой. – Она засмеялась. – Уж такая‑то, как я, чернее не бывает, вряд ли сможет когда‑нибудь стать белой, правда? А кое‑кто считает, что я обязана бросить карьеру и посвятить жизнь борьбе за права чернокожего человека. Те, кто посветлее, считают меня слишком черной, некоторые черные считают, что я говорю как белая, и конца‑края этому не видно. Всегда находится кто‑то недовольный тобой. – Вдруг она улыбнулась. – Еще немного – и я присоединюсь к хору «Река‑батюшка»,[26]да? Но у меня есть проблемы посерьезней, чем просто быть чернокожей.
– Вы имеете в виду вашу…
– Что я в инвалидном кресле? Да, но кроме того, что мой пациент пытается провести со мной сеанс психоанализа, самой серьезной проблемой является тот факт, что я женщина в мужской профессии. Мне ставили намного больше барьеров, потому что я женщина, а не потому что черная. Не забывайте, чернокожие мужчины получили право голоса в этой стране намного раньше любой женщины, белой или черной, и мужчина остается мужчиной независимо от цвета кожи. Если начнешь задумываться, можно свихнуться.
– Поэтому вы стали психотерапевтом?
Диггерс рассмеялась и посмотрела на часы:
– Ага, спасительный звонок с урока. Ваше время вышло! Долгожданное освобождение.
Направляясь к двери, Дена сказала достаточно громко, чтобы услышала домработница Диггерс:
– Вы прекрасно поддаетесь лечению, доктор. Если так пойдет, я уверена, скоро мы доберемся до истоков ваших проблем. Продолжайте записывать эти сны. До следующей недели.
Диггерс не удержалась от смеха. Обычно она не позволяла пациентам так фамильярничать. Но она поневоле попала под обаяние Дены Нордстром. Теперь понятно, почему Джерри в нее влюбился. Было в ней что‑то ужасно привлекательное, ужасно милое.
Какая жалость, что она так закрыта.