 |
|
Из проповеди патриарха Тихона в Казанском соборе 7/20 июля 1918 года
Мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович по постановлению Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство — исполнительный комитет — одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководствуясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего Государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от Престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринимал для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… И вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России небольшой кучкой людей не за какую-нибудь вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводится в исполнение, и это деяние — уже после расстрела — одобряется высшею властью. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заключают в тюрьмы, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк. 11, 28).
Икона «Снятие пятой печати» из иконостаса Сретенского монастыря в Москве.
Из воспоминаний Марины Цветаевой
Стоим, ждем трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик: «Расстрел Николая Романова!.. Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым!» Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая и тоже (тоже!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отворачивают глаза — куда? Да так, в пустоту…
Митрополит Анастасий (Грибановский)
Еще более должно нас поражать и удручать бесчувствие самого русского народа, с каким он отнесся к страдальческой кончине своего Государя. Когда его невинная кровь, соединившись с кровью его супруги и юных детей, пролилась в мрачном подвале Ипатьевского дома, это потрясающее событие, от которого, казалось, могли содрогнуться самые камни, не вызвало ни ужаса, ни острой скорби в толще русского народа, почти не заметившего его в шуме общих потрясений революции. Царь-Мученик остался неосетованным и неоплаканным своими подданными.