 |
|
Он проповедовал для всего человечества спасение и прощение его Господом. Вот почему он мог ходить среди людей и говорить каждому встречному: «Прощаются тебе грехи твои». 1 страница
Подобная раздача «индульгенций» была делом неслыханным. Более того, Иисус называл Бога «Отче» (Авва), что опять-таки было по тогдашнему времени весьма необычно в еврейской среде. Неудивительно, что вскоре книжники возроптали против него и начали готовиться к тому, чтобы отправить его на казнь.
Уточняю: во времена Иисуса многие ожидали пришествия Мессии, который бы с большой помпой (иными словами, огнем и мечом) установил «царство Бога». Выражение «Царствие Божие» красной нитью проходит и через проповеди Иисуса Христа, причем в весьма расширенном значении. Он говорил, что «Царствие Божие» – это любовь к собратьям, забота о слабых и прощение оступившихся.
Речь, таким образом, идет о серьезном переосмыслении древнего выражения, ранее употреблявшегося в полувоенном значении. Народ ждал полководца, который бы в скором времени объявил о наступлении «царства Бога». А тут появляется Иисус в хитоне и сандалиях и говорит, что «Царство Божие» (или «новый завет») внутри нас и это – «возлюби ближнего твоего, как самого себя». Более того, София, он велит нам возлюбить наших врагов. Если они бьют нас, нужно не платить им той же монетой, а «подставить другую щеку». И прощать – не семь раз, а «седмижды семьдесят раз».
Иисус на собственном примере показал всем, что не чурается разговоров ни с блудницами, ни с нечистыми на руку мытарями (сборщиками податей), ни с политическими врагами народа. Он идет еще дальше, говоря: и наглец, расточивший отцовское имение, и подлый мытарь, похитивший часть денег, праведны перед Господом, если только они обратятся к Богу и попросят у него прощения. Вот насколько милостив Господь.
Но Христос не остановился и на этом (держись, чтобы не упасть): он утверждал, что подобные «грешники» более праведны перед Богом и, следовательно, больше заслуживают прощения Господа, чем кичащиеся своей праведностью безупречные фарисеи и саддукеи.
Иисус утверждал, что ни один человек не в состоянии заслужить милость Господню. Мы не можем сами спасти себя (во что верили многие греки!). Выдвигая в Нагорной проповеди строгие этические требования, Христос стремится не только к показу воли Божией. Он хочет также показать, что никто не праведен перед Господом. Божье милосердие не знает границ, однако каждый из нас должен обратиться к Богу с молитвой о прощении.
Более подробное освещение вопроса о том, кем был Иисус Христос и в чем заключалось его учение, я оставляю на долю твоего учителя Закона Божия. Пускай потрудится. Надеюсь, ему удастся донести до тебя всю самобытность этого человека, который, с одной стороны, пользуется современным ему языком, а с другой – придает новое, расширительное значение старым лозунгам. Неудивительно, что он кончил свои дни на кресте. Его радикальные идеи спасения противоречили интересам и властным устремлениям столь многих, что его просто необходимо было убрать с дороги.
На примере Сократа мы уже убедились в том, как опасно бывает взывать к людскому разуму. В случае с Иисусом мы видим, как опасно требовать безоговорочной любви к ближнему и столь же безоговорочного прощения. Даже в сегодняшней действительности мы наблюдаем, что могучие державы начинают трещать по швам под напором элементарных требований мира, любви, еды для бедных и прощения для врагов государства.
Помнишь гнев Платона, когда самый праведный человек в Афинах поплатился за свои убеждения жизнью? Согласно христианскому вероучению, Иисус был единственным праведником на свете. Тем не менее его приговорили к смерти. Опять-таки согласно христианскому учению, он умер за грехи человечества, то есть стал «искупительной жертвой». Иисус был «страждущим рабом», который взял на себя грехи всех людей, дабы «примирить» нас с Господом и избавить от Его наказания.
АПОСТОЛ ПАВЕЛ
Через несколько дней после распятия и погребения Иисуса Христа начали распространяться слухи, что он восстал из гроба. Таким образом Иисус показал всем, что он более чем человек, что он и в самом деле «сын Божий».
Как известно, христианская церковь открывает пасхальное утро словами о воскресении Иисуса. Уже апостол Павел твердо говорит: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша».
Теперь все получили надежду на то, что «будут воздвигнуты во плоти». Ведь Иисуса распяли ради нашего спасения. Причем обрати внимание, дорогая София, что у евреев речь идет не о «бессмертии души» (или каком-либо виде «переселения душ»). Эта идея была греческого – то есть индоевропейского – происхождения. Согласно же христианству, в самом человеке нет ничего бессмертного, даже бессмертной души. Церковь верит в воскресение тела и в вечную жизнь, но спасением от смерти и «гибели» мы обязаны чуду, которое творится Господом. Спасение это не зависит от наших усилий, оно не объясняется и какими-либо естественными, то есть врожденными, качествами.
Первые христиане начали проповедовать «благую весть» о спасении, которое дарует вера в Иисуса Христа. Его труды о спасению должны были привести к «Царствию Божию». Теперь можно было приобщить к вере в Христа весь мир. («Христос» представляет собой греческий перевод слова «мессия» и, следовательно, означает «помазанник».)
Всего через несколько лет после смерти Иисуса был обращен в христианство фарисей Павел. Благодаря миссионерским путешествиям по всем греко-римским владениям он превратил христианство в мировую религию, о чем мы узнаем из «Деяний святых Апостолов». Кроме того, мы знакомимся с проповедями и наставлениями Павла через многочисленные послания, которые он писал первым христианским общинам.
И вот он добрался до Афин. Он пошел на площадь сей столицы философии и, как рассказывают, «возмутился духом при виде этого города, полного идолов». В Афинах он посетил синагогу, а также беседовал с эпикурейскими и стоическими философами, которые привели его на Ареопаг. Здесь они сказали: «Можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою? Ибо что-то странное ты влагаешь в уши наши; посему хотим знать, что это такое?»
Представляешь себе такую картину, София? На афинской площади появляется еврей и начинает рассказывать о некоем спасителе, которого распяли на кресте и который затем восстал из мертвых. Уже во время посещения Павлом Афин мы ощущаем конфликт между греческой философией и христианским учением о спасении. И все же апостолу Павлу удается произвести впечатление на афинян. Стоя на Ареопаге – то есть рядом с возвышавшимися над головой величественными храмами Акрополя, – он держит следующую речь:
Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Бог, сотворивший мир и всё, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо, нужду. Сам дая всему жизнь и дыхание и всё. От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лику земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, чтобы они искали Бога, не ощутят ли Его, и не найдут ли, хотя Он и не далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: «мы Его и род». Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого. Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться; ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых.
Апостол Павел в Афинах. Мы говорим о начале распространения христианства в глубь греко-римского мира – христианства как нового учения, разительно отличающегося от философии эпикуреизма, стоицизма или неоплатонизма. Тем не менее Павел находит основу для него и в этой культуре. Он указывает на заложенное в каждом человеке устремление к Богу. Для греков поиски Бога не были чем-то новым. Новым в проповеди Павла оказалось то, что Бог тоже открылся перед людьми и даже пошел им навстречу. Иными словами, он не просто «философский Бог», до которого люди могут дотянуться с помощью разума. Он также не «подобен золоту, или серебру, или камню» – таких божеств у греков было достаточно и на Акрополе, и внизу, на просторной агоре. И Господь «не в рукотворенных храмах живет». Этот Бог представляет собой личность, он вмешивается в ход истории и принимает ради человека смерть на кресте.
В «Деяниях Апостолов» рассказывается, что после этой речи Павла некоторые слушатели стали насмехаться над ним, не веря словам о воскресении Иисуса, но другие сказали: «Об этом послушаем тебя в другое время». Нашлись и такие, которые примкнули к апостолу и уверовали в христианское учение. Среди них была женщина по имени Дамарь, что само по себе примечательно. Однако в христианство обратились не только женщины.
Тем временем апостол Павел продолжал свою миссионерскую деятельность. Уже в первые десятилетия нашей эры христианские общины были образованы в наиболее значительных городах греко-римского Средиземноморья – в Афинах, Риме, Александрии, Эфесе, Коринфе. На протяжении трех-четырех веков весь эллинистический мир стал христианским.
СИМВОЛ ВЕРЫ
Надо сказать, что апостол Павел оказал решающее воздействие на христианство не только в качестве миссионера. Он приобрел большое влияние и в самих христианских общинах, где ощущалась острая нужда в духовном наставлении.
В первые годы после смерти Христа важную роль играл вопрос о том, могут ли не-иудеи становиться христианами без приобщения сначала к иудаизму. Следует ли, например, греку соблюдать Моисеев закон? По мнению Павла, это было не обязательно. Ведь христианство нельзя было рассматривать как одну из сект иудаизма. Оно обращалось со своей вестью о спасении ко всему человечеству. Старый завет между Богом и Израилем сменился «новым заветом», заключенным Богом со всеми людьми.
Но христианство было не единственной новой религией того периода. Как я уже объяснял, эллинизм отличался разнообразием религий, поэтому церкви важно было выступить с кратким изложением основ христианского учения – и чтобы отграничить себя от других религий, и чтобы воспрепятствовать расколу христианской церкви. Так появились первые символы веры. В символе веры суммируются главные христианские «догматы», то есть положения этого учения.
Одним из таких положений стал тезис о сочетании божественного и человеческого в Иисусе Христе. Иными словами, что он был «Сыном Божиим» не только благодаря своему деянию. Христос сам по себе был Бог. В то же время он был «истинным человеком», разделившим людские беды и претерпевшим муки на кресте.
Тут можно усмотреть противоречие, однако церковь настаивала именно на превращении Бога в человека. Иисус отнюдь не был «полубогом» (то есть получеловеком-полубогом), вера в которых получила широкое распространение в религиях Древней и эллинистической Греции. Церковь учила, что Иисус был «совершенным Богом» и «совершенным человеком».
ПОСТСКРИПТУМ
Я пытаюсь, дорогая София, объяснить тебе взаимосвязь явлений. Когда в греко-римский мир вступает христианство, это означает не только столкновение двух культурных традиций, но и один из величайших в истории человечества культурных сдвигов.
Мы с тобой покидаем античный мир. Со времени первых греческих философов прошла почти тысяча лет. Теперь перед нами христианское средневековье, которое также продолжалось около тысячи лет.
Немецкий поэт Гёте некогда сказал: «Кто, осмыслив ход столетий, / Не построил жизнь толково, / Тот живи себе в потемках, / Прожил день – и жди другого» [23]. Я не хочу, чтобы ты жила в потемках, а потому всеми силами стараюсь познакомить тебя с твоими историческими корнями. Только так ты будешь человеком. Только так ты не останешься всего-навсего бесшёрстой обезьяной. Только так ты не повиснешь в безвоздушном пространстве.
«Только так ты будешь человеком. Только так ты не останешься всего-навсего бесшёрстой обезьяной…»
София еще посидела в Тайнике, выглядывая через дырочки в сад. Она начала понимать, как важно знать собственные корни. Во всяком случае, это было важно для израильского народа.
Сама она всего лишь заурядный человек, однако, если она будет знать свои исторические корни, ее заурядность уменьшится.
София всего четырнадцать лет живет на планете Земля. Но если история человечества – это и ее история, тогда ей, можно сказать, уже несколько тысяч лет.
Она собрала листы, выскользнула из Тайника, промчалась через сад и, радостно подпрыгивая, взбежала наверх, в свою комнату.
СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
…частичное продвижение вперед не означает заблуждения…
От Альберто Нокса не было ни слуху ни духу целую неделю. Не получала София и открыток из Ливана. Зато в разговорах с Йорунн они то и дело возвращались к открыткам, найденным в Майорстуа. Йорунн пребывала из-за них в полной растерянности. Но, коль скоро ничего нового не происходило, страхи сначала улеглись, а потом и вовсе забылись – за приготовлением уроков и игрой в бадминтон.
София несколько раз перечитала послания Альберто в надежде отыскать в них какой-нибудь намек, от которого бы прояснилась загадка Хильды. Благодаря этому она отлично усвоила античную философию. Теперь ей было нетрудно отличить Демокрита от Сократа, а Платона от Аристотеля.
В пятницу, 25 мая, она стояла у плиты и готовила обед к маминому приходу с работы – они давно договорились о таком распределении обязанностей по пятницам. Сегодня она решила приготовить уху и рыбные фрикадельки с морковью. Очень просто.
Тем временем на улице поднялся вихрь. Помешивая содержимое кастрюльки, София обернулась и увидела в окно, что березы гнутся на ветру, как колосья.
Внезапно в стекло что-то ударилось. София снова обернулась и на этот раз увидела прилипшую к окну картонку.
Девочка подошла ближе. Это оказалась открытка, на которой было написано: «Софии Амуннсен (для Хильды Мёллер-Наг)».
Не может быть… София раскрыла окно и взяла открытку в руки. Не может быть, чтобы ветер принес ее из самого Ливана…
Эта открытка тоже была датирована пятнадцатым июня.
Сняв кастрюльку с плиты, София села за стол. В открытке говорилось:
Дорогая Хильда! Не знаю, читаешь ли ты эти строки в день рождения, или он уже прошел. Отчасти я надеюсь, что он продолжается или что по крайней мере с тех пор миновало не больше нескольких дней. Если у Софии проходит неделя-другая, это вовсе не значит, что столько же времени должно пройти у нас. Я вернусь к Иванову дню. И тогда мы с тобой, Хильда, всласть насидимся в саду, глядя с качелей на море. Нам нужно многое обсудить. С приветом – папа, которому иногда делается грустно при мысли о продолжающейся тысячелетия борьбе между иудеями, христианами и мусульманами. Я вынужден постоянно напоминать себе, что все три религии ведут свое происхождение от Авраама. В таком случае их приверженцы, вероятно, молятся одному и тому же Богу? Там, где я нахожусь сейчас, Каин и Авель еще продолжают убивать друг друга.
P. S. Пожалуйста, передай от меня привет Софии. Бедняжка, она до сих пор не понимает, что к чему. Но может быть, это уже поняла ты?
София в изнеможении склонилась над столом. Она действительно не понимала, что к чему. А Хильда, значит, понимает…
Если Хильдин отец просит ее передать привет Софии, значит, Хильде о Софии известно больше, чем Софии о Хильде. Все казалось таким запутанным, что София предпочла вернуться к приготовлению ухи.
Открытка, которая прилетает и бьется в стекло. Доставка почты «самолетом»… в самом буквальном смысле…
Только София поставила кастрюлю обратно на конфорку, как зазвонил телефон.
Вдруг это папа?! Если он уже вернулся, она бы хотела рассказать ему, что происходит с ней в последние недели. Но это наверняка Йорунн или мама… София помчалась к телефону.
– София Амуннсен, – сказала она в трубку.
– Это я, – донеслось с другого конца провода. София была убеждена в трех вещах. Во-первых, это не папа. Во-вторых, голос все же мужской. И в-третьих, она совершенно точно слышала такой голос раньше.
– Кто это? – переспросила она.
– Альберто.
– Ой…
София не знала, что сказать. Голос действительно был знакомый: она помнила его по видеофильму об Афинах.
– У тебя все в порядке?
– Да…
– Имей в виду, писем больше не будет.
– Но я не посылала тебе лягушек.
– Теперь, София, мы будем встречаться. Дело в том, что время начинает поджимать.
– Почему?
– Нас окружает отец Хильды.
– Как он может окружать нас?
– Со всех сторон, София. Нам надо объединить усилия.
– Каким образом?…
– Пока я не расскажу о средневековье, ты мало чем сумеешь помочь. Еще нам нужно пройти эпоху Возрождения и семнадцатый век. Немаловажную роль играет и Беркли…
– Тот, чей портрет висел в Майорстуа?
– Да. Вероятно, основное сражение будет как раз по поводу его философии.
– Ты говоришь так, словно речь идет о войне.
– Я бы скорее назвал это столкновением характеров. Нам нужно обратить на себя внимание Хильды и переманить девочку на свою сторону, прежде чем ее отец вернется в Лиллесанн.
– Ничего не понимаю.
– Возможно, тебе раскроют глаза философы. Приходи завтра, в четыре часа утра, в Мариинскую церковь. Только одна, дитя мое.
– Я должна идти к тебе на свидание посреди ночи?…щелк!
– Алло!
Этот нахал повесил трубку! София кинулась обратно к плите. И очень вовремя: уха как раз собиралась убежать. Бросив в кастрюльку морковь и фрикадельки, София убавила огонь.
Мариинская церковь? Старинный каменный храм, построенный еще в средние века. София считала, что он служил только для торжественных богослужений и концертов. Летом церковь иногда отпирали туристам. Но не могла же она быть открытой среди ночи?
Когда вернулась с работы мама, София уже спрятала открытку из Ливана в шкаф, к другим вещам, связанным с Альберто и Хильдой. После обеда она пошла к Йорунн.
– У меня к тебе секретный разговор, – сказала она подруге, стоило той распахнуть дверь.
Продолжение последовало, когда они закрылись в комнате Йорунн.
– Даже не знаю, с чего начать, – призналась София.
– Ладно, не тяни…
– Мне придется сказать маме, что я сегодня ночую у тебя.
– Замечательно.
– Но это неправда. На самом деле я буду совсем в другом месте.
– Это уже хуже. Тут замешан мальчик?
– Нет, тут замешана Хильда.
Йорунн присвистнула. София заглянула ей в глаза.
– Я приду вечером, – сказала она. – А около трех потихоньку уйду. Тебе надо будет до моего возвращения прикрывать меня.
– Куда, София? И зачем?!
– Сорри. Мне так приказано, и всё.
Ночевка у подруги не вызвала возражений. Скорее даже наоборот: иногда Софии казалось, что мама радуется возможности побыть дома наедине сама с собой.
– Ты ведь придешь к обеду? – было единственное, о чем она напомнила дочери перед уходом.
– Если нет, ты знаешь, где меня искать.
Почему София так сказала? Ведь найти ее скорее всего будет нелегко.
Ночевка в гостях по обыкновению началась с разговоров по душам, затянувшихся далеко за полночь. Когда подруги наконец угомонились (около часа ночи), София – в отличие от других случаев – поставила будильник на пятнадцать минут четвертого.
Два часа спустя Йорунн только успела проснуться от его звонка, как София уже заткнула будильник.
– Будь осторожна, – сказала на прощание Йорунн. И София тронулась в путь. До Мариинской церкви было несколько километров, но, проспав всего два часа, София чувствовала себя вполне бодро. Над горами в восточной стороне неба уже виднелась красная полоска занимавшейся зари.
Ко входу в старую церковь София подошла ровно в четыре. Потрогала тяжелую дверь. Она оказалась не заперта!
Внутри было тихо и пусто, а сама церковь и впрямь производила впечатление древней. Сочившийся сквозь витражи голубоватый свет делал заметными тысячи висевших в воздухе крохотных пылинок. Пыль, видимо, скапливалась на толстых балках, которые перекрещивались вверху храма. София села на скамью посредине нефа [24] и принялась рассматривать алтарь и покрытое блеклыми красками распятие.
Она просидела так несколько минут, когда в храме вдруг зазвучал орган. София не решалась обернуться в его сторону. Похоже было, что играют старинный псалом, тоже относящийся к средневековью.
Чуть погодя мелодия стихла. Зато София услышала приближающиеся сзади шаги. Обернуться хотя бы сейчас? Нет, она предпочла не сводить взгляда с распятого на кресте Иисуса.
Шаги проследовали мимо, и София увидела идущего по храму человека в коричневой монашеской рясе. Девочка могла бы поклясться, что перед ней средневековый монах.
Она испугалась, но не ударилась в панику. Перед алтарным возвышением монах описал широкую дугу и взобрался на кафедру. Свесившись оттуда и вперив взор в Софию, он заговорил на латыни:
– Gloria Patri et Filio et Spiritui sancto. Sicut erat in principio et nunc et semper in saecula saeculorum [25].
– Говори по-норвежски, пустомеля! – вырвалось у Софии, и эхо разнесло ее слова по всей церкви.
Конечно, София догадалась, что монаха изображает Альберто Нокс, и все-таки она сразу пожалела о непочтительных словах, которые позволила себе в старинном храме. Но ведь она испугалась, а когда человек испуган, он склонен нарушать общепринятые табу.
– Тесс!
Альберто поднял руку, как делают священники, призывая паству к тишине.
– Который час, дитя мое? – осведомился он.
– Пять минут пятого, – сказала София, забыв про свои страхи.
– Ну что ж, пора. Теперь и начинается средневековье.
– Разве средневековье начинается в четыре часа? – озадаченно спросила София.
– Да, около четырех. Потом было пять часов, шесть, семь, а время словно застыло на месте. Затем пробило восемь часов, девять, десять… и это все еще было средневековье. Ты, наверное, думаешь: пора было пробуждаться и приступать к новому дню. Я тебя понимаю. Но, видишь ли, в мире словно наступил выходной, нескончаемо долгий выходной день. Пробило одиннадцать, двенадцать, час. В этот период – он носит название зрелого средневековья – в Европе были возведены огромные соборы. Лишь около двух часов пополудни, то есть в четырнадцать часов, пропел петушок – и тогда продолжительная эпоха средневековья стала наконец завершаться.
– Значит, средневековье длилось десять часов, – сказала София.
Альберто тряхнул головой (еле видной из-под капюшона коричневой рясы) и обвел взглядом свою паству, которая состояла из одной четырнадцатилетней девочки.
– Если считать час за столетие, то да. В таком случае Иисус у нас родился вскоре после полуночи, а апостол Павел начал свои миссионерские путешествия около половины первого (спустя четверть часа он умер в Риме). До трех часов ночи христианская церковь оставалась более или менее под запретом, но в 313 году христианство обрело статус одной из признанных религий Рима, где в это время правил император Константин Великий. Сам набожный монарх принял крещение много позднее, уже на смертном одре. С 380 года христианство было признано официальной религией во всей Римской империи.
– Разве Римская империя не распалась?
– Да, она уже трещала по швам. Перед нами пример очень важной смены культур. В IV веке Риму стали грозить как надвигающиеся с севера племена, так и распад изнутри. В 330 году император Константин перенес столицу Римского государства в Константинополь, который он сам заложил на входе в Черное море. Кое-кто воспринимал новый город как «второй Рим». В 395 году Римская империя была поделена надвое – на Западную, с центром в Риме, и Восточную, со столицей в Константинополе. В 410 году Рим разграбили племена варваров, а в 476 году западное государство вообще прекратило свое существование. Восточная Римская, или Византийская, империя сохраняла свою государственность вплоть до 1453 года, когда Константинополь был захвачен турками.
– И получил название Стамбул?
– Совершенно верно. Нам необходимо запомнить еще одну дату, 529-й год. Тогда церковь прикрыла Платонову Академию в Афинах. В тот же год был основан первый крупный монашеский орден, бенедиктинский. Таким образом, 529-й год можно считать символом того, как христианская церковь запретила греческую философию. С тех пор монополией на образование, на размышление, на развитие идей завладели монастыри. Время движется к половине седьмого…
София давным-давно поняла, что хочет сказать Альберто всеми этими часами и минутами. Полночь означала у него нулевой год, час ночи – сотый год по Рождестве Христовом, шесть часов – шестисотый год, а два часа пополудни – 1400-й год…
– На самом деле под средневековьем понимается период между двумя эпохами, – продолжал Альберто. – Так его стали называть в эпоху Возрождения, когда средние века воспринимались в виде одной длинной, тысячелетней, ночи, в которую погрузилась Европа между античностью и Ренессансом, то есть Возрождением. Слово «средневековый» до сих пор употребляется в уничижительном смысле обо всем, что пахнет догматизмом и схоластикой. Но кое-кто воспринял средневековье и как «тысячелетний период роста». Между прочим, именно в средние века развилась система школьного образования. Уже в раннем средневековье возникли первые монастырские школы. С XII века появляются латинские школы при кафедральных соборах, а около 1200 года были учреждены первые университеты. До сегодняшнего дня разделение предметов на группы, или «факультеты», производится примерно так же, как это делалось в средневековье.
– Тысяча лет – безумно долгий срок.
– Но церковь использовала его для проникновения в глубь народа. Помимо всего прочего, на протяжении средних веков происходило образование национальных государств – со своими городами и весями, с народной музыкой и устным народным творчеством. Какими были бы без средневековья сказки и баллады? А как ты думаешь, София, чем была бы без средневековья Европа? Римской провинцией? Если названия таких стран, как Норвегия, Англия или Германия, вызывают у нас отклик, он идет из глубин, которые принято называть средними веками. Там, на глубине, плавает много крупных рыб, хотя нам далеко не всегда удается их увидеть. Но ведь Снорри Стурлусон тоже принадлежал средневековью… как и Олаф Святой [26], как и Карл Великий [27]. Не говоря уже о Ромео и Джульетте, о Бендике и Оролилье [28], об Олафе Остесоне [29] и троллях из Хедальского леса… и целой веренице горделивых князей и величавых королей, храбрых рыцарей и прекрасных дев, безымянных художников, делавших витражи, и гениальных создателей органов. А ведь я еще не упомянул ни монахов, ни крестоносцев, ни знахарок…
– Ты не упомянул и священников.
– Верно. В Норвегию христианство пришло лишь в XI веке, но было бы преувеличением сказать, что после сражения при Стиклестаде [30] страна сразу же стала христианской. Под христианским обличьем продолжали жить древние языческие представления, и вскоре множество таких дохристианских элементов смешалось с христианскими понятиями. К примеру, при праздновании Рождества христианская и древненорвежская традиции, можно сказать, вступили в брачный союз, который длится и по сей день. Более того, в этом случае также сработало правило, согласно которому супруги начинают походить друг на друга. В результате рождественский торт, рождественский поросенок и рождественское пиво никак не противоречат волхвам с востока и вифлеемским яслям. И все же христианство постепенно стало главенствовать, поэтому мы нередко называем средневековье периодом «унитарной христианской культуры».
– Значит, оно было не только безрадостным и мрачным?
– Первые века после 400 года и вправду ознаменовались культурным спадом. В эпоху Римской империи существовала так называемая «высокая культура» – культура крупных городов с общественной канализацией, общественными банями и общественными библиотеками, не говоря уже о замечательной архитектуре. В первые столетия средневековья вся эта культура подверглась развалу. Та же участь ожидала торговлю и товарно-денежные отношения. В средние века опять возобладало натуральное хозяйство и обмен товарами. Для экономики этого периода характерен феодализм, при котором землей владели крупные феодалы, а крестьяне вынуждены были, чтобы прокормиться, обрабатывать ее. В первые века резко сократилась и численность населения. Скажем, в древнем Риме жило около миллиона человек. Уже в VII веке число жителей этого «вселенского» города уменьшилось до сорока тысяч, то есть составило незначительную долю прежнего. И эта горсточка жителей ходила среди развалин потрясающих зданий эпохи римского величия. Если кому-то требовался строительный материал, им всегда можно было разжиться на древних руинах. Такое положение, естественно, злит современных археологов, которые бы предпочли, чтобы средневековые люди не трогали памятников старины.