Главная | Обратная связь

В чем смысл противопоставления Наполеона и Кутузова в романе?

В Наполеоне с его театральными позами и фразами Толстой показывает спортивное, честолюбивое отношение к военному делу, отсутствие морально-этического и общественного его оправдания: “Никогда, до конца своей жизни не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого”. Каждую победу Наполеон приписывал своему искусству, между тем как Толстой в победах и поражениях видел неуловимую логику военных действий, независимую от направляющей воли полководцев. Ход войны и сражений, подобно ходу мировых событий, “предопределен свыше”. По Толстому, он зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и влияние Наполеона на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное. Толстой оценивал полководцев не по степени усвоения ими военной науки, а по глубине понимания стихии войны.

Описание Бородинского сражения начинается с ошибок, допущенных той и другой стороной. Битва развернулась совсем не так, как было предусмотрено. Полководцы показаны в позиции созерцателей… Но Кутузов и не придавал особого значения ни планам, ни расчетам, Наполеон же видел в этом главную свою задачу. Он продиктовал знаменитую диспозицию сражения, которая, по словам Толстого, “не могла быть и не была использована”. Кутузов тоже делал диспозиции сражения, и такие же плохие, но смотрел на них как на неизбежную дань форме. Дело войны он понимал глубже, особенно войны национальной, где борьба идет за жизни и достояние своего народа, своей родной страны. Роль духа в такой войне он ставил выше гениальных маневров. Для Наполеона война была шахматной доской, для Кутузова – таинственной стихией. Гений Кутузова противопоставляется гению Наполеона как раз в этом пункте. Кутузов в трактовке Толстого становится носителем высшей стратегии, исходящей не от военных трактатов и сочинений, а от интуитивного постижения хода исторических событий – от нравственного чувства. Сила прозрения, которой наделяется этот толстовский герой, фактически отождествляется с волей провидения. Высшая сила, перед которой бессилен разум, оказывается подвластна только нравственному чувству. Именно нравственное чувство олицетворяет ту энергию жизни, которая противостоит силам произвола. Перелом в войне связан с тем, что сумма извращенных представлений о добре разрушается суммой однородных влечений, восходящих к истинным «законам добра». Чуждый генеральского гонора и надутого величия, Кутузов рисуется одаренным такой глубиной понимания военной стихии, которой нет и не может быть у Наполеона. И, как всякий человек глубокого знания, он прост, не претенциозен и далек от малейшей напыщенности и аффектации. В этом Толстой видит подлинное величие: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды».

Символично, что оба полководца покидают страницы книги, провожаемые «голосом народа», его судом. Кутузов вызываает всеобщее одобрение на смотре под Красным. Оценка Наполеона содержится в следующем разговоре солдат:

- А кабы на мой обычай, я бы его изловимши да в землю закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.

- Все одно конец сделаем, не будет ходить.

Какие исторические события отражены в произведении Толстого? Как соединяется в романе собственно историческое и вымышленное содержание? Правомерно ли, с точки зрения автора, делить героев на «исторических» и «неисторических»? Чем в изображении истории роман Толстого отличается от произведений Вальтера Скотта?

В романе два сюжетообразующих комплекса: события 1805-1807 годов (основное значение имеет 1805 год, о последующем рассказано бегло) и события 1812 года (второй узел – наиболее сильный элемент сюжета и композиции книги). Эпилог относится к 1819 году. «Война и мир» насчитывает около 500 персонажей, 200 – известные исторические лица. Повествование строится взаимодействием двух планов, двух потоков. Один – как бы в глубине, существует в качестве «фона», хотя и выходит на первый план. Это собственно исторические события. Второй план развертывается на авансцене, заполнен «частными лицами», со всей сложностью и многообразием их частных судеб. Эти два плана очень органично сопрягаются между собой, так как, по мысли писателя, деление героев на «исторических» и «неисторических» не правомерно, поскольку все люди есть участники истории.

Еще современик Толстого П.В. Анненков указывал, что в “Войне и мире” резко нарушено традиционное, “вальтерскоттовское” соотношение между “историческим” и “частным” планами. В исторических романах других авторов факты истории и реальные лица занимали “фон”, на котором действовали вымышленные персонажи. Классический пример такого произведения – роман В.Скотта “Айвенго”. У Толстого реальные события и герои истории – Кутузов, Александр 1, Наполеон – выдвигаются на первый план, занимают то пространство, которое ранее занимали вымышленные лица. Кроме того, люди реальной истории обрастают частными подробностями, случайностями, т.е. становятся соизмеримы с вымышленными персонажами – Болконским, Ростовым, Друбецким, Бергом и другими. Само историческое событие у Толстого изображается иначе, чем было принято, - не преломленное в судьбах частных лиц, а как таковое. Поэтому в “Войне и мире” перед нами предстают не просто Шенграбен и Аустерлиц в судьбах Болконского или Ростова, а Шенграбен и Аустерлиц в их общем историческом смысле, правда, так, как толкует этот смысл писатель. При этом, как уже отмечалось, роли реальных исторических лиц и лиц художественно вымышленных уравнены, те и другие одинаково значимы для исторических событий, для их хода и результатов, между ними нет существенной разницы, подход к их изображению одинаков: они все как «историчны», так и «индивидуально- частны». Поэтому Кутузов, Наполеон, Александр 1 – столь же художественно объемны, что и Болконский, Ростов или Безухов. Говоря о двух повествовательных планах в «Войне и мире», мы, таким образом, должны иметь в виду условность подобного разделения, поскольку Толстой, создавая в своей книге образ «коллективного субъекта истории», приходит к органичному сопряжению, соединению собственно исторического и вымышленного.