Здавалка
Главная | Обратная связь

Нового и новейшего времени стран Европы и Америки 2 страница



Но эти меры не могли изменить коренного содержания формирующейся политической системы в стране и ее отражения в обществознании. Применительно к работам по истории нового и новейшего времени стран Запада (конечно, несопоставимо с изданиями по отечественной истории) возобладало цитатничество, начетнический подход к наследию прошлого, а в первую очередь к освоению трудов К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, высказывания которых (а последнего особенно) рассматривались как аксиома, не допускающая никакого бы то ни было сомнения в истинности содержащихся в них выводов. Пожалуй, единственным исключением была критика в адрес Ф. Энгельса со стороны Сталина (лишь он мог себе это позволить - В. Д.), который был очень нерасположен к одному из "основоположников научного коммунизма".

Буржуазные революции ХVII-ХIХ вв. и Парижская Коммуна. Наибольшее число исследований советских историков было посвящено буржуазным революциям. Логика первых послеоктябрьских лет и последующего за ними периода была такова, что именно в изучении опыта революций прошлого (в первую очередь), а затем в истории рабочего, социалистического и коммунистического движения и, наконец, в экономической истории и истории современных международных отношений авторы видели целевую задачу создаваемых ими работ. Естественно, что подобный подход не мог не привести к образованию существенных лакун в сфере познания всемирной истории, из которой искусственно (почти целиком) была изъята и внутриполитическая и культурная тематика.

Если на первых порах хронологические рамки новой истории по-прежнему начинались XVI в.[24], то, в конечном счете, возобладала общая линия исследования от английской буржуазной революции через Великую французскую революцию конца ХVIII в., буржуазно-демократические революции 1848-1849 гг. к Парижской Коммуне 1871 г.

Ценный вклад в исследование важной и мало изученной аграрной истории английской революции внесли труды профессора Горьковского университета, ученика П. Г. Виноградова и А. Н. Савина С. И. Архангельского (1882-1958)[25], видевшего в аграрном законодательстве 40-50-х годов XVII века объяснение тех сдвигов, которые произошли в эту эпоху на пути капиталистического развития.

Рассматривая этот путь, Архангельский приходил к заключению, что социальные результаты капиталистического развития Англии достаточно четко выявились еще при Тюдорах и первых Стюартах, когда земельная собственность в значительной части перешла из рук старой знати в руки купцов и промышленников. Под этим же углом зрения он анализировал и последствия принятых парламентом законов, подготовивших переход феодальных поместий в руки буржуазии и примкнувшего в ней нового дворянства.

Изучение важнейших проблем английской революции, особенно активизировавшееся со второй половины 30-х годов, способствовало созданию коллективного двухтомного труда "Английская буржуазная революция ХVII века". Он в значительной степени был подготовлен еще накануне войны и должен был составить часть многотомной "Всемирной истории", но увидел свет под редакцией акад. Е. А. Косминского и др. только в 1954 г.

Особенно пристально ученые изучали Великую французскую буржуазную революцию 1789-1799 гг.

Первым из советских историков, приступивших к исследованию наиболее близкого концепции большевиков якобинского периода Французской революции, явился Н. М. Лукин (1885-1940). Его книга о Робеспьере[26] впервые была опубликована в 1919 г. и в дальнейшем неоднократно переиздавалась.

Николай Михайлович Лукин - воспитанник Московского университета. Уже в его выпускном сочинении "Падение Жиронды" (1909) написанном в семинаре проф. Р. Ю. Виппера и удостоенном факультетской премии, молодой ученый высказал суждение о том, что в ходе борьбы с жирондистами формировался блок демократических сил, ставший в дальнейшем опорой якобинской власти.

Революционная и партийно-публицистическая деятельность имела для Лукина, как историка, немалое значение. В 20-30-е годы опубликованы его основные исследования. Часть из них была написана на материалах французских архивов, которые он изучил в 1928 г. во время пребывания во Франции.

Велика была и научно-организаторская деятельность Лукина в этот период, однако она вовсе не прерывала его исследовательских поисков. Большое место Лукин отводил анализу тактики якобинцев в период обострения противоречий внутри страны. Вместе с тем он обоснованно отмечал, что якобинцы никогда не стремились к уничтожению классов, считая экономическое равенство химерой. "Специфические нужды рабочих, как класса, живущего продажей своей рабочей силы, были совершенно чужды вождю якобинства", указывал Лукин, формулируя вывод, особенно важный потому, что этот вопрос был в историографии крайне запутан. Установление якобинского террора он оценивал как факт исторической необходимости.

Однако сама концепция якобинизма[27], базировавшаяся у Лукина на ленинских оценках, в дальнейшем приобретает все более и более зримые черты апологии и поддержки террора как системы власти, четко "вписавшейся" в повседневную практику советской партократической диктатуры, начавшей формироваться при Ленине, и пышно расцветшей в годы массовых репрессий.

Поддержка карательной политики сталинщины, обрушившейся с особой жестокостью на интеллигенцию с конца 20-х гг. и в 30-е гг., вызвала резкие протесты за рубежом, во многих органах прогрессивной печати, среди которой был и издаваемый видным французским историком Альбером Матьезом журнал "Annalles historiques de la Revolution francaise" (1931, v. 44, № 2). В этой публикации подвергся критике и Н. М. Лукин, который всегда придерживался теоретических постулатов коммунистической партии, слово которой было законом, хотя к ярым ортодоксам он никогда не принадлежал. Да и судьба его после ареста в 1938 г. предельно трагична[28].

Одной из важных проблем, привлекших внимание советской науки, явился термидорианский переворот 27/28 июля 1794 г. Интерес к этой проблеме способствовал появлению двух серьезных исследований П. П. Щеголева (1903-1936) и К. П. Добролюбского (1885-1953)[29]. В специальной главе книги первого, названной им "Конец максимума", на основе материалов, хранящихся в Национальном музее в Париже, было показано большое значение максимума цен для спасения французской революции от внешних и внутренних врагов. В исследовании К. П. Добролюбского были освещены общественные настроения в Париже в годы термидора, материальные условия жизни парижского населения, нарастание политической реакции и выступления против нее народных масс. Добролюбский подчеркивал, что с самого начала термидорианцы старались ослабить и ограничить применение максимума и реквизиций, а затем возвратились к неограниченной свободе обогащения, которую ранее защищали жирондисты.

Большой вклад в изучение народных движений жерминаля и прериаля 1795 г. был внесен Е. В. Тарле (1874-1955), изучавшим в течение ряда лет материалы парижского Национального архива, которые были положены в основу его монографии[30].

Интерес Тарле к истории сформировался еще в гимназии и развился в студенческие годы. В то время в Киевском университете кафедру всеобщей истории возглавлял И. В. Лучицкий, чья широчайшая эрудиция и демократические взгляды оказали на его молодого ученика самое благотворное влияние. Своим мастерством анализа архивных документов, великолепной обработкой статистического материала Тарле во многом обязан своему учителю.

Настроенный антимонархически Тарле с удовлетворением встретил Февральскую революцию, однако, события Октября ввергли его, впрочем, как и большинство представителей российской интеллигенции, в растерянность, что четко прослеживается на материалах журнала "Анналы" (издаваемого Тарле совместно с Ф. И. Успенским) в 1922-1924 гг. Но, как и Н. И. Кареев, Тарле стал лояльно сотрудничать с Советской властью и, получив с 1923 г. возможность вновь работать в иностранных архивах, он сосредоточился на изучении истории международных отношений XIX - начала XX в. Параллельно с названной тематикой Тарле не прекращал и работы в области изучения истории массового движения во Франции, важнейшим итогом которой стали монографии "Рабочий класс во Франции в первые времена машинного производства" (1928) и "Жерминаль и прериаль" (1937) - одно из самых выдающихся произведений маститого ученого.

Отмечая значение жерминальского и особенно прериальского восстаний, Е. В. Тарле подчеркивал, что в истории пролетариата эти выступления, особенно второе, "занимают огромное и на века памятное место". Автор обратил особое внимание на тот факт, что у плебейской массы на этот раз не было союзников среди средней буржуазии и очень мало мелкобуржуазных союзников. Таким образом, Е. В. Тарле показывал, что вопрос стоял "именно о победе или поражении либо собственников, либо неимущих"[31].

Исследование Е. В. Тарле, целиком основанное на архивном материале, отличало в то же время большое художественное мастерство, не столь часто встречающееся в исторических трудах. Многие показанные им события (казнь прериальцев, самоубийство Poммa и др.) полны настоящего драматизма.

Работы советских историков подготовили появление обобщающего труда "Французская буржуазная революция 1789-1794" (1941), вышедшего под редакцией В. П. Волгина и Е. В. Тарле. В этом фундаментальном труде на основании многолетних исследований советской историографии (в первую очередь работ Н. М. Лукина и созданной им школы по изучению истории Великой французской революции), был рассмотрен общий ход революции 1789-1794 гг. (в соответствии с периодизацией того времени).

Хотя Н. М. Лукин, еще за несколько лет до выхода в свет книги был репрессирован, а его работы изъяты, основные его выводы были приняты на вооружение тогдашней советской исторической наукой, что нашло свое отражение и в этом издании.

[1] Дунаевский В. А. Размышляя над воспоминаниями почетного академика АН СССР Николая Ивановича Кареева "Прожитое и пережитое" // Новая и новейшая история, 1991, № 6.

[2] Вестник Коммунистической Академии, 1924, № 8, с. 392.

[3] На боевом посту. Сборник к шестидесятилетию Д. Б. Рязанова. М., 1930.

[4] Покровский М. Н. Институт истории и задачи историков-марксистов // Историк-марксист, 1929, Т. 14, с. 3.

[5] См., например: Жестяников Л. В. Фашизм и социал-фашизм. М.-Л., 1932; Богомольный Я. И. Жорес и жоресизм. М.-Л., 1934. См. об этом периоде: Фирсов Ф. И. Сталин и Коммунистический Интернационал // История и сталинизм. М., 1991, с. 131-199.

[6] Всесоюзный XVI съезд Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М.-Л., 1930. с. 417.

[7] См. например: Graham L. R. The Soviet Academy of Sciences and the Communist Party, 1927-1962. Princeton, 1967; Barbe J. D. Soviet Historian in Crisis 1926-1932. London, 1981; Анциферов Н. П. Три главы из воспоминаний // Память. Историч. сборник. Вып. 4. Париж. 1981 (В 1989 г. эти воспоминания с дополнением были переизданы в журнале "Звезда", 1989, № 4); Ростов А. Дело четырех академиков // Память. Вып. 4.

[8] Брачев В. С. "Дело" академика С. Ф. Платонова // Вопросы истории, 1989, № 5, с. 117-129; Перченок Ф. Ф. "Дело Академии наук" // Природа, 1991, № 4, с. 96-104; Левин А. Е. "Заговор монархистов". Кому он нужен? // Вестник Академии наук, 1991. № 1, с. 123-129.

[9] Историк-марксист, 1931, Т. 21, с. 48.

[10] Зайдель Г., Цвибак М. Классовый враг на историческом фронте. М.-Л., 1931; Зайдель Г., Цвибак М. Вредительство на историческом фронте. Тарле и Платонов и их школы // "Проблемы марксизма"

1931, №3.

[11] Зайдель Г. и Цвибак М. Классовый враг на историческом фронте, с. 12.

[12] Архив АН СССР. Ф. 337, оп. I, д. 238.

[13] Архив АН СССР, Ф. 371, оп. 2, д. 173, л. 113.

[14] Там же, д. 172, л. 29.

[15] Бантке С. С. В. И. Ленин и большевики на международной арене в довоенное время. – Пролетарская революция 1929 № 2-3. с. 57.

[16] Пролетарская революция, 1930, № 6.

[17] Подобная точка зрения в советской историографии еще раньше высказывалась И. М. Альтером. Так, в статье "Роза Люксембург о пролетарской революции". (Под знаменем марксизма, 1928, № 7-8, с. 182), поддерживая утверждение германского коммуниста Пауля Фрелиха, он писал: "Ленин накануне войны недооценивал оппортунизм Интернационала и переоценивал революционность масс. Это верно".

[18] Слуцкий А.Г. Большевики о германской социал-демократии в период ее предвоенного кризиса.Пролетарская революция, 1930, № 6, с. 65.

[19] Там же, с. 50.

[20] Сталин И. В. Соч. Т. 13, с. 86.

[21] Сталин И. В. Вопросы ленинизма. М., 1953. с. 385. Здесь уместно заметить, что Сталин в дальнейшем сам менял свое мнение по первому из затронутых в этой цитате вопросов. Во всех курсах по истории партии, выходивших после 1931 г. большевики стали именоваться партией с 1903 г. Так продолжалось семь лет. А в "Кратком курсе истории ВКП(б)" эта точка зрения вновь претерпела изменение: оформление в самостоятельную партию стало датироваться 1912 г. (См. История ВКП(б). Краткий курс. М., 1938, с. 134-139).

[22] Сталин И. В. Соч. Т. 13, с. 90, 91.

[23] Архив АН СССР, ф. 638, оп. 1, д. 188, л. I.

[24] На этой позиции находилось большинство ученых старой школы: Н. И. Кареев, Е. В. Тарле, А. Г. Вульфиус, Н. М. Пакуль и др., считавшие началом капитализма середину XVI в. и придерживавшиеся мнения, что период новой истории открывает первая буржуазная революция, прошедшая в Нидерландах (См., например: Пакуль Н. М. Нидерландская революция. Харьков, 1929).

[25] См. Архангельский С. И. Аграрное законодательство Великой английской революции. Ч. 1-2. М.-Л., 1938-1940; Ч. 1 (1643-1648); Ч. 2 (1649-1660).

[26] Лукин Н. М. Максимилиан Робеспьер. В кн.: Лукин Н. М. Избр. труды, Т. 1, М., 1960, с 15-156.

[27] См. ее критический анализ в кн.: Ревуненков В. Г. Марксизм и проблемы якобинской диктатуры. Л., 1966.

[28] См. Дунаевский В. А. "Дело" академика Н. М. Лукина. - Новая и новейшая история. 1990, № 6.

[29] Щеголев П. П. После термидора. Л., 1930; Добролюбский К. П. Экономическая политика термидорианской реакции. М.-Л., 1930.

[30] Тарле Е.В. Жерминаль и прериаль. М., 1937.

[31] Там же, с. 139.

 

Глава 2.Французская историография межвоенного периода. Кризис позитивистской историографии. Формирование школы "Анналов".

 

В межвоенный период во Франции сохранялась организация науки, сложившаяся в конце XIX - начале XX веков. Главными центрами исторических исследований и подготовки историков были гуманитарные ("словесные") факультеты университетов, где работало большинство французских ученых. Только университеты имели право выдавать дипломы, принимать к защите диссертации и присуждать ученые степени, которые открывали путь к научной карьере.

Кроме университетов, исследования в области истории традиционно велись в таких известных научно-учебных заведениях, как Коллеж де Франс, Высшая нормальная школа, Национальная школа хартий, Практическая школа высших знаний и др. В 1939 г. было создано особое государственное учреждение - Национальный центр научных исследований, задача которого состояла в поддержке научных исследований, однако, к началу второй мировой войны центр еще не успел развернуть свою деятельность.

Большую роль в координации работы историков по-прежнему играли научные общества и издаваемые ими журналы. После окончания первой мировой войны вновь развернули свою деятельность "Общество новой истории" и его журнал "Обозрение новой и современной истории" ("Revue d'histoire moderne et contemporaine"), "Общество по истории Французской революции", издававшее журнал "Французская революция"; ("Lа Revolution francaise"), "Общество по изучению робеспьеризма" с журналом "Революционные анналы" ("Аnnales revolutionnaires"), "Общество по истории революции 1848 г." органом которого являлся журнал "Революция 1848 г." "La Revolution de 1848") и многие другие общества историков.

Единственным общеисторическим журналом до конца 20-х годов оставалось основанное еще в 1876 г. "Историческое обозрение" ("Revue Historique"). Наряду с журналами очень важной формой распространения результатов исторических изысканий была публикация диссертаций, которым во Франции традиционно придавали большое значение.

Вплоть до 1958 г. существовала только одна ученая степень, на которую могли претендовать французские историки (как и филологи), - степень доктора гуманитарных наук (docteur es lettres).

Требования к докторским диссертациям были очень высокими. На защиту выносились сразу две диссертации: "основная" и "дополнительная". "Основная диссертация" должна была содержать научное исследование крупной исторической проблемы, основанное на исчерпывающем изучении всех имеющихся по данному вопросу источников, в первую очередь, архивных документов. "Дополнительная диссертация" имела целью показать компетенцию автора в области источниковедения и историографии. Она могла состоять из историографического очерка или публикации документов с комментариями. Как правило, работа над диссертацией требовала значительного времени (часто 10-15 лет), но в результате формировалась целая библиотека крупных научных исследований, выполненных на высоком профессиональном уровне.

Развитие исторической науки в межвоенный период во многом определялось общественно-политической ситуацией и особенностями духовной культуры того времени. После победоносного окончания войны во Франции широко распространились патриотические и националистические настроения. Целый ряд официальных церемоний: "Парад Победы" в 1919 г., празднества по случаю возвращения Эльзаса и Лотарингии, "вечный огонь", зажженный в 1923 г. под Триумфальной аркой в честь "неизвестного солдата", были направлены на закрепление чувств "единства нации", "верности Родине", "неразрывных связей" Франции и ее колониальных владений.

 

С другой стороны, общие условия острого послевоенного кризиса, Октябрьская революция в России, революции в Германии и Австро-Венгрии дали мощный толчок подъему революционных и социалистических идей. Во Франции обострилась классовая борьба, значительно усилилось рабочее движение, возникла сильная Коммунистическая партия, возросло влияние марксизма. Общественное внимание гораздо больше, чем раньше стали привлекать экономические и социальные вопросы, положение трудящихся масс, народные движения. В то же время огромные жертвы и колоссальные социальные потрясения, связанные с первой в истории человечества мировой войной, революциями, национально-освбодительными движениями, массовыми эмиграциями, беженцами, еще более подорвали веру в общественный прогресс, вызвали настроения пессимизма и разочарования.

В 30-е годы на французское общественное мнение сильно повлияли мировой экономический кризис, наступление фашизма, угроза новой мировой войны, создание антифашистского Народного фронта.

Новое поколение историков уже не удовлетворяла традиционная позитивистская историография, уделявшая главное внимание описанию событий политической, дипломатической и военной истории. По свидетельству известного французского историка-марксиста Пьера Вилара, поколение 20-х годов волновали новые проблемы: "демография, миграция, колонизация, развитие городов и промышленности, изменения системы сельскохозяйственного производства, прогресс энергетики, а также, еще более близкие к живой, трепещущей истории, кризис Британской империи, будущее огромных пространств Америки, пробуждение народных масс в Азии, рождение советских планов"[1].

В среде историков росло стремление к обновлению тематики, познавательных методов и содержания исторической науки.

Эти поиски новых путей были тесно связаны с общей интеллектуальной атмосферой межвоенного времени. Начавшийся в XX веке "кризис физики" и последовавшие в первые послевоенные годы крупнейшие научные открытия, (прежде всего в области теории относительности и квантовой механики) привели к пересмотру прежней механистической картины мира. В отличие от предвоенного времени, когда научные открытия обычно оставались достоянием узкого круга специалистов, они освещались в массовой печати и входили в сознание широких слоев населения.

Исключительно большое впечатление на общественное сознание произвел установленный А. Эйнштейном "принцип относительности", согласно которому не существует независимой от наблюдателя абсолютной системы отсчета физических явлений, как не существует и "абсолютного времени", не связанного с какой-либо системой отсчета. В свою очередь, квантовая механика доказала, что невозможно одновременно точно измерить импульс и координаты элементарных частиц. Обладая свойствами и частицы и волны, они не имеют строго определенной траектории, и закономерности микромира носят вероятностный характер. С огромным интересом были восприняты исследования австрийского психиатра З. Фрейда, начатые еще в начале XX века, но получившие широкую известность в межвоенный период. Они выявили, что поведение человека часто определяется не его сознанием, а "подсознанием", закрепившимися в подсознании "комплексами" вины, страха, сексуальными влечениями и т. п.

Все эти научные открытия часто истолковывались как свидетельство неспособности разума к объективному познанию мира, отказ от абсолютной истины и объективной реальности, от идей закономерности и причинности.

Большую популярность приобрели в это время труды французского философа А. Бергсона, который, по его собственным словам, стремился "преодолеть точку зрения разума" и утверждал, что подлинное понимание жизни и творческой деятельности человека дается не разумом, а интуицией.

Пересмотр унаследованной от XIX века естесвенно-научной картины мира не мог не найти отражения в науках об обществе, в том числе и в исторической науке. Революция в естествознании, особенно, - как выражался видный французский историк Люсьен Февр, - "великая и драматическая теория относительности"[2], остро поставили общие вопросы о сущности и принципах научного познания, о типе научного мышления. Друг и единомышленник Февра, историк Марк Блок, писал: "Кинетическая теория газов, эйнштейновская механика, квантовая теория коренным образом изменили то представление о науке, которое еще вчера было всеобщим. Представление это не стало менее высоким - оно сделалось более гибким. На место определенного последние открытия во многих случаях выдвинули бесконечно возможное; на место точно измеримого - понятие вечной относительности меры"[3].

Блок и Февр отчетливо ощущали, что "вся концепция мира, вся стройная система, выработанная поколениями ученых в течение следовавших друг за другом веков, разлетелась вдребезги... Нужно было заменить старые теории новыми. Нужно было пересмотреть все научные понятия, которыми пользовались до сих пор"[4].

Первоочередной задачей Блок и Февр считали решительный пересмотр методологических принципов позитивистской историографии.

Позитивистская историография и ее критики. После окончания первой мировой войны историки традиционно-позитивистского направления сохраняли большое влияние на французскую историческую науку. Они возглавляли исторические кафедры в большинстве французских университетов, определяли курс журнала "Историческое обозрение", являлись авторами самых крупных коллективных трудов и учебников.

В 1920-1922 гг. под редакцией старейшины позитивистской школы Э. Лависса вышла в свет монументальная "История современной Франции от революции до мира 1919 года" (10 тт.). Одним из ее основных авторов был главный идеолог методологии позитивизма Ш. Сеньобос. В 1929 г. завершилось издание "Истории французской нации" (19 тт.), предпринятое группой историков-позитивистов во главе с Г. Аното. В 1933 г. Сеньобос опубликовал "Искреннюю историю французской нации". Во всех этих работах история Франции рассматривалась прежде все как "история нации", которая, несмотря на внутренние раздоры и войны с другими державами неуклонно продвигалась по пути прогресса, цивилизации и демократии.

Поиски новых подходов к изучению процессов общественного развития в это время продолжали представители смежных с историей наук: философы, социологи, географы, экономисты, которые начали критиковать позитивистскую историографию еще в довоенный период.

Философ и социолог Анри Берр, выдвинувший до войны задачу создания целостного "культурно-исторического синтеза", в 1920 г. опубликовал первый том задуманной им грандиозной 100-томной серии монографий "Эволюция человечества". Она была призвана продолжить знаменитую "Энциклопедию" Дидро и осветить историю человечества с точки зрения синтеза всех гуманитарных наук[5]. Считая определяющим фактором исторического развития духовную жизнь, Берр выдвигал на первый план изучение культурно-исторических процессов.

Существенное воздействие на французскую историографию оказали труды некоторых географов, работавших в тесном контакте с историками. Особенно важное значение имела школа "географии человека", основателем которой был Пьер Видаль де ля Блаш (1845-1918). Эта школа изучала влияние на общество природного окружения и демографических факторов, как в прошлом, так и в настоящем. Ее представители первыми начали разрабатывать проблемы миграции населения, экономического и демографического роста, ставшие впоследствии объектом исторических исследований.

Продолжал начатые в довоенный период изыскания социолог и экономист Франсуа Симиан. Подвергнув критике историков-позитивистов за их пристрастие к эмпирическому описанию фактов, относящихся, главным образом, к политической истории, Симиан поставил задачу изучать массовые, повторяющиеся, статистически наблюдаемые совокупности экономических и социальных явлений на протяжении длительного периода времени. Главным предметом его исследований стала непривычная для большинства французских историков того времени тема: эволюция заработной платы, цен и доходов, а также их восприятие в "коллективной психологии" различных слоев общества.

Попытку пересмотра методологии позитивизма с релятивистских позиций предпринял начинавший тогда свою научную деятельность после обучения в Германии, молодой философ и социолог Раймон Арон. В 1938 г. он опубликовал книгу "Введение в философию истории", в которой обосновал релятивистское и субъективистское понимание истории в духе немецких неокантианцев.

Однако, ни Берр, ни Симиан, ни Арон, ни ученые из школы "географии человека" не были историками, и поэтому их воздействие на французскую историческую науку того времени все же было ограниченным.

Возникновение школы "Анналов". Главную роль в перестройке французской историографии сыграли историки Люсьен Февр (1878-1956) и Марк Блок (1886-1944). Профессор Дижонского и Страсбургского университетов, а затем глава кафедры истории современной цивилизации в Коллеж де Франс, Февр начинал свою научную работу в качестве географа. Позднее он обратился к истории средневековой культуры и исторической психологии. Талантливый писатель и полемист, Февр обладал и качествами выдающегося организатора науки.

Блок долго работал вместе с Февром в Страсбургском университете, а в 1936 г. - после победы Народного фронта - возглавил кафедру экономической истории в Парижском университете, которую оставил в начале войны, уйдя в армию, а затем участвуя в движении Сопротивления.

Основные исследования Блока и Февра относятся к истории средних веков. Главные произведения Февра "Судьба Мартина Лютера"(1928) и "Проблема неверия в ХVI веке. Религия Рабле" (1942). Кроме того, Февр написал огромное количество полемических статей и рецензий, часть которых позднее была собрана в сборниках "Битвы за историю"(1953) и "За целостную историю"(1962).

Основные труды Блока - "Короли - чудотворцы" (1924) и "Феодальное общество" (т.1-2, 1939-1940). Европейскую известность ему принес новаторский обобщающий труд "Характерные черты аграрной истории Франции" (1931).

Воззрения Февра и Блока на содержание и методы исторической науки складывались под сильным воздействием Дюркгейма и особенно Берра, с которым они тесно сотрудничали, стремясь реализовать его идею "исторического синтеза" путем организации междисциплинарных исследований. С большим уважением Февр и Блок относились к марксизму. Февр считал, что "многие из идей, которые Маркс выразил с бесспорным мастерством, давно уже перешли в общий фонд, составляющий интеллектуальную сокровищницу целого поколения"[6]. К числу таких идей Февр относил, прежде всего, мысль о ведущей роли экономики и социальных отношении в развитии общества.

Блок и Февр остро критиковали традиционную позитивистскую "событийную" историографию, которая, по выражению Блока, прозябала "в эмбриональной форме повествования"[7]. Они утверждали, что история призвана не просто описывать события, а выдвигать гипотезы, ставить и решать проблемы. Основную задачу исторической науки Блок и Февр видели в создании всеобъемлющей синтетической "глобальной" истории, охватывающей все стороны жизни человека, - "истории, которая стала бы центром, сердцем общественных наук, средоточием всех наук, изучающих общество с различных точек зрения - социальной, психологической, моральной, религиозной и эстетической, наконец, с политической, экономической и культурной"[8]. Решение подобной задачи предполагало широкий контакт и взаимодействие истории с другими науками, прежде всего - науками о человеке. Февр настойчиво обосновывал мысль о существовании "внутреннего единства, связующего между собою - нравится нам это или нет - все научные дисциплины". Он говорил в 1941 г., обращаясь к студентам: "Историки, будьте географами! Будьте правоведами, социологами, психологами; не закрывайте глаза на то великое течение, которое с головокружительной скоростью обновляет науки о физическом мире"[9].







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.