Главная | Обратная связь

Как выводить его из этого состояния?

Детские капризы?

 

Детский плач, детские капризы — особенно если часты — серьезное испытание родительских нервов и терпения. Труднопереносимы, правда? Стоп... Давайте остановимся как раз на том, что они труднопереносимы, Тут есть о чем подумать.

Понаблюдайте-ка внимательно за вашей собственной реакцией на плач. Даже если не очень громкий — раздражает удивительно сильно. Порасспросите других и убедитесь, что та же самая странность - реакция очень обостренная. Несоразмерная самому событию, несоразмерная «шумовому эффекту» плача. На улице, например, обращали внимание? — наше ухо удивительно четко выхватывает плач из хаоса звуков. Многие шумы почти не слышим, хоть достаточно громки. Плач — всегда. Тут у нас явно есть некая избирательность.

А как тяжко выдерживать плач длительно. Пытка, мука для большинства. Сколько раз слышал от женщин, что просто не переносят детского плача, Мужчины, правда, поспокойнее относятся, но интересно заметить, реакция у них бывает иной направленности. У женщин — стремление идти к ребенку, что-то предпринять, чтобы перестал кричать. У многих мужчин — унести ноги подальше, чтобы избавиться от раздражителя. А вместе с тем ко всяким иным шумам мы приспосабливаемся лучше. Даже куда больший шум, например работа какого-то устройства, не выводит так из себя. Днями, годами работают люди на производстве, где всяческие грохоты и лязги ни в какое сравнение не идут с шумом от ребенка. И так привыкают, что не замечают. Глохнут постепенно, до того силен грохот, а не замечают, если говорить о реакции нервной системы. А представьте себе, если бы днями пришлось им работать среди детского плача. Не оглохли бы — за это можно ручаться. Но с ума бы сошли наверняка. Бьет по нервам он очень сильно — вот в чем дело. И в этом заложен смысл, над которым стоит поразмышлять.

Почему бьет? Потому что он есть сигнал тревоги для человеческого существа. Сигнал, подаваемый малышом. И именно как таковой воспринимается нами — сознательно, а чаще бессознательно. Вот почему мы так чутко выхватываем его из какофонии звуков. Реагирующие на плач возбужденно, «сходящие с ума» — хотят ли они приблизиться к ребенку или удалиться от него — не изведены шумом. Они скорее — бессознательно же — стремятся сбросить с себя нервное напряжение, естественно возникающее, когда доносится этот сигнал: «мне плохо, помогите, помогите же».

Да, наша возбужденная реакция — это приказ натуры. Приказ откликнуться, помочь. Чисто биологический мотив, тут, вероятно, работает. И преодолеть, нейтрализовать давление приказа можно двумя способами. Первый, органичный, — действительно помочь. Не случалось замечать, какое облегчение чувствуете, когда приходите на помощь ребенку и удается успокоить (своего, чужого — безразлично)? Сразу приятно и легко становится.

Но есть и иной способ избавиться от давления приказа. Плохой, но тоже употребительный. Это настроить себя против призыва о помощи, точнее против призывающего, и на этом основании ничего не сделать. Отсюда наши столь нередкие порывы возмущения плачем. Возмущение — «обоснование» отказа помочь. Вообще-то тут распространеннейший трюк, который выкидывает наша психика. Вот, скажем, виноваты вы перед человеком. Как приглушить в себе неприятные переживания, чувство вины, «муки совести», как некогда говорили? Конечно, лучше всего чем-то загладить вину. Но ведь что очень часто делаем? Вместо этого непроизвольно начинаем настраиваться против него. Самим непонятно отчего, но он нас начинает раздражать и возмущать. Все больше питаем к нему неприязнь. И, придумав таким образом его «плохой образ», освобождаем себя от чувства вины. От потребности что-то предпринять для урегулирования отношений. Ведь, в самом деле, чего ощущать вину перед плохим человеком? Не стоит он того. Наша психика, стало быть, задействовала механизм нейтрализации совести. И со злостью на ребенка за плач, со стремлением сбежать от ревущего — та же история. Это тоже срабатывает механизм нейтрализации совести.

Правда, есть некоторое извинение для тех, кто «заводится» от плача. Хочу уточнить, что причина не всегда кроется в скрытом стремлении отделаться от потребности помочь. Иногда старшие впадают в пароксизм раздражения и потому, что ощущают себя загнанными в угол. В самом деле, пытались успокоить — ничего не вышло. Природа наделила мать обязанностью больше возиться с малышом и соответственно снабдила ее большей терпеливостью. Отцу такого обеспечения досталось меньше, и оттого он чаще взрывается. Мама, само собой, тоже взорваться может, еще как. Но до крайностей менее способна дойти. Я наверняка знаю несколько случаев — сами мужчины рассказывали, — когда взбешенный папа бросал грудничка в кровать и убегал из дома. По-моему, мать на это почти не способна.

Впрочем, попозже, когда грудничок превращается в ходящего, бегающего, разговаривающего малыша, мама нередко тоже доходит до крайностей. Видимо, инстинкт «сбережения» ребенка от травмы смолкает. Теперь можно безопасно отшлепать.

Но дело не только в безопасности. Когда ребенку становится три, четыре, пять лет, у родителей постепенно складывается убеждение, что ребенок уже достаточно взрослый, хорошо соображает, во многих своих действиях дает полный отчет, и потому с него и спрашивать надо жестче, и наказывать суровее, если чего не делает. Ибо уже понимает, «что такое хорошо, что такое плохо», и когда ведет себя не так, то вполне сознательно. За что и заслуживает сурового обращения. Вот примерно та логика, которая высвобождает родителей от первоначальной сугубой бережности, осторожности в отношении малыша.

Она же ведет к появлению настоящего предубеждения против него — того предубеждения, которое обозначается понятием «каприз». Вот это слово, когда употребляется в отношении детей, я научился ненавидеть от всей души. Оно закрепляет в нашем сознании ложную, несправедливую оценку детского поведения. Клевету на детей.

У детей вообще не бывает капризов. Вот в чем дело.

Не согласны? Давайте в очередной раз займемся самоанализом. Покопаемся в самих себе, вместо того чтобы выносить приговоры в адрес детей. Что такое каприз? Какой смысл мы вкладываем в это слово? Примерно такой: это требование, желание человека, которое, как он отлично сознает, невыполнимо, пустяшно, ненужно, «не по делу», но на котором из упрямства, «просто так» он тем не менее настаивает. Вот приблизительно суть каприза. И естественно, что по отношению к капризничающему человеку мы в какой-то мере имеем право быть раздраженными. Он же великолепно понимает, что досаждает нам, то есть практически нарочно все вытворяет; чтобы затруднить нам жизнь. Все основания есть у нас вести себя по отношению к нему резко.

Именно этот смысл понятия «каприз» мы имеем в виду, когда обвиняем малых детей. Очень удобное для нас понятие, которое автоматически снимает всю вину за сложившуюся ситуацию с нас и возлагает ее на ребенка. Стоит сказать «капризничает» — и уже решена проблема, что делать. Надо наказывать, надо противодействовать. В лучшем случае — игнорировать. Я думаю, потому слово «капризничать» в таком частом ходу, что оно страшно облегчает положение старших. Волшебное слово, ей богу. Только не добрым волшебником выдуманное.

Можно ли предположить у детей в возрасте до пяти — да хоть и десяти — лет подобное стремление изводить других заведомо? Сознательно дразнить? Ну, может быть, бывают такие отдельные случаи — я не сталкивался ни разу, — но в девяноста девяти случаях из ста нет и нет. В том-то и дело, что ребенок всегда серьезен в своих требованиях, хотениях и нехотениях. Это мы, с нашей колокольни глядя, видим, насколько они подчас пустяшны или неисполнимы. Но он-то ничего такого не видит! Это то самое беззаконное и нелепое вкладывание в него нашего, взрослого понимания ситуации, о котором уже говорилось.

Итак, не бывает капризов у детей. И просто поразительно, до какой степени многие из нас упорно находятся под гипнозом этого понятия. Я вовсе не хочу сказать, что мало по-настоящему чутких мам и пап. Их много: отказывающихся видеть во многих эпизодах детского упрямства, детского плача капризы. Не испытывающих никакого желания наказывать за это детей. Но вот чтобы обобщить собственное «эмпирическое» отношение — такое происходит редко.

И еще одно обстоятельство следует учитывать, когда задумываемся о причинах детских слез. А также о причинах этой столь раздражающей нас настырности детей в своих желаниях. Их неотвязности по пустякам (разумеется, с нашей точки зрения, пустякам) и соответственно стойкости капризов. Знаете, что мы тут с вами упускаем? Разницу между нами и детьми в силе желаний. Ребенок тут от нас с вами очень существенно отличается. Дети все хотят сильно. Необузданно сильно. Так, как мы редко когда хотим. Так, как мы разучились хотеть. Лишь очень немногие из нас каким-то образом удержали в себе способность хотеть по-детски — всем своим существом. И трудно сказать, к лучшему ли, что удержали. Потому что наша взрослая жизнь хоть иногда и вознаграждает за мощь желаний, но частенько и суровейше карает за нее же. Не случайно у большинства из нас вытренирована способность желать не очень сильно. С оглядкой. С готовностью перенести невыполнение желания относительно спокойно. Мы вообще научились ставить крест на многих наших стремлениях, пусть и самых для нас соблазнительных. Да, как-то упускаем мы из виду тот путь, который проделываем по части понижения силы желаний, по мере того, как все дальше уходит от нас молодой возраст. Забываем про эту эволюцию. А вот тут ее вспомнить совершенно необходимо. Потому что дети желают всей душой, и невыполнение желаний воспринимается ими куда острее, чем нами. Вот отсюда и «слезы по пустякам». Отсюда и капризы. Желай мы как дети, как желали сами когда-то, тоже ревели бы в три ручья.

Но опять же, вопрос возникает — что делать? Из сказанного выше вытекает, что вообще, видимо, ничего не надо делать? Раз ребенок плачет оправданно, упрямится оправданно, стало быть, трогать его нельзя? Ну и что тогда? Он ревет, он чего-то неистово не хочет, чего-то неистово хочет, а вы должны при этом просто присутствовать? Делать-то что?

Как выводить его из этого состояния?

Прежде всего — рассуждение, потом практический совет. Рассуждение такого рода: есть у нас педагогическая область то ли запущенная, то ли почему-то мало попадающая в центр внимания. Очень много у нас пишут, размышляют о том, что в отношении детей хорошо, что плохо, какие цели должны быть, какие нет. Куда меньше — о родительской «технике». Родители должны быть оснащены настоящим набором приемов, помогающих выходить из всяческих затруднений в общении с детьми. Очень важно быть «технически» подготовленным. Я, например, когда мои дочки были маленькими, отчаянно нуждался в такой технологии. Понимал отлично, что есть, должен быть какой-то прием, помогающий вот сейчас уговорить, разубедить, доказать ребенку, да каков он? Оперативно его не выдумаешь, тем более когда находишься в «заведенном» состоянии. Думаю, что масса родителей ощущает эту свою невооруженность, беспомощность. Тут наука педагогика должна бы нам помочь больше, чем помогает. Но пока такой помощи нет или ее мало, хотелось бы посоветовать папам и мамам — имейте в виду, что следует придумывать эти приемы. Нарабатывать в себе запас методов, которые пригодятся в тех или иных ситуациях. Все мы — или почти все — это стихийно делаем. Но именно стихийно, от случая к случаю. А надо обратить это в систему, сознательно и планомерно копя в себе технологию общения. Родитель, даже преисполненный самых лучших намерений, даже любящий своего ребенка больше всего на свете и готовый ради него на все, может мало дать полезного ребенку, может не наладить с ним хорошего контакта, если не владеет этой самой техникой общения.

Так вот один прием, выработанный мной. Собственно, его не я и вырабатывал, он известен всему миру и применяется миллионами людей. Но нередко примитивно, и потому дает малую отдачу. Просто надо его изобретательнее, «хитрее» использовать, тогда станет эффективным.

Прием — отвлечение внимания. Переключение внимания. Ребенок обладает способностью переключать внимание без остатка, быстро забывая о том, что интересовало его еще пять минут назад. Эта его способность — просто подарок судьбы для старших. Пользоваться ею можно неограниченно и с отличными результатами. А между тем у многих пап и мам он не в чести. Не признается за действенное средство. И все из-за неумелого использования. Ну, допустим, плачет дитя, потому что пришлось вернуть чужую игрушку, которая понравилась. И вот, стараясь его успокоить, мама, папа, бабушка говорят такое: «а вон, смотри, какая девочка», «а вон, смотри, какой мальчик», «а вон, гляди, какая машина едет». И тому подобные варианты этой же идеи. Идея-то, конечно, хорошая — чтобы он туда воззрился, заинтересовался и позабыл про причину огорчения. Но что за исполнение! Ребенок хоть и мал, но его детского ума вполне достаточно, чтобы сообразить, в чем суть простенького маневра. Суть, естественно, в том, чтобы отвлечь внимание. Он отлично раскусывает, каков замысел, видит в нем «нечестную игру», попытку хитростью заставить его позабыть, и естественно, сопротивляется такому подвоху. Сколько раз присутствовал при спектакле «вон, какой мальчик» и неизменно слышал, что рев малыша только удваивался. Закономерная реакция на обман. Закономерная обида. Заревел с еще большей силой — и тут фантазия старших исчерпывается. Не будучи в состоянии снабдить прием более интересной режиссурой, они принимаются искать какие-то еще методы и частенько заканчивают все тем же взрывом раздражения.

Здесь тот случай, когда родители просто не на уровне детей. Именно так. Отвлечение требует более углубленной разработки и, если хотите, доли психологической фантазии. Первое правило — не начинайте отвлечение с ребенка. Начинайте с себя. Вам надо замаскировать тот факт, что вы отвлекаете его. Потому что стоит ему догадаться — он тут же сообразит, для чего вы это предпринимаете. Стало быть, не «вон девочка какая», а сами приковываетесь к чему-то, вроде бы совершенно забывая о ребенке. Приковываетесь и начинаете вслух сами с собой разговаривать, тоже тоном показывая, что именно сами с собой, а не для ребенка. Ну что-нибудь типа: «смотри-ка как интересно. Какая тут штуковина оказалась. Что я неожиданно нашел. Какой зверек там сидит». И т. д. и т. п. Второе правило — стараться надо, чтобы предмет отвлечения того заслуживал. Чтобы это были не осточертевшие «девочка» или «мальчик», а что-то действительно неожиданное. Когда мои дети были в том возрасте, что проблема отвлечения стояла остро, брал с собой на прогулку «отвлекающий запас» — бижутерийное колечко, коробок спичек с какой-то гайкой внутри, шарик, красивый карандаш. Скажем, начинается слезливое настырничанье — извлекаю колечко из кармана и поглощенно разглядываю. Разглядываю и сам себе удивленно говорю: «Ну и колечко. Точно помню — выходил из дому, камешек был синий. Теперь красный. Подождите минутку, девочки, позвоню по автомату маме — синий был или красный?» Иду в будку, имитирую разговор — «действительно был синий». Имитирую полную изумленность и прошу одну ревущую: «Ну-ка, Наташа, положи на минутку в карман, потом вытащи — может, опять синим станет? Может, это из-за кармана?» Сквозь слезы нехотя кладет. Вытащили — опять красный. «Чудеса. Пойду опять звонить». Звоню. «Мама говорит, что я, наверное, потерял ее колечко. Ну и будет мне дома. Девочки, вы помните дорогу, какой шли? Давайте пойдем, будем смотреть. Может, в самом деле на земле валяется?» Неохотно бредут и постепенно отвлекаются. Начинают искать. Цель достигнута.

Правда, один раз получил урок, недооценив зоркости детей по части таких вот розыгрышей. Слишком поверив, что умею отвлекать внимание, повторил вторично один и тот же розыгрыш с тем же предметом (кусок смолы в спичечной коробке) и с тем же сюжетом (дескать, куда-то выполз жук, который был вместе со смолой). И хотя «расстояние» между розыгрышами было месяца в три, оказалось, что дети отлично запомнили первый случай, мгновенно распознали мою уловку, поняли смысл, и все сорвалось. Мало того, что не получилось, потом стало сложнее отвлекать. Требовалась какая-то особо тщательная режиссура, чтобы вышло. В общем, усложнил себе жизнь самонадеянностью.