Главная | Обратная связь

Поведение во время розыгрыша фантазий

На этих занятиях Люси отождествляла себя с различными личностями и в соответствии с возникавшими темами фанта­зий производила перестановки в помещении. Со временем уда­лось совершенно ясно установить, что воображаемые личности и обстановки позволяли Люси устанавливать связь с рядом значимых эмоций и выражать различные состояния чувств, к числу которых, вчастности, относились: 1) гнев; 2) депрессия; 3) тревога и страх; 4) зависимость; 5) индивидуация.

В работе с Люси применялась методика, которая позволяла ей выступать в качестве постановщика розыгрыша фантазий и драм и освобождаться от психотического упрямства, когда оно проявлялось.

1..Гнев

На первом занятии Люси изменила пол всех «актеров». Она превратилась в Дэнни, женщина-терапевт — в Лоренса, а мужчина-терапевт — в Джоанну. Люси описала Дэнни как «маленького человечка», а Джоанну и Лоренса как «больших людей». В этой драме «Дэнни» связал и атаковал двух «боль­ших людей». «Дэнни» делал вид, что старательно режет наши волосы, одежду, наши конечности и, наконец, наши шеи. Ос­тальную часть занятия Люси продолжала нападать на нас, хотя мы и лежали «мертвыми» на полу. Она испытывала на­столько сильные чувства, что в течение следующих 45 минут продолжала бойню. При этом мы притворно визжали и моли­ли о пощаде. Поскольку Люси не могла остановиться, мы в ко­нечном счете уползли в другой конец комнаты, где установили «невидимый щит» и вновь обрели свою истинную сущность. В течение некоторого времени Люси продолжала уверять нас, что она «Дэнни», и атаковать «щит». После десяти минут на­шего отказа участвовать в фантазии Люси она зашла за щит и спокойно уселась к нам на колени.

Когда Люси присоединилась к нам за щитом, мы сделали краткий обзор основных особенностей занятий. В частности, мы

сказали: «Сегодня Дэнни по-настоящему хотел обидеть Лоренса и Джоанну. Он хотел разрезать их на части и не мог остановить­ся, не так ли? Он просто без остановки резал их волосы, руки, ноги и шеи. Мне кажется, что „большие людипричинили много страданий Дэнни и теперь он тоже хочет причинить им страдания. Наверное, тебе, Люси, тоже пришлось много стра­дать от „больших людей", когда ты была маленькой девочкой?»

На следующих трех-четырех занятиях гнев продолжал бу­шевать с большей силой. «Дэнни» раздавал нам более ощутимые и болезненные тумаки и не находил удовлетворения, несмотря на то, что мы пролили немало нашей «крови». Он втыкал шпильки в наши глаза, рты и половые органы. Наши тела лежа­ли в лужах крови. Затем из наших гниющих конечностей появи­лись черви. Вскоре мы «плавали в море крови и дряни», которую нас заставлял глотать «Дэнни». При этом «Дэнни» возвышался над нами, восседая на суше и наслаждаясь «отличными гамбур­герами и чипсами». Мы разыгрывали страдания и издавали скорбные вопли, в то время как Люси играла роль палача.

И на этот раз, укрывшись за «щитом», мы вкратце воспроиз­вели те чувства, которые проявились во время занятий: «Дэнни нравилось причинять нам страдания. Он хотел увидеть, как мы разлагаемся и пожираем „дурную кровь". Бытьможет, он думал, что „большие люди" причинили ему страдания».

По нашему мнению, изменение половой идентификации выполняло для Люси роль некоего экрана и позволило ей проявить чувства ненависти и ярости, которые она прежде пыталась вытеснить из сферы сознания. Когда проявились эти чувства, Люси полностью оказалась в их власти и несмогла от них освободиться. Чтобы успокоить ее, мы исполь­зовали «щит». Обычно она старалась выманить нас из-за «щита», но через 5 —10 минут успокаивалась настолько, что была способна выслушать наши замечания о ее чувствах. Через пять занятий чувство гнева угасло. В конце этой ста­дии мы заметили, что вместо летающих чаек на рисунках Люси появились изображения людей, стоящих на земле. Взрослые были большими, а она маленькой (рис. 8.1 и 8.2). Затем наступила стадия депрессии.

2. Депрессия

После периода интенсивных проявлений гнева наступил день, когда Люси пришла на терапевтическую консультацию в состоянии глубокой депрессии. Люси шепотом рассказала

нам, что ей приснилось, как она побывала в «стране мертвых». В этой стране «не было людей, в очагах не горел огонь, в холо­дильниках не было продуктов, в спальнях не было кроватей, а в жилых комнатах не было мебели. На дворе не было ни цве­тов, ни травы. Один только скалы». На протяжении трех не­дель она находилась в состоянии глубокой депрессии, которое не покидало ее и за пределами тепрапевтического кабинета. Она отказывалась разговаривать в детском саду, была очень апатичной, а дома лежала на кроватке и ничего не делала.

Во время инсценировки упомянутого сновидения мы выра­жали словами ощущения, которые Люси испытывала В то время. Так, мы говорили ей: «Дэнни очень несчастен. У него нет еды. В доме холодно и пусто. Дэнни одинок». Оказавшись за «волшебным щитом», мы выражались более непосредствен­но: «Должно быть, Дэнни рос в очень трудном месте. Люси! Когда ты была маленькой девочкой, ты, наверное, тоже чувст­вовала себя несчастной и одинокой».

Когда депрессия стала приобретать более мягкие формы, Люси начала разделять комнату на «хорошее и гиблое место». Она ходила между этими местами, и в зависимости от местона­хождения изменялись ее настроение и речь. В хорошем месте она оживлялась и представляла себе, как она вместе с мамой летит на самолете в теплую страну, где всегда светит солнце. В этой стране много прекрасных вещей. Вернувшись в «гиблое место», она га­сила свет, опускала шторы и начинала говорить приглушенным голосом. Поскольку комнату для игр невозможно было погрузить в темноту, Люси отправлялась в расположенную рядом умываль­ную с туалетом, в которой отсутствовали окна. Это перемещение Люси ознаменовало переход к третьей стадии.

3. Тревога и страх

В темной умывальной, которую Люси назвала «дурацкой комнатой», она рассказала свой сон, в котором она проснулась посреди ночи и обнаружила под кроватью «чудовищных дура­ков» . Они парили в воздухе, давили на живот и пытались заду­шить ее (рис.8.3).

На следующих занятиях в «дурацкой комнате» Люси разыгра­ла свой сон, превратив нас в мишень для нападок дураков. Люси руководила действиями дураков и направляла их атаки на все части наших тел. Она превращалась в дурака, хватала нас за ноги и шею и притворно душила нас так, как это делали с ней дура­ки. Были моменты, когда Люси не справилась с охватившей ее

Рис. 8.3. Дураки на моей кровати

паникой и попыталась причинить нам боль. Тогда мы заняли более активную позицию. Крепко, но мягко взяв ее за руки, мы держали ее до тех пор, пока не прошло желание причинять нам боль.

На первых этапах стадии тревоги и страха эти чувства на­столько овладели психикой Люси, что не покидали ее и за пре­делами терапевтического кабинета. В школе и дома Люси стала отождествлять себя с личностью «супердевочки», что нашло отражение в ее рисунках. «Супердевочка» никого не бо­ится. У нее огромные мускулы (рис.8.4). Из всех поединков с дураками она неизменно выходит победительницей. По наше­му мнению, новая идентичность Люси отражала ее стремление защитить себя от постоянного чувства страха. На ее рисунках глупые чудовища появляются из «пирамид» (рис.8.5), транс­формируются в «глупые рожи» (рис.8.6) и затем превращают­ся в ее «преследователей» (рис.8.7).

На следующих занятиях Люси подчинила дураков своей власти, переориентировав их атаку с себя на нас. Мы заметили, что ее страх пошел на убыль, и теперь наши вопли ужаса и моль­бы остановить нападки дураков доставляли ей удовольствие. Другими словами, ощущения, которые она прежде испытывала в связи с тревогой и страхом, теперь превратились в источник са­дистского удовольствия и власти. Садистское поведение дураков

продолжалось в течение 4—5 занятий, пока мы не заметили, что это стало раздражать нас. Кроме того, мы поняли, что Люси не хочет отказаться от «дурацких забав». Очевидно, она оказалась во власти садистских побуждений. В этот момент мы высказали наше мнение о том, что Люси получает удовольствие и не собира­ется отказаться от «дурацких забав»: «Дэнни! Тебе нравится, как эти болваны нападают и обижают нас. Тебе нравятся эти вредные дураки, и ты не хочешь, чтобы они убрались восвояси». Люси улыбнулась и вновь повела в атаку своих болванов.

Когда стало очевидным, что неоднократные отображения чувств не изменили поведения Люси, мы решили выразить наши чувства беспокойства и раздражения: «Дэнни! Эти .бол­ваны вызывают у нас раздражение. Мы хотим, чтобы они перестали нападать на нас. Нам это не нравится». Но атаки продолжались, и тогда мы решили ввести определенные огра­ничения: «Дэнни! Если болваны еще раз нападут на нас, мы покинем дурацкую комнату».

В ответ на нашу попытку ввести ограничения Люси тотчас повела болванов в атаку. Тогда мы покинули «дурацкую ком­нату» и прекратили занятие, сообщив Люси о том, что мы встретимся с ней на следующей неделе.

На следующем занятии Люси сразу предложила нам прой­ти в темную «дурацкую комнату», что мы и сделали. После долгого молчания мы услышали какой-то новый звук. Люси понизила голос и ласково представила нам «малютку болва­на». Появление «малютки болвана» ознаменовало переход к следующей стадии.

4. Зависимость

После того как мы высказали свою озабоченность по поводу нападок болванов, на домашних рисунках Люси по­явились признаки существенного изменения. Она перестала рисовать «супердевочку», столь характерную для стадии страха. Теперь ее рисунки отражали инкубационную дея­тельность (рис.8.8 и 8.9) и появление новой «жизни насеко­мого» (рис.8.10). Эти рисунки подтвердили наше мнение о том, что Люси проходит стадию трансформации, которая приводит к появлению новых чувств.

Теперь Люси стала требовать, чтобы мы приносили на за­нятия одеяло, которым она покрывала наши головы. Накрыв наши головы одеялом, Люси почувствовала себя в большей безопасности и впервые уютно устроилась у нас на коленях.

В этой новой обстановке и появился «малютка болван». Когда «малютка болван» появился, Люси стала ласковым шепотом уговаривать его присоединиться к нам.

Вначале болван вел себя очень робко и, когда мы к нему об­ращались, поспешно скрывался в темноте. «Малютка болван» вновь появлялся, как только мы умолкали. Постепенно мы уговорили «малютку болвана» побыть с нами подольше, и в конечном счете он уселся на ладонь «Дании» и позволил ему накормить себя. Па этот раз «малютка болван» посидел с нами около 5 10 минут, прежде чем скрыться в темноте. После упомянутого случая с установлением ограничений садистские болваны больше не появлялись.

В промежутках между занятиями появились рисунки, отра­жавшие естественный процесс развития беременности. Процесс рождения пленил воображение Люси, и она стала копировать рисунки, изображавшие беременность (рис.8.11), рождение (рис.8.12), отделение пуповины (рис.8.13) и кормление грудью.

Занятия шли своим ходом, и «малютка болван» стал чле­ном «семьи» (которая теперь состояла из Джоанны, Лоренса, Дэнни и «малютки болвана»). Под руководством Дэнни все члены семьи занимались совместной деятельностью. Были ра­зыграны некоторые модели повседневной семейной жизни. Например, на этой стадии «малютка болван» просыпался вместе с семьей, принимал пищу вместе с семьей и в конце дня всем желал доброй ночи, целовал всех членов семьи и вместе с ними отправлялся спать. (На рисунке 8.14 показан выводок щенков в постели.) Вскармливание «малютки-болвана» про­должалось в течение четырех занятий.

После упомянутых событий в «дурацкой комнате» признаки вскармливающего поведения были отмечены и дома. Теперь Люси стала очень нежно относиться к своей матери, отцу и учи­телю. Она просила их обнять и поцеловать ее. Кроме того, ее стали приводить в восхищение младенцы. У нее появилось же­лание подержать их на руках и прижать к себе. В то же время она стала играть вместе со своими братьями и другими детьми.

5. Индивидуация

После четырех недель занятий вскармливанием младенца Люси предложила нам перебраться из «дурацкой комнаты» в те­рапевтический кабинет. В этой обстановке она впервые прояви­ла интерес к игрушкам. Люси перестала отождествлять себя с «Дэнни» и приняла свое собственное имя. Во время игровой

 

 

терапии Люси пользовалась пластмассовыми фигурками людей и животных для дальнейшего исследования проблем вскармли­вания младенцев, интимности и сдерживания агрессивных про­явлений. Животные защищали свое потомство, диких живот­ных загоняли в загон, и тогда, наконец, появилась отцовская фигура, которая укрощала диких животных. Теперь игровое по­ведение Люси приобрело все особенности, характерные для ее возраста: рукоделье, куклы, ковбои и индейцы. Она стала назы­вать себя индейской принцессой и изображать на рисунках свое возвращение верхом на лошади в лагерь индейцев (рис.8.15). Кроме того, она нередко изображала на рисунках приготовление мяса (рис.8.16). На символическом уровне приготовление мяса означает, что теперь Люси способна использовать тепло своей аг­рессивности для выполнения конструктивных и воспитатель­ных задач.

На игровой стадии мы отказались от занятий по специаль­ной дошкольной программе и перевели Люси в первый класс для нормальных детей. После начального периода адаптации Люси стала успешно справляться с работой и вскоре установи­ла добрые отношения со своим учителем и одноклассниками. Ее успехи нашли отражение в росте мастерства, с которым она

выполняла школьные задания, и способности получать удо­вольствие от совместной с другими детьми спонтанной и орга­низованной деятельности. Поскольку в последние 4 месяца школьного года не было отмечено ни одного рецидива психо­тического поведения, мы постепенно завершили проведение игровой терапии. На одном из последних рисунков Люси изо­бразила плачущую индейскую принцессу, что свидетельство­вало о грусти по поводу окончания наших занятий и о вновь обретенной способности плакать.

Обсуждение

Стадии лечения Люси. Лечение Люси отражало психотера­певтический процесс, обеспечивший возможность выражения чувств, их распознавания и в конечном счете подчинения воле девочки. В начале лечения она отвергала все чувства, кроме псевдосчастья. Даже в тех случаях, когда ее доводили до слез, она говорила: «Мои глазки улыбаются. Я всегда счастлива». Когда же гнев все-таки вырывался наружу, то гнев испытыва­ла не она, а «бешеная собака». Мы пришли к заключению, что отречение от всех неприятных чувств привело к тому, что во­ображением Люси овладели чайки, перья, воздушные шары и полеты. Во время игры Люси стала распознавать и выражать гнев, отождествляя себя с личностью Дэнни. Затем она отказа­лась от подражания поведению чайки и вернулась на землю. Но ее рисунки свидетельствовали о том, что теперь она почув­ствовала себя очень маленькой и ранимой, тогда как взрослые казались ей «дружелюбными великанами».

После бурных вспышек гнева наступил период глубокой депрессии. Теперь девочкой овладели чувства одиночества, опустошенности и безысходного отчаяния. Иногда нам каза­лось, что гнев позволял ей защищаться от осознания этих чувств. Когда мы отметили наступление депрессии и сообщи­ли Люси, что эти переживания необходимы, депрессия посте­пенно прошла и появились новые чувства. В конечном счете «мертвая земля» превратилась в два места: хорошее и гиблое.

При появлении новых, позитивных чувств Люси испытала сильный страх. У нее возникло такое чувство, будто она подвер­глась нападению. Переживание позитивного аффекта было чуждо ей, и поэтому она восприняла его как угрозу. «Болваны», быть может, и олицетворяли это незваное вторжение. Внача­ле Люси попыталась преодолеть свой страх перед интимнос­тью и близостью посредством идентификации с агрессивными

«болванами », что в конечном счете доставило ей садистское удо­вольствие. Люси только тогда смогла отказаться от садистского компонента и позволить себе испытать чувства близости и забо­ты, разыгранные в ее уходе за «малюткой болваном», когда мы установили весьма жесткие ограничения для ее поведения.

Описанный психотерапевтический процесс, по-видимому, отражает концепцию деинтеграции первичной самости (Ford-ham, 1966). Суть этой концепции заключается в том, что в ко­нечном счете деинтеграция приводит к симбиозу матери и ребен­ка (терапевта и Люси). Это есть состояние здоровой интимной за­висимости. У Люси это происходило на двух уровнях: она стала заботиться о «малютке болване» (т. е. о себе) и позволила другим (родителям, терапевтам, учителям) заботиться о ней.

Симбиотический процесс привел к рождению новых чувств, которые проявились в изображениях инкубации и жизни насекомых. Эти изображения проложили путь к созда­нию рисунков человеческой беременности, родовой разлуки и взращивания потомства, которые положили начало процессу

индивидуации.

Затем в психике Люси впервые стали происходить корен­ные изменения. Благодаря этим изменениям Люси позволила матери сблизиться с ней и впервые откликнулась на материн­скую заботу и ласку. Здесь представлена точка зрения, кото­рая существенно отличается от общепринятых взглядов. В на­учных исследованиях мать обычно рассматривается как глав­ная виновница расстройств поведения, и поэтому ее психологическое развитие составляет предварительное усло­вие развития ребенка. Люси, несомненно, была «необыкновен­но трудным ребенком» (Allan, 1976) с очень жестким стимульным барьером, ограждавшим первичную самость. У нас не было и тени сомнения, что это обстоятельство привело к фор­мированию психотического поведения и разрыву привязан­ности к матери. В таких случаях терапевтический процесс должен ориентироваться на ребенка, а не на мать или семью.

Теоретические сопоставления. Нам казалось, что Люси можно было корректно охарактеризовать как аутического ре­бенка (Anthony, 1958). В течение первых трех лет жизни она не выходила из аутического состояния внутренней замкнутос­ти. Она была молчалива, редко улыбалась людям и избегала визуального контакта. Ее игры с предметами были манерны и однообразны. В терминологии Фордхама (1966) ее состояние можно охарактеризовать следующим образом:

«Устойчивое существование первичной самости, некой целостности, которая при нормальном развитии дсинтегрируется и формирует симбиотическую связь между младенцем и матерью. При устойчи­вом существовании целостности в психике ребенка не могут сформи­роваться различия между окружающим миром, ЭТО и внутренним миром, так как эти три компонента не выделяются, а составляют одну целую самость» (стр.299).

В случае Люси деинтеграция первичной самости не состоя­лась. В течение первых трех лет вокруг первичной самости суще­ствовал непроходимый барьер (Bergman and Escalona, 1949), ко­торый препятствовал как деинтеграции, так и установлению взаимосвязей. Нормальная материнская забота была бессильна преодолеть или изменить этот барьер, и поэтому Люси остава­лась замкнутой в своем внутреннем аутическом мире.

Когда Люси было три года, логопед порекомендовал ее мате­ри активно стимулировать развитие речи девочки. Для этого она должна была больше разговаривать с девочкой и требовать от нее ответов в словесной форме. Постепенное формирование нор­мальных речевых моделей проходило на фоне животных звуков, эхолалии, капризов и настойчивого переспрашивания. При по­стоянных вмешательствах матери в возрасте между 3 и 5 годами началась деинтеграция первичной самости Люси, которая со­провождалась разрушительными проявлениями различных эмоций. На этой стадии Люси перешла от аутизма к психозу. На­пример, при сильных проявлениях различных эмоциональных состояний она полностью отождествляла себя с ними. Ее психи­кой овладевали примитивные чувства, и тогда она превращалась в «парящую чайку», «мальчика по имени Дэнни» или «бешеную собаку». На протяжении первых трех лет жизни жесткий «сти-мульный барьер» препятствовал проявлению, трансформации и регулированию энергии этих чувств посредством нормального взаимодействия между родителями и ребенком.

Результаты наблюдений за первые пять лет жизни Люси про­тиворечат постулатам Беттельхайма (1967) по поводу этиологии аутизма. Он полагает, что аутические дети нередко делают эле­ментарные попытки установить связь со своим окружением, но в конечном счете отказываются от них из-за постоянных неудач пробиться к миру и осмыслить его. В случаях аутизма родители, по мнению Беттельхайма, слишком рано начинают контролиро­вать психологическое развитие ребенка, постоянно нейтрализуя его попытки подчинить себе окружающих. Преждевременный

родительский контроль вызывает у ребенка настолько сильные чувства гнева и ненависти, что он вынужден подавлять их и про­ецировать на окружающих его людей. Проецирование чувства уверенности в своих силах приводит к формированию в поведе­нии ребенка моделей избегания и бегства.

Соглашаясь с Беттельхаймом в вопросах подавления и про­ецирования, мы тем не менее должны отметить, что во многих случаях психоз возникает тогда, когда родители не вторгают­ся в жизнь ребенка, который продолжительное время нахо­дится в состоянии первичной самости, то есть в состоянии не­проявленности и несоотнесенности с окружающим миром. С точки зрения психотерапевтической практики, отсюда можно сделать вывод, отличный от концепции Беттельхайма, а имен­но: лечение аутических детей требует активного терапевтичес­кого вмешательства, чтобы блокировать проявление устойчи­вых действий и фантазий.

С точки зрения Беттельхайма, основу писхотерапевтического процесса должны составлять определяемые самим ребенком формы взаимодействия и реагирования терапевта и работников детских садов и яслей. Ребенку предоставляется возможность реагировать и устанавливать отношения с окру­жающими так, как ему захочется. Одна из основных особен­ностей этого подхода состоит в том, что нельзя перечить жела­ниям ребенка. Например, при обсуждении лечения одного ре­бенка Беттельхайм утверждает следующее:

«Игра в догонялки была первым занятием, которое позволило ей выйти из состояния полной изоляции. Су­щественный момент в этой игре заключался в том, что де­вочка руководила всеми действиями, и мы должны были покорно, но с радостью выполнять все ее указания. Более того, нам запрещалось прикасаться к ней» (Bettelheim, 1967, стр.32).

 

 

Соглашаясь с Беттельхаймом по вопросу важности участия терапевта в детских фантазиях и играх, мы тем не менее вы­нуждены не согласиться с его мнением о степени такого учас­тия. Мы с усердием выполняли все указания Люси, что обеспе­чило усиление переноса и проявление ее подавленных чувств. И тем не менее при необходимости мы немедленно вмеша­лись в ее действия и установили жесткие ограничения в виде «щита». В сущности, наша непреклонность и установлени

ограничений, включая ограничение физических действий Люси (Allan, 1986), сыграли решающую роль в ее лечении. Люси нуждалась во внешних ограничениях для того, чтобы ее ЭТО смогло освободиться от непреодолимой власти аффекта. Освобождение от власти аффекта состоялось тогда, когда мы позволили ей свободно выражать свои чувства.

В конце каждого занятия мы использовали «щит», чтобы по­мочь Люси избавиться от навязчивой фантазии. Таким образом обеспечивалась возможность релаксации и дистанцирования от чувств, проявившихся на занятии. На этой стадии лечения мы рассматривали занятие в пределах выявленных чувств (напри­мер, в образе «Дэнни») и давали несколько толкований разы­гранной драме. Толкования ограничивались данной частью за­нятия и теми чувствами, которые были испытаны Люси, когда она была маленькой девочкой. Такая стратегия была заранее продумана, так как на своем опыте мы убедились, что слишком частое применение отображения чувств и интерпретации для прояснения бессознательных процессов создает угрозу и тормо­зит психологическое развитие. Применение отображения и ин­терпретации в конце занятия позволяло Люси свободно пережи­вать и разыгрывать свои «внутренние драмы» без нашего вме­шательства. Такое контролируемое применение интерпретации в сочетании с продолжительными периодами игры отличается по степени от аналогичных применений у Беттельхайма (1967), Фордхама (1966) и Клейн (1955).

Глава 9