Главная | Обратная связь

Освещение истории СССР в 1930-е годы в трудах современных историков.

Изучение НЭПа породило целый ряд проблем. В частности, во второй половине 80-х гг. в отечественной общественно-политической, историко-экономической литературе открыто прозвучали вопросы об альтернативных путях советского общества, о сущности власти, господствующей в стране на протяжении многих десятилетий (Г. Попов, О. Лацис, Ю. Голанд, Л. Пияшева). Проблема формирования так называемых «командно-административной системы», «государственного социализма», «тоталитаризма» была поставлена в общем, оценочном плане. Практически сразу же были выдвинуты возражения против концепции тоталитаризма как ключевой в изучении СССР. Ю. И. Игрицкий пишет: «Суть их сводилась к следующему: 1) тоталитарная модель статична, с ее помощью трудно объяснить все те закономерные изменения, которые произошли в коммунистических странах и в коммунистическом движении после смерти Сталина; 2) история не знала и не знает ситуации, когда диктатор, партия, та или иная элитарная группа целиком и полностью контролировала бы развитие общества и всех его ячеек; степень же приближения к тотальности невозможно вычислить ни с помощью квантификационных методов, ни, тем более, без них» (Игрицкий Ю. И. Снова о тоталитаризме // Отечественная история. 1993. № 1. С. 8). Прозвучали обвинения и идеологического характера. Достаточно типичным в этом плане можно считать высказывание А. К. Соколова: «Не составляет секрета, что эта концепция взята из западной историографии. Она отрицает классовый и формационный подход к анализу исторического процесса. На одном полюсе - «тоталитарное общество», на другом - «свободное общество», олицетворяемое так называемыми «западными демократиями». Каждый исследователь, который берет на вооружение положения этой теории, должен отдавать себе отчет в том, что это влечет за собой переоценку всех событий нашей советской истории, фактический отказ от марксистской интерпретации развития общества» (Актуальные проблемы советского источниковедения // История СССР. 1989. № 6. С. 59).

Несмотря на критику, точка зрения о господстве тоталитарной системы в СССР в историографии утвердилась. Ю. С. Борисовым было показано, как к концу 30-х гг. завершилось создание двух охранительных режимов - административно-карательного и пропагандистско-идеологического. В более широком политическом плане произошло, по мнению Л. А. Гордона и Э. В. Клопова, превращение демократического централизма в недемократический, затем в авторитарно-административную систему и, наконец, в авторитарно-деспотическую систему. К. С. Симонов сделал вывод о сущности режима этой власти. Он писал: «Возможно, что такой режим власти и был, наконец, найденной формой для осуществления марксовой идеи «диктатуры пролетариата» в одной, отдельно взятой стране» (Симонов Н. С. Термидор, брюмер или фрюктидор? Эволюция сталинского режима власти: прогнозы и реальность // Отечественная история. 1993. № 4. С. 17).

Концепция складывания тоталитарной системы в СССР оказала воздействие на разработку традиционных для отечественной историографии тем: индустриализации и коллективизации сельского хозяйства.

В 1988 - 1989 гг. в печати появились статьи О. Лациса, Л. Гордона, Э. Клопова, В. Попова, Н. Шмелева, Г. Ханина, 3. Селюнина и др., поставивших проблему содержания и масштабов индустриализации. Ими было отмечено, что в эпоху индустриализации возникли инфляционные тенденции и произошли громадные подвижки в ценах. Поэтому сравнения, основание на обобщающих стоимостных показателях и характерные ля советской историографии, оказались ненадежными. Исследователи завышали темпы роста, особенно в периоды заметного обновления продукции. Данная точка зрения шла в какой-то мере вразрез с официальным мнением, сложившимся на более ранних этапах развития исторической науки. Полемизируя с ней, С. С. Хромов заявил, что индустриализация дала «возможность преодолеть противоречие между самой передовой политической властью, установившейся после Октябрьской революции, и унаследованной технико-экономической отсталостью» (Актуальные проблемы истории индустриализации и индустриального развития СССР // История СССР. 1989. № 3. С. 200). Отвергая мысль о необходимости более медленных темпов индустрией, он сослался на В. И. Ленина, требовавшего обеспечения высоких темпов развития производительных сил. Высказавшийся по этому поводу В. С. Лельчук занял компромиссную позицию. Он повторил традиционный тезис о промышленном преобразовании страны как главном результате политики индустриализации. Однако одновременно оспорил общеизвестный вывод о превращении СССР в ходе довоенных пятилеток в индустриальную державу.

Серьезные споры разгорелись вокруг проблем истории коллективизации, которые с достаточной остротой были поставлены в публицистике (В. А. Тихонов, Ю. Д. Черниченко, Г. Н. Шмелев и др.). При этом трудностями и неурядицами коллективизации объяснялось плачевное состояние современного сельского хозяйства. В. А. Тихонов назвал период коллективизации «периодом гражданской войны Сталина с крестьянством» (Коллективизация: истоки, сущность, последствия // История СССР 1989. № 3. С. 31). Ю. Д. Черниченко ввел термин «агрогулаг». Г. Н. Шмелев в своих оценках менее эмоционален, они занимают переходное положение от статей публицистов к работам исследователей-историков. Оценивая коллективизацию в целом, он пишет: «Утверждение курса на сплошную коллективизацию и раскулачивание, на замену основанного на товарообмене, на договорных отношениях союза рабочего класса с крестьянством отношениями диктата и насилия означало не только изменение курса аграрной политики, но и создание иной политической обстановки в стране» (Шмелев Г. Н. Коллективизация: на крутом переломе истории // Истоки. Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. М., 1990. Вып. 2. С. 109).

Профессионалы-историки первоначально заняли достаточно консервативную позицию. Многие из них (В. П. Данилов, И. Е. Зеленин, Н. А. Ивницкий и др.) стали писать о трудностях и недостатках сельского хозяйства, явившихся результатом коллективизации и усугубленных административно-командной системой. Была развернута дискуссия на тему «"Великий перелом" 1929 г. и альтернатива Н. И. Бухарина», причем было высказано несколько точек зрения по этому вопросу:

1) альтернатива, несомненно, была, что можно подтвердить материалами XV съезда партии и 1-го пятилетнего плана;

2) существовала альтернатива в фигуральном смысле, так как Н. И. Бухарин защищал ленинский кооперативный план от сталинских извращений;

3) альтернативы не было, так как Н. И. Бухарин и его группа в конце 20-х гг. признали необходимость форсированной индустриализации и сплошной коллективизации.

Одновременно разгорелись споры вокруг тезиса о коллективизации как революции, произведенной сверху по инициативе государственной власти, при поддержке снизу, крестьянскими массами. Был поднят вопрос о социальном облике кулачества, роли коллективизации в укреплении тоталитарной системы общества. Существенную роль в переосмыслении этих проблем сыграли сборники документов, подготовленные под руководством В. П. Данилова: «Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927 - 1932 гг.» (1989 г.) и «Кооперативно-колхозное строительство в СССР. 1923 - 1927 гг.» (1991 г.).

В ходе дискуссий наметились новые подходы к проблемам коллективизации, сместились акценты в оценках событий. Впервые в историографии стали анализироваться процессы, связанные с голодом 1932 - 1933 гг. (В. В. Кондрашин), депортацией крестьян в годы коллективизации (Н. А. Ивницкий и др.). В то же время продолжает существовать традиционный подход, примером которого являются работы Н. Л. Рогалиной (См.: Рянский Л. М. Рец.: Н. Л. Рогалина. Коллективизация: уроки пройденного пути. Изд-во Моск. ун-та, 1989. 224 с. // Вопросы истории. 1991. № 12. С. 224). По-старому ею трактуются вопросы продовольственной диктатуры, и деятельности комбедов в 1918 г. Она уверена в необходимости уничтожения мелкого товарного производства, поскольку оно-де служит базой кулачества. Разрешение же в годы НЭПа трудовой аренды земли и подсобного найма-сдачи рабочей силы и средств производства означало «известный рост капитализма». Н. Л. Рогалина выдает прогрессивный процесс развития крестьянского хозяйства за «окулачивание». Причем она чрезмерно доверяет официальным данным о численности и удельном весе кулачества в 1926 - 1927 гг., полученным на основе данных налогового учета. Исследовательница повторяет избитый тезис о том, что для рационального использования техники нужна укрупненная площадь, а не «единоличные клочки земли».