Здавалка
Главная | Обратная связь

Основные проблемы дореволюционной отечественной истории



 

Отечественная историография периода «перестройки» характеризуется широким обменом мнениями по целому ряду ключевых проблем феодальной фазы исторического развития. Одной из главных тем при этом выступают вопросы генезиса феодализма в Древней Руси. Господствовали и развивались традиции школы Б. Д. Грекова (работы Б. А. Рыбакова, М. Б. Свердлова и др.), основной идеей которого была мысль об изначальном феодализме Древней Руси. В качестве доказательств развития феодального способа производства при этом фигурируют три основных фактора:

1) система государственных податей и повинностей (отсюда - свободные смерды становились феодально-зависимыми);

2) использование железных орудий труда (это вело к появлению хозяйственно самостоятельных малых семей и соседских общин);

3) чинимые феодалами-боярами все виды насилия, с помощью которых они постепенно утверждали свое господство, превращая общинников в холопов и закупов.

Несколько иную позицию занимал И. Я. Фроянов, находящий с некоторыми оговорками и особенностями на Руси IX-XI вв. позднеродовое общество. Наконец, В. И. Горемыкина попыталась изменить устоявшуюся точку зрения и заявила: «Нам представляется, что у восточных славян общество с VI-VII вв. имело рабовладельческий характер, а затем на Руси XII в. оно превратилось в феодальное». Более гибкую позицию занимал А. П. Пьянков, усмотревший наличие слоя рабов в городах Руси еще в XI в. Древнерусскую государственность он возвел к более раннему времени, нежели VII— IX вв.

Практически одновременно был поставлен вопрос о генезисе государственности на Руси. Академик Б. А. Рыбаков опубликовал ряд работ, где признал основой Древней Руси киевский регион, ведущий свою родословную от Полянского княжества. Данная точка зрения восходила к трудам Д. И. Иловайского и М. С. Грушевского и была поддержана лишь П.П. Толочко. С ее критикой выступил А. П. Новосельцев, призвавший начинать историю Древней Руси, как это делали Б. Д. Греков и другие ученые, с объединения севера (Новгород) и юга (Киев).

Следует отметить, что в условиях новой историографической ситуации стала возможной критика непререкаемых до этого авторитетов, в частности, работ того же Б. А. Рыбакова. К числу его ошибок и неточностей были отнесены попытки удревнить время сложения славянства до середины 2-го тысячелетия до н. э., отрицать роль Новгорода в образовании Древнерусского государства, датировать начало летописания в Киеве временем Аскольда и Дира и т. п. По мнению А. П. Новосельцева, «под прямым влиянием взглядов Рыбакова ряд авторов… занялся поиском русов среди явно неславянских этносов (гуннов и т. д.), а самые ретивые пытаются увязать русов даже с этрусками!» («Круглый стол»: историческая наука в условиях перестройки // Вопросы истории. 1988. № 3). Серьезную критику вызвало отношение Б. А. Рыбакова к источникам, в частности, к античным и арабским. Причем критика его построений во многих случаях была весьма нелицеприятной.

В связи с образованием Древнерусского государства в отечественной историографии вновь был поднят вопрос о роли норманнов в генезисе государственности. При этом сложились три подхода к известиям летописи о призвании варягов. Одни исследователи (А. Н. Кирпичников, И. В. Дубов, Г. С. Лебедев) считали их в основе своей исторически достоверными. Они исходят из представлений о Ладоге как «первоначальной столице Верхней Руси», жители которой выступили с инициативой призвания Рюрика. По их мнению, этот шаг был весьма дальновиден, так как позволил «урегулировать отношения практически в масштабах всей Балтики». Другие (Б. А. Рыбаков) - полностью отрицают возможность видеть в этих известиях отражение реальных фактов. Летописный рассказ трактуется как легенда, сложившаяся в пылу идеологических и политических страстей конца XI-начала XII вв. Источники, по мнению, например, Б. А. Рыбакова, «не позволяют сделать вывод об организующей роли норманнов не только для организованной Киевской Руси, но даже и для той федерации северных племен, которые испытывали на себе тяжесть варяжских набегов». Третьи (И. Я. Фроянов) улавливают в «предании о Рюрике» отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, что поведаны летописцем (См.: Вопросы истории. 1991. № 6).

Наряду с западными факторами воздействия на Древнерусское государство в современной отечественной историографии достаточно остро стоит проблема восточного влияния, постановка которой связана с исследованиями Г. А. Федорова-Давыдова и Л. Н. Гумилева. Особо стоит сказать о последнем ввиду широкой популяризации его взглядов. Л. Н. Гумилеву принадлежит ряд предположительных утверждений: о своеобразном характере монгольской религии, сближающей ее с монотеизмом, о сознательном изобретении иерусалимскими феодалами «легенды о пресвитере Иоанне», о походах Батыя 1237-1240 гг. как о двух «кампаниях», лишь незначительно уменьшивших «русский военный потенциал», о «первом освобождении Руси от монголов» в 60-е гг. XIII в. и т. д. (См.: Лурье Я. С. К истории одной дискуссии // История СССР. 1990. № 4). Между ними и показаниями источников существуют прямые противоречия, на что указывал в свое время Б. А. Рыбаков (См.: Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана // Вопросы истории. 1971. № 3).

Изменение историографической ситуации повлекло публикацию книг по истории феодализма, концепция которых отличается от традиционной. Примером могут служить монографические исследования А. А. Зиминао формировании боярской аристократии в России в XV-начале XVI в., о предпосылках первой крестьянской войны и т. д. В них ученый исходит из мысли о том, что судьбы общества и личности неизбежно и всегда взаимосвязаны. Кроме того, интересной представляется его идея о заметных следах, пережитках удельной децентрализации в России в конце XV-XVI вв.

Во второй половине 80-х гг. по-новому стала оцениваться роль церкви в истории России. Вышел ряд работ о взаимоотношении ее с властью: А.Г. Кузьмин - о христианизации Руси, Я. Н. Щапов - о взаимоотношении государства и церкви в X-XIII вв., Р. Г. Скрынников - о связи советской и духовной власти в XIV-XVII вв., В. И. Буганов и А. П. Богданов - о бунтарях в русской православной церкви. А. П. Богданову в книге «Перо и крест. Русские писатели под церковным судом» (1990 г.) удалось показать втягивание церкви в государственную охранительную систему с XVI до начала XX вв. - процесс равно драматический для русской церкви и российского общества.

В современных условиях стал возможен отход от идеологизированных оценок крестьянских войн, которые традиционно именовались антифеодальными. Однако таковыми могли быть только буржуазные революции. Н. И. Павленко писал по этому поводу: «Крестьяне, как известно, в силу многих причин своего бытия не могли «изобрести» новых общественно-экономических отношений и политической системы. Крестьяне в ходе восстаний боролись не против системы, а за ее улучшенный вариант....» (См.: История СССР. 1991. № 4). Некоторые авторы стали отказываться от идеализации крестьянских войн, писать об их разбойном характере, о разрушении материальной и духовной культуры, нравственности, разграблении помещичьих усадеб, сожжении городов и т. п. Наметился отход от тезиса о расшатывании феодально-крепостнической системы как основном итоге крестьянских войн. Пришло осознание того, что после подавления восстаний дворянство не только реставрировало старые порядки, но и укрепляло их путем совершенствования административной системы и увеличения повинностей в пользу феодала.

Несомненный интерес представляют попытки в современных условиях исследовать формирование служилой бюрократии и ее роли в перерастании сословно-представительной монархии в абсолютную. При оценке данных процессов Н. Ф. Демидова отнесла их начало к XVII в., характеризуя приказную систему как проявление бюрократизма. С иных позиций выступил Н. И. Павленко, связавший возникновение бюрократии в России с унификацией государственного управления в петровское время. Аналогичную точку зрения высказал Е. В. Анисимов, исследовавший историю XVIII в.

Разработка проблем российского абсолютизма привела историков к понятию «петровский период» истории. Наиболее четко его определял Н.Я. Эйдельман: «Революция Петра определила русскую историю примерно на полтора века...» (Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М., 1989). Определенные уточнения в эту формулу были внесены Е.В. Анисимовым, высказавшим парадоксальную, на первый взгляд, мысль об отчетливом консервативном характере революционности Петра Великого. Исследователь писал: «Модернизация институтов и структур власти ради консервации основополагающих принципов традиционного режима — вот что оказалось конечной целью. Речь идет об оформлении самодержавной формы правления, дожившей без существенных изменений до XX века, о формировании системы бесправных сословий, ставшей серьезным тормозом в процессе развития средневекового по своей сути общества, наконец, о крепостничестве, упрочившемся в ходе петровских реформ» (Анисимов Е. В. Время петровских реформ. Л., 1989).

Наметился отход от одноплановой характеристики царей и дореволюционных политических деятелей. Н. И. Павленко по этому поводу пишет: «Ясно, что продолжительные царствования накладывали свой отпечаток на внутреннюю жизнь государства и его внешнюю политику. Царь в соответствии с мерой своей просвещенности и понимания задач, стоящих перед страной, формировал «команду», если так можно выразиться, мозговой центр, генерировавший идеи и с соизволения монарха претворявший их в жизнь». Появились биографии известных политических, военных деятелей, дипломатов XVIII в. А. В. Гаврюшкин опубликовал книгу о графе Н. И. Панине, В. С. Лопатин - о взаимоотношениях Г. А. Потемкина и А. В. Суворова, П. В. Перминов - о посланнике России в Константинополе А. М. Обрескове. Наконец увидела свет написанная еще в 20-30-е гг. монография А. И. Заозерского о фельдмаршале Б. П. Шереметеве. А. С. Мыльников по-иному оценил деятельность Петра III.

Исследование сущности государственной власти XVIII-начала XX вв. привело к постановке проблемы соотношения реформ и контрреформ в истории России. Обращение к политической истории «революций сверху» произошло впервые за последние десятилетия развития исторической науки в нашей стране и явилось в значительной степени показателем происходящих в ней изменений.

Реформы начала XIX в. достаточно серьезно были проанализированы М. М. Сафоновым и С. В. Мироненко. Через призму личности графа М. М. Сперанского попытался представить их В. А. Томсинов. Исследователи пришли к выводу о складывании в российском обществе сознания необходимости и неизбежности коренных преобразований. В этих условиях правительство вступило на путь реформ, а общество обратилось первоначально к давлению на правительство, поддержке, подталкиванию его реформаторских устремлений, потом революционной борьбе. Последнее вызвало реакцию и стремление укрепить основу существующей системы. С этих позиций стали рассматривать и восстание декабристов, получившее отражение в монографиях В. А. Федорова «Своей судьбой гордимся мы...» и Я. А. Гордина «Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года».

При анализе ситуации середины XIX в. наметилось смещение хронологических рамок реформ. По мнению ряда исследователей, оттепель обозначилась еще в середине 50-х гг. XIX в., сами же реформы явились типичной «революцией сверху». Отметим, что новые подходы к анализу реформ наметились в работах экономистов, а не историков. Г. X. Попов рассмотрел экономические, социальные, идейно-политические корни реформ, непосредственные причины, сделавшие их необходимыми и заставившие царя проявить инициативу и провести ее сверху. Он привел материал о попытках реформ, в частности дал оценку экспериментам, проводимым с государственными и удельными крестьянами. Г. X. Попов показал, что в борьбе между ярыми противниками, либерально настроенными и горячими сторонниками реформы, каждый из которых отстаивал свою программу реформы, родился не «прусский», не «американский», а особенный — «русский» путь преодоления феодальных отношений, подготовивший развитие капитализма. Он писал: «Реформа 1861 г. была выдающимся маневром самого могучего и самого опытного в мире абсолютизма. Она опередила внутреннее вызревание кризиса. Искусно маневрируя, по существу, оставаясь всегда в меньшинстве, делая уступки крепостникам, абсолютизм разработал и осуществил тот вариант преобразований, который в наибольшей мере отвечал интересам самодержавия и его аппарата».

Проблема соотношения реформ и революции при анализе пореформенного развития отечественной истории стала центральной в исследованиях этого периода. К данной тематике обратились А. А. Искандеров, Б.Г. Литвак, Р. Ш. Ганелин и др. Ее рассмотрение идет с учетом альтернативности развития. В этом плане достаточно показательно высказывание А. А. Искандерова: «Перед Россией XX в. реально стояли не один, а два возможных пути развития: путь революционного свержения существующего строя и путь мирного преобразования общества и государства» (См.: Вопросы истории. 1993. № 7). Соотношение реформ и революции в российской истории начала XX в. достаточно полно рассмотрено в монографии Р. Ш. Ганелина (1991). Ему удалось показать, что реформаторская деятельность царизма не ограничивается событиями декабря 1904 г., февраля и октября 1905 г. По его мнению, попытки правительства организовать преобразования не прекращались, одновременно трудились разные комиссии и подкомиссии, постоянные и единовременные совещания, другие государственные структуры, воплощая монаршую волю.

Особо встал вопрос о столыпинских реформах. По мнению академика И. Д. Ковальченко, получила «широкое распространение трактовка «столыпинского пути» чуть ли не как образца аграрного развития, который, якобы, должен быть учтен и даже воспроизведен в современной перестройке аграрных отношений в советской деревне. Имеет место не только игнорирование исторического подхода и достоверных фактов, но и конъюнктурная фальсификация важного исторического события» (Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа (Мифы и реальность) // История СССР. 1991. № 2). И. Д. Ковальченко, отрицая разработки последних лет, заявил о том, что «столыпинская аграрная реформа, по сути, провалилась еще до первой мировой войны», а «социалистическая революция в России была неизбежностью, обусловленной особенностями ее исторического, прежде всего аграрного, развития». Многими исследователями позиция И. Д. Ковальченко была поддержана. В то же время нельзя игнорировать и наработки, увязанные с политическими аспектами столыпинских реформ. В частности, стало утверждаться мнение о своеобразном альянсе против П. А. Столыпина совершенно противоположных политических сил. Н. Я. Эйдельман писал по этому поводу: «С одной стороны, новый премьер и его политика подвергались разнообразным революционным ударам. Большевики рассматривали борьбу со Столыпиным как проблему классовую, эсеры же, анархисты в немалой степени сражались с личностью самого Столыпина, вели террор и против членов его семьи... Правое дворянство и весьма прислушивающийся к нему Николай II видели в Столыпине «нарушителя вековых основ», передававшего исконную дворянскую власть - буржуазии» (Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М., 1989).

Политическая история рубежа XIX-XX вв. находится в центре внимания современной отечественной историографии, она отодвинула на второй план широко изучавшиеся ранее социально-экономические процессы. Среди вышедших работ особо следует выделить монографию С. В. Тютюкина об июльском политическом кризисе 1906 г., книгу Г. А. Герасименко о земском самоуправлении до 1917 г., последние работы А. Я. Аврехао политической ситуации накануне революции 1917 г. Достаточно интересные исследования вышли по истории политических партий: Г.Д. Алексеевой - народнические партии, Н. Г. Думовой - кадеты в первой мировой войне и февральской революции и т. д. В. М. Жухрай опубликовал книгу «Тайны царской охранки: авантюристы и провокаторы» (1991), в которой показывается закулисная история правящих кругов России начала XX в. Он пишет о высших чинах российской полиции и агентах, внедренных в революционное движение.

На стыке политической и социально-экономической истории: вышли в свет, работы о классах и сословиях России начала XX в. Весьма интересна написанная в русле этой тематики монография А. Н. Боханова «Крупная буржуазия России. Конец XIX в. - 1914 г.» (1992), в которой впервые в историографии рассматривается численность и состав высшего слоя предпринимателей, выяснены источники его пополнения, проанализировано соотношение классовых и сословных характеристик.

Наметилась новые подходы к изучению февральской революции. Начало им положили вышедшие в 1987 г. монографии Л. М. Спирина «Россия, 1917 год: Из истории борьбы политических партий» и Г. 3. Иоффе «Великий Октябрь и эпилог царизма». Они сочетали в себе традиционные для советской историографии подходы с новыми веяниями. Продолжая развивать данную тенденцию Г. 3. Иоффе в 1989 г. выпустил книгу о генерале Л. Корнилове и начале становления «белого дела».

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.