Здавалка
Главная | Обратная связь

КОМПРОМИСС ЧЕТВЕРТЫЙ 7 страница



менее Буш выбрал именно это занятие. Решительный нонконформизм уживался в

нем с абсолютной беспринципностью. Это бывает.

В творческой манере Буша сказывались уроки немецкого экспрессионизма.

Одна из его корреспонденций начиналась так:

"Настал звездный час для крупного рогатого скота. Участники съезда

ветеринаров приступили к работе. Пахнущие молоком и навозом ораторы сменяют

друг друга..."

Сначала Буш работал в провинциальной газете. Но захолустье ему быстро

наскучило. Для небольшого северного городка он был чересчур крупной

личностью.

Два года назад Буш переехал в Таллинн. Поселился у какой-то стареющей

женщины.

В Буше имелось то, что роковым образом действует на стареющих женщин. А

именно - бедность, красота, саркастический юмор, но главное - полное

отсутствие характера.

За два года Буш обольстил четырех стареющих женщин. Галина Аркадьевна

была пятой и самой любимой. Остальные сохранили к Бушу чувство

признательности и восхищения.

Злые языки называли Буша альфонсом. Это было несправедливо. В любви к

стареющим женщинам он руководствовался мотивами альтруистического порядка.

Буш милостиво разрешал им обрушивать на себя водопады горьких запоздалых

эмоций.

Постепенно о Буше начали складываться легенды. Он беспрерывно попадал в

истории.

Однажды Буш поздно ночью шел через Кадриорг. К нему подошли трое. Один

из них мрачно выговорил:

- Дай закурить.

Как в этой ситуации поступает нормальный человек? Есть три варианта

сравнительно разумного поведения.

Невозмутимо и бесстрашно протянуть хулигану сигареты.

Быстро пройти мимо, а еще лучше - стремительно убежать.

И последнее - нокаутировав того, кто ближе, срочно ретироваться.

Буш избрал самый губительный, самый нестандартный вариант. В ответ на

грубое требование Буш изысканно произнес:

- Что значит - дай? Разве мы пили с вами на брудершафт?!

Уж лучше бы он заговорил стихами. Его могли бы принять за опасного

сумасшедшего. А так Буша до полусмерти избили. Наверное, хулиганов взбесило

таинственное слово - "брудершафт". Теряя сознание, Буш шептал:

- Ликуйте, смерды! Зрю на ваших лицах грубое торжество плоти!..

Неделю он пролежал в больнице. У него были сломаны ребра и вывихнут

палец. На лбу появился романтический шрам...

Буш работал в "Советской Эстонии". Года полтора его держали внештатным

корреспондентом. Шли разговоры о том, чтобы дать ему постоянное место.

Главный редактор, улыбаясь, поглядывал в его сторону. Сотрудники прилично к

нему относились. Особенно - стареющие женщины. Завидев Буша, они шептались и

краснели.

Штатная должность означала многое. Особенно - в республиканской газете.

Во-первых, стабильные деньги. Кроме того, множество разнообразных социальных

льгот. Наконец, известную степень личной безнаказанности. То есть главное,

чем одаривает режим свою номенклатуру.

Буш нетерпеливо ожидал зачисления в штат. Он, повторяю, был

двойственной личностью. Мятежность легко уживалась в нем с отсутствием

принципов. Буш говорил:

- Чтобы низвергнуть режим, я должен превратиться в один из его столпов.

И тогда вся постройка скоро зашатается...

Приближалось 7 Ноября. Редактор вызвал Буша и сказал:

- Решено, Эрнст Леопольдович, поручить вам ответственное задание.

Берете в секретариате пропуск. Едете в морской торговый порт. Беседуете с

несколькими западными капитанами. Выбираете одного, наиболее лояльного к

идеям социализма. Задаете ему какие-то вопросы. Добиваетесь более или менее

подходящих ответов. Короче, берете у него интервью. Желательно, чтобы моряк

поздравил нас с шестьдесят третьей годовщиной Октябрьской революции. Это не

значит, что он должен выкрикивать политические лозунги. Вовсе нет.

Достаточно сдержанного уважительного поздравления. Это все, что нам

требуется. Ясно?

- Ясно, - ответил Буш.

- Причем нужен именно западный моряк. Швед, англичанин, норвежец,

типичный представитель капиталистической системы. И тем не менее лояльный к

советской власти.

- Найду, - заверил Буш, - такие люди попадаются. Помню, разговорился я

в Хабаровске с одним матросом швейцарского королевского флота. Это был наш

человек, все Ленина цитировал.

Редактор вскинул брови, задумался и укоризненно произнес:

- В Швейцарии, товарищ Буш, нет моря, нет короля, а следовательно, нет

и швейцарского королевского флота. Вы что-то путаете.

- Как это нет моря? - удивился Буш. - А что же там есть, по-вашему?

- Суша, - ответил редактор.

- Вот как, - не сдавался Буш. - Интересно. Очень интересно... Может, и

озер там нет? Знаменитых швейцарских озер?!

- Озера есть, - печально согласился редактор, - а швейцарского

королевского флота - нет... Можете действовать, - закончил он, - но будьте,

пожалуйста, серьезнее. Мы, как известно, думаем о предоставлении вам штатной

работы. Это задание - во многом решающее. Желаю удачи...

Таллиннский порт расположен в двадцати минутах езды от центра города.

Буш отправился на задание в такси. Зашел в редакцию портовой

многотиражки. Там как раз отмечали сорокалетие фотографа Левы Баранова. Бушу

протянули стакан ликера. Буш охотно выпил и сказал:

- Мне нельзя. Я на задании.

Он выпил еще немного и стал звонить диспетчеру. Диспетчер рекомендовал

Бушу западногерманское торговое судно "Эдельвейс".

Буш выпил еще один стакан и направился к четвертому пирсу.

Капитан встретил Буша на трапе. Это был типичный морской волк, худой,

краснолицый, с орлиным профилем. Звали его Пауль Руди.

Диспетчер предупредил капитана о визите советского журналиста. Тот

пригласил Буша в каюту.

Они разговорились. Капитан довольно сносно объяснялся по-русски. Коньяк

предпочитал - французский.

- Это "Кордон-бло", - говорил он, - рекомендую. Двести марок бутылка.

Сознавая, что пьянеет, Буш успел задать вопрос:

- Когда ты отчаливаешь?

- Завтра в одиннадцать тридцать.

Теперь о деле можно было и не заговаривать. Накануне отплытия капитан

мог произнести все, что угодно. Кто будет это проверять? Беседа велась

откровенно и просто.

- Ты любишь женщин? - спрашивал капитан.

- Люблю, - говорил Буш, - а ты?

- Еще бы! Только моя Луиза об этом не догадывается. Я люблю женщин,

выпивку и деньги. Ты любишь деньги?

- Я забыл, как они выглядят. Это такие разноцветные бумажки?

- Или металлические кружочки.

- Я люблю их больше, чем футбол! И даже больше, чем женщин. Но я люблю

их чисто платонически...

Буш пил, и капитан не отставал. В каюте плавал дым американских

сигарет. Из невидимой радиоточки долетала гавайская музыка. Разговор

становился все более откровенным.

- Если бы ты знал, - говорил журналист, - как мне все опротивело! Надо

бежать из этой проклятой страны!

- Я понимаю, - соглашался капитан.

- Ты не можешь этого понять! Для тебя, Пауль, свобода - как воздух! Ты

его не замечаешь. Ты им просто дышишь. Понять меня способна только рыба,

выброшенная на берег.

- Я понимаю, - говорил капитан, - есть выход. Ты же немец. Ты можешь

эмигрировать в свободную Германию.

- Теоретически это возможно. Практически - исключено. Да, мой папаша -

обрусевший курляндский немец. Мать - из Польши. Оба в партии с тридцать

шестого года. Оба - выдвиженцы, слуги режима. Они не подпишут

соответствующих бумаг.

- Я понимаю, - твердил капитан, - есть другой выход. Иди в торговый

флот, стань матросом. Добейся получения визы. И, оказавшись в западном

порту, беги. Проси убежища.

- И это фикция. Я ведь на плохом счету. Мне не откроют визы. Я уже

добивался, пробовал... Увы, я обречен на медленную смерть.

- Понимаю... Можно спрятать тебя на "Эдельвейсе". Но это рискованно.

Если что, тебя будут судить как предателя...

Капитан рассуждал очень здраво. Слишком здраво. Вообще для иностранца

он был на редкость компетентен. У трезвого человека это могло бы вызвать

подозрения. Но Буш к этому времени совершенно опьянел. Буш ораторствовал:

- Свободен не тот, кто борется против режима. И не тот, кто побеждает

страх. А тот, кто его не ведает. Свобода, Пауль, - функция организма! Тебе

этого не понять! Ведь ты родился свободным, как птица!

- Я понимаю, - отвечал капитан...

Около двенадцати ночи Буш спустился по трапу. Он то и дело замедлял

шаги, вскидывая кулак - "рот фронт!". Затем растопыривал пальцы, что

означало - "виктори!". Победа!..

Капитан с пониманием глядел ему вслед... На следующий день Буш появился

в редакции. Он был возбужден, но трезв. Его сигареты распространяли

благоухание. Авторучка "Паркер" выглядывала из бокового кармана.

Буш отдал статью машинисткам. Называлась она длинно и красиво: "Я

вернусь, чтобы снова отведать ржаного хлеба!" Статья начиналась так:

"Капитана Пауля Руди я застал в машинном отделении. Торговое судно

"Эдельвейс" готовится к отплытию. Изношенные механизмы требуют

дополнительной проверки.

- Босса интересует только прибыль, -- жалуется капитан. - Двадцать раз

я советовал ему заменить цилиндры. Того и гляди лопнут прямо в открытом

море. Сам-то босс путешествует на яхте. А мы тут загораем, как черти в

преисподней..." Конец был такой:

"Капитан вытер мозолистые руки паклей. Борода его лоснилась от мазута.

Глиняная трубка оттягивала квадратную челюсть. Он подмигнул мне и сказал:

- Запомни, парень! Свобода - как воздух. Ты дышишь свободой и не

замечаешь ее... Советским людям этого не понять. Ведь они родились

свободными, как птицы. А меня поймет только рыба, выброшенная на берег... И

потому - я вернусь! Я вернусь, чтобы снова отведать ржаного хлеба! Душистого

хлеба свободы, равенства и братства!.."

- Неплохо, - сказал редактор, - живо, убедительно. Единственное, что

меня смущает... Он действительно говорил нечто подобное?

Буш удивился:

- А что еще он мог сказать?

- Впрочем, да, конечно, - отступил редактор...

Статья была опубликована. На следующий день Буша вызвали к редактору. В

кабинете сидел незнакомый мужчина лет пятидесяти. Его лицо выражало полное

равнодушие и одновременно крайнюю сосредоточенность.

Редактор как бы отодвинулся в тень. Мужчина же при всей его

невыразительности распространился широко и основательно. Он заполнил собой

все пространство номенклатурного кабинета. Даже гипсовый бюст Ленина на

обтянутом кумачом постаменте уменьшился в размерах.

Мужчина поглядел на Буша и еле слышно выговорил:

- Рассказывайте.

Буш раздраженно переспросил:

- О чем? Кому? Вообще, простите, с кем имею честь?

Ответ был короткий, словно вычерченный пунктиром:

- О встрече... Мне... Сорокин... Полковник Сорокин...

Назвав свой чин, полковник замолчал, как будто вконец обессилев.

Что-то заставило Буша повиноваться. Буш начал пересказывать статью о

капитане Руди.

Полковник слушал невнимательно. Вернее, он почти дремал. Он напоминал

профессора, задавшего вопрос ленивому студенту. Вопрос, ответ на который ему

заранее известен.

Буш говорил, придерживаясь фактов, изложенных в статье. Закончил речь

патетически:

- Где ты, Пауль? Куда несет тебя ветер дальних странствий? Где ты

сейчас, мой иностранный друг?

- В тюрьме, - неожиданно ответил полковник. Он хлопнул газетой по

столу, как будто убивая муху, и четко выговорил:

- Пауль Руди находится в тюрьме. Мы арестовали его как изменника

родины. Настоящая его фамилия - Рютти. Он - беглый эстонец. В семидесятом

году рванул на байдарке через Швецию. Обосновался в Гамбурге. Женился на

Луизе Рейшвиц. Четвертый год плавает на судах западногерманского торгового

флота. Наконец совершил первый рейс в Эстонию. Мы его давно поджидали...

Полковник повернулся к редактору:

- Оставьте нас вдвоем.

Редактору было неловко, что его выгоняют из собственного кабинета. Он

пробормотал:

- Да, я как раз собирался посмотреть иллюстрации. И вышел.

Полковник обратился к Бушу:

- Что вы на это скажете?

- Я поражен. У меня нет слов! - Как говорится, неувязка получилась. Но

Буш держался прежней версии: - Я описал все, как было. О прошлом капитана

Руди не догадывался. Воспринял его как прогрессивно мыслящего иностранца.

- Хорошо, - сказал полковник, - допустим. И все-таки случай для вас

неприятный. Крайне неприятный. Пятно на вашей журналистской репутации. Я бы

даже сказал - идеологический просчет. Потеря бдительности. Надо что-то

делать...

- Что именно?

- Есть одна идея. Хотите нам помочь? А мы соответственно будем

рекомендовать вас на штатную должность.

- В КГБ? - спросил Буш.

- Почему в КГБ? В газету "Советская Эстония". Вы же давно мечтаете о

штатной работе. В наших силах ускорить это решение. Сроки зависят от вас.

Буш насторожился. Полковник Сорокин продолжал:

- Вы могли бы дать интересующие нас показания.

- То есть?

- Насчет капитана Руди... Дайте показания, что он хотел вас это

самое... Употребить... Ну, в смысле полового извращения...

- Что?! - приподнялся Буш.

- Спокойно!

- Да за кого вы меня принимаете?! Вот уж не думал, что КГБ использует

подобные методы!

Глаза полковника сверкнули бритвенными лезвиями. Он побагровел и

выпрямился:

- Пожалуйста, без громких слов. Я вам советую подумать. На карту

поставлено ваше будущее.

Но тут и Буш расправил плечи. Он медленно вынул пачку американских

сигарет. Прикурил от зажигалки "Ронсон". Затем спокойно произнес:

- Ваше предложение аморально. Оно идет вразрез с моими нравственными

принципами. Этого мне только не хватало - понравиться гомосексуалисту!

Короче, я отказываюсь. Половые извращения - не для меня!.. Хотите, я напишу,

что он меня спаивал?.. А впрочем, и это не совсем благородно...

- Ну, что ж, - сказал полковник, - мне все ясно. Боюсь, что вы на этом

проиграете.

- Да неужели у КГБ можно выиграть?! - расхохотался Буш.

На этом беседа кончилась. Полковник уехал. Уже в дверях он произнес

совершенно неожиданную фразу:

- Вы лучше, чем я думал.

- Полковник, не теряйте стиля! - ответил Буш...

Его лишили внештатной работы. Может быть, Сорокин этого добился. А

скорее всего, редактор проявил усердие. Буш вновь перешел на иждивение к

стареющим женщинам. Хотя и раньше все шло примерно таким же образом. Как раз

в эти дни Буш познакомился с Галиной. До этого его любила Марианна

Викентьевна, крупный торговый работник. Она покупала Бушу сорочки и

галстуки. Платила за него в ресторанах. Кормила его вкусной и здоровой

пищей. Но карманных денег Бушу не полагалось. Иначе Буш сразу принимался

ухаживать за другими женщинами.

Получив очередной редакционный гонорар, Буш исчезал. Домой являлся

поздно ночью, благоухая луком и косметикой. Однажды Марианна не выдержала и

закричала:

- Где ты бродишь, подлец?! Почему возвращаешься среди ночи?!

Буш виновато ответил:

- Я бы вернулся утром - просто не хватило денег...

Наконец Марианна взбунтовалась. Уехала на курорт с пожилым работником

главка. Рядом с ним она казалась моложавой и легкомысленной. Оставить Буша в

пустой квартире Марианна, естественно, не захотела.

И тут возникла Галина Аркадьевна. Практически из ничего. Может быть,под

воздействием закона сохранения материи.

Дело в том, что она не имела гражданского статуса. Галина была вдовой

знаменитого эстонского революционера, чуть ли не самого Кингисеппа. И ей за

это дали что-то вроде пенсии.

Буш познакомился с ней в романтической обстановке. А именно - на берегу

пруда.

В самом центре Кадриорга есть небольшой затененный пруд. Его огибают

широкие липовые аллеи. Ручные белки прыгают в траве.

У берега плавают черные лебеди. Как они сюда попали - неизвестно. Зато

всем известно, что эстонцы любят животных. Кто-то построил для лебедей

маленькую фанерную будку. Посетители Кадриорга бросают им хлеб...

Майским вечером Буш сидел на траве у пруда. Сигареты у него кончились.

Денег не было вторые сутки. Минувшую ночь он провел в заброшенном киоске

"Союзпечати". Благо на полу там лежали старые газеты.

Буш жевал сухую горькую травинку. Мысли в его голове проносились

отрывистые и неспокойные, как телеграммы:

"...Еда... Сигареты... Жилье... Марианна на курорте... Нет работы... К

родителям обращаться стыдно, а главное - бессмысленно..."

Когда и где он ел в последний раз? Припомнились два куска хлеба в

закусочной самообслуживания. Затем - кислые яблоки над оградой чужого сада.

Найденная у дороги ванильная сушка. Зеленый помидор, обнаруженный в киоске

"Союзпечати"...

Лебеди скользили по воде, как два огромных черных букета. Пища

доставалась им без видимых усилий. Каждую секунду резко опускались вниз

точеные маленькие головы на изогнутых шеях... Буш думал о еде. Мысли его

становились все короче: "...Лебедь... Птица... Дичь..."

И тут зов предков отозвался в Буше легкой нервической дрожью. В глазах

его загорелись отблески первобытных костров. Он замер, как сеттер на болоте,

вырвавшийся из городского плена...

К десяти часам окончательно стемнеет. Изловить самоуверенную птицу

будет делом минуты. Ощипанный лебедь может вполне сойти за гуся. А с целым

гусем Буш не пропадет. В любой компании будет желанным гостем...

Буш преобразился. В глубине его души звучал охотничий рожок. Он

чувствовал, как тверд его небритый подбородок. Доисторическая сила

пробудилась в Буше...

И тут произошло чудо. На берегу появилась стареющая женщина. То есть

дичь, которую Буш чуял на огромном расстоянии.

Вовек не узнают черные лебеди, кто спас им жизнь! Женщина была стройна

и прекрасна. Над головой ее кружились бабочки. Голубое воздушное платье

касалось травы. В руках она держала книгу. Прижимала ее к груди наподобие

молитвенника.

Дальнозоркий Буш легко прочитал заглавие - "Ахматова. Стихи".

Он выплюнул травинку и сильным глуховатым баритоном произнес:

Они летят, они еще в дороге,

Слова освобожденья и любви,

А я уже в божественной тревоге,

И холоднее льда уста мои...

Женщина замедлила шаги. Прижала ладони к вискам. Книга, шелестя

страницами, упала на траву. Буш продолжал:

А дальше - свет невыносимо щедрый, Как сладкое, горячее вино... Уже

душистым, раскаленным ветром Сознание мое опалено...

Женщина молчала. Ее лицо выражало смятение и ужас. (Если ужас может

быть пылким и радостным чувством.) Затем, опустив глаза, женщина тихо

проговорила.

Но скоро там, где жидкие березы,

Прильнувши к окнам, сухо шелестят,

Венцом червонным заплетутся розы,

И голоса незримо прозвучат...

(У нее получилось -- "говоса".) Буш поднялся с земли.

- Вы любите Ахматову?

- Я знаю все ее стихи наизусть, - ответила женщина.

- Какое совпадение! Я тоже... А цветы? Вы любите цветы? - Это моя

свабость!.. А птицы? Что вы скажете о птицах? Буш кинул взгляд на черных

лебедей, помедлил и сказал:

Ах. чайка ли за облаком кружится,

Малиновки ли носятся вокруг...

О незнакомка! Я хочу быть птицей,

Чтобы клевать зерно из ваших рук...

- Вы поэт? - спросила женщина.

- Пишу кое-что между строк, - застенчиво ответил Буш... День остывал.

Тени лип становились длиннее. Вода утрачивала блеск. В кустах бродили

сумерки.

- Хотите кофе? - предложила женщина. - Мой дом совсем близко.

- Извините, - поинтересовался Буш, - а колбасы у вас нет?

В ответ прозвучало:

- У меня есть все, что нужно одинокому сердцу...

Три недели я прожил у Буша с Галиной. Это были странные, наполненные

безумием дни.

Утро начиналось с тихого, взволнованного пения. Галина мальчишеским

тенором выводила:

Эх, истомилась, устала я, Ночью и днем... Только о нем...

Ее возлюбленный откликался низким, простуженным баритоном:

Эх, утону ль я в Северной Двине, А может, сгину как-нибудь иначе...

Страна не зарыдает обо мне, Но обо мне товарищи заплачут...

Случалось, они по утрам танцевали на кухне. При этом каждый напевал

что-то свое. За чаем Галина объявляла:

- Называйте меня сегодня - Верочкой. А с завтрашнего дня -

Жар-Птицей...

Днем она часто звонила по телефону. Цифры набирала произвольно.

Дождавшись ответа, ласково произносила:

- Сегодня вас ожидает приятная неожиданность.

Или:

- Бойтесь дамы с вишенкой на шляпе...

Кроме того, Галина часами дрессировала прозрачного, стремительного

меченосца. Шептала ему, склонившись над аквариумом:

- Не капризничай, Джим. Помаши маме ручкой...

И наконец, Галина прорицала будущее. Мне, например, объявила,

разглядывая какие-то цветные бусинки:

- Ты кончишь свои дни где-нибудь в Бразилии. (Тогда - в семьдесят пятом

году - я засмеялся. Но сейчас почти уверен, что так оно и будет.)

Буш целыми днями разгуливал в зеленом халате, который Галина сшила ему

из оконной портьеры. Он готовил речь, которую произнесет, став Нобелевским

лауреатом. Речь начиналась такими словами:

"Леди и джентльмены! Благодарю за честь. Как говорится - лучше поздно,

чем никогда..."

Так мы и жили. Мои шестнадцать рублей быстро кончились. Галининой

пенсии хватило дней на восемь. Надо было искать какую-то работу.

И вдруг на глаза мне попалось объявление - "Срочно требуются кочегары".

Я сказал об этом Бушу. Я не сомневался, что Буш откажется. Но он вдруг

согласился и даже просиял.

- Гениально, - сказал он, - это то, что надо! Давно пора окунуться в

гущу народной жизни. Прильнуть, что называется, к истокам. Ближе к природе,

старик! Ближе к простым человеческим радостям! Ближе к естественным цельным

натурам! Долой метафизику и всяческую трансцендентность! Да здравствуют

молот и наковальня!..

Галина тихо возражала:

- Эринька, ты свабый!

Буш сердито посмотрел на женщину, и она затихла... Котельная являла

собой мрачноватое низкое здание у подножия грандиозной трубы. Около двери

возвышалась куча угля. Здесь же валялись лопаты и две опрокинутые тачки.

В помещении мерно гудели три секционных котла. Возле одного из них

стоял коренастый юноша. В руке у него была тяжелая сварная шуровка. Над

колосниками бился розовый огонь. Юноша морщился и отворачивал лицо.

- Привет, - сказал ему Буш.

- Здорово, - ответил кочегар, - вы новенькие?

- Мы по объявлению.

- Рад познакомиться. Меня зовут Олег.

Мы назвали свои имена.

- Зайдите в диспетчерскую, - сказал Олег, - представьтесь Цурикову.

В маленькой будке с железной дверью шум котлов звучал приглушенно. На

выщербленном столе лежали графики и ведомости. Над столом висел дешевый

репродуктор. На узком топчане, прикрыв лицо газетой, дремал мужчина в

солдатском обмундировании. Газета едва заметно шевелилась. За столом работал

человек в жокейской шапочке. Увидев нас, приподнял голову:

- Вы новенькие?

Затем он встал и протянул руку:

- Цуриков, старший диспетчер. Присаживайтесь.

Я заметил, что бывший солдат проснулся. С шуршанием убрал газету.

- Худ, - коротко представился он.

- Люди нужны, - сказал диспетчер. - Работа несложная. А теперь идемте

со мной.

Мы спустились по шаткой лесенке. Худ двигался следом. Олег помахал нам

рукой как старым знакомым.

Мы остановились возле левого котла, причем так близко, что я ощутил

сильный жар.

- Устройство, - сказал Цуриков, - на редкость примитивное. Топка,

колосники, поддувало... Температура на выходе должна быть градусов

семьдесят. Обратная - сорок пять. В начале смены заготавливаете уголь.

Полную тачку загружать не советую - опрокинется... Уходя, надо прочистить

колосники, выбрать шлак... Пожалуй, это все... График простой - сутки

работаем, трое отдыхаем. Оплата сдельная. Можно легко заработать сотни

полторы...

Цуриков подвел нас к ребятам и сказал:

- Надеюсь, вы поладите.

Хотя публика у нас тут довольно своеобразная. Олежка, например,

буддист. Последователь школы "дзен". Ищет успокоения в монастыре

собственного духа... Худ - живописец, левое крыло мирового авангарда.

Работает в традициях метафизического синтетизма. Рисует преимущественно тару

- ящики, банки, чехлы...

- Цикл называется "Мертвые истины", - шепотом пояснил Худ, багровый от

смущения. Цуриков продолжал:

- Ну, а я - человек простой. Занимаюсь в свободные дни теорией музыки.

Кстати, что вы думаете о политональных наложениях у Бриттена?

До этого Буш молчал. Но тут его лицо внезапно исказилось. Он коротко и

твердо произнес: - Идем отсюда!

Цуриков и его коллеги растерянно глядели нам вслед.

Мы вышли на улицу. Буш разразился гневным монологом:

- Это не котельная! Это, извини меня, какая-то Сорбонна!.. Я мечтал

погрузиться в гущу народной жизни. Окрепнуть морально и физически. Припасть

к живительным истокам... А тут?! Какие-то дзенбуддисты с метафизиками!

Какие-то блядские политональные наложения! Короче, поехали домой!..

Что мне оставалось делать?

Галина встретила нас радостными криками.

- Я так плакава, - сказала она, - так плакава. Мне быво вас так

жавко...

Прошло еще дня три. Галина продала несколько книг в букинистический

магазин. Я обошел все таллиннские редакции. Договорился о внештатной

рабо-те. Взял интервью у какого-то слесаря. Написал репортаж с промышленной

выставки. Попросил у Шаблинского двадцать рублей в счет будущих гонораров.

Голодная смерть отодвинулась.

Более того, я даже преуспел. Если в Ленинграде меня считали рядовым

журналистом, то здесь я был почти корифеем. Мне поручали все более

ответственные задания. Я писал о книжных и театральных новинках, вел

еженедельную рубрику "Другое мнение", сочинял фельетоны. А фельетоны, как

известно, самый дефицитный жанр в газете. Короче, я довольно быстро пошел в

гору.

Меня стали приглашать на редакционные летучки. Еще через месяц - на

учрежденческие вечеринки. О моих публикациях заговорили в эстонском ЦК.

К этому времени я уже давно покинул Буша с Галиной. Редакция дала мне

комнату на улице Томпа - льгота для внештатного сотрудника беспрецедентная.

Это значило, что мне намерены предоставить вскоре штатную работу. И

действительно, через месяц после этого я был зачислен в штат. Редактор

говорил мне:

- У вас потрясающее чувство юмора. Многие ваши афоризмы я помню

наизусть. Например, вот это: "Когда храбрый молчит, трусливый

помалкивает..." Некоторые ваши фельетоны я пересказываю своей домработнице.

Между прочим, она закончила немецкую гимназию.

- А, - говорил я, - теперь мне все понятно. Теперь я знаю, откуда у вас

столь безукоризненные манеры.

Редактор не обижался. Он был либерально мыслящим интеллигентом. Вообще

обстановка была тогда сравнительно либеральной. В Прибалтике - особенно.

Кроме того, дерзил я продуманно и ловко. Один мой знакомый называл этот

стиль - "почтительной фамильярностью".

Зарабатывал я теперь не меньше двухсот пятидесяти рублей. Даже

умудрялся платить какие-то алименты.

И друзья у меня появились соответствующие. Это были молодые писатели,

художники, ученые, врачи. Полноценные, хорошо зарабатывающие люди. Мы ходили

по театрам и ресторанам, ездили на острова. Короче, вели нормальный для

творческой интеллигенции образ жизни.

Все эти месяцы я помнил о Буше. Ведь Таллинн - город маленький,

интимный. Обязательно повстречаешь знакомого хоть раз в неделю.

Буш не завидовал моим успехам. Наоборот, он радостно повторял:







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.