 |
|
КОМПРОМИСС ЧЕТВЕРТЫЙ
⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 3
КОМПРОМИСС ПЯТЫЙ
("Советская Эстония". Ноябрь. 1975 г.) "ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ. Ежегодный праздник - День освобождения - широкоотмечается в республике. Фабрики и заводы, колхозы и машинно-тракторныестанции рапортуют государству о достигнутых высоких показателях. И еще один необычный рубеж преодолен в эти дни. Население эстонскойстолицы достигло 400 000 человек. В таллиннской больнице No 4 у Майи иГригория Кузиных родился долгожданный первенец. Ему-то и суждено былооказаться 400 000-м жителем города. - Спортсменом будет, - улыбается главный врач Михкель Теппе. Счастливый отец неловко прячет грубые мозолистые руки. - Назовем сына Лембитом, - говорит он, - пусть растет богатырем!.. К счастливым родителям обращается известный таллиннский поэт - БорисШтейн: На фабриках, в жерлах забоев, На дальних планетах иных - Четыреста тысяч героев, И первенец твой среди них... Хочется вспомнить слова Гете: "Рождается человек - рождается целыймир!" (Фантазия автора. Гете этого не писал. - прим.авт.) Не знаю, кем ты станешь. Лембит?! Токарем или шахтером, офицером илиученым. Ясно одно - родился Человек! Человек, обреченный на счастье!.." Таллинн - город маленький, интимный. Встречаешь на улице знакомого ислышишь: "Привет, а я тебя ищу..." Как будто дело происходит вучрежденческой столовой... Короче, я поразился, узнав, сколько в Таллинне жителей. Было так. Редактор Туронок вызвал меня и говорит: - Есть конструктивная идея. Может получиться эффектный репортаж.Обсудим детали. Только не грубите... - Чего грубить?.. Это бесполезно... - Вы, собственно, уже нагрубили, - помрачнел Туронок, - вы беспрерывногрубите, Довлатов. Вы грубите даже на общих собраниях. Вы не грубите толькокогда подолгу отсутствуете... Думаете, я такой уж серый? Одни газеты читаю?Зайдите как-нибудь. Посмотрите, какая у меня библиотека. Есть, между прочим,дореволюционные издания... - Зачем, - спрашиваю, - вызывали? Туронок помолчал. Резко выпрямился, как бы меняя лирическую позицию наделовую. Заговорил уверенно и внятно: - Через неделю - годовщина освобождения Таллинна. Эта дата будет широкоотмечаться. На страницах газеты в том числе. Предусмотрены различные аспекты- хозяйственный, культурный, бытовой... Материалы готовят все отделыредакции. Есть задание и для вас. А именно. По данным статистического бюро,в городе около четырехсот тысяч жителей. Цифра эта до некоторой степениусловна. Несколько условна и сама черта города. Так вот. Мы посовещались ирешили. Четырехсоттысячный житель Таллинна должен родиться в канун юбилея. - Что-то я не совсем понимаю. - Идете в родильный дом. Дожидаетесь первого новорожденного.Записываете параметры. Опрашиваете счастливых родителей. Врача, которыйпринимал роды. Естественно, делаете снимки. Репортаж идет в юбилейный номер.Гонорар (вам, я знаю, это не безразлично) двойной. - С этого бы и начинали. - Меркантилизм - одна из ваших неприятных черт, - сказал Туронок. - Долги, - говорю, - алименты... - Пьете много. - И это бывает. - Короче. Общий смысл таков. Родился счастливый человек. Я бы даже таквыразился - человек, обреченный на счастье! Эта глупая фраза так понравилась редактору, что он выкрикнул ее дважды. - Человек, обреченный на счастье! По-моему, неплохо. Может, попробоватьв качестве заголовка? "Человек, обреченный на счастье"... - Там видно будет, - говорю. - И запомните. - Туронок встал, кончая разговор, - младенец должен бытьпубликабельным. - То есть? - То есть полноценным. Ничего ущербного, мрачного. Никаких кесаревыхсечений. Никаких матерей-одиночек. Полный комплект родителей. Здоровый,социально полноценный мальчик. - Обязательно - мальчик? - Да, мальчик как-то символичнее. - Генрих Францевич, что касается снимков... Учтите, новорожденныебывают так себе... - Выберите лучшего. Подождите, время есть. - Месяца четыре ждать придется. Раньше он вряд ли на человека будетпохож. А кому и пятидесяти лет мало... - Слушайте, - рассердился Туронок, - не занимайтесь демагогией! Вамдано задание. Материал должен быть готов к среде. Вы профессиональныйжурналист... Зачем мы теряем время?.. И правда, думаю, зачем?.. Спустился в бар, заказал джина. Вижу, сидит не очень трезвыйфотокорреспондент Жбанков. Я помахал ему рукой. Он пересел ко мне с фужеромводки. Отломил половину моего бутерброда. - Шел бы ты домой, - говорю, - в конторе полно начальства... Жбанков опрокинул фужер и сказал: - Я, понимаешь, натурально осрамился. Видел мой снимок к Фединомуочерку? - Я газет не читаю. - У Феди был очерк в "Молодежке". Вернее, зарисовка. "Трое протившторма". Про водолазов. Как они ищут, понимаешь, затонувший ценный груз. Ктому же шторм надвигается. Ну, и мой снимок. Два мужика сидят на бревне. Ишланг из воды торчит. То есть ихний подельник на дне шурует. Я, натурально,отснял, пристегнул шестерик и забыл про это дело. Иду как-то в порт, людисмеются. В чем дело, понимаешь? И выясняется такая история. Есть тамначальник вспомогательного цеха - Мироненко. Как-то раз вышел из столовой,закурил у третьего причала. То, се. Бросил сигарету. Харкнул, извини завыражение. И начисто выплюнул челюсть. Вставную, естественно. А там у негозолота колов на восемьсот с довеском. Он бежит к водолазам: "Мужики,выручайте!" Те с ходу врубились: "После работы найдем". - "В долгу неостанусь". - "С тебя по бутылке на рыло". - "Об чем разговор"... Кончилиработу, стали шуровать. А тут Федька идет с задания. Видит, такое дело. Чем,мол, занимаетесь? Строку, понимаешь, гонит. А мужикам вроде бы неловко. Хуёмоё, отвечают, затонул ценный груз. А Федя без понятия: "Тебя как зовут?Тебя как зовут?"... Мужики отвечают как положено. "Чем увлекаетесь в редкиеминуты досуга?"... Музыкой, отвечают, живописью... "А почему так поздно наработе?"... Шторм, говорят, надвигается, спешим... Федя звонит мне вредакцию. Я приехал, отснял, не вникая... Главное, бассейн-то внутренний,искусственный. Там и шторма быть не может... - Шел бы ты домой, - говорю. - Подожди, главное даже не это. Мне рассказывали, чем дело кончилось.Водолазы челюсть тогда нашли. Мироненко счастлив до упора. Тащит их в кабак.Заказывает водки. Кирнули. Мироненко начал всем свою челюстьдемонстрировать. Спасибо, говорит, ребята выручили, нашли. Орлы, говорит,передовики, стахановцы... За одним столиком челюсть разглядывают, задругим... Швейцар подошел взглянуть... Тромбонист из ансамбля... Официанткиголовами качают... А Мироненко шестую бутылку давит с водолазами. Хватился,нету челюсти, увели. Кричит: "Верните, гады!" Разве найдешь... Тут иводолазы не помогут... - Ладно, - говорю, - мне пора... В родильный дом ехать не хотелось. Больничная атмосфера на меняудручающе действует. Одни фикусы чего стоят... Захожу в отдел к Марине.Слышу: - А, это ты... Прости, работы много. - Что-нибудь случилось? - Что могло случиться? Дела... - Что еще за дела? - Юоилей все такое Мы же люди серые, романов не пишем... - Чего ты злишься. - А чего мне радоваться? Ты куда-то исчезаешь. То безумная любовь, тонеделю шляешься... - Что значит - шляешься?! Я был в командировке на Сааремаа. Меня вгостинице клопы покусали... - Это не клопы, - подозрительно сощурилась Марина, - это бабы.Отвратительные, грязные шлюхи. И чего они к тебе лезут? Вечно без денег,вечно с похмелья... Удивляюсь, как ты до сих пор не заразился... - Чем можно заразиться у клопа? - Ты хоть не врал бы! Кто эта рыжая, вертлявая дылда? Я тебя утром изавтобуса видела... - Это не рыжая, вертлявая дылда. Это - поэт-метафизик Владимир Эрль. Унего такая прическа... Вдруг я понял, что она сейчас заплачет. А плакала Марина отчаянно,горько, вскрикивая и не щадя себя. Как актриса после спектакля... - Прошу тебя, успокойся. Все будет хорошо. Все знают, что я к тебепривязан... Марина достала крошечный розовый платочек, вытерла глаза. Заговориласпокойнее: - Ты можешь быть серьезным? - Конечно. - Не уверена. Ты совершенно безответственный... Как жаворонок... У тебянет адреса, нет имущества, нет цели... Нет глубоких привязанностей. Я - лишьслучайная точка в пространстве. А мне уже под сорок. И я должна как-тоустраивать свою жизнь. - Мне тоже под сорок. Вернее - за тридцать. И я не понимаю, что значит- устраивать свою жизнь... Ты хочешь выйти замуж? Но что изменится? Что дастэтот идиотский штамп? Это лошадиное тавро... Пока мне хорошо, я здесь. Анадоест - уйду. И так будет всегда... - Не собираюсь я замуж. Да и какой ты жених! Просто я хочу иметьребенка. Иначе будет поздно... - Ну и рожай. Только помни, что его ожидает. - Ты вечно сгущаешь краски. Миллионы людей честно живут и работают. Ипотом, как я рожу одна? - Почему одна? Я буду... содействовать. А что касается материальнойстороны дела, ты зарабатываешь втрое больше. То есть от меня практически независишь... - Я говорила о другом... Зазвонил телефон. Марина сняла трубку. - Да? Ну и прекрасно... Он как раз у меня... Я замахал руками. Марина понимающе кивнула. - Я говорю, только что был здесь... Вот уж не знаю. Видно, пьетгде-нибудь. Ну, думаю, стерва. - Тебя Цехановский разыскивает. Хочет долг вернуть. - Что это с ним? - Деньги получил за книгу. - "Караван уходит в небо"? - Почему - караван? Книга называется "Продолжение следует". - Это одно и то же. Ладно, - говорю, - мне пора. - Куда ты собрался? Если не секрет... - Представь себе, в родильный дом... Я оглядел заваленные газетами столы. Ощутил запах табачного дыма иклея. Испытал такую острую скуку и горечь, что даже атмосфера больницы ужене пугала меня. За дверью я осознал, что секунду назад Марина выкрикнула: "Ну иубирайся, жалкий пьяница!" Сел в автобус, поехал на улицу Карла Маркса. В автобусе неожиданнозадремал. Через минуту проснулся с головной болью. Пересекая холл родильногодома, мельком увидел себя в зеркале и отвернулся... Навстречу шла женщина вбелом халате. - Посторонним сюда нельзя. - А потусторонним, - спрашиваю, - можно? Медсестра замерла в недоумении. Я сунул ей редакционную книжку.Поднялся на второй этаж. На лестничной площадке курили женщины вбесформенных халатах. - Как разыскать главного врача? - Выше, напротив лифта. Напротив лифта - значит, скромный человек. Напротив лифта - шумно,двери хлопают... Захожу. Эстонец лет шестидесяти делает перед раскрытой форточкойгимнастику. Эстонцев я отличаю сразу же и безошибочно. Ничего крикливого,размашистого в облике. Неизменный галстук и складка на брюках. Бедноватаялиния подбородка и спокойное выражение глаз. Да и какой русский будет тебеделать гимнастику в одиночестве... Протягиваю удостоверение. - Доктор Михкель Теппе. Садитесь. Чем могу быть полезен? Я изложил суть дела. Доктор не удивился. Вообще, что бы ни затеялапресса, рядового читателя удивить трудно. Ко всему привыкли... - Думаю, это несложно, - произнес Теппе, - клиника огромная. - Вам сообщают о каждом новорожденном? - Я могу распорядиться. Он снял трубку. Что-то сказал по-эстонски. Затем обратился ко мне: - Интересуетесь, как проходят роды? - Боже упаси! Мне бы записать данные, взглянуть на ребенка и поговоритьс отцом. Доктор снова позвонил. Еще раз что-то сказал по-эстонски. - Тут одна рожает. Я позвоню через несколько минут. Надеюсь, все будетхорошо. Здоровая мать... Такая полная блондинка, - отвлекся доктор. - Вы-то, - говорю, - сами женаты? - Конечно. - И дети есть? - Сын. - Не задумывались, что его ожидает? - А что мне думать? Я прекрасно знаю, что его ожидает. Его ожидаетлагерь строгого режима. Я беседовал с адвокатом. Уже и подписку взяли... Теппе говорил спокойно и просто. Как будто речь шла о заурядномположительном явлении. Я понизил голос, спросил доверительно и конспиративно: - Дело Солдатова? - Что? - не понял доктор. - Ваш сын - деятель эстонского возрождения? - Мой сын, - отчеканил Теппе, - фарцовщик и пьяница. И я могу быть занего относительно спокоен, лишь когда его держат в тюрьме... Мы помолчали. - Когда-то я работал фельдшером на островах. Затем сражался в эстонскомкорпусе. Добился высокого положения. Не знаю, как это вышло. Я и мать -положительные люди, а сын - отрицательный... - Неплохо бы и его выслушать. - Слушать его невозможно. Говорю ему: "Юра, за что ты меня презираешь?Я всего добился упорным трудом. У меня была нелегкая жизнь. Сейчас я занимаювысокое положение. Как ты думаешь, почему меня, скромного фельдшера,назначили главным врачом?.." А он и отвечает: "Потому что всех твоих умныхколлег расстреляли..." Как будто это я их расстрелял... Зазвонил телефон. - У аппарата, - выговорил Теппе, - отлично. Затем перешел на эстонский.Речь шла о сантиметрах и килограммах. - Ну, вот, - сказал он, - родила из девятой палаты. Четыре двести ипятьдесят восемь сантиметров. Хотите взглянуть? - Это не обязательно. Дети все на одно лицо... - Фамилия матери - Окас. Хилья Окас. Тысяча девятьсот сорок шестой годрождения. Нормировщица с "Пунанэ рэт". Отец - Магабча... - Что значит - Магабча? - Фамилия такая. Он из Эфиопии. В мореходной школе учится. - Черный? - Я бы сказал - шоколадный. - Слушайте, - говорю, - это любопытно. Вырисовывается интернационализм.Дружба народов... Они зарегистрированы? - Разумеется. Он ей каждый день записки пишет. И подписывается: "Твойсоевый батончик". - Разрешите мне позвонить? - Сделайте одолжение. Звоню в редакцию. Подходит Туронок. - Слушаю вас... Туронок. - Генрих Францевич, только что родился мальчик. - В чем дело? Кто говорит? - Это Довлатов. Из родильного дома. Вы мне задание дали... - А, помню, помню. - Так вот, родился мальчик. Большой, здоровый... Пятьдесят восемьсантиметров. Вес - четыре двести... Отец - эфиоп. Возникла тягостная пауза. - Не понял. - сказал Туронок. - Эфиоп, - говорю, - родом из Эфиопии... Учится здесь... Марксист, -зачем-то добавил я. - Вы пьяны? - резко спросил Туронок. - Откуда?! Я же на задании. - На задании... Когда вас это останавливало?! Кто в декабре облевалрайонный партактив?.. - Генрих францевич, мне неловко подолгу занимать телефон... Только чтородился мальчик. Его отец - дружественный нам эфиоп. - Вы хотите сказать - черный? - Шоколадный. - То есть - негр? - Естественно. - Что же тут естественного? - По-вашему, эфиоп не человек? - Довлатов, - исполненным муки голосом произнес Туронок, - Довлатов, явас уволю... За попытки дискредитировать все самое лучшее... Оставьте впокое своего засранного эфиопа! Дождитесь нормального - вы слышите меня? -нормального человеческого ребенка!.. - Ладно, - говорю, - я ведь только спросил... Раздались частые гудки. Теппе сочувственно поглядел на меня. - Не подходит, - говорю. - У меня сразу же возникли сомнения, но я промолчал. - А, ладно... - Хотите кофе? Он достал из шкафа коричневую банку. Снова раздался звонок. Теппе долгоговорил по-эстонски. Видно, речь шла о деле, меня не касающемся. Я дождалсяконца разговора и неожиданно спросил: - Можно поспать у вас за ширмой? - Конечно, - не удивился Теппе. - Хотите моим плащом воспользоваться? - И так сойдет. Я снял ботинки и улегся. Нужно было сосредоточиться. Иначе контурыдействительности безнадежно расплывались. Я вдруг увидел себя издали,растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь нахожусь? Почему лежу за ширмой вожидании бог знает чего? И как глупо сложилась жизнь!.. Когда я проснулся,надо мной стоял Теппе. - Извините, потревожил... Только что родила ваша знакомая. "Марина!" - с легким ужасом подумал я. (Все знают, что ужас можноиспытывать в едва ощутимой степени.) Затем, отогнав безумную мысль, спросил: - То есть как - знакомая? - Журналистка из молодежной газеты - Румянцева. - А, Лена, жена Бори Штейна. Действительно, ее с мая не видно... - Пять минут назад она родила. - Это любопытно. Редактор будет счастлив. Отец ребенка - известный вТаллинне поэт. Мать - журналистка. Оба - партийные. Штейн напишет балладу потакому случаю... - Очень рад за вас. Я позвонил Штейну. - Здорово, - говорю, - тебя можно поздравить. - Рано. Ответ будет в среду. - Какой ответ? - Поеду я в Швецию или не поеду. Говорят - нет опыта поездок вкапстраны. А где взять опыт, если не пускают?.. Ты бывал в капстранах? - Нет. Меня и в соц-то не пустили. Я в Болгарию подавал... - А я даже в Югославии был. Югославия - почти что кап... - Я звоню из клиники. У тебя сын родился. - Мать твою! - воскликнул Штейн. - Мать твою!.. Теппе протянул мне листок с каракулями. - Рост, - говорю, - пятьдесят шесть, вес - три девятьсот. Леначувствует себя нормально. - Мать твою, - не унимался Штейн, - сейчас приеду. Такси возьму. Теперь нужно было вызвать фотографа. - Звоните, звоните, - сказал Теппе. Я позвонил Жбанкову. Трубку взяла Лера. - Михаил Владимирович нездоров, - сказала она. - Пьяный, что ли? - спрашиваю. - Как свинья. Это ты его напоил? - Ничего подобного. И вообще, я на работе. - Ну, прости. Звоню Малкизлю. - Приезжай, ребенка сфотографировать в юбилейный номер. У Штейна сынродился. Гонорар, между прочим, двойной... - Ты хочешь об этом ребенке писать? - А что? - А то, что Штейн - еврей. А каждого еврея нужно согласовывать. Тыфантастически наивен, Серж. - Я писал о Каплане и не согласовывал. - Ты еще скажи о Гликмане. Каплан - член Сюро обкома. О нем двести разписали. Ты Каплана со Штейном не равняй... - Я и не равняю. Штейн куда симпатичнее. - Тем хуже для него. - Ясно. Спасибо, что предупредил. Говорю Теппе: - Оказывается, и Штейн не подходит. - У меня были сомнения. - А кто меня, спрашивается, разбудил? - Я разбудил. Но сомнения у меня были. - Что же делать? - Скоро еще одна родит. А может, уже родила. Я сейчас позвоню. - А я выйду, прогуляюсь. В унылом больничном сквере разгуливали кошки. Резко скрипели облетевшиечерные тополя. Худой, сутулый юноша, грохоча, катил телегу с баком.Застиранный голубой халат делал его похожим на старуху. Из-за поворота вышел Штейн. - Ну, поздравляю. - Спасибо, дед, спасибо. Только что Ленке передачу отправил...Состояние какое-то необыкновенное! Надо бы выпить по этому случаю. "Выпьешь, - думаю, - с тобой... Одно расстройство". Я не хотел его огорчать. Не стал говорить, что его ребенок забракован.Но Штейн уже был в курсе дела. - Юбилейный материал готовишь? - Пытаюсь. - Хочешь нас прославить? - Видишь ли, - говорю, - тут нужна рабоче-крестьянская семья. А вы -интеллигенты... - Жаль. А я уже стих написал в такси. Конец такой: На фабриках, в жерлах забоев. На дальних планетах иных - Четырестатысяч героев, И первенец мой среди них! Я сказал: - Какой же это первенец? У тебя есть взрослая дочь. - От первого брака. - А, - говорю, - тогда нормально. Штейн подумал и вдруг сказал: - Значит, антисемитизм все-таки существует? - Похоже на то. - Как это могло появиться у нас? У нас в стране, где, казалось бы... Я перебил его: - В стране, где основного мертвеца еще не похоронили... Само названиекоторой лживо... - По-твоему, все - ложь! - Ложь в моей журналистике и в твоих паршивых стишках! Где ты виделэстонца в космосе? - Это же метафора. - Метафора... У лжи десятки таких подпольных кличек! - Можно подумать, один ты - честный. А кто целую повесть написал оБАМе? Кто прославлял чекиста Тимофеева? - Брошу я это дело. Увидишь, брошу... - Тогда и не упрекай других. - Не сердись. - Черт, настроение испортил... Будь здоров. Теппе встретил меня на пороге. - Кузина родила из шестой палаты. Вот данные. Сама эстонка, водительавтокары. Муж - токарь на судостроительном заводе, русский, член КПСС.Ребенок в пределах нормы. - Слава Богу, кажется, подходит. Позвоню на всякий случай. Туронок сказал: - Вот и отлично. Договоритесь, чтобы ребенка назвали Лембитом. - Генрих францевич, - взмолился я, - кто же назовет своего ребенкаЛембитом! Уж очень старомодно. Из фольклора... - Пусть назовут. Какая им разница?! Лембит хорошо, мужественно исимволично звучит... В юбилейном номере это будет смотреться. - Вы могли бы назвать своего ребенка - Вовой? Или Микулой? - Не занимайтесь демагогией. Вам дано задание. К среде материал долженбыть готов. Откажутся назвать Лембитом - посулите им денег. - Сколько? - Рублей двадцать пять. Фотографа я пришлю. Как фамилия новорожденного? - Кузин. Шестая палата. - Лембит Кузин. Прекрасно звучит. Действуйте. Я спросил у Теппе: - Как найти отца? - А вон. Под окнами сидит на газоне. Я спустился вниз. - Але, - говорю, - вы Кузин? - Кузин-то Кузин, - сказал он, - а что толку?! Видимо, настрой у товарища Кузина был философский. - Разрешите, - говорю, - вас поздравить. Ваш ребенок оказался 400 000-мжителем нашего города. Сам я из редакции. Хочу написать о вашей семье. - Чего писать-то? - Ну, о вашей жизни... - А что, живем неплохо... Трудимся, как положено... Расширяем свойкругозор... Пользуемся авторитетом... - Надо бы куда-то зайти, побеседовать. - В смысле - поддать? - оживился Кузин. Это был высокий человек с гранитным подбородком и детскими невиннымиресницами. Живо поднялся с газона, отряхнул колени. Мы направились в "Космос", сели у окна. Зал еще не был переполнен. - Денег - восемь рублей, - сказал Кузин. - плюс живая бутылка отравы. Он достал из портфеля бутылку кубинского рома. Замаскировал оконнойпортьерой. - Возьмем для понта граммов триста? - И пива, - говорю, - если холодное... Мы заказали триста граммов водки, два салата и по котлете. - Нарезик копченый желаете? - спросил официант. - Отдохнешь! - реагировал Кузин. В зале было пустынно. На возвышении расположились четверо музыкантов.Рояль, гитара, контрабас и ударные. Дубовые пюпитры были украшены лирами изжести. Гитарист украдкой вытер ботинки носовым платком. Затем подошел кмикрофону и объявил: - По заказу наших друзей, вернувшихся из курортного местечкаАзалемма... Он выждал многозначительную паузу. - Исполняется лирическая песня "Дождик каплет на рыло!.." Раздался невообразимый грохот, усиленный динамиками. Музыканты что-товыкрикивали хором. - Знаешь, что такое Азалемма? - развеселился Кузин. - Самый большойлагерный поселок в Эстонии. ИТК, пересылка, БУР... Ну, давай! Он поднял стакан. - За тебя! За твоего сына! - За встречу! И чтоб не последняя... Две пары отрешенно танцевали между столиками. Официанты в черно-белойуниформе напоминали пингвинов. - По второй? Мы снова выпили. Кузин бегло закусил и начал: - А как у нас все было - это чистый театр. Я на судомехе работал, жилодин. Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы уродливая, не скажу -задумчивая. Стала она заходить, типа выстирать, погладить... Сошлись мы наПасху... Вру, на Покрова... А то после работы - вакуум... Сколько можнонажираться?.. Жили с год примерно... А чего она забеременела, я непонимаю... Лежит, бывало, как треска. Я говорю: "Ты, часом, не уснула?" -"Нет, - говорит, - все слышу". - "Не много же, - говорю, - в тебе пыла". Аона: "Вроде бы свет на кухне горит..." - "С чего это ты взяла?" - "Асчетчик-то вон как работает..." - "Тебе бы, - говорю, - у него поучиться..."Так и жили с год... Кузин вытащил из-за портьеры бутылку рома, призывно ее наклонил. Мыснова выпили. Гитарист одернул пиджак и воскликнул: - По заказу Толика Б., сидящего у двери, исполняется... Пауза. Затем - с еще большим нажимом: - Исполняется лирическая песня: "Каким меня ты ядом напоила?.." - Ты сам женат? - поинтересовался Кузин. - Был женат. - А сейчас? - Сейчас вроде бы нет. - Дети есть? - Есть. - Много? - Много... Дочь. - Может, еще образуется? - Вряд ли... - Детей жалко. Дети-то не виноваты... Лично я их называю "цветыжизни"... Может, по новой? - Давай. - С пивом... - Естественно... Я знал, еще три рюмки, и с делами будет покончено. В этом смысле хорошопить утром. Выпил - и целый день свободен... - Послушай, - говорю, - назови сына Лембитом. - Почему же Лембитом? - удивился Кузин. - Мы хотим Володей. Что этотакое - Лембит? - Лембит - это имя. - А Володя что, не имя? - Лембит - из фольклора. - Что значит - фольклор? - Народное творчество. - При чем тут народное творчество?! Личного моего сына хочу назватьВолодей... Как его, высерка, назвать - это тоже проблема. Меня вот Гришейназвали, а что получилось? Кем я вырос? Алкашом... Уж так бы и назвали -Алкаш... Поехали? Мы выпили, уже не закусывая. - Назовешь Володей, - разлагольствовал Куэин, - а получится ханыга. -Многое, конечно, от воспитания зависит... - Слушай, - говорю, - назови его Лембитом временно. Наш редактор за этокапусту обещал. А через месяц переименуешь, когда вы его регистрироватьбудете... - Сколько? - поинтересовался Кузин. - Двадцать пять рублей. - Две полбанки и закуска. Это если в кабаке. - Как минимум. Сиди, я позвоню... Я спустился в автомат. Позвонил в контору. Редактор оказался на месте. - Генрих Францевич! Все о'кей! Папа - русский, мать - эстонка. Оба ссудомеха... - Странный у вас голос, - произнес Туронок. - Это автомат такой... Генрих Францевич, срочно пришлите Хуберта сденьгами. - С какими еще деньгами? - В качестве стимула. Чтобы ребенка назвали Лембитом... Отец согласенза двадцать пять рублей. Иначе, говорит, Адольфом назову... - Довлатов, вы пьяны! - сказал Туронок. - Ничего подобного. - Ну, хорошо, разберемся. Материал должен быть готов к среде. Хубертвыезжает через пять минут. Ждите его на Ратушной площади. Он передаст вамключ... - Ключ? - Да. Символический ключ. Ключ счастья. Вручите его отцу... Всоответствующей обстановке... Ключ стоит три восемьдесят. Я эту сумму вычтуиз двадцати пяти рублей. - Нечестно, - сказал я. Редактор повесил трубку. Я поднялся наверх. Кузин дремал, уронив голову на скатерть. Из-под щекиего косо торчало блюдо с хлебом. Я взял Кузина за плечо. - Але, - говорю, - проснись! Нас Хуберт ждет... - Что?! - всполошился он, - Хуберт? А ты говорил -- Лембит. - Лембит - это не то. Лембит - это твой сын. Временно... - Да. У меня родился сын. - Его зовут Лембит. - Сначала Лембит, а потом Володя. - А Хуберт нам деньги везет. - Деньги есть, - сказал Кузин, - восемь рублей. - Надо рассчитаться. Где официант? - Але! Нарезик, где ты? - закричал Кузин. Возник официант с уныло поджатыми губами. - Разбита одна тарелка, - заявил он. - Ага, -- сказал Кузин, -- это я мордой об стол - трах! Он смущенно достал из внутреннего кармана черепки. - И в туалете мимо сделано, - добавил официант, - поаккуратнее надоходить... - Вали отсюда, - неожиданно рассердился Кузин, - слышишь? Или я тебеплешь отполирую! - При исполнении - не советую. Можно и срок получить. Я сунул официанту деньги. - Извините, - говорю, - у моего друга сын родился. Вот он и переживает. - Поддали - так и ведите себя культурно, - уступил официант. Мы расплатились и вышли под дождь. Машина Хуберта стояла возле ратуши.Он просигналил и распахнул дверцу. Мы залезли внутрь. - Вот деньги, - сказал Хуберт, - редактор беспокоится, что тызапьешь... Я принял у него в темноте бумажки и мелочь... Хуберт протянул мнеувесистую коробку. - А это что? - "Псковский сувенир". Я раскрыл коробку. В ней лежал анодированный ключ размером с небольшуюбалалайку. - А, - говорю, - ключ счастья! Я отворил дверцу и бросил ключ в урну. Потом сказал Хуберту: - Давай выпьем. - Я же за рулем. - Оставь машину и пошли. - Мне еще редактора везти домой. - Сам доберется, жирный боров... - Понимаешь, они мне квартиру обещали. Если бы не квартира... - Живи у меня, - сказал Кузин, - а бабу я в деревню отправлю. НаПсковщину, в Усохи. Там маргарина с лета не видели... - Мне пора ехать, ребята, - сказал Хуберт... Мы снова вышли под дождь. Окна ресторана "Астория" призывно сияли.Фонарь выхватывал из темноты разноцветную лужу у двери... Стоит ли подробно рассказывать о том, что было дальше? Как мой спутниквышел на эстраду и заорал: "Продали Россию!.." А потом ударил швейцара так,что фуражка закатилась в кладовую... И как потом нас забрали в милицию... Икак освободили благодаря моему удостоверению... И как я потерял блокнот сзаписями... А затем и самого Кузина... Проснулся я у Марины, среди ночи. Бледный сумрак заливал комнату.Невыносимо гулко стучал будильник. Пахло нашатырным спиртом и мокройодеждой. Я потрогал набухающую царапину у виска. Марина сидела рядом, грустная инемного осунувшаяся. Она ласково гладила меня по волосам. Гладила иповторяла: - Бедный мальчик... Бедный мальчик... Бедный мальчик... С кем это она, думаю, с кем?..КОМПРОМИСС ШЕСТОЙ
("Вечерний Таллинн". Недельная радиопрограмма. Март. 1976 г.) ... 13.30. "ВСТРЕЧА С ИНТЕРЕСНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. Владимир Меркин. Экономика- день грядущий". В радиоочерке Л. Агаповой и С. Довлатова предстает кандидатэкономических наук, Владимир Григорьевич Меркин. Вы услышите его живой иувлекательный рассказ об экономическом прогрессе в СССР и о необратимомфинансовом кризисе современного Запада. В перерыве - новости и "Музыкальныйантракт". Четыре года спустя на лице журналистки Агаповой появится шрам от удараметаллической рейсшиной. На нее с безумным воплем кинетсяархитектор-самоучка Дегтяренко, герой публицистической радиопередачи"Ясность", так и не запущенной в эфир. За шесть недель до этой безобразнойсцены журналистке впервые расскажут о проекте "Мобиле кооперато" и егогениальном творце, чернорабочем одной из таллиннских фабрик. Агапова напишеточерк под рубрикой "Встреча с интересным человеком". Технический отделзатребует чертежи. Эксперт Чубаров минуту подержит в холеных руках двегрязные трепещущие кальки и выскажется следующим образом: - Оригинально! Весьма оригинально! Журналистка с облегчением и гордостью воскликнет: - У него четыре класса образования! - А у вас? - брезгливо поинтересуется эксперт. - Вы знаете, что этотакое? - Мобиле кооперато. Подвижный дом. Жилище будущего... - Это вагон, - прервет ее Чубаров, - обыкновенный вагон. А вашего ЛеКорбюзье нужно срочно госпитализировать... Передачу тут же забракуют. Обнадеженный было Дегтяренко ударит Лидуметаллической рейсшиной по голове. Карьера внештатной сотрудницыТаллиннского радио надолго прервется... Все это произойдет четыре годаспустя. А пока мы следуем за ней к трамвайной остановке. До этого было пасмурное утро, еще раньше - ночь. Сонный голубь бродилпо карнизу, царапая жесть. Затем - будильник, остывшие шлепанцы, толчеявозле уборной, чай, покоробившийся влажный сыр, гудение электробритвы - мужспешит на работу. Дочь: "Я, кажется, просила не трогать мой халат!"... Инаконец - прохлада равнодушных улиц, ветер. Цинковые лужи, болонки в сквере,громыхание трамвая... Попробую ее изобразить. Хотя внешность Агаповой существенного значенияне имеет. Резиновые импортные боты. Тяжелая коричневая юбка не подчеркивает шага.Синтетическая курточка на молнии - шуршит. Кепка с голубым верхом -форменная - таллиннского политехника. Лицо решительное, вечно озябшее.Никаких следов косметики. Отсутствующий зуб на краю улыбки. Удивляютсятолько глаза, брови неподвижны, как ленточка финиша... Следуем за нашей героиней. Трамвайная остановка... "...Вон как хорошо девчонки молодые одеваются. Пальтишко бросовое, а ненаше. Вместо пуговиц какие-то еловые шишки... А ведь смотрится... Или эта, вспецодежде... Васильки на заднице... Походка гордая, как у Лоллобриджиды...А летом как-то раз босую видела... Не пьяную, сознательно босую... В центрегорода... Идет, фигурирует... Так и у меня, казалось бы, все импортное,народной демократии. А вида нету... И где они берут? С иностранцами гуляют?Позор!.. А смотрится..." С натугой разъехались двери трамвая. Короткий мучительный штурм. Дорогуей загородила широкая армейская спина. Щекой - по ворсистой удушливойткани... Ухватилась за поручень. Мелькнула жизнь в никелированной трубе... - Копеечку не опускайте... Лида балансирует над металлическим ящиком-кассой. - Да проходите же, стоит, как неродная... Главное, не раздражаться, относиться с юмором. Час пик, обычноеявление. Тут главное - найти источник положительных эмоций. Вон бабке местоуступили. Студент конспекты перелистывает. Даже у военного приличное лицо... И снова - улица, машины, люди, приятная волнующая безучастность людей имашин. Затем - вестибюль, широкая мраморная лестница, ковровые дорожки,потертые на сгибах... Табличка - "Отдел пропаганды". Лида постучала и вошла. Все ужасно ей обрадовались. Кулешов сказалочередную пошлость. Верочка Котова улыбнулась, не поднимая глаз. Женя Тюринпомог раздеться. Моралевич спросил: - Ты слушала в четверг? Сам Юрна тобой доволен. - Правда? Тут же курил и Валя Чмутов, хронический неудачник. Чмутов был актером.Имел природный дар - красивый низкий голос удивительного тембра. Работалдиктором. Шесть месяцев назад с ним произошла трагическая история. Чмутовдолжен был рано утром открыть передачу, которая шла непосредственно в эфир.Произнести всего несколько слов: "Дорогие радиослушатели! В эфирееженедельная программа - "Здравствуй, товарищ!". И все. Дальше - музыка изапись. Чмутов получает свои одиннадцать рублей. Чмутов зашел в рубку. Сел. Придвинул микрофон. Мысленно повторил текст.Подвернул манжеты, чтобы запонки не брякали по столу. Ждал, когда загоритсялампочка - "Эфир". На душе после вчерашнего было тоскливо. Лампочка незагоралась. - Дорогие радиослушатели! - задумчиво произнес Чмутов. Тяжело ворочался обожженный портвейном язык. Лампочка не загоралась. - Дорогие радиослушатели, - снова повторил Чмутов, - о, мерзость...Дорогие радиослушатели... Да, напрасно я вчера завелся... Лампочка не загоралась. Как выяснилось, она перегорела... Это бываетраз в сто лет... - В эфире еженедельная программа, - репетировал Чмутов, - ну, бля, все,завязываю... За стеклом мелькнула перекошенная физиономия редактора. Чмутов обмер.Распахнулась дверь. Упирающегося диктора выбросили на лестницу. Егопохмельные заклинания разнеслись на весь мир. Актер был уволен... История некончается. Чмутов уехал во Псков. Поступил диктором на радио. Местнаярадиотрансляция велась ежедневно часа полтора. Остальное время занималиМосква и Ленинград. Чмутов блаженствовал. Его ценили как столичного мастера. Как-то раз он вел передачу. Неожиданно скрипнула дверь. Вошла большаякоричневая собака. (Чья? Откуда?) Чмутов ее осторожно погладил. Собакаприжала уши и зажмурилась. Нос ее сиял крошечной боксерской перчаткой. - Труженики села рапортуют, - произнес Чмутов. И тут собака неожиданно залаяла. Может быть, от счастья. Ласкойее,видимо, не избаловали. - Труженики села рапортуют... Гав! Гав! Гав! Чмутова снова уволили. Теперь уже навсегда и отовсюду. Когда онрассказал о собаке, ему не поверили. Решили, что он сам залаял с похмелья. Чмутов уехал в Ленинград. Целыми днями сидел на радио. Ждал своегочаса... Неудачников все избегают. Лида ему улыбнулась. В отделе пропагандыАгапова сотрудничала давно. Все ее любили. Вот и теперь заведующая НинаИгнатьевна ласково ей кивнула: - Лидочка, пройдите ко мне. В кабинете тишина, полированный стол, бесчисленные авторучки. В шкафахза стеклами мерцают сувениры и корешки энциклопедии. В столе у НиныИгнатьевны - помада, зеркальце и тушь. И вообще приятно - интересная молодаяженщина в таком серьезном кабинете... - Лидочка, я хочу вам новую рубрику предложить. "Встреча с интереснымчеловеком". Причем не обязательно с ученым или космонавтом. Диапазон тутисключительно широкий. Почетное хобби, неожиданное увлечение, какой-нибудьштрих в биографии. Допустим, скромный номенклатурный главбух тайно... я незнаю... все, что угодно... не приходит в голову... Допустим, он тайно... - Растлевает малолетних, - подсказала Лида. - Я другое имела в виду. Допустим, он тайно... - Изучает санскрит... - Что-то в этом духе. Только более значимое в социальном отношении.Допустим, милиционер помогает кому-то отыскать близкого человека... - Есть кино на эту тему. - Я не могу предложить вам что-то конкретное. Тут надо подумать. Вот, кпримеру. На фабрике "Калев" проходили съемки "Одинокой женщины". Помните, сартисткой Дорониной. Так вот, мальчишка, который участвовал в съемках,превратился в начальника одного из цехов. - Мне нравится эта тема, - сказала Лида, - я ее чувствую. - Эту тему уже использовал Арвид Кийск. Я говорю - в принципе. Надопридумать что-то свое. Допустим, старый генерал ложится на операцию. Иузнает в хирурге своего бывшего денщика... - Как фамилия? -- спросила Лида. - Чья? - Как фамилия этого генерала? Или денщика? - Я говорю условно... Тут главное - неожиданность, загадка, случай...Многоплановая жизнь... Снаружи одно, внутри другое... - Это у многих так, - вздохнула Лида. - Короче - действуйте, - сказала Нина Игнатьевна, едва заметнораздражаясь. Лидочка вышла из кабинета. Интересные люди окружали ее с детства. Отец был знаком с Эренбургом.Учитель рисования в школе слыл непризнанным гением. Потом за ней ухаживалбандит и даже написал стихи. Институтские профессора удивляли своимичудачествами. У одного была вечно расстегнута ширинка. Интересным человекомбыл ее муж: старший экономист, а пишет с ошибками. Дочь казалась загадочной- всегда молчит. А последнее время до такой степени, что Лида решила, небеременна ли... Монтера из домоуправления вызвали, оказывается - сидел чутьли не за убийство. Короче, все люди интересные, если разобраться... По образованию Лидочка была врачом-гигиенистом. Начала перебиратьбывших однокурсников. Павинский, Рожин, Янкелевич, Феофанов... Мищенко,кажется, спортом занимался. Левин в науку ушел... Левин, Борька Левин,профессор, умница, доктор наук... Говорят, был во Франции... Агапова достала блокнот и записала на чистой странице - Левин. Стала перебирать знакомых мужа. Тоже, конечно, интересные люди.Экономисты. Калинин, например, утверждает, что безработица - стимулпрогресса. А то все знают, что их не уволят. А если и уволят, то не беда.Перейдет через дорогу и устроится на соседний завод. То есть можнопрогуливать, злоупотреблять... Калинин вряд ли подойдет. Уж слишкомпрогрессивный... А Меркин тот вообще. Его спрашивают, что может резкоподнять нашу экономику? Отвечает - война. Война, и только война. Война - этодисциплина, подъем сознательности. Война любые недостатки спишет... Думаю,что и Меркин не подойдет... А вот приходил на днях один филолог со знакомойжурналисткой... Или даже, кажется, переводчик. Служил, говорит, надзирателемв конвойных частях... Жуткие истории рассказывал... Фамилия нерусская -Алиханов. Бесспорно, интересный человек... Так рядом с Левиным в блокноте появился Алиханов. Еще бы третьего кандидата найти. И тут Лида вспомнила, что у соседейостановился родственник из Порхова. Или знакомый. Что-то Милка Осинская водворе говорила. Какая-то у него судьба загадочная. То ли был репрессирован,то ли наоборот... Начальник из провинции - это любопытно. Это можнокак-нибудь оригинально повернуть. "Нет географической провинции, естьпровинция духовная..." Так рядом с Алихановым и Левиным появился вопросительный знак. И вскобках: родственник Милки О.... Можно еще в резерве оставить начитанного домуправа. Сименономинтересовался. Но у Лиды с ним конфликт из-за вечно переполненных мусорныхбаков... Ладно... Надо браться за дело!.. - До свидания, Верочка, мальчики! - Агапова, не пропадай!.. Позвонила Борьке Левину в клинику. Узнал, обрадовался, договорились начас. Бывший надзиратель оказался дома. - Приезжайте, - сказал он, - и если можно, купите три бутылки пива.Деньги сразу же верну. Лида зашла в гастроном на улице Карья, купила пиво. Дома в районеновостроек: от подъезда до подъезда - километр... Алиханов встретил ее на пороге. Это был огромный молодой человек снизким лбом и вялым подбородком. В глазах его мерцало что-то фальшивонеаполитанское. Затеял какой-то несуразный безграмотный возглас и окончитьего не сумел: - Чем я обязан, Лидочка, тем попутным ветром, коего... коего... Досталипиво? Умница. Раздевайтесь. У меня чудовищный беспорядок. Комната производила страшное впечатление. Диван, заваленный бумагами ипеплом. Стол, невидимый под грудой книг. Черный остов довоенной пишущеймашинки. Какой-то ржавый ятаган на стене. Немытая посуда и багровый осадок вфужерах. Тусклые лезвия селедок на кЛочке газетной бумаги... - Идите сюда. Тут более-менее чисто. Надзиратель откупорил пиво. - Да, колоритно у вас, - сказала Лида. - Я ведь по образованиюгигиенист. - Меня за антисанитарию к товарищескому суду привлекали. - Чем же это кончилось? - Ничем. Я на мятежный дух закашивал. Поэт, мол, йог, буддист, живу вдерьме... Хотите пива? - Я не пью. - Вот деньги. Рубль одиннадцать. - Какая ерунда, - сказала Лида. - Нет, извините, - громко возмутился Алиханов. Лида сунула горстьмелочи в карман. Надзиратель ловко выпил бутылку пива из горлышка. - Полегче стало, - доверительно высказался он. Затем попытался еще раз, теперь уже штурмом осилить громоздкую фразу: - Чем я обязан, можно сказать, тому неожиданному удовольствию, коего... - Вы филолог? - спросила Агапова. - Точнее - лингвист. Я занимаюсь проблемой фонематичности русского"Щ"... - Есть такая проблема? - Одна из наиболее животрепещущих... Слушайте, что произошло? Чем яобязан неожиданному удовольствию лицезреть?.. Надзиратель опрокинул вторую бутылку. - Мы готовим радиопередачу "Встреча с интересным человеком". Необходимгерой с оригинальной биографией. Вы филолог. Точнее - лингвист. Бывшийнадзиратель. Человек многоплановой жизни... У вас многоплановая жизнь? - Последнее время - да, - честно ответил надзиратель. - Расскажите поподробнее о ваших филологических исследованиях.Желательно, в доступной форме. - Я вам лучше дам свой реферат. Что-то я плохо соображаю. Где-то здесь.Сейчас найду... Алиханов метнулся к напластованиям бумаги. - В другой раз, - успокоила Лида. - Мы, очевидно, еще встретимся. Это унас предварительная беседа. Мне хочется спросить. Вы были надзирателем, этоопасно, рискованно? Алиханов неохотно задумался. - Риск, конечно, был. Много водки пили. Лосьоном не брезговали. Насердце отражается... - Я имела в виду заключенных. Ведь это страшные люди. Ничего святого... - Люди как люди, - сказал Алиханов, откупоривая третью бутылку. - Я много читала. Это особый мир... Свои законы... Необходимомужество... Вы мужественный человек? Алиханов вконец растерялся. - Люба, - сказал он. - Лида. - Лида! - почти закричал Алиханов. - Я сейчас достану шесть рублей. Уменя гуманные соседи. Возьмем полбанки и сухого. Что-то я плохо соображаю. - Я не пью. Вы мужественный человек? - Не знаю. Раньше мог два литра выпить. А теперь от семисот граммовбалдею... Возраст... - Вы не понимаете. Мне нужен оригинальный человек, интересная личность.Вы филолог, тонко чувствующий индивидуум. А раньше были надзирателем.Ежедневно шли на риск. Душевная тонкость очень часто сопутствует физическойгрубости... - Когда я вам грубил? - Не мне. Вы охраняли заключенных... - Мы больше себя охраняли. - Откуда у вас этот шрам? Не скромничайте, пожалуйста... - Это не шрам, - воскликнул Алиханов, - это фурункул. Я расчесал...Извините меня... - Я все-таки хочу знать, что вы испытывали на Севере? фигуральновыражаясь, о чем молчала тундра? - Что? - О чем молчала тундра? - Лида! - дико крикнул Алиханов. - Я больше не могу1 Я не гожусь длярадиопередачи! Я вчера напился! У меня долги и алименты! Меня упоминала"Немецкая волна"! Я некоторым образом - диссидент! Вас уволят... Отпуститеменя... Лида завинтила колпачок авторучки. - Жаль, - сказала она, - материал интересный. Будьте здоровы. Я вампозвоню. А вы пока отыщите свой реферат... Надзиратель стоял обессиленный и бледный. - Минутку, - сказал он, - я тоже иду. У меня гуманные соседи... На площадке они расстались. Лида зашагала вниз. Алиханов взлетел начетвертый этаж... Левин обнял ее и долго разглядывал. - Да, - сказал он, - годы идут, годы идут... - Постарела? - Как тебе сказать... Оформилась. - А ты обрюзг. Позор. Галина дома? - На собрании в школе. Хулиган у нас растет... Толстею, говоришь? Женасоветует: "Тебе надо бегать по утрам". А я отвечаю: "Если побегу, то уже невернусь..." Кофе хочешь? Раздевайся... - Только после вас, доктор, - вспомнила Лида какую-то старую шутку. Они прошли в гостиную. Торшер с прожженным абажуром. Иностранныежурналы на подоконнике. - Хорошо у тебя, - сказала Лида, - в новых квартирах жутко делается.Все полированное, сплошной хрусталь... - Хрусталь и у меня есть, - похвастал Левин. - Где? - В ломбарде. - По-прежнему канцерогенами занимаешься? - По-прежнему. - Расскажи. - Минуточку, чайник поставлю. - Жду... Лида вынула записную книжку, авторучку и сигареты "БТ". Левин вернулся, Они закурили. - Ты во Франции был? - Две недели. - Ну и как? - Нормально. - А конкретнее? - Трудолюбивый народ, реакционная буржуазия, экономический кризис,обнищание масс... - Ты по-человечески расскажи. Хорошо французы к нам относятся? - А черт их знает. Настроение у всех хорошее. - Как насчет благосостояния? Как тебе француженки, понравились? - Благосостояние нормальное. Кормили хорошо. У меня был третий стол.Вино, цыплята, кофе, сливки... Девицы замечательные. Вернее, так, либоуродина, либо красотка. Тут дело в косметике, я полагаю. Косметикадостоинства подчеркивает, а недостатки утрирует... Держатся свободно,непосредственно. У них такие белые синтетические халаты, декольте... - Что значит - белые халаты? Ты в клинике работал? - Я не работал. Я дизентерией в Ницце заболел. День погулял и слег. - Значит, Франции практически не видел? - Почему? У нас был цветной телевизор. - Не повезло тебе. - Зато я отдохнул. - Привез что-нибудь интересное? Сувениры, тряпки? - Слушай, - оживился Левин, - я уникальную вещь привез. Только отнесисьбез ханжества. Ты же врач. Сейчас достану. Я его от Вовки прячу. - Что ты имеешь в виду? - Лидка, я член привез. Каучуковый член филигранной работы. Ей-богу.Куда же он девался? Видно, Галка перепрятала... - Зачем это тебе? - Как зачем? Это произведение искусства. Клянусь. И Галке нравится. - Как таможенники не отобрали? - Я же не в руках его тащил, я спрятал. - Куда? Ведь не иголка... - Я одну даму попросил из нашей лаборатории. Женщин менее тщательнообыскивают. И возможностей у них больше. Физиология более... укромная.. - Ты как ребенок. Поговорим лучше о деле. - Сейчас я кофе принесу. На столе появились конфеты, вафли и лимон. - Сгущенное молоко принести? - Нет. Рассказывай. - Чего рассказывать? Я занимаюсь моделированием химических реакций.Одно время исследовал канцерогенез асбестовой пыли... - Ты мне скажи, рак излечим? - Рак кожи - да. - А рак желудка, например? - Лидочка, полный хаос в этом деле. Миллиграмм канцерогена убиваетлошадь. У любого взрослого человека на пальце этих самых канцерогенов -табун отравить можно. А я вот курю и тем не менее - жив... Дым, в своюочередь, тоже... Не записывай. Рак - щекотливая тема. Запретят твоюпередачу. - Не думаю. - Что, я с журналистами дела не имел?! Обратись к терапевту, у нихблагодать. Соцобязательства каждый месяц берут... Ты погони в свою контору,согласуй. Агапова позвонила Нине Игнатьевне. Та перепугалась. - Лидочка, рак - слишком печально. Порождает отрицательные эмоции.Ассоциируется с небезызвестным романом. Мы ждем чего-нибудь светлого... - Рак - это проблема номер один. - Лидочка, не упрямьтесь. Есть негласное распоряжение. - Что ж, - вздохнула Лида, - извините... - Куда ты? -- удивился Левин. - Посиди. - Я, в общем-то, по делу зашла. - Мы семь лет не виделись. Скоро Галка придет, выпьем чего-нибудь. - Ты уж прости, не хотелось бы мне ее видеть. Левин молчал. - Ты счастлив, Боря? Левин снял очки. Теперь он был похож на второгодника. - Какое там счастье! Живу, работаю. Галка, я согласен, трудный человек.Есть в ней что-то безжизненное. Володя - хам, начитанный, развитый хам. Явсе-таки доктор наук, профессор. А он говорит мне вчера: "У тебя комплекснеполноценности..." - Но ведь ты ученый, служишь людям. Ты должен гордиться... - Брось, Лида. Я служу Галине и этому засранцу. - Ты просто не в форме. Лида уже стояла на площадке. - А помнишь, как в Новгород ездили? - спросил Левин. - Боря. замолчи сейчас же. Все к лучшему. Ну, я пошла. И она пошла вниз, на ходу раскрывая зонтик. Щелчок - и над головой ее утвердился пестрый, чуть вибрирующий купол. - А как мы дыни воровали?! - закричал он в лестничный пролет... К этому времени стемнело. В лужах плавали акварельные неоновые огни.Бледные лица прохожих казались отрешенными. Из-за поворота, качнувшись,выехал наполненный светом трамвай. Лида опустилась на деревянную скамью.Сложила зонтик. В черном стекле напротив отражалось ее усталое лицо. Кому-топротянула деньги, ей сунули билет. Всю дорогу она спала и проснулась сголовной болью. К дому шла медленно, ступая в лужи. Хорошо, догадаласьнадеть резиновые чешские боты... Осинские жили в соседнем подъезде. Аркадий - тренер, вечно шутит. Нагруди у него, под замшевой курткой, блестит секундомер. Милка где-то химиюпреподает. Сын - таинственная личность. Шесть лет уклоняется от воинскойповинности. Шесть лет симулирует попеременно - неврозы, язву желудка ихронический артрит. Превзошел легендарного еволюционера Камо. За эти годыдействительно стал нервным, испортил желудок и приобрел хронический артрит.Что касается медицинских знаний, то Игорь давно оставил позади любогоучасткового врача. Кроме того, разбирается в джазе и свободно говоритпо-английски... В общем, человек довольно интересный, только не работает... Лида поднялась на третий этаж. Ей вдруг неудержимо захотелось домой.Прогоняя эту мысль, нажала кнопку. Глухо залаял Милорд. - Входи, - обрадовалась Мила Осинская, - Игорь где-то шляется. Арик насборах в Мацесте. Познакомься, это Владимир Иванович. Навстречу ей поднялся грузный человек лет шестидесяти. Протянул руку,назвался. С достоинством разлил коньяк. Мила включила телевизор. - Хочешь борща? - Нет. Я, как ни странно, выпью. - За все хорошее, - дружелюбно произнес Владимир Иванович. Это был широкоплечий, здоровый мужчина в красивом тонком джемпере. Лицоумеренно, но регулярно выпивающего человека. В кино так изображают отставныхполковников. Прочный лоб, обыденные светлые глаза, золотые коронки.Чокнулись, выпили. - Ну, беседуйте, - сказала хозяйка, - а я к Воробьевым зайду на десятьминут. Мне Рита кофту вяжет... И ушла. - Я, в общем-то, по делу, - сказала Лида. - К вашим услугам. - Мы готовим радиопередачу "Встреча с интересным человеком". ЛюдмилаСергеевна кое-что о вас рассказывала... И я подумала... Мне кажется, выинтересный человек... - Человек я самый обыкновенный, - произнес Владимир Иванович, - хотя нескрою, работу люблю и в коллективе меня уважают... - Где вы работаете? - Лида достала блокнот. - В Порхове имеется филиал "Красной зари". Создаем координатные АТС.Цех большой, ведущий. По итогам второго квартала добились серьезныхуспехов... - Вам не скучно? - Не понял. - Не скучно в провинции? - Город наш растет, благоустраивается. Новый Дом культуры, стадион,жилые массивы... Записали? Владимир Иванович наклонил бутылку. Лида отрицательно покачала головой.Он выпил. Подцепил ускользающий маринованный гриб. Лида, выждав, продолжала: - Я думаю, можно быть провинциалом в столице и столичным жителем втундре. - Совершенно верно. - То есть провинция - явление духовное, а не географическое. - Вот именно. Причем снабжение у нас хорошее: мясо, рыба, овощи... - Гастролируют столичные творческие коллективы? - Разумеется, вплоть до Магомаева. Владимир Иванович снова налил. - Вы, наверное, много читаете? - спросила Лида. - Как же без этого. Симонова уважаю. Ананьева, военные мемуары,естественно - классику: Пушкина, Лермонтова, Толстого... Последних, какизвестно, было три... В молодости стихи писал... - Это интересно. - Дай Бог памяти. Вот, например... Владимир Иванович откинулся на спинку кресла: Каждый стремится у нас быть героем, Дружно шагаем в строю, Именем Сталина землю покроем, Счастье добудем в бою... Лида подавила разочарование. - Трудно быть начальником цеха? - Прямо скажу - нелегко. Тут и производственный фактор, и моральный...План, текучесть, микроклимат, отрицаловка... А главное, требовательный народпошел. Права свои знает. Дай то, дай это... Обязанностей никаких, а прав дочерта... Эх, батьки Сталина нет... Порядок был, порядок... Опоздал на минуту- под суд! А сейчас... Разболтался народ, разболтался... Сатирики,понимаешь, кругом... Эх, нету батьки... - Значит, вы одобряете культ личности? - тихо спросила Агапова. - Культ, культ... Культ есть и будет... Личность нужна, понимаете,личность! Владимир Иванович разгорячился, опьянел. Теперь он жестикулировал,наваливался и размахивал вилкой. - Жизнь я нелегкую прожил. Всякое бывало. Низко падал, высокозалетал... Я ведь, между нами был женат... - Почему - между нами? - удивилась Лида. - На племяннице Якира, - шепотом добавит Владимир Иванович. - Якира? Того самого? - Ну. Ребенок был у нас. Мальчишка... - И где они сейчас? - Не знаю. Потерял из виду. В тридцать девятом году... Владимир Иванович замолчал, ушел в себя. Долго Лида ждала, потом,волнуясь, краснея, спросила: - То есть как это - потерял из виду? Как можно потерять из виду своюжену? Как можно потерять из виду собственного ребенка? - Время было суровое, Лидочка, грозовое, суровое время. Семьи рушились,вековые устои: рушились... - При чем тут вековые устои?! - неожиданно крикнула Лида. - Я немаленькая. И все знаю. Якира арестовали, и вы подло бросили жену с ребенком.Вы... Вы... Вы - неинтересный человек! - Я попросил бы, - сказал Владимир Иванович, - я попросил бы... Такимисловами не бросаются... - И затем уже более миролюбиво: - Ведите себяпоскромнее, Лидочка, поскромнее, поскромнее... Милорд приподнял голову. Лида уже не слушала. Вскочила, сорвала курточку в прихожей и хлопнуладверью. На лестнице было тихо и холодно. Тенью пронеслась невидимая кошка.Запах жареной рыбы наводил тоску. Лида спустилась вниз и пошла через двор. Влажные сумерки прятались загаражами и около мусорных баков. Темнели и поскрипывали ветки убогогосквера. На снегу валялся деревянный конь. Лида заглянула в почтовый ящик, достала "Экономическую газету".Поднялась и отворила дверь. В комнате мужа гудел телевизор. На вешалке алелоТанино демисезонное пальто. Лида разделась, кинула перчатки на зеркальныйстолик. В уборную, едва поздоровавшись, скользнул молодой человек. Грязноватыелоконы его были перевязаны коричневым сапожным шнурком. Плюшевые брюкиниспадали, как шлейф. - Татьяна, кто это? - Допустим, Женя. Мы занимаемся. - Чем? - Допустим, немецким языком. Ты что-нибудь имеешь против? - Проследи, чтобы он вымыл руки, - сказала Лида. - Как ты любишь все опошлить! - ненавидящим шепотом выговорила дочь... Лида позвонила мне в час ночи. Ее голос звучал встревоженно иприглушенно: - Не разбудила? - Нет, - говорю, - хуже... - Ты не один? - Один. С Мариной... - Ты можешь разговаривать серьезно? - Разумеется. - Нет ли у тебя в поле зрения интересного человека? - Есть. И он тебе кланяется. - Перестань. Дело очень серьезное. Мне в четверг передачу сдавать. - О чем? - Встреча с интересным человеком. Нет ли у тебя подходящей кандидатуры? - Лида, - взмолился я, - ты же знаешь мое окружение. Сплошные подонки!Позвони Кленскому, у него тесть - инвалид... - У меня есть предложение. Давай напишем передачу вместе. Заработаешьрублей пятнадцать. - Я же не пользуюсь магнитофоном. - Это я беру на себя. Мне нужен твой... - Цинизм? - подсказал я. - Твой профессиональный опыт, - деликатно сформулировала Лида. - Ладно, - сказал я, чтобы отделаться, - позвоню тебе завтра утром.Вернее - сегодня... - Только обязательно позвони. - Я же сказал... Тут Марина не выдержала. Укусила меня за палец. - До завтра, - сказал (вернее - крикнул) я и положил трубку... Лида приоткрыла дверь в комнату мужа, залитую голубоватым светом. Вадимлежал на диване в ботинках. - Могу я наконец поужинать? - спросил он. Заглянула дочь: - Мы уходим. У Тани было хмурое лицо, на котором застыла гримаса вечногопротивоборства. - Возвращайся поскорее... - Могу я наконец чаю выпить? - спросил Вадим. - Я, между прочим, тоже работаю, - ответила Лида. И потом, не давая разрастаться ссоре: - Как ты думаешь, Меркин - интересный человек?..КОМПРОМИСС СЕДЬМОЙ
("Советская Эстония". Апрель. 1976 г.) "НАРЯД ДЛЯ МАРСИАНИНА (Человек и профессия). Чего мы ждем от хорошегопортного? Сшитый им костюм должен отвечать моде. А что бы вы подумали озакройщике, изделие которого отстает от требований моды... на двести лет?Между тем этот человек пользуется большим уважением и заслуживает самыхтеплых слов. Мы говорим о закройщике-модельере Русского драматическоготеатра ЭССР Вольдемаре Сильде. Среди его постоянных клиентов испанскиегранды и мушкетеры, русские цари и японские самураи, более того - лисицы,петухи и даже марсиане. Театральный костюм рождается совместными усилиями художника и портного.Он должен соответствовать характеру эпохи, выражая при этом дух спектакля исвойства персонажей. Представьте себе Онегина в мешковатых брюках илиСобакевича в элегантном фраке... Для того чтобы создать костюм раба Эзопа,Вольдемару Сильду пришлось изучать старинную живопись, греческую драму... Сюртук, кафтан, бекеша, ментик, архалук - все это строго определенныевиды одежды со своими специфическими чертами и аксессуарами. - Один молодой актер, - рассказывает Сильд, - спросил меня: "Разве фраки смокинг не одно и то же?" Для меня это вещи столь же разные, как телевизори магнитофон. Посещая спектакли других театров, Вольдемар Хендрикович спрофессиональной взыскательностью обращает внимание на то, как одетыперсонажи. - И только на спектаклях моего любимого Вахтанговского театра, -говорит В. Сильд, - я забываю о том, что я модельер, и слежу за развитиемпьесы - верный признак того, что костюмеры в этом театре работаютбезукоризненно. Безукоризненно работает и сам Вольдемар Сильд, портной,художник, человек театра". На летучке материал похвалили. - Довлатов умеет живо писать о всякой ерунде. - И заголовок эффектный... - Слова откуда-то берет - аксессуары... Назавтра вызывает меня редактор Туронок. - Садитесь. Сел. - Разговор будет неприятный. "Как все разговоры с тобой, идиот", - подумал я. - Что за рубрика у вас? - "Человек и профессия". Нас интересуют люди редких профессий. А такженеожиданные аспекты... - Знаете, какая профессия у этого вашего Сильда? - Знаю. Портной. Театральный портной. Неожиданный аспект... - Это сейчас. А раньше? - Раньше - не знаю. - Так знайте же, в войну он был палачом. Служил у немцев. Вешалсоветских патриотов. За что и отсидел двенадцать лет. - О Господи! - сказал я. - Понимаете, что вы наделали?! Прославили изменника Родины! Навсегдаскомпрометировали интересную рубрику! - Но мне его рекомендовал директор театра. - Директор театра - бывший обер-лейтенант СС. Кроме того, он голубой. - Что значит - голубой? - Так раньше называли гомосексуалистов. Он к вам не приставал? Приставал, думаю. Еще как приставал. Руку мне, журналисту, подал. То-тоя удивился... Тут я вспомнил разговор с одним французом. Речь зашла огомосексуализме. - У нас за это судят, - похвастал я. - А за геморрой у вас не судят? - проворчал француз... - Я вас не обвиняю, - сказал Туронок, - вы действовали как положено. Тоесть согласовали кандидатуру. И все-таки надо быть осмотрительнее. Выборгероя - серьезное дело, чрезвычайно серьезное... Об этом случае говорили в редакции недели две. Затем отличился мойколлега Буш. Взял интервью у капитана торгового судна ФРГ. Это было в канунгодовщины Октябрьской революции. Капитан у Буша прославляет советскуювласть. Выяснилось, что он беглый эстонец. Рванул летом шестьдесят девятогогода на байдарке в Финляндию. Оттуда - в Швецию. И так далее. Буш выдумалэто интервью от начала до конца. Случай имел резонанс, и про меня забыли...КОМПРОМИСС ВОСЬМОЙ
("Советская Эстония". Июнь. 1976 г.) "МОСКВА. КРЕМЛЬ. Л. И. БРЕЖНЕВУ. ТЕЛЕГРАММА. Дорогой и многоуважаемыйЛеонид Ильич! Хочу поделиться с Вами радостным событием. В истекшем году мнеудалось достичь небывалых трудовых показателей. Я надоила с одной коровырекордное число *(*Здесь и в дальнейшем - явные стилистические погрешности)молока. И еще одно радостное событие произошло в моей жизни. Коммунисты нашейфермы дружно избрали меня своим членом! Обещаю Вам, Леонид Ильич, впредь трудиться с еще большим подъемом. ЛИНДА ПЕЙПС". "Эстонская ССР. ПАЙДЕСКИЙ РАЙОН. ЛИНДЕ ПЕЙПС. ТЕЛЕГРАММА. Дорогая ЛиндаПейпс! Я и мои товарищи от всего сердца благодарят. Все за достигнутыеуспехи. Самоотверженный труд на благо Родины возвышает человеческую жизньощущением причастности к борьбе за достижение коммунистических идеалов. Разрешите также от души поздравить Вас с незабываемым событием -вступлением в ряды Коммунистической партии. Ведь партия - авангардсоветского общества, его славный передовой отряд. ЛЕОНИД БРЕЖНЕВ". У редактора Туронка лопнули штаны на заднице. Они лопнули безнапряжения и треска, скорее - разошлись по шву. Таково негативное свойствоимпортной мягкой фланели. Около двенадцати Туронок подошел к стойке учрежденческого бара.Люминесцентная голубизна редакторских кальсон явилась достоянием всеххолуев, угодливо пропустивших его без очереди. Сотрудники началипереглядываться. Я рассказываю эту историю так подробно в силу двухобстоятельств. Во-первых, любое унижение начальства - большая радость дляменя. Второе. Прореха на брюках Туронка имела определенное значение в моейсудьбе... Но вернемся к эпизоду у стойки. Сотрудники начали переглядываться.Кто злорадно. кто сочувственно. Злорадствующие - искренне, сочувствующие -лицемерно. И тут, как всегда, появляется главный холуй, бескорыстный ивдохновенный. Холуй этот до того обожает начальство, что путает его сродиной, эпохой, мирозданием... Короче, появился Эдик Вагин. В любойгазетной редакции есть человек, который не хочет, не может и не долженписать. И не пишет годами. Все к этому привыкли и не удивляются. Тем болеечто журналисты, подобные Вагину, неизменно утомлены и лихорадочно озабочены.Остряк Шаблинский называл это состояние - "вагинальным"... Вагин постоянно спешил, здоровался отрывисто и нервно. Сперва япростодушно думал, что он - алкоголик. Есть среди бесчисленных модификацийпохмелья и такая разновидность. Этакое мучительное бегство от дневногосвета. Вибрирующая подвижность беглеца, настигаемого муками совести... Затем я узнал, что Вагин не пьет. А если человек не пьет и не работает- тут есть о чем задуматься. - Таинственный человек, - говорил я. - Вагин - стукач, - объяснил мне Быковер, - что в этом таинственного? ...Контора размещалась тогда на улице Пикк. Строго напротив зданиягосбезопасности (ул. Пагари, 1). Вагин бывал там ежедневно. Или почтиежедневно. Мы видели из окон, как он переходит улицу. - У Вагина - сверхурочные, - орал Шаблинский... Впрочем, мы снова отвлеклись. ...Сотрудники начали переглядываться. Вагин мягко тронул редактора заплечо: - Шеф... Непорядок в одежде... И тут редактор сплоховал. Он поспешно схватился обеими руками заширинку. Вернее... Ну, короче, за это место... Проделал то, что музыкантыназывают глиссандо. (Легкий пробег вдоль клавиатуры.) Убедился, что границана замке. Побагровел: - Найдите вашему юмору лучшее применение. Развернулся и вышел, обдав подчиненных неоновым сиянием исподнего. Затем состоялся короткий и весьма таинственный диалог. К обескураженному Вагину подошел Шаблинский. - Зря вылез, - сказал он, - так удобнее... - Кому удобнее? - покосился Вагин. - Тебе, естественно... - Что удобнее? - Да это самое... - Нет, что удобнее? - А то... - Нет, что удобнее? Что удобнее? - раскричался Вагин. - Пусть скажет! - Иди ты на хер! - помолчав, сказал Шаблинский. - То-то же! - восторжествовал стукач... Вагин был заурядный, неловкий стукач без размаха... Не успел я егопожалеть, как меня вызвал редактор. Я немного встревожился. Только чтоподготовил материал на двести строк. Называется - "Папа выше солнца". Овыставке детских рисунков. Чего ему надо, спрашивается? Да еще злополучнаяпрореха на штанах. Может, редактор думает, что это я подстроил. Ведь был жеподобный случай. Я готовил развернутую информацию о выставке декоративныхсобак. Редактор, любитель животных, приехал на казенной машине - взглянуть.И тут началась гроза. Туронок расстроился и говорит: - С вами невозможно дело иметь... - То есть как это? - Вечно какие-то непредвиденные обстоятельства... Как©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.