Здавалка
Главная | Обратная связь

Представители петербургской школы С.Ф. Платонов и А.С. Лаппо-Данилевский



Сергей Федорович Платонов родился 16 июня 1860 г. в г. Черни­гове. Согласно семейным воспоминаниям, предки Пла­тонова "были крестьянами Перемышльского уезда (около г.Калу­ги)". Среднее образование С.Ф.Платонов получил в одной из петербургских гимназий. "Наибольшее влияние" оказал на Платонова профессор русской истории КН.Бестужев-Рюмин. Под влиянием К.Н. Бестужева-Рюмина Платонов уделял первостепенное внимание изучению исторических источни­ков. Однако, будучи одним из наиболее близких к Бестужеву-Рю­мину учеников, Платонов многое почерпнул на занятиях у ряда других профессоров Петербургского университета. Профессорами, оказавшими значительное влияние на формирование Платонова как ученого, оказались филологи И.И Срезневский и О.Ф.Миллер, ис­торик В.Г.Васильевский, историки права А.Д.Градовский и В.И.Сер­геевич. Но совершенно особый интерес у Платонова вызвали взгля­ды, которые излагал в своих лекциях молодой тогда профессор Мо­сковского университета В.О.Ключевский. Не соглашаясь с крити­ками Ключевского, среди которых был и его учитель Бестужев-Рю­мин, Платонов упрекал их в нежелании познакомиться с литогра­фированными курсами Ключевского, с продолжением его "Бояр­ской думы", где, по его мнению, "раскрывалась вся прелесть талан­та Ключевского". При этом Платонова привлекала не столько склон­ность Ключевского к "экономической точке зрения", сколько "разно­сторонность и широта исторического понимания и полная, как ему казалось, независимость от корифеев историко-юридической шко­лы". В то время, как Бестужев-Рюмин ревниво называл Платонова учеником Сергеевича, тот уже чувствовал себя учеником Ключев­ского.

В 1882 г., когда Пла­тонов успешно окончил университет, по предложению Бестужева-Рюмина он был оставлен при нем для подготовки к профессорскому званию. В связи с болезнью Бестужева-Рюмина, уехавшего для лече­ния в Италию, Платонов взял на себя чтение посвященной XVII веку части курса по русской истории: на Высших женских курсах^В 1886 г. Платонов был приглашен на кафедру русской истории в Александ­ровском лицее, где и стал читать курс русской истории.

Начав работу над магистерской диссертацией Платонов решил придать своей ей характер источниковедческого исследования, посвященного изучению древнерусских сказаний и повестей о Смутном времени XVII в. До того, как Платонов обратился к источни­кам по истории Смутного времени, они были почти не изучены ис­ториками. В ре­зультате было подготовлено монографическое исследование "Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в., как исторический источник", а в 1888 г, вышло отдельным изданием. В том же году Платонов за это труд был удостоен сте­пени магистра. Большая работа, проделанная Платоновым по вы­явлению, изучению и изданию исторических источников, освещаю­щих Смутное время шла в русле традиции, поддерживавшейся пе­тербургскими историками. Эта традиция, предусматривавшая пер­востепенное внимание к историческим источникам и точности при установлении исторического факта, восходила еще к началу XIX в.

В 1897-1898 гг. в "Журнале министерства народного просвеще­ния" было напечатано несколько отрывков из новой книги, а в 1899 г. вышло в свет отдельное издание "Очерков по историиСмутыв Московском государстве XVI-XVII вв." В том же 1899 г. этот труд был защищен Платоновым в качестве докторской диссертации. "Очерки по истории Смуты" стали важным событием в русской ис­ториографии. Эта книга представляла собой первое в русской исто­рической науке исследование, посвященное изучению сложных во­просов социально-экономической и политической истории России, связанных с глубоким кризисом, охватившим Московское государ­ство во второй половине XVI — начале XVH в. ^переросшим в так называемую Смуту.

Развивая взгляды Ключевского, в некоторых случаях и ] С.М.Соловьева, Платонов придавал большое значение географиче-скому фактору. Самостоятельный интерес представлял помещен- | ный в начале книги историко-географический обзор, который, по мнению М.Н.Тихомирова, являл собой "своего рода краткий очерк исторической географии России XVI в., написанный с большим знанием дела"20.

Следуя за Ключевским, Платонов обратился к изучению со­циальных и политических конфликтов, предшествовавших Смуте. Кроме того, он попытался сопоставить борьбу, вызванную социаль­ными противоречиями, с защитой национальных интересов. Среди других причин, приведших к Смуте, Платонов остановился и на разладе, возникшем между московским государством в лице Ива­на IV и его боярами. Эт^троблема (на нее обращал* внимание и Ключевский) была тесно связана с вопросом о природе опричнины. Предлагая свою трактовку опричнины, Платонов стремился выяс­нить политическую подоплеку этого явления. Кроме того, и это очень важно, Платонов обратился к сложному клубку социальных и экономических противоречий, накопившихся к концу XVI в. в России^ Среди них он выделял и борьбу за крестьян между мелки­ми землевладельцами и крупными вотчинниками, и тяжелое поло­жение тяглого населения и оживление казачества, воплощавшего в себе общее недовольство государством. Полагая, что лишь Русский Север устоял от невзгод, Платонов в следующем виде представлял положение большей части Московского государства к концу"Х\~1 в.: "Экономический кризис, развеявший население и сокрушивший хозяйственную культуру в срединных областях московских, разра­зился одновременно с политическим кризисом, сорвавшим с на­следственных земель и погубившим в государственной опале все подозрительные для царя элементы в княжеской аристократии.... Высший служилый класс, частью взятый в опричнину, частью уничтоженный и разогнанный, переживал тяжелый нравственный и материальный кризис... Мелкий служилый люд, дети боярские, дворовые и городовые, сидевшие на обезлюдевших поместьях и вотчинах, были прямо в ужасном положении. На них лежала всей тяжестью война Ливонская и охрана границ от Литвы и татар... Тяглое население государства также терпело от войны, от физиче­ских бедствий и от особенностей правления Грозного".

Если концепция опричнины, оригинальная оценка других проб­лем, связанных с царствованием Ивана IV, взгляд на причины воз­никновения Смуты, изложенные в "Очерках", стали предметом пристального внимания со стороны историков, то тем больший ин­терес вызвали главы, составившие основную часть труда Платоно­ва, посвященные непосредственно истории Смутного времени в Московском государстве. Ни в одной книге, вышедшей к этому вре­мени, не было такого подробного и обстоятельного разбора собы­тий в царствование Бориса Годунова, истории Лжедмитрия I и "Ту­шинского вора" (Лжедмитрия II), кратковременного царствования Василия Шуйского. Ит.д.

Разрешение кризиса Платонов объяснял пробуждением рели­гиозных чувств и национальных сил. Уточняя состав второго опол­чения, он подчеркивал, что оно было "затеяно" посадскими людьми, что инициатором движения была "тяглая масса", что "служилый люд и духовенство пошли за тяглыми людьми, которым по праву должно принадлежать данное им летописью название "Московско­го государства последних людей"29. Среди тех, кто помог положить конец Смуте, Платонов выделял отмеченного "высоким понятием о своей родовой чести" князя Дмитрия Пожарского, который "не мог ни служить самозванщине, ни прислуживать Сигизмунду"30. Избрали на царство Михаила Романова, как полагал Платонов, в первую очередь "средние слои" Московского общества, которые в Смутное время "выиграли игру", в то время как "верх и низ" ее проиграли". При этом, цитируя Исаака Массу, Платонов усматри­вал "одну из главнейших побед царя" в поражении казачества31. Завершавшее "Очерки" описание избрания Михаила Романова бы­ло представлено Платоновым как торжество восстановленного са­модержавия, торжество "порядка". После этого, по его словам, "Смута нашла свой конец, и новому московскому царю оставалась лишь борьба с ее последствиями и с последними вспышками ост­рого общественного брожения"32. Такая трактовка роли самодержа­вия оказывалась в рамках официальной историографии, вместе с ) тем в концепции Платонова, как мы видели выше, был ряд важ­ных положений, близких взглядам историков, стоявших на либе­ральных позициях.

Постепенно Платонов занял видное место среди петербург­ских историков. Еще в студенческие годы он вошел в кружок, соби­равшийся у В.Г.Дружинина, и постепенно стал его главой. У Плато­нова было несколько поколений учеников. Среди старших учеников Платонова были С.В.Рождественский, П.Г.Любомиров, П.Г.Ва-сенко. К более молодому поколению принадлежали Н.П.Павлов-Сильванский и А.Е. Пресняков. Одним из учеников Платонова, окон­чивших университет незадолго до революции, был Г.В.Вернад­ский. В 1920 г. он эмигрировал. В эмиграции он преподавал снача­ла в Праге, в 1927 г. переехал в США, где стал одним из наиболее известных специалистов по истории России. Б.Д.Греков, считав­ший себя учеником в первую очередь М.М.Богословского и ДМ.Петрушевского, вместе с тем писал о большом влиянии, оказанном на .него Платоновым и: АС.Лаппо-Данилевским. Занимались у Платоно­ва ученики Лаппо-Данилевского А.И.Андреев и С.Н.Валк и ученик А.Е.Преснякова Б.А.Романов. Впоследствии Б.А.Романов в одном из своих писем, сопоставляя степень влияния школ Платонова и Лап­по-Данилевского, писал, что "первые поколения учеников Ключев­ского и Платонова "учились", конечно, на работах Ключевского и Платонова"33. Такая оценка свидетельствовала одновременно и о той роли, которую сыграл Платонов в сближении петербургской школы и московской школы Ключевского.

На протяжении почти 25 лет С.Ф.Платонов читал курс русской истории в Петербургском университете. Долгое время Платонов не печатал курса своих лекций. Меж­ду тем сделанные учащимися лекции издавались литографическим способом. В 1899 г. появилось первое типографское издание "Лекций Платонова". Начиная с 6-го изда­ния текст лекций, подготовленных к печати, просматривался са­мим Платоновым. Ряд формулировок и определений, включенных в "Лекции", Платонов взял из составленного им же гимназическо­го"Учебника русской истории". Этот учебник, выдержавший не­сколько изданий в 1909-1918 гг., отличался содержательностью, точностью формулировок и чёткой структурой. В "Лекциях" изла­галась преимущественно политическая история. Как по объему, так и по затронутым проблемам "Лекции" значительно уступали тщательно подготовленному "Курсу русской истории" Ключевского.

В целом курс был выдержан в рамках официальной историо­графии. Известная политическая направленность была в стремле­нии подчеркнуть реформаторские усилия таких царей, как Петр I и Александр II, что должно было указать на предпочтительный для России путь постепенных реформ, проводимых по инициативе вла­сти.

Научную и преподавательскую деятельность Платонов соче­тал^ службой на ответственных административных должностях. Как уже говорилось выше, он с 1889 г. занимал кафедру русской ис­тории в Петербургском университете, с 1900 по 1905 г. был деканом его историко-филологического факультета, с 1903 г. по 1916 г. — ди­ректором Женского педагогического института. Исполнение Пла­тоновым ответственных административных должностей свиде­тельствовало и о его лояльности, и о доверии к нему со стороны властей. Еще более убедительным свидетельством тому было то, что при Александре III Платонов был приглашен преподавать рус­скую историю его детям: великой княжне Ольге Александровне и великому князю Михаилу Александровичу, а также его племянни­кам: великим князьям Дмитрию Павловичу и Андрею Владимиро­вичу.

Революционные события 1917 г. в кругах, близких к Платоно­ву, воспринимались как катастрофа. М.К.Любавский в одном из писем 1917 г. писал Платонову: "Все происходящее есть кара Во жия, буржуазии — за то, что она временем войны воспользовалась для наживы, интеллигенции — за то, что с присущим ей легкомыс­лием расшатывала устои, смешивала идею самодержавия с име­нем монарха"54. Тем не менее Платонов оказался в числе ученых, чья деятельность не только не прервалась, но и стала более актив-HPJLC1918 по 1923 г. Платонов заведовал Петроградским отделением Главархива. Постепенно его работа сосредоточилась в Акаде­мии наук, членом-корреспондентом которой он был с 1909 г., а в ап­реле 1920 г. стал ее действительным членом. С 1925 г. по 1928 г. он был директором Пушкинского дома. С 31 декабря 1918 г. Платонов был председателем Археографической комиссии, преобразованной в 1926 г. после слияния с Постоянной исторической комиссией в По­стоянную историко-археографическую комиссию. С марта по но­ябрь 1929 г. Платонов был академиком-секретарем Отделения гу­манитарных наук и членом Президиума Академии наук. Он напе­чатал несколько книг, тематически связанных с его дореволюцион­ными работами. В своей автобиографии Платонов писал: "Перево­рот 1917 г. и ломка старого строя, начатая в 1918 г., пощадила меня и мою семью, и среди общих лишений, испытанных русским обще­ством в период блокады и голода, я не потерял своей библиотеки и привычной оседлости". Платонов не предвидел, что ему еще пред­стояли тяжелые испытания: арест, заключение, ссылка в Самару. Там, в Самаре, 10 января 1933 г. Платонов скончался.

 

Видное место в отечественной исторической науке конца XIX — начала XX вв. занимал Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863-1919). Ученый просла­вился не только конкретными исследованиями по истории России, но и своими изысканиями в области методологии истории, исто­риографии и источниковедения. Он являлся признанным лидером неокантианского течения в отечественной исторической науке. Для методологических воззрений историка были характерны и прису­щая неокантианцам направленность на выявление специфики ис­торического исследования, и стремление преодолеть те положения концепции немецких мыслителей, которые по существу расходи­лись с задачами научного знания современной эпохи. Он широко опирался на традиции русской философско-исторической мысли.

В разное время неодинаковые элементы научного наследия А.С.Лаппо-Данилевского привлекали к себе внимание историогра­фов. Его теоретико-методологические взгляды получали на разных этапах развития нашей науки диаметрально-противоположные оценки, которые не были свободны от конъюнктуры и политиче­ских пристрастий их авторов.

В научном наследии этого ученого можно выделить конкретно-исторические исследования, а также теоретико-методологические. Среди первых следует отметить первую_ крупную работу, посвященную скифским "Скифские древно­сти" основывались на свидетельствах греческих авторов (в первую очередь Геродота) и результатах археологических раскопок скиф­ских курганов. Молодой исследователь по существу первым попы­тался дать синтетическую картину истории, быта, культуры и со­циальных отношений скифских племен.

Подающий большие надежды выпускник университета был оставлен при нем кандидатом для подготовки к профессорскому званию. Темой будущей магистерской диссертации была определена «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен смуты до эпохи преобразований"^ 1890 г. работа была за­вершена и вышла отдельной книгой (СПб., 1890, 557 с), вызвав при­стальный интерес маститых авторов. Обширную рецензию на нее по поручению Академии наук составил П.Н. Милюков.

Александр Сергеевич поставил своей задачей изучить специ­фические особенности истории русского народа как особого нацио­нального типа. Но исследователь полагал, что "развитие велико­русской национальности (в XIV-XVIII вв.) было довольно од­носторонним. Оно сказывалось, главным образом, в прогрессив­ном росте правительственных органов и их функций, а не в разно­стороннем историческом движении всей совокупности народных сил". То есть на первый план у него выдвигается история государ­ства. В свою очередь, если зародыши Московского государства как определенного типа виделись ему в XIV-XV вв., то лишь в XVI веке оно, по его мнению, формируется как цельное явление. Однако уже со следующего столетия национальные черты в нем бледнеют под влиянием западно-европейской цивилизации. Поэтому именно на XVII веке в истории Московского государства ученый сосредото­чил свое внимание. В правительственной же истории этого време­ни главное он усмотрел в финансах и войске. Поскольку войско не может существовать без финансов, то их исследование заняло цен­тральное место в работе.

Защита магистерской диссертации позволила Лаппо-Данилев-скому с 1890 г. начать чтение лекций по русской истории в Санкт-Петербургском университете33 в звании приват-доцента (в коем он до конца и оставался) и в Историко-филологическом институте, где он в 1891 г. был избран в экстраординарные профессора. Широта преподавательской работы сочеталась у ученого с многосторонностью научно-исследовательских интересов, которы­ми в значительной степени и определялся круг его педагогических занятий. Им был создан ряд крупных работ по экономической ис­тории России XVII-Xyill веков, истории крестьянства, внимание к которой подогревалось остротой аграрного вопроса в стране и при­ближающимся в 1911 г. юбилеем реформы 1861 года. Среди работ этого круга следует выделить "Русские промышленные и торговые кампании в первой половине XVIII века" (1899), "Розыскания по ис­тории прикрепления крестьян в Московском государстве XVI-XVII вв." (1901); "Очерк истории образования главнейших разрядов кре­стьянского населения в России (1905); "Служилые кабалы поздней­шего типа" (1909) и др.

В своих трудах Лаппо-Данилевский отмечал сложность поло­жительного освещения поставленных вопросов из-за отрывочности и пробелов наших источников, плохой археографии предмета ис­следований. В работах по истории крестьянства он выступал про­тив резкой сословной градации и необоснованных привилегий, по­лученных дворянством, по его мнению, после ревизии 1718-1727 гг. К этому же времени историк относил и образование основных "ро­дов крестьянства", которые им были достаточно подробно рас­смотрены. Особое осуждение частновладельческого характера соб­ственности дворян на крепостных крестьян вызывало у Лаппо-Да­нилевского то обстоятельство, что манифестом от 18 февраля 1762 г. императрицы Екатерины II они освобождались от обязательной службы. Тем самым разрушалось гармоническое распределение обязанностей среди общественных классов, и привилегии дворян­ства становились необоснованными, считал исследователь. Постепенно центр научных интересов Лаппо-Дани-левского перемещался из области исследования истории учрежде­ний и общественных классов в сферу истории идей. Его внимание привлек, главным образом, период царствования Екатерины П. Он задумал написать докторскую диссертацию на тему "История по­литических идей в России в XVIII в. в связи с развитием ее культу­ры и ходом ее политики"46. Но этот труд так и остался незавершен­ным, хотя появился ряд статей в этом направлении.

Екатерининская эпоха привлекла внимание исследователя, поскольку в ней он видел истоки формирования в русском образо­ванном обществе идеи эмансипированной личности, чему способ­ствовало влияние западноевропейского просвещения. К этому же времени он не без оснований относил первые проекты формирова­ния российского общественного строя, в частности, освобождения крестьянства47.

Ученый вскрыл глубоко противоречивый характер самой лич­ности Екатерины II и сути ее правления. Александр Сергеевич до­вольно определенно разделил общественные идеалы и намерения императрицы и ее реальные внутриполитические действия.

Под влиянием в целом крепостнически настроенного дворян­ства, интересы которого императрица боялась сколько-нибудь серьезно затрагивать, видя в нем опору монархии, она стала ду­мать не о постепенном осуществлении реформы, а только об огра­ничении крепостного права51. В итоге, пишет Лаппо-Данилевский, дело свелось к секуляризации церковных имений и приравнива­нию прикрепленных к ним крестьян к государственным, а также к сокращению источников попадания в крепостное состояние с ос­тавлением без перемен способов его прекращения52. Крепостной строй Екатериной II не только был реформирован, но и укрепился и распространился на новые Создавая свои труды на широком архивном материале, Лап­по-Данилевский стремился ввести в научный оборот как можно бо­лее широкий круг малодоступных исследователям письменных ис­точников. Это направление научной деятельности имело результа­том публикацию и критику им целого ряда важных документов XV-XVIII вв.

 

Наряду с русской историей Александр Сергеевич читал в уни­верситете курс русской историографии, которой постепенно стал все более отдавать свое исследовательское время. Как отмечает Р.А.Киреева, Лаппо-Данилевский в своем курсе стремился дать пе­риодизацию русской историографии, выявить направления в нау­ке, обратить внимание своих слушателей на историю самой исто­риографии. Он постоянно совершенствовал свои лекции, расширяя понимание предмета историографии и хронологические рамки оте­чественной историографии, которую стал начинать с XI-XII вв. Им был поставлен вопрос о "школах" и "направлениях" в историче­ской науке, о месте историографии в общей системе наук. Для его понимания истории науки был характерен эволюционизм, акцент на внутренних импульсах в ее развитии.

Занимаясь историографией в течение всей своей педагогиче­ской деятельности, ученый так и не создал обобщающего историо­графического труда, оставив после себя ряд неоконченных, но чрез­вычайно интересных материалов, среди которых рукопись трех частей "Очерка развития русской историографии» Его имя прочно встало в ряд с такими корифеями отечественной историографии, как С.М.Соловьев, М.О.Коялович, В.О.Ключевский, К.Н.Бестужев-Рюмин, В.С.Иконников, П.Н.Милюков. Д.И.Багалей и др.

Впоследствии к названным курсам, читаемым Лаппо-Дани-левским в стенах университета, присоединились спецкурсы и се­минары по дипломатике частных актов, теоретическим пробле­мам исторического источниковедения, философским проблемам общественных наук С 1906 г. Санкт-Петербургский университет установил обязательный курс "Методологии истории" и поручил его читать Александру Сергеевичу. Курс сопровождался семинарскими занятиями. С начала и до конца своей педагогической дея­тельности он являлся бессменным руководителем научного круж­ка историко-филологического факультета. Влияние Александра Сергеевича испытали на себе многие будущие крупные ученые. Его учениками были и считали себя историки С.Н.Валк, Б.Д.Гре­ков, А.Е.Пресняков, Б.А.Романов.

Научный кружок и семинарии Лаппо-Данилевский по оценке В.Р.Лейкиной-Свирской представляли из себя новую, более высо­кую ступень организации научного труда. Для нее характерно сближение сопредельных наук с возникновением на их стыке но­вых проблем и первые шаги от прежних методов индивидуального исследования к созданию исследовательских коллективов, объеди­ненных вокруг научного руководителя и выполнявших сообща конкретные задачи38.

Безусловно, был прав Пресняков, утверждавший, что в лице Лаппо-Данилевского "в университет вошла крупная научно-иссле­довательская сила". Однако положение'историка среди коллег по университету было непростое: по свидетельству Преснякова, Алек­сандр Сергеевич, отличаясь замкнутостью характера, никогда не искал живого общения и личного сближения. Он был склонен к упорному самостоятельному кабинетному труду. Само его увле­чение теоретическими проблемами обществознания и историй вы­деляло его из университетской среды, ставя в обособленное поло­жение: "Он, можно сказать, не вошел в историческую школу Петро­градского университета, а поставил рядом с нею свою, особую, ка­завшуюся многим не исторической, а теоретической, выпадавшей из строя факультетского преподавания русской истории". Алек­сандр Сергеевич, несмотря на весь свой авторитет, так и не стал полноправным и влиятельным членом в направлении факультет­ской деятельности.

Научные заслуги ученого были должным образом оценены, и 4 декабря 1899 г. в 36-летнем возрасте Александр Сергеевич избирается в действительные члены Императорской Академии Наук. В 1916 г. Александр Сергеевич был удостоен звания почет­ного доктора права Кембриджского университета, куда он пригла­шался для чтения цикла лекций по истории научной мысли в Рос­сии.

Принципиальные вопросы методологии исторической науки "были естественным центром всего научного размышления и твор­чества Александра Сергеевича"62. Рассматривая теорию познания как основу методологии наук, он справедливо утверждал, что "без теории познания нет возможности обосновать систему принципов научного мышления и его методов". Выработке последних были посвящены его многолетние усилия.

Вплоть до революции 1905 г. будущий лидер неокантианского течения в отечественной науке сохранял верность основополагаю­щим принципам позитивистской теории исторического исследова­ния. На защите своей магистерской диссертации предмет истори­ческой науки он определял как "изучение норм общественного раз­вития, общих всему человечеству"64.

В преподавании истории он придавал первостепенное значе­ние общим понятиям для уяснения процесса исторического разви­тия. Лаппо-Данилевский признавал факторный подход к истории. Однако, в отличие от школы В.О.Ключевского, он исходил из утверждения о решающей роли идей и государства в историческом процессе67.

На рубеже веков в русской философской и обществоведческой литературе разворачивается критика норм позитивистской пара­дигмы. Важным звеном в этой критике, претендующим на подве­дение определенных итогов, явился объемный сборник "Проблемы идеализма" под редакцией П.И.Ноигородцева, подготовленный в 1902 г. Московским Психологическим обществом. Участники сбор­ника заявили, что они исходят "из критического отношения к не­давнему прошлому нашей мысли, связанному с господством пози­тивизма". Позитивистская концепция не устраивала их из-за ее догматического отношения к вопросам теории познания и неспо­собности решить морально-этические проблемы.

Единственным профессиональным историком в коллективе авторов "Проблем идеализма" был А.СЛаппо-Данилевский, пред­ставивший в сборник фактически небольшую монографию "Основ­ные принципы социологической доктрины О.Конта". В одной из рецензий отмечалось, что статья Александра Сергеевича была "ед­ва ли не самой ценной частью книги"70.

В своей работе Лаппо-Данилевский раскрыл ограниченность философской системы основоположника позитивизма. Вместе с тем, в отличие от большинства участников сборника Лаппо-Данилевский не столько стремился отказаться от позитиви­стской концепции, сколько усовершенствовать ее, считая, что фи­лософия Конта до сих пор еще не утратила своего социально-этиче­ского.

Решающее значение на формирование методологических по­зиций ученого оказала философия баденской школы неокантианст­ва. Однако доминирующее влияние неокантианской теории в миро­воззрении Лаппо-Данилевского сочеталось с сохранением более ранних пластов, связанных с позитивизмом, и открытости для при­нятия ряда идей "философии жизни". Такой сплав внешне проти­воречивых идейных влияний в мировоззрении исследователя обу­словил глубоко оригинальное содержание его теоретико-методоло­гической концепции. В отличие от Г.Риккерта, в воззрениях рус­ского методолога не воздвигалась непроходимая стена, с одной стороны, между историей и естествознанием, а с другой — между философией и историей, а метод отнесения к ценностям не считал­ся им единственным приемом исторического исследования.

Прежде всего после 1905 г. меняется оценка Александром Сер­геевичем возможностей реализации обобщающей работы в истори­ческой науке. Если прежде ученый признавал первенствующее значение обобщающей деятельности для понимания сути истори- -ческого процесса, то в "Методологии истории" он уже заявлял, что) "законов истории" в строгом смысле слова никому еще не удалось) установить: историкам, стремящимся к открытию их, в лучшем! случае приходится довольствоваться гадательными эмпиричес­кими обобщениями"79.

Лаппо-Данилевский выделил два типа причинно-следствен­ной связи: логически-необходимую и причинно-необходимую — и говорил о том, что историк может иметь дело только с последним типом,"который "лишь указывает на некоторую вероятность повто­рения той же последовательности и в будущем". Трактуя закон как познавательную конструкцию, исследователь не усматривал объективной основы исторической закономерности. Поэтому едва ли можно говорить, что протест Лаппо-Данилевского против зако­нов истории "принципиально не противоречит признанию специ­фически исторических законов как законов тенденций». Понятию закономерности методолог противопоставил категорию ценности как критерий выбора исторических фактов.

Александр Сергеевич принял неокантианское понимание предмета истории как "науки о культуре"83. Он также в целом раз­делял и неокантианскую классификацию наук.

Таким образом, исследователь проводил разграничение меж­ду целями и методами естествознания и истории. Первое, по его мнению, выбирает объекты по степени общности их содержания; история же придает значение самому объекту как таковому. Объ­ект тем^ажнее для историка, указывает Александр Сергеевич, чем более индивидуальный характер он имеет, что не позволяет в исто­риографии заменить один объект другим.

Учение о ценности ученый относил к числу "важнейших про­блем социологического и исторического знания"89. Он критиковал f V" построения философов и историков, в которых отрицалось, либо должным образом не учитывалось, с его точки зрения, понятие ценности в истории.

По мнению Лаппо-Данилевского, историк изучает индивидуальные события. Но "действительность, — писал он, — слишком разнообразна для того, чтобы можно было изобразить ее во всей полноте ее индивидуальных черт"90. Поэтому историк, как и есте­ствоиспытатель, замечал Александр Сергеевич, нуждается в кри-^ терии, с помощью которого он бы мог упрощать свой материал и v "выбирать из многоплановой действительности то, что имеет исто­рическое значение*". Такой критерий должен иметь всеобщее зна Для признания всеобщего значения факта, полагал методо­лог, надо признать его ценность с точки зрения познавательной, этической или эстетической. Таким образом, объекты получают в наших глазах соответствующее положительное или отрицательное значение92. "Само индивидуальное, — указывал в этой связи Лап­по-Данилевский, — нельзя признать существенным вне отнесения его к какой-либо ценности... История изучает человека, поскольку он содействует (или препятствует) реализации социальных, поли­тических ценностей и т.п.; то же самое можно сказать и про собы­тие. Таким образом, в отнесении данного факта к данной ему куль­турной ценности историк-ученый получает критерий для выбора фактов из многосложной действительности: он оценивает объект путем отнесения его к культурным ценностям, как наука, нравст­венность и искусство, церковь и государство, социальная организа­ция и культурный слой и т.п."93.

Задачу по обоснованию ценностей, которыми руководствует­ся в своей практике историк, методолог относил к компетенции философа.

Например, философ, с точки зрения Лаппо-Данилевского, ус­тановив абсолютную ценность нравственного начала, научного знания, "облагораживающее" значение искусства, оценивает, исхо­дя из этих принципов, и деятельность государства по обеспечению свободы мысли, свободы печати и пр., считая государство "наилуч­шим формально-политическим условием для осуществления нрав­ственности в человеческом обществе"96. Историк же признает цен­ность государства уже обоснованной и только рассматривает дея­тельность человека с точки зрения ее пользы для государства' как культурной ценности97.

Вместе с тем, желание связать цели исторического познания с решением общенаучных задач определило иную по сравнению с немецким неокантианством трактовку Александром Сергеевичем вопроса о соотношении истории и теории. Если Риккерт резко про­тивопоставлял философию и историю, то русский ученый допус-кал^ что историк может^сам приняться за с^6сноваТШёТ|ённостей7 еслй!гё~считает1*х обоснованность^установленной: Правда, в этом Случае историк, по мнению Лаппо-Данилевского, будет решать фи­лософскую задачу

Декларируя абсолютный характер ценностей, отечественный ученый, в отличие от Риккерта, признавал их зависимость от_человеческого сознания. Это позволило ему выделить два типа ценно­стей — обоснованные (или абсолютные) и общепризнанные — и со­
ответственно два типа ценностного подхода в историческом исследовании.

Такое выделение в известной степени обеспечивало преодоле­ние антиисторизма аксиологического учения баденской школы. Лаппо-Данилевский ставил перед исследователями прошлого важ­ную задачу: выяснить, в какой мере обоснованные ценности стали "исторической действительностью", то есть реализовались в ней. Постановкой вопроса о необходимости отнесения историче­ских фактов к общепризнанным ценностям Александр Сергеевич Пытался связать концепцию неокантианства с принципами немецкой "философии жизни". Со ссылкой ца В.Дильтея он писал: "Итак,

II и ктение к общепризнанной данной общественной группой ценно­
сти сводится прежде всего к психологическому анализу тех крите риев оценки, которыми данное общество действительно руководи­лось или руководится для того, чтобы выяснить, какой из них ока­зывался общепризнанным или в большей или меньшей мере при­знанным...

Одновременно Александр Сергеевич пытался сблизить свою концепцию научно-исторического знания с определенными уста­новками методологии позитивизма. Как и некоторые ученые пози­тивистской ориентации, он признавал наличие ценностных отно­шений не только в истории, но и в естествознании. Однако Лаппо-Данилевский справедливо отмечал не только большую широту функционирующих в исторической науке ценностей, но и большую глубину проникновения в нее ценностного подхода. В отличие от естествознания, указывал он, в истории к ценности относятся не только знания об объектах, но и сами объекты, притом ценность их определяется историком как с познавательной, так и с этической, эстетической и других точек зрения107.

Будучи историком-практиком, Лаппо-Данилевский не мог не признать, что ценностный подход не является единственным кри­терием отбора фактов в нашей науке.

Кроме определения "ценности" индивидуального, он предла­гал учесть "историческое значение" факта, то есть численность его последствий, повлиявших на развитие человечества108. Значение "собственно исторического факта" в глазах историка, писал Алек­сандр Сергеевич, получает лишь такой факт, которому он припи­сывает ценность, действенность и длительность его последствий108. Так, личность, по Лаппо-Данилевскому, может иметь "очень большую ценность" и почти не иметь исторического значения, и, напротив, не особенно сама по себе ценная личность при опреде ленных обстоятельствах может получить сравнительно (юш.шое историческое значение. Для второго случая хороший пример он видел в Робеспьере"0.

Таким образом, делал вывод ученый, "лишь комбинируя по­нятия о ценности и действенности индивидуального, историк полу­чает основание признать за ним историческое значение; такое со­четание и служит ему в качестве критерия выбора исторических фактов". Русский методолог критиковал в этой связи представи-телей немецкого неокантианства за их пренебрежение к различе­нию между понятиями о "всеобщем значении" индивидуальности | и о ее "историческом значении".

Так Лаппо-Данилевский в определенном отношении преодо­левал абстрактный подход к прошлому Риккерта, по сути дела иг­норировавшего вопрос о зависимости человеческих ценностей от пространственно-временных координат истории, и подходил к осоз­нанию необходимости исследования причинно-следственной обусловленности и взаимосвязанности исторического процесса .

Осознание необходимости каузального анализа в историчес­ком исследовании по существу означало признание Александром Сергеевичем включения в арсенал историка методов общенаучно­го характера. Выступая против смещения номотетической и идио-графических точек зрения, методолог допускал, что в действитель­ности историк "может соединить их в своей работе""4.

Однако и генерализация, и поиск причинно-следственных свя­зей играли в теории исторического познания Лаппо-Данилевского второстепенную роль. Обобщения, утверждал он, не составляют це­ли исторической науки. По его мнению, историк обращается к об­щим понятиям лишь "для индивидуализирующего понимания дей­ствительности"116. А изучение каузальных связей в истории подчи­нялось теоретиком базирующемуся на абсолютных нормах ценно­стному отношению к ней.

Именно отнесение к ценности, с его точки зрения, "дает осно­вание выбрать из многообразия действительности те факты, кото­рые затем подлежат изучению с причинно-следственной точки зре­ния"117. Резюмирующим понятием в концепции Александра Сергееви­ча была категория исторического целого. Она заменяла собой в его методологии истории понятие общего, свойственного номотетическому подходу. К образованию категорий исторического целого, по мнению мыслителя, и стремится идеографическое построение ис­тории, нацеленное на изучение конкретной действительности в ее индивидуальности118.

По мнению методолога, понятие об историческом значении индивидуального, предполагающее выяснение исторической связи фактов с вызвавшими их причинами и порожденными ими следст­виями, служат историку для объединения его представлений о про шлом. Оно позволяет установить "те важнейшие центральные фак­ты, с высоты которых он может усмотреть группы и ряды второсте­пенных фактов и разместить их вокруг главных"119. Вместе с тем, объединение представления историка о действительности, понятие об исторической связи между смежными фактами, по Лаппо-Дани-левскому, дает возможность осмыслить историю как непрерывный процесс120, Таким образом, писал он, исследователь образует поня­тие о целом, признавая, "что каждый отдельно взятый историче­ский объект входит в одно целое, вместе с другими такими же объ­ектами, и что каждый из них тем самым определяется в своей ин­дивидуальности, как незаменимая часть целого"121.

Всякое целое ученый рассматривал как некую индивидуаль­ность. В то же время он противополагал понятие "целое" и "общее". поскольку_в целом всякое индивидуальное сохраняет свое са­мостоятельное значение. С такой точкой зрения в качестве ицди-видуалъноста. как "единичное в своем роде целое", может высту­пать все "культурное" человечество, частями которого являются отдельные "исторические" народы122.

"Предельным" понятием у Александра Сергеевича выступало "мировое целое", то есть целостная действительность, части кото­рого он называл относительно целыми. Среди таковых было и че­ловечество123. Основываясь на понятии о человечестве как истори­ческом целом, историк, по Лаппо-Данилевскому, и может устано­вить историческое значение каждого отдельного факта. Учение Лаппо-Данилевского об историческом целом отвечало его религиозному миронастроению.

Из общих методологических построений Лаппо-Данилевского непосредственно вытекала его теория исторического источника. Под источником мыслитель понимал "реализованный продукт че­ловеческой психики, пригодный для изучения фактов с историче­ским значением"; отмечая при этом, что не всякий "след" мысли или действия человека можно назвать историческим источником, а "лишь такой след, который нужен для восстановления факта, ис­торическое значение которого предпосылается или уже обоснова­но". А поскольку понятие исторического значения являлось про­изводным, по мнению исследователя, прежде всего от категории ценности, то, следовательно, выступает или не выступает что-либо в качестве источника, устанавливалось им аксиологическим спосо­бом. Под критикой источника он также понимал "только теорети­ческое отнесение данного объекта к общезначимой ценности", подразделяя ее на научную, моральную и эстетическую, смотря по тому, к какой ценности относит субъект изучаемый им объект, "то есть будет ли он судить о нем с точки зрения истины, добра или красоты"130. Весьма основательно ученый разработал методику ра­боты с источником.

Значение исторических источников Александр Сергеевич ви­дел в том, что они позволяют историку познать прошлое и помога­ют ему действовать в современности, "соучаствовать в культурной жизни человечества"131.

Несмотря на идеалистический характер учения методолога об историческом источнике, в своих наиболее существенных чертах оно имело научно-плодотворный характер132.

Таким образом, А.СЛаппо-Данилевскому принадлежит вы­дающееся место в истории исторической науки не только как круп­нейшему исследователю конкретных проблем российского прош­лого, организатору, историографу и источниковеду отечественной науки, но и к"ак оригинальному теоретику, в трудах которого мето­дология истории превратилась в самостоятельную отрасль истори­ческого знания. Его работы в этой области содействовали осознан­ному обращению историков к сложным методологическим вопро­сам своей науки и, тем самым, — повышению теоретического уров­ня науки истории.

Круг проблем, которыми занимался Лаппо-Данилевский, сви­детельствует о широте его творческих интересов. Всесторонняя профессиональная подготовка исследователя, прекрасное знание архивных фондов, высокий теоретический уровень его трудов со­храняют их значение для современной исторической науки.

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.